Текст книги "Звезда над сердцем"

Леонид Игнатьевич Бобореко

(д. Слобода-Кучинка Копыльского района – Минск, Беларусь)

Мы жили в деревне Слобода-Кучинка Копыльского района. В семье росло трое детей. Отец Игнатий Адамович трудился в колхозе «Заря свободы», занимал ответственную должность бригадира. Накануне войны я окончил шесть классов семилетки.

О войне узнали за несколько дней до того, как увидели немцев. Не успели даже привыкнуть к этой мысли, а в деревне уже грохотал бой. Отступающие красноармейцы схватились с солдатами вермахта. Наш дом был совсем рядом с местом боя, и мы слышали выстрелы, крики раненых и умирающих.

После боя мы, подростки, помогали взрослым собирать наших погибших. Это были совсем молодые ребята разных национальностей, в новенькой форме, уже порванной пулями и окрашенной кровью. Мы видели, что некоторых раненых немцы добивали штыками.

У реки за нашей улицей нашли убитого пулемётчика с ручным пулемётом. Он до последнего прикрывал отход своих товарищей. Хоронили их в братской могиле как родных, хоть и не знали имён своих защитников.

Настало тяжёлое и суровое время оккупации. Выживали как могли, но верили в победу. Мы с ребятами собирали оружие, патроны и прятали в укромных местах до лучших времён.

Летом 1943 года отец позвал меня для мужского разговора:

– Надо, сын, подумать, кому из нас брать в руки оружие и уходить в партизанский отряд.

А кому уходить, как не мне? Я молодой, здоровый, что ещё надо? В деревне только и разговоров, где состоялся очередной бой, сколько убито оккупантов и какие успехи у партизан. К этому времени многие односельчане уже ушли в лес. Мне тоже хотелось поучаствовать. Об опасности, о том, что могу погибнуть, даже не думал.

Мать Елена Кондратьевна была, конечно, против. Плакала, говорила, что я ещё слишком молод. Но и отца не хотела отпускать. Он же глава семьи, да и здоровье в последнее время подводит. Тем более совсем недавно в Лавском бою погиб мой друг и одноклассник Владимир Кочаровский. Я боялся, что мать вспомнит про него и никого из нас не отпустит.

Тут в разговор вмешался мой дед Кондратий и напомнил матери, что отец как раз в 16 лет поступил добровольцем в ряды Красной Армии. И ничего, мол, вернулся живым и героем.

Решили, что идти нужно мне.

Через несколько дней в деревню пришла группа партизан, среди которых был родственник матери Трофим Воробей из деревни Болговичи. Отец насчёт меня договорился ещё раньше. С этой группой в октябре вместе с одноклассником Николаем Гуриновичем мы ушли в отряд имени В. И. Чапаева. Дядя Николай Римошевский достал мне винтовку и наган, так что в отряд я явился не с пустыми руками.

В велешинском лесу пополнение из Слободки встретил командир роты Василий Руденя. Назначили меня в третий взвод.

Первое время все палатки и шалаши, где жили партизаны, были почти свободны, так как взвод находился на задании. Замкомвзвода Артём Балаев сразу взял меня «под крыло». Накормил, познакомил с партизанским лагерем.

Артём проверил мою военную и политическую подготовку. С военной было всё в порядке, ещё в школе я получил знак «Ворошиловский стрелок», а вот с политической похуже. Балаев, слушая мои ответы, иногда не сдерживал смех.

В отряде я сразу подружился с Мишей Ковчуром, который был старше меня всего на год. Он дал мне первые уроки по тактике ведения боя. За я это его отблагодарил, отдал 20 патронов. Патроны у партизан ценились на вес золота, находились на строгом учёте.

Жизнь в отряде была подчинена распорядку: изучение оружия, учения по окружению противника в населённых пунктах, отражение атаки, оборудование инженерных укреплений. Политзанятия проводились в виде политинформаций. Мы постоянно были в курсе событий на фронте и внутренней жизни страны. Знали о зверствах фашистов на оккупированной территории, о действиях партизанских соединений.

Через два месяца я приобрёл необходимые навыки и настоящих боевых друзей из числа обстрелянных и закалённых в боях. Это были Василий Гарбуз из Лешни и Василий Попельский из Новосёлок, оба учителя по профессии, очень скромные и воспитанные. Они учили меня бдительности, смекалке и военной хитрости. Очень мне нравился пожилой партизан Евдоким Гончицкий.

Евдоким постоянно шутил, знал множество интересных историй и умел их рассказывать. В одном из боёв я оказался с ним рядом. Он был ранен, но, казалось, не придавал этому значения. Шутил, подбадривал меня, показывал направление стрельбы.

Поначалу в бой меня не брали. Вместе с одногодками Николаем Стахно и Николаем Гуриновичем я выполнял разные хозяйственные работы, ходил по деревням, собирал оружие и боеприпасы. Участвовал в караулах. Однажды не удержался, заснул на посту. Командир тогда очень рассердился, хотел отдать меня под трибунал, но помощник комиссара бригады Александр Кандыбович вступился за меня. Обошлось.

Свой первый бой я помню до мельчайших подробностей. Партизаны устроили засаду в районе деревни Валерьяны на шоссе Минск – Слуцк. По дороге двигалась колонна из 25 автомашин с разной артиллерийской техникой. На неё мы и охотились.

До места боя шли 50 километров пешком. А как подобраться к дороге? На 200 метров вдоль шоссе лес вырублен, натянута колючая проволока, неподалёку стоит дзот. Рассредоточились, подползли. Лежим, ждём, едва дышим.

Через несколько часов ожидания слышим шум мотора. С пригорка спускается броневик. Мы пропустили его. Следом появилась главная машина автоколонны, за ней ещё одна. И ещё. Машины шли с интервалом 10–20 метров. Между грузовиками катили ещё два броневика, охранявших колонну.

Я прицелился из винтовки, лежу и жду команды. Тут от леса наши артиллеристы ударили по дзоту из «сорокопятки». Только земля в разные стороны полетела. Мы тоже начали стрелять. Грузовики остановились, немцы открыли ответный огонь, но мы бьём со всех сторон, артиллеристы переключились на прямую наводку, тоже не отстают.

Командир кричит: «В атаку!» Мы поднялись, бросились к дороге. Стреляем на ходу. И в нас стреляют. Пули вокруг свистят, гранаты рвутся.

Мы тогда много трофеев захватили, но при отходе у деревни Слобода-Пырашево Узденского района угодили в засаду. Завязался тяжёлый бой, если бы быстро не подошёл второй отряд, то плохо бы нам пришлось. Вместе отбились. В этом бою меня спас учитель из родной школы. Прикрыл от пули. Он был родом из деревни Старица, отлично воевал, но до победы не дожил.

Отошли на безопасное расстояние, принялись считать потери. Тут же в лесу партизанский хирург Иван Лепетило спасал раненых, перевязывал их, останавливал кровотечения и вынимал пули.

Наш отряд участвовал в «рельсовой» войне. Вечером 19 июня 1944-го отправились на задание. Пошли почти всем отрядом. Впереди разведка, за ней – штурмовые группы, следом минёры. Я тоже получил две толовые шашки, коробку спичек. По команде вышли к железной дороге. Тут над деревьями взлетела сигнальная ракета – закладываем тол! Следом вторая – поджигаем шнуры! Я глянул вправо и влево – вся лента дороги в огоньках. Организованно, по приказу отходим к лесу. Я отбежал к деревьям, оглянулся. А позади – огненный смерч, дрожат земля и воздух, в разные стороны разлетаются осколки, куски металла и дерева. Тогда мы взорвали более двух километров дороги Тимковичи – Слуцк.

В 1944-м наша партизанская бригада стояла в лесу у деревни Старица. Через несколько дней после взрыва железной дороги фронт приблизился к нам. Были слышны далёкие взрывы, фронтовая канонада.

Наш отряд срочно вышел на шоссе Шишицы – Бобовня. Решили возводить укрепления, готовиться к бою с отступающими немцами. Повсюду пилили сосны и ели, преграждали дорогу. Среди веток ставили мины. Окапывались на опушке леса. Но тут в штаб бригады поступила радиограмма: фашисты попали в «котёл» возле Бобруйска. Пришёл и новый приказ: снять мины, расчистить завалы и ждать прихода наших.

И вот сидим, слышим крик:

– Кавалеристы! Красноармейцы!

А по дороге скачут всадники в нашей форме. Кавалеристы-разведчики генерал-лейтенанта Плиева. Мы бежим к ним навстречу, бросаем шапки вверх.

Потом я освобождал столицу Беларуси. За доблесть и мужество представлен к медали «Партизану Отечественной войны» II степени.

После парада в Минске партизанскую бригаду расформировали, меня направили на всеобуч в Копыльский военкомат, а затем в 38-й учебный стрелковый полк 45-й учебной стрелковой дивизии.

Там и встретил Победу.

Материал предоставил Б. Н. Денисюк

Вероника Михайловна Горская (Цыганова)

(Витебская область, Беларусь)

Детство я вспоминаю как хорошее, счастливое время. Мой отец работал директором совхоза, и у нас было всё необходимое. Одна из моих тётушек шутила, что только птичьего молока нам не хватает.

В 8 лет я пошла в первый класс, и мне подарили для учебников чемоданчик. Портфелей и ранцев тогда не было. Чемоданчик был сделан из фанеры, сверху покрыт тканью. А ещё нам с братом купили шоколадного петуха и медведя, и я решала, кого же взять, где больше шоколада, и ошиблась. Выбрала медведя, а петух стоял на шоколадном пенёчке без пустот.

Моей подружкой в школе стала девочка из многодетной семьи. Она была старшей, родители доверяли ей ключ от сундука, где хранился хлеб. Младшие просили её: «Валя, дай хлеба». Она открывала замок, доставала буханку, отрезала всем по ломтю и снова прятала. Я выбирала шоколад, а мои сверстники хлеба вдоволь не ели. Зато были серьёзнее, практичнее.

Мама готовила морковный сок и заставляла его пить. Я сок не любила, а не выполнить требование мамы не могла, поэтому незаметно старалась выливать его в раковину. Валя это увидела и всё рассказала маме. Нам было по 8 лет, но Валя казалась взрослее меня.

Жили мы в совхозе «Мазалово». Место очень красивое, бывшее имение зажиточного помещика, там сохранились фундаменты больших склепов, где хоронили обитателей имения. Рядом с совхозом был сосновый лес, протекала река. На ней возвышалась плотина, которая обычно была закрыта. Но иногда плотину открывали, вода уходила – и обнажалось дно. Вода сохранялась только в углублениях, и туда набивалось много рыбы и раков. Мой брат Виктор приносил целые ведра раков.

Когда началась война, я была в пионерском лагере. Нас подняли ночью, построили в каре. Директор лагеря зачитал сообщение. От себя прибавил, что всё будет хорошо, война скоро закончится. Мы все тогда не понимали серьёзности происходящего. Думали, что наша страна самая сильная, армия быстро победит врага.

За нами приехали родители и забрали домой. Ещё и жалели, что не удалось отдохнуть всю смену, прощались с новыми друзьями, обещали писать. Не понимали, что больше никогда друг друга не увидим.

Начались налёты на Витебск. Город был совсем близко, до нас долетали осколки, постоянно слышался грохот. Только тогда осознали весь ужас, который нас ждал.

С первого дня бомбёжки всё изменилось. Сначала объявили эвакуацию совхоза, потом поняли, что не успевают всё вывезти, и отменили. Папу призвали в армию, а маму с семьёй пригласил к своим родственникам в деревню рабочий совхоза. Он сказал, что деревня очень глухая, где-то в Сурожском районе, поэтому немцев там не будет.

И мы поехали в эту деревню. Лошади с телегами были распределены между жителями совхоза по списку. Когда мы уезжали, управляющий совхоза сказал подъехать к складу и бросил нам на телегу два больших мешка с мукой. Эта мука помогла нам выжить.

Наши войска отступали. Шоссе забито повозками, солдаты ругаются, нахлёстывают лошадей. Ревут грузовики, у них кончается бензин, и их бросают прямо на обочине дороги. Была паника. Толпы в серой от пыли форме бесконечно идут на восток. Потеряны командиры и связь с соседними частями. Много раненых.

Мы добирались грунтовыми дорогами. Возле деревни, куда нас привёз рабочий, в лесу было очень много наших солдат. У них, видимо, не было боеприпасов, нечем было обороняться, поэтому несколько немцев, сброшенных с самолёта, взяли их в плен, построили в колонну и увели.

Наступающие немцы ехали на машинах с засученными рукавами, расстёгнутыми воротниками, так как было жарко. Играли на губных гармошках, были радостными и весёлыми. А мы на это смотрели с ужасом. Как же так? Почему всё это происходит?

Папин племянник, когда его призывали в военкомат, говорил: «Что нам немцы, мы их шапками закидаем!» Потом попал в плен, бежал к партизанам и погиб в одном из боёв. Вот такая у него вышла шапка.

Папу отправили в интендантскую службу в Витебск. Он выполнял какие-то задания в городе, обеспечивал и снабжал отступающие части, пока не пришли немцы. Когда в городе показались первые броневики с чёрными крестами, высшее командование исчезло. И призванные в армию люди были предоставлены сами себе: не знали, что делать, куда идти. Кругом немцы. Какое-то время они скрывались в лесах, деревнях, потом разошлись кто куда.

Папа пришёл к нам в деревню. Договорились, что о его службе в армии никому говорить не будем, ходили слухи, что немцы таких людей хватают и расстреливают.

Вскоре немцы издали приказ, чтобы все вернулись туда, где жили до войны. Местные жители смотрели на нас недоброжелательно, так как ждали раздела колхозных земель, и лишние люди им были не нужны.

Эта деревня, о которой рабочий говорил, что там никогда немцев не будет, потом оказалась в партизанском районе. А с партизанами немцы боролись методом выжженной земли. Приезжали большим отрядом, заходили в дом, давали 15 минут на сборы. Надо было за это время схватить самое необходимое, собрать детей. Жителей строили в колонну и под конвоем автоматчиков угоняли, а деревню сжигали. Распределяли этих несчастных женщин с детьми (мужчины были в партизанах или на фронте) в пустующие школы, клубы, сараи. Спать им приходилось на голом полу, голодали и, конечно, многие погибали.

Эти районы после войны очень долго восстанавливались.

Узнав о немецком приказе и о том, что сгорело несколько соседних поселений, мы вернулись в деревню Андроновичи, а папа уехал к сестре. Она жила в 30 километрах от Витебска в посёлке возле железнодорожной станции. Через какое-то время и мы с мамой переехали туда. Нашли оставленный хозяевами дом и поселились в нём.

Возле дома был участок земли, сажали картошку и овощи, сеяли ячмень и рожь. Папина сестра помогала нам выжить. Зерно мололи на домашних жерновах, которые сохранились с прошлых времен. Это два больших круглых камня, уложенных друг на друга. При помощи палки, приделанной к верхнему камню, их вращали вручную. Зерно засыпалось в отверстие в центре верхнего камня. Камень, вращаясь, перемалывал зерно в муку. Она была плохого качества, песок скрипел на зубах, но в то время радовались и этому.

Жили мы на окраине посёлка. В центре квартировали немцы, но нас они не трогали.

Все дни были похожи один на другой. Просыпаешься и живёшь с чувством безысходности. В школе не учились, было холодно и голодно. Однако верили, что наступит другая жизнь, не смогут немцы нас победить. Уже в 1942 году в газете, выпускаемой немцами, крупными буквами было написано: «Чей Сталинград, того и победа». Взять Сталинград они не смогли.

После того как под Москвой разбили немцев, и они начали отступать, появилась хоть какая-то надежда.

Отступая, немцы приказали всем уезжать с прифронтовой полосы. Мы снова снялись с места, доехали до деревни, где когда-то жил дедушка, мамин отец. На обочине шоссе стоял большой дом, и мы вместе с папиной сестрой и её семьей остановились в нём, надеясь, на скорое наступление наших войск. Дом был большой, но обосновались мы в кухне, спали на полу на соломе. Посреди кухни стояла большая русская печь. На картинках в детских сказках Емеля лежал на такой печке, а в жизни там теснились мы.

Спали, не раздеваясь, а одето было несколько платьев, рубашек, кофт, чтобы, в случае пожара, хоть что-то осталось из одежды.

В деревне, которая от этого дома находилась примерно в километре, стояли немцы с миномётами, их ночью бомбили наши самолёты. Кругом рвались бомбы, а мы прятались в подвале. Однажды в этом доме остановились немцы, проходившие, то ли на фронт, то ли с фронта. Ходили, курили, разговаривали. А тут – налёт, бомбы вокруг падают. Немцы и скатились по лестнице в подвал. Увидели нас, сначала испугались, схватились за оружие, но разглядели, что против них кучка измождённых детей и женщин. Отошли в другой угол и молча переждали налёт. Когда бомбы перестали рваться – ушли.

Чем дольше мы жили в этом доме, тем страшнее становилось. Надеялись, что будет наступление наших, что скоро нас освободят, но под Витебском сражения длились долго, и нам снова пришлось уехать. Остановились в глухой деревне, попросились в первый дом и нас пустили. В доме жила большая семья, но все мирно уживались. Люди в то время были другими. Беды, которые обрушились на них, изменили всех. Главным было остаться живым.

Всю оккупацию мы провели в постоянном страхе. Опасность была повсюду. Можно было погибнуть от случайной пули, осколка, попасть под подозрение в связях с партизанами и исчезнуть. Мы старались держаться подальше от немцев, от их техники и оружия. Самыми опасными были немцы с металлической бляхой, висевшей на груди на шнуре. Их называли жандармерией.

В июне 1944-го мы увидели, что через Двину переправляются отряды усталых солдат в нашей форме. В тот же день немцы исчезли как по волшебству. Был освобождён Витебск, и папу снова призвали в армию. На фронте он получил орден «Красной Звезды».

Мы вернулись к мирной жизни. Мама снова начала работать в колхозе, я осенью пошла в школу. До войны успела окончить пять классов, но начала учиться сразу в седьмом. А брат после четвёртого класса пошёл в шестой. Писали и решали задачи на старых книгах между строк, так как тетрадей не было. Вместо ручки срезали стебель малины и вставляли в него перо. Стебли быстро высыхали, приходилось срезать новые. Электричества не было, освещались коптилками. Это баночка с керосином, закрытая кружочком железа, в середине которого делалось отверстие, вставлялся фитиль – полоска ткани. С коптилкой проводили длинные зимние вечера, готовили уроки. Те, у кого была возможность, делали коптилки из гильзы снаряда. Для этого сплющивался верх гильзы и вставлялся фитиль.

До школы четыре километра пешком, ещё надо было переправляться через Двину на лодке.

В это время мама решила приобрести корову. Говорили, что в Латвии отдавали корову за ручную швейную машину. Швейную машину перед отъездом из последнего места жительства закопали в землю в ванночке, она хорошо сохранилась. Сходили туда и принесли машинку. Мама сшила сумку со шлейками, похожую на рюкзак, приспособила за спину брату шейную машинку, и они ушли пешком в Латвию. Вернулись с коровой.

Была уже осень, надо было заготовить сено. Брат косил траву, а мы с двоюродной сестрой Людой сушили её и складывали в стожки. Было нам в то время по 13–14 лет, выглядели очень худыми и измождёнными. Но в семье появилось молоко. И каким оно было вкусным! А пюре с молоком! А молочный суп! Заварку для чая делали из сушёной моркови. Чай пили с солью и картошкой в мундире. Вкусно было!

Материал предоставила внучка Вероника Гуляева

Викентий Иванович Войтехович (16 лет)

(Копыльский район, Беларусь)

Я родился на хуторе Осовец Копыльского района. Наша крестьянская семья была многодетной: брат Станислав, сёстры Елена и Станислава. Жили дружно, много трудились. Я учился в Слободокучинской семилетке, но окончил только пять классов. Потом несколько месяцев обучался на сапожника в Дусаевщине, работал в мастерской. Вскоре родители решил переселиться с хутора в деревню Подгорцы. Мы с братом во всём помогали отцу, разбирали дом по брёвнам и перестраивали его на участке в деревне.

22 июня вместе с сельской молодёжью пошли на озеро. Там купались, играли, веселились и пели. После обеда прискакал на лошади парень из Копыля.

– Война! Война!

Мать Виктория Флориановна тут же заплакала:

– Это беда!

Она хорошо помнила Первую мировую и белопольскую оккупацию, во время которой погиб её первый муж. И понимала, что война – это страшно.

В первые же дни появились отступающие красноармейцы и беженцы. Односельчане выносили им воду и еду. Следом за красноармейцами, наступая им на пятки, катили немцы. Эти брали всё сами, без спросу.

Всю оккупацию мы выживали благодаря сельскому хозяйству. Помогали партизанам, передавали: картофель, сало, молоко, сено для лошадей. Я постоянно хотел присоединиться к ним, но мне отказывали. Не позволяло здоровье.

Зимой 1943 года мы узнали, что копыльская полиция устраивает в деревнях облавы. Хватает и увозит тех, кого подозревают в связях с партизанами. Решили по очереди дежурить у дороги, караулить полицаев. Обогревались в крайнем доме Бердников.

Полицаев и немцев заметил очередной караульный и поднял крик.

– Убегайте! Немцы, немцы на дороге!

Все, кто услышал, разбежались. Иван Буяк схватил своего маленького ребёнка, завернул в покрывало, забросил за спину. Но когда бежал, случайно зацепился за дерево, ребёнок ударился головой и вскоре умер.

Полицаи ворвались к Станиславе Лобацевич, начали обыскивать дом. Нашли фото её детей с учителем, который был партизаном. Её беременную начали избивать. Она с трудом отговорилась, что на снимке не родственник, а просто учитель её детей.

В конце 1943 года мне начали приходить повестки из полиции.

– Не ходи. Немцы вывозят нашу молодёжь на принудительные работы в Германию, – сообщил знакомый. – Надо спрятаться или уходить в партизаны.

К тому времени из деревенских уже забрали Костика Гуриновича, Зину Маринович, Александра Каминского и многих других. Каминского, комсомольского вожака, хотели повесить в урочище Корчи на высокой ели. Ему уже на шею накинули петлю, но его спас знакомый полицай Юлик Гирко.

«А как уйти? Оккупанты могут отомстить, расправиться с семьёй. А если и уйти, то где искать партизан, примут ли они меня? Вдруг решат, что я провокатор, и расстреляют? Вдвойне обиднее погибнуть от рук своих».

Я обдумывал ситуацию днём и ночью, не знал, как поступить. Но тут повезло. Наш односельчанин партизан Миша Каминский пришёл навестить родных. Я и обратился к нему, чтобы он замолвил слово перед командованием. В деревне же пустили слух, что за мной ночью пришли из леса и забрали силой.

Командир партизанского отряда имени Н. А. Щорса Александр Колченко, когда увидел «молодое пополнение» в моём лице, рассердился на Каминского:

– Ты кого привёл? Как он будет воевать: маленький, худой, весь светится и от ветра качается?

Не прогнал, приказал зачислить на довольствие, выдать винтовку-трёхлинейку и учить военному делу. Винтовка была чуть не выше меня ростом, но я очень старался всё тщательно усваивать и выполнять поручения. Волновался, что, если не справлюсь, отправят домой. Деревенские засмеют, что не подошёл.

Вскоре меня взяли на настоящее боевое задание. Я и пулемётчик поджидали у дороги возле деревни Трухановичи группу полицейских, один из которых доставлял фашистам списки партизанских семей. Мне было очень страшно, дрожали руки, тогда впервые молился, чтобы не появились враги.

И вот видим, они идут, я выцеливаю переднего, вжимаю приклад в плечо, чтобы ствол не ходил ходуном, курок идёт туго под дрожащим пальцем. После первых же выстрелов страх пропал.

Задание мы выполнили успешно, после этого появилось ко мне доверие у командира. В новом отряде имени П. К. Пономаренко я вступил в комсомол и участвовал в Трухановичском и Слобода-Кучинском боях.

Особенно хорошо запомнил последний бой в составе отряда. В феврале 1944 года мы расположились на южной окраине деревни Слобода-Кучинка на небольшой высоте. Отряд врага появился на дороге из моих Подгорцев. Лошади тащили пушки, на санях лежали миномёты и боеприпасы. По этому пути я ходил раньше в школу, шагал с учебниками. А сейчас катит враг.

Мы атаковали первыми. Сбили полицаев с повозок, заставили залечь в снег. Тут же показался ещё один отряд. Появились немцы со стороны Свидич, Заполья, применили против нас артиллерию. Во время миномётного обстрела осколком был ранен, а затем умер участник гражданской войны, кавалер ордена «Красного Знамени», политрук роты Василий Слонимский, а его сын Леонид ранен в ногу. Мы отступили к деревне, в которой зимовали. Был приказ: в населённых пунктах не проводить боёв, чтобы не подвергать риску мирное население. Наш отряд отступил к деревне Песочное, где и похоронили погибших.

Когда наши войска начали освобождать Беларусь, партизанские соединения получили приказ от Белорусского штаба партизанского движения двинуться на помощь Красной Армии. Во время операции «Багратион» партизаны участвовали в боях с немецкими войсками, попавшими в «минский котел», осуществляли охрану важных объектов.

После освобождения Минска 16 июля 1944-го нашему отряду приказали принять участие в параде. Чтобы попасть на парад, необходимо было пройти тщательный отбор. Всех больных и раненых отсеяли. В Колядичах готовились: приводили в порядок обувь, одежду, чистили оружие, маршировали в колоннах. Кормили из солдатских полевых кухонь. Наверное, за всю войну так хорошо не ел. Накануне получил свою первую боевую награду: медаль «Партизану Отечественной войны» II степени.

Колонна 27-й бригады имени Чапаева двинулась одной из первых. Я оказался на фланге и хорошо видел на трибуне знаменитых военных во главе с командующим III Белорусским фронтом генералом армии Иваном Черняховским, а также руководство республики.

На следующий день после парада партизанскую бригаду расформировали. За бойцами приехали офицеры из разных подразделений. Они расспрашивали у бывших партизан, кто и где хочет служить. Обратились и ко мне, спросили, хочу ли присоединиться к танкистам, так как у меня небольшой рост. Я сразу согласился и попал на краткосрочные курсы механиков-водителей самоходных установок СУ-122. В звании гвардии младшего сержанта воевал в составе 3-го гвардейского танкового Котельниковского Краснознамённого ордена Суворова корпуса, 2-й мотострелковой бригады на Прибалтийском фронте. При освобождении Литвы у города Расейняй нашу самоходку подбили, я был тяжело ранен в обе ноги, получил сильные ожоги. Молодой организм выдержал всё. После трёх месяцев лечения в госпитале и курсов санинструкторов вернулся к своим танкистам. Не хотел отстать от однополчан.

На II Белорусском фронте освобождал Польшу, города Гдыню и Гданьск. При штурме Кёнигсберга второй раз была подбита моя самоходка.

Затем нас перебросили к Вроцлаву. Бывший немецкий город-крепость Бреслау был окружён со всех сторон. Тяжелейшие бои шли в городских кварталах. Немцы маскировали мины под обломки кирпичей, из руин били снайперы. Танкистам приходилось разрушать вражеские баррикады при помощи якорей речных судов, которых было очень много. Танк подбирался к завалу, танкисты цепляли якорь за брёвна или бетонные плиты, машина давала задний ход, и укрепление разрушалось. Немецкий гарнизон капитулировал только 6 мая 1945 года после трёхмесячной обороны.

В Бреслау я встретил Победу и сделал памятный снимок для родителей.

Материал предоставил Б. Н. Денисюк