Текст книги "Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845"

925.
Тургенев князю Вяземскому.

15-го марта. Два чaca. [Москва].

Сейчас от неё. Просидел с час, разобрал все письма её, взял для развозу 14. Привезу к ней многих, ее – к некоторым. Разглашу о ней сегодня у Шепингов. Отдал сейчас письма её Сенявиной, дабы она огласила о пей сейчас же по понедельничным утренникам. В рапорте Булгакова сказано: «M-lle Merty с дочерью». Авось! Расцелуй ручки за милое письмо у милой красавицы.

За твое табашное письмо «да будет тебе стыдпо»! Я знал вас и для того не поехал и не поеду к вам; и без поездки я для вас…. а здесь – espion provocateur. Но 93-не разгадал: разгадай и уведомь. О Магшиег отвез твою выписку Шевыреву, с коим примирился за Орлова, да и опять готов ругать за то, что написал он по сему случаю. Нет, брат! От всех вас «я в лес хочу».

Опять еду к cantatrice, ибо нужны ей советы. Простите! Обнимаю вас,

Головин, генерал, вчера был у нас у обедни, а ввечеру жена прислала сказать, что он занемог: в частях отнялись рука и нога, но пустили кровь, и все прошло. Опять удар главнокомандующему Грузии, и в том же доме, где жил росен и куда ожидают Нейдгарда. Ермолов сказал, что он заказал себе эту же квартиру.

926.
Тургенев князю Вяземскому.

16-го марта. [Москва].

Честь имею донести вашему сиятельству и сияющей красавице, что вчера развезены и разосланы почти все письма Элизы М[ерти]; что я был у ней два раза и уладил время первого концерта в зале Небольсина; нанял ей сегодня à 9 rouilles un возок et à 10 roubles une voiture на колесах, поденно, а помесячно будет и дешевле (с нее просили 350 р); что говорил о ней уже многим: княжне Елене Мещерской, Голициной, княгине Долгоруковой, Ховриной и прочим, а прочим, и что сегодня уже она обедает у княгини Голицыной (ур. Кутайсовой); что отправил ее теперь к Сенявиной, к коей отвез вчера письмо её; что надеюсь нанять ей и другую квартиру; что она будет сама писать к тебе, когда удосужится; что она очень мила, и потому можно надеяться, что и здесь, как у вас, понравится и с пустим кошельком не уедет; что она увидит сегодня Сенявину, княжну Елену Мещерскую, Похвисневу, Волкову; Волков, брат, сам будет у ней сегодня; Апраксину, коей я вчера же, как и всем у Шепинга говорил о ней; княгиню Голицыну, княгиню Надежду Трубецкую, которую также предварили вчера же; завтра поедет к князю Дмитрию Владимировичу Голицыну; что я не поеду, а разве заверну к ней ввечеру сегодня потому только, что от 12 до 4 будет она в разъездах (не встречу ли ее у Елены Мещерской?), а до семи – на обеде у княгини Голицыной; что я поговорю о ней и графине Зубовой; что познакомлю ее с Рюмиными для воскресных многочисленных обедов их; что свожу Элизу послушать и Донских, и Симоново-Лизиных певчих.

Сейчас получаю письмо из Симбирска. Аржевитинову, кажется, хочется заглянуть в Петербург, и я не прочь теперь; вы не наклеплете новых домогательств в пользу Носа. Он будет сюда к 14-му мая или попозже; проживем здесь не менее недели, следовательно, можем быть к концу мая или в начале июня в Петербурге. Где ты будешь? В Петербурге не заживемся. Впрочем, если он предпочтет Варшаву или Псков, где на дороге Михайловское, то и в Петербург не заглянем. Скажи ненаглядной, что я прочел вчера княгине Долгоруковой строки о ней в письме её. Заезжал вчера к соседу Головину: ему было лучше. И сегодня лучше.

Нельзя ли достать «Слова», произнесенного в крепости новым митрополитом?

Прислал ли тебе Булгаков письмо короля Прусского к князю Волконскому? Князь Иван Гагарин уехал из Берлина на две недели (!?) в Париж, вероятно, послушать римских попов на французских кафедрахь.

Уведомь о князе Долгорукове. Я слышу, что он оставил в Париже или в Петербурге другую рукопись с анекдотами о России. Я узнал здесь достоверно, что он сам хвастался, что переписал из моих секретных рукописей толстую тетрадь, которую не отдал мне, по выдуманным им причинам. Если бы он не был теперь в тисках, то я сам бы приехал стиснуть его и вытянул бы украденное; но при первом свидании добьюсь от него всего, что мне принадлежит. Я уверен, что он многое включил в свои брошюрки из моих рукописей. Что с ним делается? Julvécourt здесь – и с новыми планами в пользу русской литературы и французских читателей. Шевыреву письмо о L. Merty также завез. Он был у меня, но не застал.

Да где же было о Троицком монастыре в Marmier? Что же мои письма? Сейчас еще записка от El. Merty: отвечал ей и еду встретить ее к Елене Мещерской. Гейнрихова, ур. Хилкова, умерла.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

927.
Князь Вяземский Тургеневу.

19-го марта. [Петербург].

Книга о Франции и России здесь; дай подержать ее несколько. Вчера получил я от Толстого книгу d'Arlincourt о России. Пустоцветно и пустословно, по крайней мере, по первому беглому взгляду, но, кажется, все мадригально; есть и мадригал кн. Ольге Долгоруковой и даже мадригал Гречу, conseiller d'état actuel. Это история, а вот поэзия: «Homme plein d'esprit et d'érudition. Je m'étais lié d'affection avec cet écrivain distingué, dont la conversation pleine de charme était pour moi d'un vif intérêt». Лжет, вероятно, на государя, который будто бы сказал ему: «Vous êtes venu visiter la Russie: c'est un honneur pour elle, et je vous en remercie». Лжет на Карамзина, который будто-бы сказал: «Si quelqu'un pouvait continuer mon voyage de Russie (c'est-à-dire «Histoire»: и того не знал!) ce serait Nicolas Bestougeff». Слава Богу, обо мне нет ни слова; я здесь убегал его, стало быть, я не старомодный француз. Как же ты не понимаешь, что, по моему мнению, старомодные французы sont ceux de 93, а новомодные, то-есть, нынешние sont Guizot и ему подобные, то-есть, благомыслящие, умеренные, идущие вперед, но мерным шагом и созидающие, а не бегущие вперед, как бешенные слепцы, которые все ломают и искореняют на дороге.

Не знаю, что за биография Орлова, о коей ты пишешь, по не понимаю, как можно писать, то-есть, печатать биографию Орлова? должно умолчать о важнейшей эпохе жизни его, именно о той, по которой он биографическое лицо. Осуждать, обвинять его не годится, хвалить нельзя и не должно, потому что это было бы противно устройству и существующему порядку. Любить его мы можем и должны, потому что он частно был прекрасный и благородный человек; но политических лиц у нас нет, и не должно забывать, что, как политическое лицо, он только политический преступник – в виду гражданского общества и законов, им управляющих. У вас в Москве много ума и души, но нет ни малейшего такта и сметливости.

Спасибо тебе за Merty. Кланяйся ей от меня и хлопочи за нее. Обнимаю!

928.
Тургенев князю Вяземскому.

20-го марта 1843 г. [Москва].

Вчера получил я из Парижа от 15-го марта письмо, в коем мне пишут: «Miss Clarke, друг Рекамье и Шатобриана, принесла к нам пакет с письмом к вам m-me Récamier и книгою о St.-Cyr и m-me Mainteuon, которую публиковал duc de Noaillts и которой нет в продаже. Я немедленно сделал другой пакет на имя князя Вяземскаго» и пр. Но в другом месте мне пишут: «Курьер французский уехал и пакет с письмом Рекамье и с книгою герцога де-Ноаль не был отправлен». Обещают отправить после; пожалуйста, не распечатывая, пришли немедленно; не распечатывай потому, что вот что пишет Клара: «Nous vous envoyons un précieux autographe de m-me Récamier. Miss Clarke dit que vous êtes un être privilégié, car personne, à sa connaissance, n'a jamais eu faveur pareille. Notre curi» sité était vivement excitée, mais le petit billet sous enveloppe était si élégamment plié, parfumé et cacheté, le livre du duc de Noailles même était si mystérieusement enveloppé, que c'est à grande peine que nous en avons obtenu la vue du titre et paj conséquent eu un aperèu du précieux autographe; au moins j'espère que vous nous saurez bon gré de notre discrétion et surtout que Saschka nous donnait le conseil de l'ouvrir et de la copier dans cette lettre, mais nous avons résisté même à cette proposition qui cependant en sauve les apparences». Пожалуйста, и ты будь так же совестлив и исправен при получении и пересылке.

Вот что еще пишут: «Я перестал ездить на лекции Мицкевича: мало были интересны и много требуют времени. На вчерашней лекции (2/14-го марта) Мицкевич опять говорил об истории славянских поколений и изъяснял, почему низшие классы между ними гораздо лучше высших. Сожалею, что я этого не слышал, тем более, что это совершенно согласно с моими мнениями. Новую книгу Lamennais я купил и прочел. Это поэма, и поэзия прекрасная! Есть портреты Гизо, Тьера и прочих, экзажерированные и недостойные автора. «Semeur» посвятил также сей книге небольшую статью, но не замечательную. Здесь все тихо. В Англии бедствия мануфактурные не прекращаются. Здесь ничего значительного не делают. Ужасы землетрясения Гваделупы поразили публику. Со всех сторон открыли подписки. Помните ли вы статью, мною напечатанную, и которой никто не читал: о conversions des rentes 5 %? Я предлагал тогда согласить обе стороны унижением дохода с 5 на 4 процента, но вместе увеличив капитал 8 или 10 процентами. На сих днях я читаю в газетах, что голландское правительство делает именно то, что я тогда предлагал, и чего доселе никакое правительство не делало. Жаль только, что это известие во французских журналах не довольно подробно, и не у кого спросить о подробностях. Но главная идея та же. Это показало мне, что и в моей голове могут встречаться мысли дельные и полезные. В Голландии, конечно, разумеют дела кредитные, и сходство моей идеи с идеею такого правительства дало мне лучшее понятие о моих собственных мнениях.»

Вот еще несколько слов из письма одной девицы, из Парижа: «J'ai été hier il un concert où j'ai entendu le fameux Ronconi avec sa femme; ils sont très à la mode cette aimée et j'ai été bien aise de les entendre, car on ne parle que d'eux. Lundi j'avais passé trois heures de temps à la Madelaine pour entendre m-r de Ravignan dans un sermon de charité; il y avait foule à ne pouvoir se remuer; il a prêché sur l'indifférence pour la religion et sur les passions. Il a eu, comme toujours, des moments superbes. On parle beaucoup de la nouvelle pièce de V. Hugo; l'opinion générale la trouve abominable, les vers étant boursoufflés, ampoulés etc.; il y a cependant aujourd'hui dans la «Revue des deux mondes» un article qui a l'air de le louer (и «Дебаты» хвалят niecy). En revanche il y a une pièce à la Porte' Saint-Martin qui fait merveille: rien de si charmant, à ce qu'il parait, que les décors des «1001 nuits», c'est d'un effet magique, tout Paris y court; nous devons y aller ces jours avec Fanny» etc.

Читал ли ты в журналах, что Ансело-муж упал в театре в дыру суфлера и переломил себе ребро?

Вот и письмо из Берлина, в экстракте, от князя Гагарина. Нет времени его комментировать, а любопытно и умно.

Теперь – о промышленности Мейендорфской и дамской. Третьего дня мы были на открытии выставки мануфактур, то– есть, на молебпе и на обеде стерляжьем. Я закупил fichus, кои повезу в Париж, ибо не уступят тамошним, хотя немного и подороже. Речь Прохорова была коротка, следовательно хороша. Дамы, с коими завтрако-обедал, были прелестнее товаров: княгиня Надежда Трубецкая, Ховрины, Мартыно-Гагарины, все затмевающая Солнцева (нет: все, а не всех) и прочия. Оттуда – на обед к Рюминым, где в первый раз слышал m-lle Merty: прелесть в голосе и в выражении! Вчера ее же слышал у Апраксиной: она пела две арии; я дослушал конец одной, ибо удержан был на другой avant-soirée. К понедельник концерт её: везу всех кузин и племянниц, и все едут. Она довольна нами пока. Сама писать будет, как и я, к милой, единственной вдовушке (приехал пастор из Троицы: подожди – привез мне шесть писем Платона и к Платону, весьма любопытных, из архива, и новое описание Троицы, печатное).

Вчера были мы (19-го марта) в Девичьем монастыре, служили обедню и панихиду по М. Орлове и плакали: Чаадаев, Киреевская, милая и с другою грустью Свербеева, княгиня Шаховская и несколько им облагодетельствованных женщин, рыдавших над памятником, где слова: «Подписавший условия при вшествии в Париж» принадлежат истории. Меня поразило слово в поминовении: «Болярина Михаила», потому что здесь, как слышно, болярип-ценсор (boyard qui же croit Bayard), не пропустив статьи Шевырева, назвал Михаила Орлова каторжным в противность манифесту, коим запрещено подличать и ругать обвиненных, а он и обвинен не был. Sapienti sat! Сейчас еду в ремесленное учебное заведение на испытание воспитанников; оттуда – обедать к Новосильцовой, в Историческое общество, в концерт, где услышу Ослановичевых, и на вечер, где увижу графиню Зубову. Прости, допишу после завтра, или после первого концерта m-lle Merty. Вчера я заставил, впрочем без труда, Блаза петь за её здоровье.

Вот тебе маранье, начатое по вдохновению дружбы Рекамье и конченное дружбою Шеллинга.

Я читал книгу князя Долгорукова: радуюсь за тебя; но и при подлости другим умел провиниться: c'est du guignon? В книге, им в Париже оставленной, – вероятно, выписки из украденных у меня рукописей. Где автор?

Приписка А. Я. Булгакова.

Я хотел уже запечатывать свое письмо, как явился Тургенев, как вихрь и как вихрь исчез, начав десять разговоров и не конча ни один. А у меня так ина начала письмо, ина и кончила. Я тебе все об ней только и говорил, и писал вчера, ложась спать. Ссылаюсь на письмо и прибавить более нечего. Обнимаю!

929.
Тургенев князю Вяземскому.

23-го марта 1843 г. Москва.

Успех был полный и блестящий, как мы и ожидали: она, кажется, довольна нами, и мать её была очень растрогана. Все львы и львицы – в блестящих туалетах. Булгаков опишет тебе подробнее. Теперь начнем хлопотать и о субботнем концерте, чтобы успеть кончить до Рубини. «Молитва» его, Мятлева, передо мною; православные недовольны ею. Вчера уладили мы с Шевыревым так: я пришлю ему статью Marinier о Троице, а он напишет замечания, покажет другим, и все пришлем тебе.

Сегодня родилась прелестная Александра Ховрина и день ангела Лидии Кек, моей племянницы; следовательно, не до тебя. Ожидаю обещанного – после Рубини – письма. Вот недосланный печатный листок к письму субботнему.

Вчера видел на один день приезжавшую сюда ярославскую губернаторшу черноокую; приглашал ее в концерт, но она вчера же возвратилась в Ярославль.

Отправляю к брату 31-й номер шестистраничной мелкой печати. Менее четырехстраничного не бывало, а обыкновенно восьмистраничные. Перечитаю себя в Париже. Что псевдоним-Долгоруков? Оставленная им в Париже рукопись, о коей пишется предисловие, меня очень беспокоит. Заеду к m-lle Merty поздравить с успехом, узнать об итоге и взять билеты и программу на субботу.

Прочти в «Allgemeine Zeitung», Beilage, № 80: «Touristen Litteratur» о «Etoile polaire», d'Arlincourt. Уже второе издание о России! Вот résumé немецкого рецензента, и похоже на правду: «Es ist äusserst leichte, oft sehr fade Arbeit, aber dennoch amusant». Anecdotes и chroniques scandaleuses – в изобилии. Петербург – Paris du Nord, в коем только дворцы и – Камера депутатов.

У Мерти. Она сама к тебе пишет. 400 placés, 250 présents. Другие заплачены, но, кажется, не все. «Der Wanderer» восхитил меня более, нежели…[16]16
  Точки в подлиннике.


[Закрыть]; и слова по сердцу мне.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. К С.-Петербурге.

930.
Князь Вяземский Тургеневу.

24-го марта 1843 г. [Петербурга],

Книги и письма к тебе от Рекамье у меня еще нет. Как скоро получу, пришлю в неприкосновенности. Спасибо за письмо Гагарина. Оно очень умно, и я совершенно с ним согласен в мнении о глубине и недальновидности немцев. Французы, напротив, слишком дальновидны или, вернее, дальногляды. За то и просматривают все наличное и действительное и преследуют вдали тени. Спасибо и за Meerti. Я очень рад, что вы ею довольны и что она довольна вами; но боюсь, что звезда её закатится пред солнцем Рубини. Получив «Москвитянина», начинаю понимать твои толки о биографии, хотя не о биографии идет дело, а разве о нескольких похвальных отзывах, что дело совершенно другое и извинительное. Но все не совместно. Разве вы не знаете, что здесь ценсора пострадали и что сам Мордвинов был отставлен за портрет Марлинского-Беетужева? Что за охота и что за польза показывать шиш в кармане? Его и в кармане прищемят. Орлов, разумеется, не каторжник, но был действующее лицо в государственном заговоре, и товарищи его, и, может быть, даже менее его участвовавшие в этом заговоре, – каторжники. Истерия может судить об этом событии иначе, нежели современный суд; но правительство, если хочет оставаться правительством, не может дозволить, чтобы эти лица ставились в пример, а публичная похвала есть то же самое. Не знаю подробностей этого дела и, следовательно, не знаю, правильно и прилично ли сделано было запрещение, но сужу о том вообще, как о политическом вопросе et d'une question de convenance sociale et gouvernementale и нахожу, что нельзя было не запретить. Хорошее или худое ли дело ценсура, это статья другая; но ценсура есть, а вы хотите поступать, как будто бы её не было. Ребячество! Орлов при уме своем и чистой, благородной душе не имел ни малейшего такта и этим отсутствием давал поживу своим недоброжелателям и огорчал своих друзей. И вы в этом отношении хотите продолжать его.

Безтактный д'Алмагро, говорят, уже в дороге по здешнему вызову, но что с ним будет, – неизвестно. Вот здесь досадно мне будет, если поступят строго, потому что, по настоящему, правительству тут вмешиваться нечего, а надобно предоставить обществу справиться с ним. Ему, вероятно, все дома были бы здесь заперты. Книга его глупа и неприлична, с примесью косолапой злости; но вот и все. Конечно, глупо и неприлично печатать такие дрязги в чужих краях и особенно в Париже. И с какою целью? Что за нужда Европе, чей внук Клейнмихель и что Нарышкины были Ярышкины? Чем для них Нарышкин лучше и благозвучнее Ярышкина?

Покажи Шевыреву то, что я сказал о его статье. Мне и точки его не нравятся: это тоже кукиш в кармане et du libéralisme de la restauration. Ему надобно беречь и давать ход своему «Москвитянину» для общей пользы, а подобными промахами он его и погубит.

Мне смешно, что мы все с тобою спорим. Но что же делать? Я о земном сужу на земле и по земному, а ты все карабкаешься за облака и меришь земное воздушным аршином. Обнимаю.

931.
Тургенев князю Вяземскому.

25-го марта 1843 г. [Москва].

Вчера получил письмецо твое от 19-го и, не прочитав его предварительно, показал только двум лицам, из коих одно женское – и раскаялся за тебя, мой милый кривотолк. Одна из двух поручила Кавелину, едущему завтра, передать тебе её негодование. Вперед не умничай чужим толком и оставайся Вяземским, то-есть, с прежним негодованием: помнишь ли ты свои варшавские вирши? Но о прежнем и о нынешнем более ни слова. Ты не горбат – и верно исправишься, то-есть, проветришься при первом веянии европейского зефира.

Merty вчера не пела у Рюминых, и я уехал на две или на три другие вечеринки. Рубини вчера приехал и, вероятно, повредит ей. Трудно помещать её билеты вторично: все помышления о Рубини! Но – рады стараться! Завтра – «Stabat mater» и пр. Ежедневно репетиции.

О каком Николае Бестужеве врет d'Arlincourt? Он жил у экс-удельного, а ныне обер-прокурора Андрея, коего вчера видел. Да он и не читал Карамзина, хотя и травил он и… удельных в Симбирске, и мой искренний приятель.

Нельзя ли хоть взглянуть на северную Аврору? Да пришли прямо на имя мое и скажи, сколько дней продержать: исполню в точности, а я от твоего имени разослал по всем нежным ручкам.

Будут ли, хотя оффициально, отвечать д'Арлекину? Питал ли статью бедного Глинки, в «Московских Ведомостях», о Мейендорфской выставке, о «единении» Казимиров – Казимировичем, № 35. Ты напечатан, с прибавлением, там же.

Одна из Боде выходит за сына Олсуфьева. Сегодня рождение Ек. Ал. Свербеевой и дочерей её: Вареньки (12-ти лет) и – не знаю еще которой. Не увижу ее, ибо она все еще в святой и ненасытимой грусти, повезу Николеньку слушать проповедь митрополита в Чудове, у Благовещенья. Прости и прости и приими начало письма; прости, то-есть, как оно от простого сердца писано.

От разъездов и записок по концертам Merty не успел еще отвечать милой красавице: сберусь при первом досуге. Расцелуй её ручку.

Не забудь прислать посылки из Парижа, когда пришлют, и «Russie и France», когда все твои перечитают.

Merty поет в день моего рождения: не знаю, как уладить с обедней и с обедом для меня и для моих.

Над образами, при молебне, стоял портрет и казалось, что ему кадили (между нами) и православные, хотя и львицы, морщились, а я кивал Аксакову: за то и поперхнулся стерлядью на завтраке.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.