Текст книги "Пакт"

Да, Хозяин требовал именно этого: отказать вежливо, «зачем обижать уважаемого товарища?», даже если уважаемый товарищ завтра будет арестован, через неделю превратится в отбивную, а через месяц в покойника, все равно – «зачем обижать?».

Но и тут нельзя было проследить никакой закономерности. Отказ в приеме мог означать, что человек еще поживет. Свежих кандидатов в покойники Хозяин принимал радушно, беседовал тепло, дружески. Человек выходил из кабинета расслабленный, размягченный. Илье доводилось сталкиваться в приемной с такими размягченными, и вспоминался случайно подслушанный разговор кремлевских поваров: «Товарищ Сталин кушает мясо только парное, любит, чтобы мягонькое было, сочное».

Поскребышев успокоился, погасил папиросу, поднялся, с хрустом потянулся, зевнул.

– Крылов, Крылов, будь здоров, – он потрепал Илью по плечу. – Хороший ты парень. Тоже, я вижу, устал, ждешь который день как на иголках. Слушай, сводку он сейчас, до процесса, вряд ли станет читать, а тебя вызвать может. Хотя не думаю. В общем, ты пару часиков еще посиди, если до восьми не вызовет, отпущу домой. Добро?

– Спасибо, Александр Николаевич, я понял.

– Понял он! А вдруг вызовет в четверть девятого, а? До моего распоряжения сиди и не рыпайся. И сводочку проверь-перепроверь, важная сводочка, черт знает, может, и потребует до процесса.

Проверить-перепроверить важную сводочку действительно стоило, поскольку поступила очередная порция материалов из ИНО и возможно, что-то придется добавить оттуда.

«Наш источник сообщает новые подробности военного заговора в СССР, на место военного диктатора прочат маршала Тухачевского».

Вставлять это в готовую сводку не имело смысла, там это уже было, «наш источник», не удостоившийся ни клички, ни даже кодового номера, долбил, как дятел, одно и то же несколько лет подряд.

«Послушай, упорная птичка, тебе никогда не приходило в голову, что если бы кто-то из военных пожелал убрать Хозяина, он хотя бы разок попытался? – мысленно обратился Илья к „нашему источнику“. – Это можно сделать, допустим, во время массовых мероприятий вроде встречи Чкалова или Всеармейского совещания жен командно-начальственного состава, или на полигонах, когда Хозяин приезжает смотреть новую боевую технику. На заседаниях ЦИК, ВЦИК, Военного совета при НКО, да мало ли мест, где есть возможность приблизиться к нему с оружием? Почему никто никогда не рискнул? Никто, никогда. Выходит, нет желающих? Конечно, нет! Разве кому-то придет в голову покуситься на жизнь Великого Вождя? Это все равно что выстрелить в Солнце. Нет желающих, даже полоумного одиночки до сих пор не нашлось, а ты долбишь про огромный разветвленный заговор!»

Вступать в мысленный диалог с дятлом было пустым делом, дятел упорно отбивал привычную дробь, Илья переворачивал страницы и отчетливо слышал однообразное «тук-тук»:

«Троцкий продолжает вести переговоры с заместителем председателя нацистской партии Гессом».

Илья тихо присвистнул, «наш источник» иногда выдавал забавные перлы. Назвал Гесса «заместителем председателя», стало быть, Гитлер – председатель. Отлично звучит: председатель нацистской партии Адольф Гитлер. Что-то смутно знакомое мелькнуло в этой оговорке, Илья стал читать дальше.

«Троцкий сообщил „центру“ заговорщиков внутри СССР, что в 1937 году планируется нападение Германии на СССР. В этой войне, по мнению Троцкого, Советский Союз неизбежно потерпит поражение. Чтобы уберечь своих многочисленных тайных сторонников внутри СССР от гибели, Троцкий заручился обещанием вождей Третьего рейха допустить троцкистов к власти, пообещав им за это предоставление концессий и продажу Германии важных экономических объектов СССР, поставку ей сырья и продовольствия по ценам ниже мировых и территориальные уступки в форме удовлетворения германской экспансии на Украине. Чтобы ускорить поражение СССР, Троцкий поручил „центру“ подготовить ряд важнейших промышленных предприятий к выводу из строя в начале войны».

Илья вспомнил, что совсем недавно читал этот текст, именно этот, слово в слово. Перед процессами членам Политбюро рассылались протоколы признаний обвиняемых. Несколько копий обязательно попадало в Особый сектор, и аккуратный Поскребышев передавал спецреференту Крылову все, что так или иначе касалось Германии.

Илья встал, прошелся по кабинету из угла в угол, открыл сейф, достал одну из папок и в очередной раз убедился, что зрительная память у него отменная. Информация от «нашего источника» была переписана с протокола допроса Карла Радека. Круг замыкался. Все, что приходило из внешнего мира, без остатка растворялось в сказочной реальности внутри замкнутого круга фантазий Великого Вождя.

Если показания арестованного Радека, полученные на Лубянке, выдаются за свежую развединформацию из Берлина, значит, конец разведке и спецреференту Крылову тоже конец. Очень скоро ему нечего будет писать в своих сводках.

«Троцкий также пообещал немцам, что во время войны между Германией и СССР фронтовые троцкисты-командиры будут действовать по указаниям германского генштаба, а после войны новое правительство компенсирует Германии часть ее военных расходов товарами и предприятиями.

Одновременно Троцкий вел переговоры с англичанами и французами, они тоже не окажутся обойденными в случае прихода Троцкого к власти. Им вернут дореволюционные долги, на что Германия милостиво согласилась».

На процессе так называемого «Параллельного центра» Карлу Радеку предстояло стать гвоздем программы. Он должен был выступить в роли резонера, озвучить то, что желал внушить миру автор и режиссер великого действа, маленький уголовник Сосо.

Пройдоха Радек был посвящен в самые сокровенные тайны советско-германских отношений, участвовал в секретных переговорах начиная с 1918-го, с позорного Брестского мира и еще раньше, в Первую мировую, когда завязывались деловые контакты между рейхсвером и большевиками.

Илья работал с архивами несколько лет и знал, что большевики брали деньги у немцев. Немцы не давали Ленину никаких шпионских поручений, просто им было выгодно поддерживать самую экстремистскую из всех российских партий, чтобы в России наступил хаос и она не смогла участвовать в военных действиях. Позорный Брестский мир, заключенный ленинским правительством с Германией в марте 1918-го, явился платой по счетам.

Радека немецкие дипломаты и генералы называли «нашим советским другом». В речах и статьях начала двадцатых пламенный большевик Радек призывал протянуть руку германским национал-социалистам, настрочил брошюру «Свастика и звезда» о родственной близости коммунистов и нацистов.

За Брестским миром последовал Рапалльский договор, подписанный 16 апреля 1922 года. С тех пор Берлин давал денежные кредиты, поставлял техническое оборудование и специалистов. Красная армия дружила с рейхсвером, на советской территории немцы производили оружие, которое Германии по Версальскому договору запрещалось производить. В Москве, Филях, Харькове, Самаре при участии фирмы «Юнкерс» строились авиазаводы, фирмами «Вико» и «Метахим» – заводы по производству снарядов и отравляющих газов. Командиры Красной армии обучались в Германии, летчики и танкисты вермахта тренировались на советских аэродромах и полигонах.

«Лампочки Ильича» производила немецкая фирма «Осрам». Ножницы и бритвенные лезвия «Золинген», фотоаппараты «Лейка», швейные машинки «Зингер» – все мало-мальски пригодное к потреблению было немецким. На долю Германии приходилась четверть общего объема импорта и экспорта СССР.

Когда Гитлер пришел к власти, долги СССР немецким кредиторам составляли полтора миллиарда рейхсмарок, из которых семьсот миллионов подлежали уплате в 1933-м. В мае 1933-го в Берлине был подписан очередной договор о продолжении экономического сотрудничества.

Но Сосо хотелось большего, ему хотелось сотрудничества политического, а возможно, даже личной дружбы.

Программное сочинение Гитлера читал именно Сосо, читал и перечитывал, багровел, посапывал аденоидным носом, впитывал энергетику текста всеми своими оспинами, делал пометки в тексте двусторонним сине-красным карандашом. А гладкокожий товарищ Сталин высокомерно усмехался, называл программное сочинение бредятиной, и был, как всегда, прав.

Великий вождь товарищ Сталин определенно чувствовал свое превосходство, между тем как хитрый Сосо продолжал унизительные заигрывания с Гитлером.

После провала тайной миссии Енукидзе следующим эмиссаром стал Давид Владимирович Канделаки, бывший эсер, назначенный торгпредом в Берлин. Он вел переговоры с министром экономики Шахтом при участии Герберта Геринга, двоюродного брата Германа Геринга.

Весной 1935-го пришло радостное сообщение:

«Шахт уверяет, что его курс на сближение с СССР проводится им с ведома и одобрения Гитлера».

Дальше – еще радостнее:

«Шахт, задумавшись, проронил следующую фразу: если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться».

Илья видел на докладе Канделаки косой росчерк: «Интересно. И. Ст.».

Канделаки везло больше, чем бедняге Авелю. Он продолжал вести активные переговоры с Шахтом по экономическому сотрудничеству и постоянно закидывал удочки по поводу улучшения политических отношений.

Наконец Гитлер откликнулся. Он изложил свою позицию следующим образом: «Если внутренняя политика СССР будет уходить от идей коммунизма в сторону абсолютного деспотизма, поддерживаемого военными, Германия не должна упустить возможность для восстановления добрых отношений с Москвой».

Товарищ Сталин мотал на ус, в прямом смысле мотал, нежно, двумя пальцами покручивал кончик уса, читая и слушая доклады Канделаки. Абсолютный деспотизм – отлично. Только при чем тут военные? Нет, товарищ Гитлер, военные тут ни при чем, мы сами с усами.

В марте 1935-го в Москву прибыл Энтони Иден, лорд-хранитель печати. В беседе с лордом Сталин небрежно заметил: вряд ли стоит принимать всерьез антибольшевизм Гитлера. Затем похвастался, что немцы предлагают кредит в двести миллионов марок, желают заключить крупные контракты на поставки военного снаряжения. Лорд опешил, поскольку в Москву явился прямо из Берлина и от Гитлера слышал нечто совсем иное.

В конце беседы Сталин совершенно обескуражил лорда, заявив с хитрой ухмылкой, что немцы пустили в ход версию, будто замнаркома обороны Тухачевский встретился с Герингом и предложил ему предпринять кое-какие меры против Франции.

«Тухачевский обречен, – думал Илья, – а вот Троцкий еще поживет. Хозяин знал, что делает, когда в 1929-м выслал Троцкого за границу. Мог посадить, потом расстрелять или оставить на свободе и тайно отравить, имитируя естественную смерть. Но нет, пальцем не тронул. Живой Троцкий за границей – драгоценный подарок, который Сосо преподнес самому себе в двадцать девятом, на мнимое пятидесятилетие (в реальности ему исполнился 51 год). Советские люди – убежденные материалисты, в призраков не верят, стало быть, мертвый Троцкий на роль главного врага не годится, мертвый Троцкий никак не сумел бы вести переговоры с Гессом и готовить переворот в СССР».

Илье приходилось слышать, что Инстанция ненавидит красавчика, польского аристократа Тухачевского. Ерунда. Инстанция беспристрастна. Будь ты красавчик или урод, говорун или молчун, спорь с Инстанцией или со всем соглашайся, сохраняй достоинство или пресмыкайся – ничто не изменит участь, предназначенную тебе Инстанцией.

Неважно, каков Тухачевский. Важно, что он когда-то вошел в число тайных переговорщиков с руководством рейха.

Лорд не успел покинуть Москву, а в «Правде» появилась антинацистская статья Тухачевского. Он утверждал, что Гитлер непременно развяжет войну, нападет на европейские страны, на СССР. Он цитировал «Майн Кампф», приводил конкретные цифры роста численности германской армии. На следующий день статью перепечатали «Известия» и «Красная звезда».

Разразился небольшой скандалец, германский посол Шуленбург официально возмутился, что известный военный деятель позволяет себе называть дутые цифры в целях антигерманской пропаганды, переслал статью в Берлин, там тоже возмутились.

Статья вышла с санкции Хозяина. Сталин лично редактировал текст. Таким образом он продемонстрировал Гитлеру: вот они какие, военные, вот как скверно они к вам относятся, дорогой товарищ Гитлер. Ну-ка, смотрите, что будет дальше.

Именно статья запустила часовой механизм, который начал отсчитывать оставшееся маршалу Тухачевскому время. Он ничем не прогневал Инстанцию, не нарушил правила игры, просто из военачальника он превратился в персонажа драматургического действа, в такого персонажа, которому по сюжету предстоит умереть. В августе 1936-го арестовали Примакова, заместителя командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. В начале сентября отозвали из Лондона военного атташе Путну[9]9
  Примаков Виталий Маркович и Путна Витовт Казимирович расстреляны в 1937-м.


[Закрыть] и тоже арестовали. Оба – лучшие друзья Тухачевского. Оба уже дали свои показания против него.

Для антигитлеровской мировой общественности Сталин придумал троцкистов – нацистов-террористов во главе с Троцким. Гитлеру в качестве главного антинациста Советского Союза предложил маршала Тухачевского. А сам не спеша, с удовольствием, принялся уничтожать коммунистов и евреев, посылая одного за другим к Гитлеру своих эмиссаров, прощупывая через них, доволен ли товарищ Гитлер, чувствует ли тайное родство душ двух великих вождей?

После завершения первого показательного процесса от Эльфа пришло короткое сообщение: Гитлер, просматривая советскую кинохронику, восхищался Сталиным на трибуне Мавзолея, сказал что-то вроде: «Он отличный парень, какое хорошее, значительное у него лицо».

* * *

Габи уже полчаса бродила по Александрплац. Площадь продувалась ледяным ветром. Связника не было. Серой фрау тоже не было, да и откуда ей взяться? Она не успела вскочить в трамвай. Никого, похожего на агента гестапо, Габи не заметила, но тут же напомнила себе: агент обязан быть незаметным. Вот этот мальчишка, торгующий вечерним выпуском «Фолькишер Беобахтер», вполне может работать на гестапо. Слишком вяло выкрикивает название газеты, слишком равнодушно подзывает покупателей. А может, он просто устал, замерз, голоден? Газетой торгует по поручению гитлерюгенда, и неохота ему драть глотку.

Или тот пожилой господин с тростью у афишной тумбы – он ждет кого-то? Увлекся чтением афиш? Полная фрау с детской коляской уже второй раз проходит мимо. Странное время и место для прогулки с младенцем.

Габи спряталась от ветра под закопченные каменные своды бывшего скотного рынка и в зыбком фонарном свете разглядела, что стрелка на маленьких наручных часиках сдвинулась еще на десять минут. Мимо прошел полицейский, взглянул на Габи, остановился.

Габи занервничала еще сильнее. «Только этого не хватало! Меня примут за проститутку, отведут в участок».

– Битте, фрейлейн.

Она вжалась в холодную стену, ей показалось, что полицейский окликнул ее, но нет, голос прозвучал сзади. Полицейский пошел дальше, своей дорогой. Она резко оглянулась, увидела связника и спросила, стуча зубами:

– Послушайте, вам не стыдно?

Он замерз не меньше нее, нос и уши пылали, глаза слезились.

– Простите, мне пришлось петлять, проверяться много раз. Сейчас вроде бы чисто, мы можем зайти в вокзал, там хотя бы ветра нет.

– Идемте куда угодно, иначе я превращусь в ледышку.

Вокзал на Александрплац был не самым подходящим местом для разговора, но плутать по улицам ни он, ни она больше не могли. Оказавшись внутри, Габи хоть немного согрелась, перестали стучать зубы. Связник достал портсигар, предложил ей сигарету.

– Лучше бы стакан глинтвейна, кресло у камина и шерстяной плед, – проворчала Габи, прикуривая.

– В следующий раз обязательно, – пообещал связник и, наконец, улыбнулся.

Два передних зуба у него были стальные, кривые и слишком крупные, как у кролика.

«Что, там у них в НКВД приличных дантистов нет? – подумала Габи. – Бедный малыш, стесняется улыбаться, потому такой зажатый, сердитый».

– Ладно, слушайте, – произнесла она с легким вздохом. – В Праге с декабря прошлого года шли секретные переговоры, Хаусхофер и граф Траутсмадорф обсуждали с президентом Бенешем вопрос о Судетах. Бенеш хитрит, крутится, ни на какие уступки не идет. Неделю назад переговорщики вернулись в Берлин ни с чем. Фюрер в бешенстве, требует как следует надавить на чехов. Он уверен, что упрямство Бенеша объясняется надеждами на помощь русских, и потребовал изо всех сил форсировать слухи о том, что в России готовится государственный переворот, Сталина скинут, установят военную диктатуру. Во главе заговора маршал Тухачевский.

Габи заметила, как вытянулось и застыло лицо связника. Серые глаза посветлели, стали почти белыми.

– При чем здесь Бенеш и Судеты? – спросил он глухо.

Вопрос ошеломил Габи. Она так занервничала, что стало жарко. Захотелось развернуться и бежать без оглядки. Ей все меньше нравился этот стеснительный мальчик. Она пыталась понять: он провокатор или просто дурак? Если провокатор, бежать уже поздно, если дурак, надо набраться терпения. Связи давно не было, спасибо, хоть такого прислали. Главное, чтобы он ничего не забыл, не перепутал, донес до своего руководства все, от первого до последнего слова. Она заговорила медленнее и чуть громче:

– Бенеш – президент Чехословакии. Судеты – часть чехословацкой территории. Там живет много немцев. Гитлер хочет получить Судеты. Между СССР и Чехословакией заключен договор. В случае нападения Бенеш рассчитывает на помощь Красной армии. Чтобы не рассчитывал и стал сговорчивее, аппаратом Гейдриха запускается дезинформация о заговоре в Красной армии.

Лицо связника осталось таким же вытянутым, глаза – такими же белыми. Стоило Габи замолчать, тут же прозвучал следующий ошеломительный вопрос:

– Почему дезинформация?

– Простите, у вас заложило уши? Или мозги заледенели? – спросила она с вежливой улыбкой. – Дезинформацию пускают не «почему», а «зачем». Тактическая цель – надавить на чехов, лишить их надежды на помощь СССР и получить Судеты без всяких военных усилий. Стратегическая – максимально ослабить Красную армию.

Габи показалось, что лицо связника слегка оттаяло, и она поспешила продолжить:

– Заодно Гейдрих собирает компромат на наших генералов, несогласных с военными планами Гитлера. Он затребовал у Канариса документы, касающиеся сотрудничества Красной армии с рейхсвером. Мне не удалось узнать, выдал ли Канарис ему бумаги, но это неважно. Любые документы можно подделать, да, в общем, они и не нужны. Слухи курсируют уже давно. Волна вранья будет нарастать, посыплются сообщения из разных источников, дипломатических, военных, эмигрантских. Тухачевский и другие будто бы готовят переворот, надеясь на поддержку немцев, но не Гитлера, а оппозиционных генералов, с которыми общались в конце двадцатых, в начале тридцатых. У Гейдриха большая агентурная сеть в среде бывших белых офицеров. Российский общевоинский союз, так, кажется, называется их организация в Париже. Один из ее руководителей, генерал Скоблин, платный агент гестапо, задействован в игре с дезинформацией о заговоре. Главное, вы не должны поддаваться на провокацию и помнить: тут ни слова правды.

Габи почти успокоилась, решила, что вечер ошеломительных вопросов окончен, но она ошиблась.

– Почему ни слова правды? – спросил мальчик и дрожащей рукой стал теребить край своего серого кашне.

– Потому что никакого заговора в Красной армии нет, – произнесла она медленно, по слогам. – Никто не собирается скидывать Сталина. Это вранье, понимаете?

– Вы бывали в СССР? – он оттянул кашне от шеи, как будто оно стало его душить.

– Никогда не бывала.

– В таком случае откуда вам известно, что нет никакого заговора?

– От Гейдриха, – Габи тяжело вздохнула и почувствовала, как с этим вздохом испаряются остатки ее ангельского терпения.

– Не понял, – упрямо буркнул связник.

– Как вы думаете, Гитлер хочет укрепить Красную армию или ослабить ее?

– Ослабить, – ответил мальчик не очень уверенно.

– Хорошо, молодец. Допустим, Гитлер узнал, что в Красной армии заговор. Что ему выгоднее – предупредить об этом Сталина или сохранить тайну, поддержать заговорщиков?

– Сохранить и поддержать, – растерянно прошептал связник.

– Умница. Теперь, пожалуйста, слушайте меня внимательно, я очень устала и замерзла. Канарис вербует агентуру среди украинских националистов, часто встречается с Коновальцем. Из неизвестного источника до фюрера дошли сведения, будто Рудольф Гесс тайно встречался со Львом Троцким и обсуждал с ним варианты отстранения Сталина от власти. После разговора с фюрером на эту тему у Гесса случилась истерика, хотя фюрер уверял его, что не верит грязным сплетням. На нескольких вечеринках эту историю рассказывали как анекдот. Всем смешно, кроме Гесса. Он заболел тяжелым нервным расстройством.

– Что смешного? Я не понял.

– О господи, – прошептала Габи. – Кто такой Гесс, вы знаете?

– Знаю. Рудольф Гесс – заместитель Гитлера по партии.

– Отлично. А кто такой Троцкий?

Ответа не последовало. Лицо связника опять окаменело, губы сжались, сигарета дымилась, рука сильно дрожала.

– Вы впервые слышите это имя? – спросила Габи, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Пожалуйста, скажите что-нибудь, не пугайте меня, а то мне кажется, что вы псих.

– Что вы хотите услышать? – хрипло процедил он, бросил и растоптал сигарету.

– Хочу, чтобы вы ответили, известно ли вам, что Лев Троцкий еврей?

– Да, известно.

– А что у нас тут нацизм, знаете?

– Знаю.

– Рудольф Гесс – патологический антисемит. Для такого человека даже намек, что он встречался и разговаривал с евреем, тяжелейшее оскорбление.

– Да, но одно дело официальная идеология, и совсем другое – тайная политика.

– Браво. Кажется, вы проснулись. Первая осмысленная фраза за долгий морозный вечер. Я готова с вами согласиться, но Гесс не политик и никогда им не был. Он идеолог, фанатик. А Троцкий давно перестал быть политиком. Он изгнанник, никакого влияния внутри СССР он не имеет. Переговоры между этими двумя людьми абсолютно невозможны и бессмысленны.

– Почему вы считаете, что Троцкий не имеет влияния в СССР?

– Нет, вы не проснулись… – грустно пробормотала Габи. – Ну сами подумайте, если даже гестапо и абвер со всей их мощью не могут создать агентурную сеть внутри СССР, куда уж Троцкому!

– Что значит не могут? Вы хотите сказать, в СССР нет немецких шпионов?

Габи про себя досчитала до десяти, зажмурилась, помотала головой и очень ласково, словно перед ней больной ребенок, произнесла:

– Пожалуйста, будьте любезны, скажите, что самое важное в агентурной работе?

– Связь! – не задумываясь выпалил мальчик.

– Еще раз браво! А теперь скажите, как наладить связь в государстве, границы которого закрыты на замок, где за каждым иностранцем ведется усиленное наблюдение, граждане шарахаются от иностранцев, за любой контакт можно угодить в тюрьму? Как внедрить агента в общество с жесточайшей системой учета и проверки каждого гражданина? Как передать рацию из-за рубежа, если все, въезжающие на территорию СССР, включая дипломатов, обыскиваются? Выезжают из страны в заграничные командировки только единицы, после тщательной проверки. За последние четыре года было много попыток вербовки. Ни одна не удалась. Из агентов, заброшенных через Польшу и Литву, ни один на связь не вышел, все исчезали. Все! Я это знаю не из геббельсовской пропаганды, пропаганда как раз твердит, будто наша доблестная разведка успешно работает по всей территории СССР. Я знаю это из разговоров офицеров СС и абвера, я общаюсь с дипломатами, торгашами, профессиональными шпионами. Я слышала, как повторяют слова Канариса: «У нас нет никакого четкого представления о Советском Союзе и его военном потенциале, есть только разные степени незнания». Я никогда не бывала в Советском Союзе, а вы там живете. Ну скажите мне, что все это неправда!

Связник стоял, поникший, сутулый, ярко алели большие замерзшие уши. Он теребил угол своего серого кашне, скручивал в трубочку, раскручивал.

Мысленно Габи уже наполняла горячей водой ванну в своей маленькой уютной квартире на Кроненштрассе, три трамвайные остановки от Александрплац. Можно добавить в воду лавандовый экстракт. Она видела себя, согретую, разнеженную, в кресле у камина, в пушистом халате и в носках из кроличьей шерсти. Их связала для нее мама на прошлое Рождество. Голова обмотана чалмой из полотенца. На журнальном столе стакан глинтвейна, томик Чехова, русско-немецкий словарь. Она недавно начала потихоньку учить русский. Ей хотелось знать больше о стране, на которую она работала, которую считала единственным реальным противником нацизма. К тому же в России родился мнимый итальянец Джованни Касолли, Ося Кац, ее любовь. Он подарил ей томик рассказов Чехова. Она уже могла читать по-русски, очень медленно, со словарем.

– Ну что вы молчите? Давайте, назначайте мне свидание.

– Что? – он растерянно заморгал. – А, да, я понял. Остров Музеев, музей Древнего Египта, у стенда, где папирусы, «Книга мертвых», последнее воскресенье января, полдень.

Габи облегченно вздохнула. Музей Древнего Египта был главным местом свиданий с Бруно. Значит, все в порядке. Умный, надежный Бруно, наконец, появится и все объяснит.

– Пароль и опознавательные знаки те же, – продолжал связник.

– Повторите, будьте любезны.

При встречах с Бруно не требовалось никаких паролей и знаков. Если к стенду папирусов вдруг явится кто-то другой, он должен произнести цитату из «Книги мертвых»: «Я бог-крокодил Сухос, который обитает посреди ужаса». Отзыв: «Я змея Сата, мои годы нескончаемы, я рождаюсь ежедневно». Чтобы такой диалог звучал естественно, за цитатами следовал вопрос: «Вы умеете читать иероглифы?» Ответ: «К сожалению, нет. Но древние письмена были переведены на немецкий в середине девятнадцатого века».

Бруно предупредил, что этот длинный пароль, кроме них двоих, пока никому не известен и будет использован только в экстренном случае. Опознавательным знаком станет маленький рекламный каталог магазина египетских древностей «Скарабей», который находится в Цюрихе и принадлежит Бруно.

Связник молчал и хлопал телячьими ресницами.

– Повторите пароль, – сказала Габи чуть громче.

– Вы удивительно похожи на Марику Рёкк, – промямлил мальчик и недоуменно пожал плечами. – Ответ: «Еще бы нам не быть похожими»…

– Достаточно, – перебила Габи, – давайте запасные варианты.

– Не понял…

– Если никто не явится в музей в полдень, в последнее воскресенье января. Назовите, пожалуйста, место и время на февраль, март, апрель. Теперь поняли?

– Да, но… – мальчик нахмурился и закусил губу. – Я не знаю, у меня нет инструкций на этот счет. А почему вы думаете, что никто не явится в музей?

– Бред, – пробормотала Габи. – Ладно, если инструкций нет, извольте получить их от меня. Чтобы назначить следующую встречу, поместите объявление в воскресное приложение «Берлинер Тагеблатт». «Срочно отдам в хорошие руки щенка королевского пуделя женского пола. Возраст три месяца, окрас шоколадный, кличка Флора, нрав веселый. Звонить по вторникам и пятницам, в любое время». В телефонном номере должны быть цифры 16 и 18. Текст набран жирным курсивом, обведен волнистой рамкой. Каждый вторник, с четырех до шести, я буду ждать связи в кафе «Флориан», Штайнплац, 8, Шарлоттенбург. Опознавательные знаки – пачка французских сигарет голубые «Голуаз», рекламный буклет универмага «Вертелль».

– У вас или у связного?

– У нас обоих. Пароль тот же. Марика Рёкк. Запомнили или повторить?

– Запомнил, но я…

– Всего доброго, – она развернулась, быстро зашагала к выходу.

«Бруно, Бруно, где ты? Что происходит? Невыносимо иметь дело с такими кретинами… Ладно, я зря паникую. „Марика Рёкк“ – мой обычный пароль. Он работает не только в кинотеатре, но и в кафе, и где угодно. Текст из „Книги мертвых“ это сигнал тревоги, и то, что он пока не звучит, скорее хорошо, чем плохо», – думала она, пока шла через вокзальный зал к выходу.

– Погодите, одну минуту, – мальчик догнал ее. – О том, что Троцкий встречался с Гессом, напечатано в «Правде»! А я вам все равно не верю, что нет у нас немецких шпионов, не верю!

– И правильно делаете, – улыбнулась Габи. – Не верьте мне, верьте товарищу Сталину. Он такое же чудовище, как наш фюрер, но именно поэтому у него есть шанс покончить с нацизмом. Гуманным западным демократам Гитлер не по зубам, они даже не понимают, с чем имеют дело. Только равный может понять и победить наше чудовище, только ваш товарищ Сталин. Верьте ему. Желаю удачи!

Габи побежала к остановке, успела вскочить в отъезжающий трамвай, из окна увидела силуэт связника в холодном коротком пальто, в дурацкой шляпе и подумала, что надо обязательно сказать Бруно, пусть одевает своих агентов теплее и пусть не присылает больше таких юных наивных фанатиков.

* * *

Хозяин не вызывал референта Крылова и сводку не требовал. Очередной кремлевский день закончился, так и не начавшись. Поскребышев отпустил Илью домой в четверть девятого, как только Хозяин уехал.

Хотелось пройти пешком по вечерним улицам. Илья шел очень быстро, почти бежал. Во время таких прогулок возникало обманчивое чувство свободы. Он не заметил, как очутился у Краснопресненского парка. Каток был ярко освещен прожектором, звучала музыка, по радио передавали вальс из «Щелкунчика». Сквозь ограду мелькали фигуры катавшихся. Илье почудилась среди них Маша. Он увидел ее одновременно вдали, на катке, и совсем близко, лицом к лицу, ему даже показалось, что он обнимает и целует ее. Усилием воли прогоняя галлюцинацию, он заставил себя вернуться на землю, почувствовал холод, усталость, тяжесть авоськи, задрал край варежки, взглянул на фосфорный светящийся циферблат. Без пяти девять. Если сейчас Маша и крутит свои фуэте, то не здесь, а в театре, на репетиции.

От Карла Рихардовича он узнавал все подробности ее жизни. Старик не упрекал его, но постоянно рассказывал, как девочка ждет звонка. Чем дольше он не звонит, тем труднее будет объясниться. Так нельзя поступать. Но как можно и должно поступить, Илья не знал. Только чувствовал, что, если увидит ее, расстаться уже не сумеет.

Он ускорил шаг, как будто убегая от самого себя. Вечер был тихий, с легким морозцем, с яркими звездами на безоблачном небе. Снег весело скрипел под ногами, искрился в фонарном свете. Мамаше Настасье сегодня исполнилось шестьдесят лет. В авоське лежали бумажные пакеты, в них батон сырокопченой колбасы, банка паюсной икры, плитка пористого шоколада «Конек-Горбунок», три апельсина, белая пуховая шаль, розовые байковые панталоны пятьдесят второго размера. Настасья всегда заранее заказывала подарки, Илья в точности выполнял заказы. На этот раз по случаю круглой даты он купил для нее женские наручные часы «Полет» на изящной серебряной браслетке.