Текст книги "Пакт"

Глава двадцать седьмая

Мистер Чемберлен был похож на ворона. Только ворон умная птица, а мистер был глуп. Чемберлен важно поводил носом-клювом, самодовольно поглядывал круглыми блестящими глазками из-под нависших бровей и не расставался со своим зонтиком. Глазки были слепы, нос-клюв лишен обоняния, маленькая, тщательно причесанная голова под цилиндром напрочь лишена мозгов.

Габи видела британского премьер-министра в кинохронике, когда Гитлер встречал Чемберлена в Бергхаусе 15 сентября 1938-го и читала тексты переговоров, которые поступали в МИД. После свидания в Бергхаусе Гитлер называл Чемберлена «старый господин с зонтиком». Европейским дипломатам это понравилось, британский премьер получил кличку Зонтик.

Габи теперь работала в секретариате Риббентропа и носила фамилию фон Хорвак. Они с Максом обвенчались в августе прошлого года, в Цюрихе, в лютеранском соборе Святого Петра. В рейхе не осталось церквей без портретов фюрера на алтаре.

К ноябрю Макс добился перевода из Москвы в Берлин, в Министерство обороны. Габриэль фон Хорвак чувствовала себя куда спокойнее и защищеннее, чем Габриэль Дильс. Макс оказался прав, фон Блеффы забылись, как страшный сон. Франс какое-то время жил в Швейцарии у Софи-Луизы, потом удрал в Америку. Сумел ли он прихватить с собой хотя бы малую часть своего состояния, оставалось только гадать.

Маленькой Габи было больно, она тосковала по Осе, хныкала, что не может без него жить. Когда она сообщила ему, что выходит замуж за Хорвака, Ося сказал: «Очень хорошо, выходи». И в ответ на ее замечание о том, что в отличие от блефа с фон Блеффом это будет настоящий, а не фиктивный брак, молча развел руками. Взрослая Габриэль не могла обижаться на человека, который спас ей жизнь, и требовать от него невозможного. С самого начала они оба знали, что семьи не получится.

Габриэль глубоко уважала своего мужа и терпеливо ждала, когда это чувство превратится в настоящую любовь.

В сентябре 1937-го, во время визита Муссолини в Берлин, Габриэль фон Хорвак встретила старинного знакомого, итальянского журналиста Джованни Касолли. Они столкнулись лбами в толпе на официальном приеме, точно так же, как когда-то в Венеции. Она холодно поздоровалась. Когда они выскользнули вдвоем из толпы в парке, она сказала, что очень благодарна ему. Он ответил:

– Ерунда, не стоит. Люди в Москве рисковали куда больше, спасая от гестапо агента Эльф.

– У тебя осталась связь с ними, я могу передать информацию.

Она рассказала о секретной директиве фельдмаршала фон Бломберга, в которой излагались дальнейшие военные планы Гитлера – вооруженная интервенция против Австрии, захват Чехословакии. О подготовке к визиту лорда Галифакса и секретном меморандуме барона фон Вайцзеккера, статс-секретаря МИД: «От Британии нам нужна свобода действий на Востоке. Британии крайне необходимо спокойствие. Было бы уместно узнать, чем она за это спокойствие готова заплатить?»

На вопрос, собираются ли московские товарищи восстанавливать связь с агентом Эльф, Ося ответил:

– Ни о какой связи не может быть речи. Хватит, наигралась. Будет нужно, я найду тебя. Если явится кто-то другой – что бы он ни говорил, на кого бы ни ссылался, это провокация. Ты поняла?

Потом они встречались в ноябре, когда Гитлер объявил о своем решении применить военную силу против Австрии и Чехословакии, в январе и феврале, когда министром иностранных дел стал Риббентроп и слетели с постов фельдмаршал фон Бломберг, генерал Фрич, министр экономики Шахт – все те, кто открыто возражал против безумных военных планов Гитлера.

В марте они увиделись в Вене, после аншлюса.

Гитлер захватил Австрию так же легко, как Рейнскую зону, без единого выстрела, при молчаливом согласии Англии и Франции. На венских улицах происходила нацистская оргия. Под дулами автоматов, под восторженное улюлюканье толпы евреи – старики, дети, женщины, стоя на коленях, мыли мостовые, чистили голыми руками сточные канавы. Эсэсовцы грабили еврейские квартиры и магазины. Десятки тысяч застреленных, избитых до смерти, брошенных в тюрьмы.

Ося рассказал, что в МИД Италии шепотом цитируют слова Вильгельма Канариса. Когда германские войска победным маршем вошли в Вену, глава абвера встретился со своим австрийскими коллегами и печально спросил: «Господа, почему же вы не стреляли?»

Было очевидно, что следующей жертвой станет Чехословакия.

– Ничего, на Праге он сломает зубы, – сказал Ося.

Примерно ту же фразу чуть позже произнес Макс.

О том, что ее муж Максимилиан фон Хорвак – участник заговора против Гитлера, Габи сначала узнала от Оси, и только недавно Макс решился посвятить ее в свою тайну.

В мае германские войска подошли к границам Чехословакии в Силезии и Нижней Австрии. Президент Бенеш объявил мобилизацию. В отличие от австрийцев, чехи не собирались сдаваться без боя. У них была сильная армия, мощная линии обороны в Судетах, наподобие французской линии Мажино. Бенеш надеялся на поддержку СССР и Франции, своих союзников.

В те дни посол Великобритании в Берлине, сэр Невилл Гендерсон, не вылезал из МИДа, просил информировать его о дислокации немецких войск на чешской границе, призывал к благоразумию и осторожности.

Аппетиты Гитлера пугали генералов. Они понимали, что в случае вмешательства Англии и Франции германская армия потерпит сокрушительное поражение в Чехословакии. Никто не хотел войны. Число заговорщиков среди военных и дипломатов росло.

Высшие генералы рейха разработали план. Как только поступит приказ напасть на Чехословакию, Гитлер будет арестован, предстанет перед судом по обвинению в безрассудной попытке вовлечь Германию в европейскую войну. В стране объявят военную диктатуру, сформируют временное правительство.

Глава заговора, начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер решил отправить в Лондон своего тайного эмиссара, чтобы выяснить реальную позицию британского правительства и при необходимости предложить свой вариант сохранения мира – арест Гитлера. Тайным эмиссаром, доверенным лицом Гальдера стал военный дипломат Максимилиан фон Хорвак.

Перед отлетом в Лондон Макс был спокоен и задумчив. Он обнял Габи и сказал:

– Когда все будет позади, поедем на Лазурное побережье, есть один чудесный отель в маленьком городке под Ниццей…

Она долго не могла оторваться от него, целовала, сдерживая слезы. Она знала, что английский посол Гендерсон во время недавней встречи в МИД заявил: «Англия не станет рисковать ни единым своим солдатом из-за Чехословакии».

Макс вернулся через пять дней. Его принимали главный советник британского МИД сэр Ванситтарт и опальный политик Уинстон Черчилль. Они обещали сделать все от них зависящее.

Близким другом Макса и непосредственным начальником Габи был глава секретариата Эрих Кордт, тоже участник заговора. У Эриха сложились доверительные отношения с послом Гендерсоном, они часто играли в гольф. Эрих по секрету рассказал, что после визита тайного эмиссара в Лондон Гендерсон получил указание от Зонтика «достаточно сдержанно предупредить Гитлера».

– О чем? – не веря своим ушам, спросила Габи.

– О нас, – ответил Эрих со злой усмешкой. – Дело в том, что господин премьер-министр верит, будто ему самим Провидением предначертана высокая миссия договариваться с диктаторами, наш вариант мешает его высокой миссии, он решил устранить конкурентов, сдать нас. Гендерсон с трудом убедил господина премьер-министра, что такой поступок джентльмену не к лицу.

Следующим тайным эмиссаром стал родной брат Эриха, Теодор Кордт, советник германского посольства в Лондоне. В начале сентября он встретился с лордом Галифаксом и сообщил, что нападение на Чехословакию планируется на 1 октября. На съезде в Нюрнберге Гитлер произнесет речь с открытыми угрозами в адрес Чехословакии. Если в ответ Англия и Франция твердо заявят о своей позиции, германская армия выступит против Гитлера и ее поддержит немецкое население, потому что никто не хочет войны. Лорд ничего вразумительного не ответил.

На съезде в Нюрнберге орал Геринг: «Жалкая раса пигмеев-чехов угнетает культурный народ, а за всем этим стоит Москва и вечная маска еврейского дьявола!»

Гитлер тоже орал, как всегда, проклинал чехов, но ни словом не обмолвился о своем решении напасть на них, только призвал правительство Чехословакии «справедливо отнестись к судетским немцам».

Заговорщики планировали арестовать Гитлера, когда он вернется в Берлин из Нюрнберга. Но Гитлер отправился в Мюнхен, и в это время пришла телеграмма. Премьер-министр Чемберлен предлагал фюреру срочно встретиться, чтобы найти способы мирного решения проблемы.

Устраивать путч, арестовывать Гитлера, когда британский премьер летит к нему на свидание, заговорщики не решились. Осталась надежда, что Чемберлен отклонит непомерные требования Гитлера, и тогда, как только фюрер вернется в Берлин, он будет арестован.

15 сентября Чемберлен впервые за свои шестьдесят лет решился лететь на самолете, так не терпелось ему встретиться с Гитлером и осуществить свою высокую миссию. Британцы единодушно восхищались мужеством премьер-министра, великого миротворца. «Таймс» публиковал восторженные оды Невиллу Чемберлену в прозе и стихах. По возвращении мистер сказал журналистам:

– Несмотря на твердость и жестокость, которые, как мне показалось, я прочел на его лице, у меня сложилось впечатление, что передо мной человек, на слово которого можно положиться.

В день визита Габи впервые услышала из уст своего сдержанного, интеллигентного мужа поток невообразимой брани в адрес мистера миссионера. Между немецкими ругательствами мелькали странные слова, вроде бы русские. Габи уже достаточно хорошо изучила русский, но таких слов не знала.

– Это что? – спросила она. – Переведи!

– Не для твоих ушей, – ответил Макс.

Через неделю мистер миссионер опять прилетел, на этот раз свидание состоялось в маленьком живописном городке Годесберге на Рейне. Личный переводчик фюрера Пауль Шмидт, тоже участник заговора, составил отчет для МИД. Надо отдать должное мистеру Зонтику, в начале переговоров его несколько смутили наглый напор и непрерывный истерический поток речей. Гитлер уловил напряжение, сбавил тон, пошел на мелкие уступки и сумел очаровать мистера Зонтика. Прощались они тепло, Чемберлен сказал, что у него появилось чувство, будто между ним и фюрером установились доверительные отношения.

Вернувшись в Лондон, премьер-министр выступил по радио.

«Как бы мы ни сочувствовали маленькому народу, вступившему в войну с сильным соседом, мы не можем только из-за этого вовлекать в войну всю Британскую империю. Если нам и придется воевать, то по более серьезному поводу».

Ну а что же французы? Что Москва? И, наконец, сами чехи?

Премьер-министр Франции Деладье во всем был солидарен с Чемберленом. Президент Бенеш выдерживал колоссальное давление англичан и французов, они требовали принять все условия Гитлера и твердили, что в противном случае Чехословакия станет виновницей кровавой европейской бойни. Чешская армия была хорошо вооружена и готовилась дать отпор немецкой агрессии. Из Москвы еще в июне пришло сообщение от посла Шуленбурга: «СССР вряд ли окажет помощь капиталистическому государству».

Гитлер вернулся в Берлин 24 сентября. Заговорщики назначили дату путча – 29 сентября.

В игру вступил Муссолини. Он предложил свое посредничество в переговорах. 28 сентября в палате общин Чемберлен заявил:

«Какое бы мнение благородные члены палаты ни имели о синьоре Муссолини, я верю, что каждый приветствует его мирный жест. Господин Гитлер приглашает меня встретиться с ним в Мюнхене завтра утром. Он пригласил также синьора Муссолини и месье Деладье».

Утром 29-го, именно в тот день и час, когда заговорщики планировали арестовать Гитлера, занять силами войск рейхканцелярию, главные правительственные учреждения и министерства, Гитлер вместе с Муссолини встречал в Мюнхене дорогих гостей, премьер-министров Англии и Франции.

Переговоры проходили в спокойной, доброжелательной атмосфере. Гитлер излагал свои требования. Премьеры слушали. Только один раз, когда Чемберлен спросил что-то о правах чешских фермеров, Гитлер сорвался и заорал:

– Наше время слишком дорого, чтобы тратить его на такие мелочи!

Больше мистер миссионер не перебивал фюрера.

К вечернему заседанию соизволили пригласить чехов, но не в зал, а в соседнюю комнату. Доктор Войтех Маетны, посол Чехословакии в Берлине, и доктор Хуберт Масарик, сотрудник МИД, просидели в этой комнате восемь часов в полной неизвестности. Наконец поздно вечером советник Чемберлена сэр Гораций Вильсон ознакомил их с основными пунктами четырехстороннего соглашения. Чехи попытались протестовать, но сэр Гораций оборвал их и быстро вышел из комнаты.

В половине второго утра Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Деладье (именно в таком порядке) поставили свои подписи под Мюнхенским соглашением. Теперь немецкая армия могла беспрепятственно ступить на территорию Чехословакии и оккупировать Судетскую область. После подписания фюрер и дуче удалились, и тогда, наконец, в зал позвали чехов, чтобы ознакомить их с текстом договора.

Джованни Касолли был в Мюнхене, в свите дуче, оттуда заехал в Берлин, позвонил Габи.

Стояло бабье лето, теплые сухие дни. Они встретились в Тиргартене. Ося рассказал, как светились глаза фюрера и раздувались щеки дуче, когда они спускались по ступеням Фюрерхауса после подписания договора, как зевал Чемберлен, возвращаясь в свой отель. Деладье выглядел мрачным и подавленным. Кто-то из толпы журналистов спросил, доволен ли месье соглашением, месье ничего не ответил.

– Ну а что же Сталин? У них ведь был договор с Бенешем? – спросила Габи.

– Был, – кивнул Ося.

– Поляки и румыны не пропускают Красную армию через свои территории на помощь чехам?

– Поляки не пропускают, а вот с румынами нарком Литвинов договорился.

– И что?

– Ничего, как видишь… Ладно, Габи, у нас мало времени. Как твой муж?

– Держится, верит, что появится еще один шанс. Удар, конечно, жуткий. Все развалилось. Теперь никто из генералов возразить фюреру не посмеет, а уж об аресте речи быть не может. Гениальный фюрер хапнул очередной лакомый кусок так же легко, как Рейнскую зону и Австрию, без единого выстрела, не пролив ни капли немецкой крови. Скажи, это правда, что Бенеш клюнул на удочку Гейдриха и передал Сталину миф о заговоре в Красной армии?

– Не знаю. Вполне возможно. Искренне поверил и счел своим долгом предупредить, они ведь были союзниками.

– Тупые чехи сами себе роют могилу, – пробормотала Габи.

– Прости, я не понял.

– Так… вспомнила пьяный треп одного полковника СС.

– Зонтик тоже хотел предупредить Гитлера о заговоре, – заметил Ося. – Это напрямую касалось твоего мужа. К счастью, хотя бы одна подлость Чемберлена не удалась, а то из мистера миссионера он превратился бы в мистера убийцу.

– Ты и это знаешь!

– Ну, я ведь работаю на английскую разведку, – Ося виновато улыбнулся и развел руками.

– А на советскую? – спросила Габи чуть слышно.

– Куда же я денусь? После того что натворил этот ублюдок Зонтик, кроме русских, никого не осталось. Работать на них практически невозможно, информацию передавать некому, если она все-таки доходит до Сталина, он ее не воспринимает. Я бьюсь лбом о стену, ищу лазейки, иногда нахожу, сам не понимаю, зачем это делаю, но выбора нет.

Ося вдруг обнял ее, стал целовать. Весь этот год, встречаясь, они ни разу не прикасались друг к другу, честно держали дистанцию.

У маленькой Габи закружилась голова, отчаянно забилось сердце. У взрослой хватило сил отвернуться от его губ и сказать:

– Прости, мне пора. Меня ждет муж. Не могу его обманывать, особенно сейчас.

* * *

Жгучий интерес Сосо к Адольфу слегка остыл в 37-м, в разгар чисток. После третьего показательного процесса в марте 1938-го, обглодав косточки Бухарина, Рыкова и еще десятков тысяч жертв ритуального пиршества, сытый демон Сталин отвернулся от своих разгромленных владений и повернул бычью башку в сторону голодного демона Гитлера.

Разбитая собственным правительством Красная армия писала доносы и пила. Масштабы пьянства смущали даже опытного выпивоху Клима, наркома обороны товарища Ворошилова. Ничего не осталось от разведки, кроме небольшой спецгруппы профессиональных убийц, которые охотились по миру за престарелыми белоэмигрантами и невозвращенцами.

Было арестовано и расстреляно столько сотрудников Наркомата иностранных дел, что из-за нехватки дипломатов прекращались отношения с некоторыми странами. Нарком Литвинов писал Инстанции отчаянные письма:

«Семь недель нет полпреда в Париже. Поверенные в делах не говорят ни на одном языке, кроме русского (Варшава). Полпред П.П. Листопад и его подчиненные не поддерживают отношений ни с одной дипломатической миссией, не общаются с поляками. Когда им приходится участвовать в церемониях и заседаниях, они являются туда в полном составе и ни с кем не разговаривают.

Нет полпредов в Вашингтоне, Токио, Варшаве, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште, Софии. Не лучше обстоит дело с советниками и секретарями. Имеется свободных вакансий: советников – 9, секретарей – 22, консулов и вице-консулов – 30, атташе – 46. Все приезжающие в Союз в отпуск или по вызову заграничные работники не получают разрешения на обратный выезд. Мы с последней почтой не получили никаких документов из Лондона ввиду отсутствия там машинистки. Со вчерашнего дня остановила свою работу курьерская служба, дипкурьеров не выпускают за границу до рассмотрения их личных дел».

Хозяин поручил своему главному специалисту по кадрам товарищу Маленкову разобраться с дипломатами. Маленков направил в НКИД сотню кристальных коммунистов, но привереда Литвинов опять был недоволен, пожаловался Сталину, что только пятнадцать из них более или менее владеют каким-нибудь иностранным языком и ни один на ответственные должности в посольствах не годится.

На ответственную должность не годился и очередной советский полпред в Берлине Алексей Мерекалов. Немецким он не владел, по профессии был инженер-хладобойщик.

В марте 1938-го пасть Гитлера широко открылась, и гуманные демократические правительства ведущих европейских держав поскорее запихнули туда огромный вкусный кусок, Австрию. Их вдохновил недавний опыт. В тридцать шестом, проглотив Рейнскую зону, Гитлер облизнулся, заявил, что сыт, и долго переваривал съеденное. Гуманные правительства надеялись, что уж Австрией он точно наестся до отвала. Но не прошло и месяца, как пасть открылась вновь. Гитлер завопил о мучениях судетских немцев под пятой неполноценных чехов. В мае германские войска подошли к границам Чехословакии.

Главными союзниками Чехословакии были Франция и СССР. От этих двух держав зависело, станет ли Чехословакия следующим вкусным куском или сохранится как самостоятельное государство.

Спецреферент Крылов опять работал по двенадцать часов в сутки, составлял справки и сводки по Судетскому кризису. Хозяина интересовало, что думают о нем французы, англичане, американцы.

Перехваченная дипломатическая переписка свидетельствовала, что ничего хорошего гнилые капиталисты о товарище Сталине не думают.

Посол Франции месье Кулондр докладывал своему правительству:

«Рассчитывать на реальную помощь со стороны России в случае войны с Германией невозможно. Россия подверглась такому кровопусканию, что находится в ослабленном состоянии».

Ему вторил французский военный атташе:

«Чистка, распространяющаяся по лестнице сверху вниз, глубоко дезорганизует воинские части и скверно влияет на их обучение и даже на условия их существования. Дисциплина подорвана критикой со стороны подчиненных, которых подталкивают и поощряют доносить на своих начальников, постоянно подозреваемых в том, что завтра они окажутся „врагами народа“. Эта прискорбная ситуация наносит советским военным, высшему командованию больший урон, чем мировая война, и делает Красную армию почти непригодной к использованию».

Британский военный атташе писал:

«…с военной точки зрения имеются значительные сомнения относительно того, способен ли СССР выполнить обязательства по договору с Чехословакией и Францией, ведя наступательную войну».

Такого же мнения придерживался военный атташе США:

«В связи с тем, что сильная КА в последние три года была несомненным фактором мира в Европе, ее недавнее ослабление в результате казни маршала Тухачевского и его соратников существенно подрывает силы, выступающие за мир, и создает куда более вероятные перспективы для японской и фашистской агрессии».

В свои сводки Илья вносил высказывания послов и военных атташе в натуральном виде, ничего не смягчал, не старался вычеркнуть самое обидное, оставить что-то более или менее лестное. Если бы он попытался это сделать, пришлось бы все вычеркивать.

Хозяин реагировал на клеветнические злопыхательства капиталистов по-разному. Уголовник Сосо матерился. Демон Сталин молча задумчиво покручивал ус.

Все лето президент Бенеш спрашивал, готов ли СССР выполнить свои союзнические обязательства? Сталин каждый раз отвечал: разумеется, СССР готов, не волнуйтесь, господин Бенеш. Но Бенеш все равно волновался, потому что на конкретные вопросы – сколько самолетов, танков, пехоты даст ему Сталин, если Гитлер нападет на Чехословакию, ответа не было.

Бенеш не верил французам и англичанам, когда они твердили, что Красная армия разгромлена и рассчитывать на помощь Сталина не стоит. Он до последнего тешился иллюзией, будто у него есть сильный надежный союзник, который не оставит его в беде.

К сентябрю ситуация обострилась до предела. Илья включал в сводки подробную информацию о свиданиях Чемберлена с Гитлером. Он получал ее от Оси и, как обычно в таких случаях, ссылался на дипломатические источники.

После двух свиданий Чемберлена и Гитлера наркому Литвинову удалось договориться с румынами. 24 сентября пришла нота из Бухареста. Румынское правительство выражало официальное согласие на переброску через территорию Румынии советских войск и на масштабные перелеты советских самолетов в ее воздушном пространстве. Сталин приказал не информировать об этой ноте ни Прагу, ни Париж и ничего не ответил Бухаресту.

Через три дня Бенеш опять просил о помощи, и опять никакого ответа. В последний раз он пытался докричаться до своего надежного союзника, когда все уже было кончено, Мюнхенский договор подписан. Союзник не отозвался.

Сосо очень обиделся, что его не пригласили в Мюнхен. Сам он бы вряд ли полетел. Это значило бы выйти за пределы своей сказки в чужой и неподвластный ему мир. Он мог бы отправить… Интересно, кого? Никакие полпреды и наркомы не годились для такого высокого совещания. Каганович тоже не годился. Калинин, Ворошилов? Совсем смешно… Наверное, он отправил бы Молотова.

Сидя за большим столом в святилище, слушая тихое шипение матерной брани Инстанции в адрес договорившихся в Мюнхене, Илья обратил внимание, что в числе обидчиков ни разу не мелькнуло имя Гитлера, хотя именно Гитлер настаивал, чтобы Сталина не приглашали. Сосо это знал, но Адольфу он прощал все.

Последние месяцы тридцать восьмого года Сталин посвятил обновлению высшей жреческой касты, НКВД. Еще летом в руководстве НКВД почти не осталось евреев и коммунистов с дореволюционным партстажем. Сосо думал, что Адольф не хочет с ним дружить потому, что вокруг Сосо слишком много евреев и коммунистов. Сосо оставил возле себя только Кагановича. Одна из тайн демона Сталина заключалась в том, чтобы никто не сумел понять логику его поступков. Разве можно говорить, что Сталин целенаправленно уничтожает евреев, когда с ним рядом Каганович?

Ежов был снят с должности наркома НКВД и назначен наркомом водного транспорта. На заседаниях он делал из документов самолетики и запускал их в люстру. У малютки выпадали зубы, облезала кожа клочьями, он бродил по кремлевским коридорам, напоминая даже не тень человека, а какого-то странного, разлагающегося живьем зверька. Когда его арестовали, при обыске в его квартире в Кремле в ящике стола нашли пакет. Внутри лежали сплющенные пули. Каждая была завернута в бумажку с надписью карандашом: Зиновьев, Каменев, Смирнов. По всем шкафам валялись пустые и недопитые бутылки водки.

На смену Ежову пришел здоровый, крепкий кавказец по фамилии Берия, но ничего не изменилось. Шпионы шпионили, троцкисты троцкистили, террористы готовили покушения, диверсанты гноили колхозные урожаи, били вагоны яиц, подмешивали гвозди в сливочное масло, вредители организовывали давку в трамваях, очереди в магазинах, заставляли продавцов, работников почт, сберкасс и прочих госучреждений хамить гражданам.

В декабре 38-го Карл Рихардович слег с тяжелым бронхитом. И так случилось, что именно в это время о нем вспомнил Сталин. Слушая комментарии спецреферента Крылова к очередной сводке, вдруг спросил:

– А немец, который Гитлера лечил, как у него дела?

Илья похолодел и ответил:

– Болеет он, товарищ Сталин.

В кабинете сидели Молотов, Каганович и Берия. Сквозь блики пенсне глаза нового наркома впились в спецреферента. Это была их первая встреча лицом к лицу.

«Кажется, Берия не понимает, о ком речь», – подумал Илья.

– Чем болеет? – спросил Сталин.

– Бронхитом.

– Бронхит – ерунда. У меня туберкулез был, я поправился.

И тут Илья решился на невозможное. Глядя в глаза вождю открытым, преданным взглядом, сказал совершенно искренне, с детской доверчивостью:

– Товарищ Сталин, ну то вы, а то – немец. У него здоровье слабое, а работа тяжелая.

– Работа? – Сосо посмотрел на Берию.

Круглая тонкогубая физиономия нового наркома застыла, на лбу вздулась жила. Хозяин интересуется каким-то немцем, очень важным немцем, который лечил Гитлера, а он, Берия, ничего не знает. Он, Берия, должен сию минуту ответить Хозяину, где работает немец, но не может, впервые о нем слышит, всех немцев, бежавших от Гитлера, на территории СССР Ежов истребил, если остались живые, то в лагерях, а вот, оказывается…

– Товарищ Сталин, доктор Штерн работает в спецлаборатории икс под руководством товарища Блохина, – отрапортовал Илья и сделал паузу, благоразумно предоставив Берии объяснять, что такое спецлаборатория икс.

– Кто его туда определил? – спросил Хозяин.

– Слуцкий, – ответил Илья.

Абрама Ароновича уже не было в живых. По распоряжению Инстанции в феврале 38-го Слуцкого отравили подручные Ежова. «Правда» напечатала: «Умер на боевом посту». Хозяин не хотел огорчать зарубежную агентуру плохой новостью о расстреле начальника ИНО. Впрочем, огорчаться уже было некому, зарубежной агентуры больше не существовало. Через два месяца Слуцкого посмертно исключили из партии и объявили врагом народа, тоже в «Правде».

Разговор о Карле Рихардовиче длился целых десять минут. Берия предложил определить доктора Штерна преподавателем в Школу особого назначения (ШОН) при ИНО НКВД. В ШОН готовили разведчиков-нелегалов. Новый нарком восстанавливал порушенную разведку. Почти все преподаватели ШОН были расстреляны. А тут – настоящий немец, с чистым берлинским произношением, знакомый с тонкостями германской жизни. Зачем добру пропадать? Хозяин одобрил предложение своего нового наркома.

Илья сразу подметил, что, в отличие от Ежова, Берия соображал хорошо. Зверь, бандит, но не безумный жрец сталинского культа. Именно Берия посоветовал Сосо слегка притормозить, иначе скоро некого будет сажать и расстреливать. Для Ежова вся территория СССР была гигантским алтарем, на котором совершались ритуалы. Берия относился к стране как к воровской малине, то есть рационально. С его приходом заключенных из одиночек, где они гнили заживо на радость демону, стали отправлять в лагеря, чтобы рубили лес, добывали золото – на радость малине.

ШОН находилась в Балашихе, в двадцати километрах от Москвы. Туда ходили пригородные поезда с Курского вокзала. Карлу Рихардовичу предложили комнату при школе, но он попросил оставить его в квартире на Мещанской. Берия лично распорядился присылать за ним служебную машину с шофером. В школе Карл Рихардович преподавал немецкий, ставил произношение, устраивал курсантам воображаемые путешествия по Берлину и Мюнхену, постепенно приходил в себя после пряничного домика.

Трижды доктора возили ночью на Ближнюю дачу, где он развлекал Сосо и компанию рассказами о Гитлере, грызущем ковер, о напудренном морфинисте Геринге, о Геббельсе и его жене Магде – сколько у него любовниц, а у нее любовников.

После первого такого визита доктор изумленно делился впечатлениями.

– Я думал, они хотят узнать что-то серьезное, важное, а им подавай всякую дребедень. Кто с кем спит, кто гомик, какие у них там бабы… Вообще, эти веселые ребята мало чем отличаются от обитателей пряничного домика.

В январе Сосо был в бешенстве. Риббентроп полетел в Варшаву уговаривать поляков присоединиться к Антикоминтерновскому пакту, вступить в военный союз против СССР.

Впрочем, Адольф слегка подсластил эту пилюлю. Пока Риббентроп обрабатывал поляков, Берлин предложил Москве долгосрочный кредит в двести миллионов марок. Германский МИД сообщил, что для переговоров о кредите в Москву скоро прилетит советник Шнурре. Тот самый Шнурре, с которым когда-то встречались покойные Енукидзе и Канделаки.

30 января 1939-го в английской газете «Ньюс Кроникл» появилась разоблачительная статья о предстоящих переговорах между СССР и Германией. На следующий день перевод статьи напечатала «Правда». В комментариях говорилось о советско-германских переговорах как о великой победе советской дипломатии под руководством товарища Сталина в борьбе за мир.

По приказу Гитлера визит Шнурре в Москву был отменен. Спецреферент Крылов старательно цитировал в сводках дипломатическую переписку. Немцы недоумевали, зачем Москва, вместо того чтобы опровергнуть публикацию в «Ньюс Кроникл» или хотя бы промолчать, разожгла международный скандал и сорвала переговоры, которые планировались как секретные?

Сосо читал сводки и не понимал, что произошло. Требовал выяснить у немцев, где Шнурре? Почему до сих пор не прилетел? Посольство Германии вежливо извинялось и объясняло, что господин советник сейчас страшно занят.

Известие о том, что польское правительство отвергло предложение Риббентропа и никаких пактов с немцами против СССР заключать не будет, товарищ Сталин принял равнодушно и опять спросил о Шнурре.

В марте Гитлер вновь открыл пасть, но не стал ждать, когда кто-нибудь сунет туда очередной кусок, а принялся быстро доедать остатки Чехословакии. Демократические правительства возмущались, протестовали, подписывали коллективные декларации, предлагали созвать конференцию, собраться на совещание и через наркома Литвинова приглашали товарища Сталина во всем этом участвовать.