Текст книги "Место под солнцем"

Глава 15

Кроме пятидесяти долларов, нарядный бомж потребовал пригласить его в кабак. Он так и сказал:

– Хочу в кабак. Супчику охота пожрать, шашлычку хорошего, чтоб с угольков, с дымком да с лучком. И этого, как его, мангуста.

– Кого? – не понял Артем.

– Он, наверное, имеет в виду лангуста, – мрачно заметил Игорь Корнеев.

– Во, правильно! – обрадовался бомж. – Здоровая такая гадина, на креветку похожа, только здоровая. В южных морях живет.

– Так тебя ж в приличный кабак не пустят, – вздохнул Артем, – тебя для этого надо сначала вымыть, переодеть.

– Не возражаю, – важно кивнул бомж, – мойте, переодевайте.

– А где гарантия, что ты не врешь? – спросил Игорь.

– Вот те крест! – бомж размашисто перекрестился.

– Это не гарантия.

– Ну, тогда я пошел.

– Иди, родной, – кивнул Игорь.

Бомж не спеша поднял с земли свой драный «Пентхауз», отряхнул его, аккуратно сложил и стал запихивать в рюкзак.

– Погоди. – Артем хотел взять его за рукав, но побрезговал. – Погоди, давай договоримся. Как тебя зовут?

– Бориска. Как президента, – гордо сообщил бомж.

– Ну вот, Бориска. Полсотни «зеленых» – хорошие деньги за информацию, которую нельзя проверить. Ты же нам можешь что угодно наплести.

– Не могу. – Бомж энергично помотал головой. – Я побожился.

– Ну, это, конечно, серьезно меняет дело, – усмехнулся Игорь. – Слушай, как ты разглядел киллера, если было темно?

– А у меня зрение хорошее. В темноте вижу, как кошка.

– Ладно. Давай договоримся по-хорошему. Мы тебе к полтиннику добавим еще полтинник, рублями, – предложил Артем.

Послышался визг тормозов. Во двор въехал черный чистенький «Опель». Из-под колес с отчаянным лаем выскочила маленькая бежевая дворняжка. Машина остановилась. Стройная невысокая девушка в узких джинсах и короткой замшевой куртке хлопнула дверцей, направилась к подъезду.

– Слушай, по-моему, это Крестовская, – сказал Игорь.

– Да нет, просто похожа, – отмахнулся Артем, – хотя… Ну конечно, она ведь жена Калашникова-старшего.

– Я надеюсь, ты к ней приставать не собираешься?

– Нет, это перебор, – засмеялся Артем, – я так в пугало для знаменитостей превращусь, если никому проходу давать не буду. Меня сейчас интересует Орлова.

Игорь хотел сказать, что его коллега итак уже превратился в пугало для знаменитостей. Но неохота было опять затевать перепалку, тем более на голодный желудок.

Сиволап и Корнеев отвлеклись только на секунду, а когда огляделись, бомжа Бориски рядом не было.

– Ну вот, смылся. – Артем от досады больно хлопнул себя по коленке и поморщился. – Твоя работа, ты сказал – иди, он и пошел.

– Да хрен с ним! – пожал плечами Игорь. – Обычный жулик.

– А если нет? Вот вечно ты лезешь, – набросился он на оператора, – я бы поторговался с ним, вдруг он и правда видел?

– Ага, конечно! Если тебе полтинник некуда деть, лучше мне отдай, – проворчал Игорь. – Вон он, голубчик, выглядывает. Не волнуйся, без денег он теперь от нас не отлипнет.

В двух шагах от качелей стоял маленький домик. Такие есть во многих дворах. Их строят для детских игр, но дети редко залезают внутрь. Из сказочных избушек воняет за версту. Там, как правило, справляют нужду бомжи и случайные вечерние прохожие, которым приспичило, а нормального сортира поблизости нет.

Взлохмаченная голова Бориски смешно выглядывала из низенького дверного проема.

– Ну ты чего? – позвал его Артем. – Вылезай.

Бомж, покряхтывая, вылез из избушки.

– Слышь, мужики, а это чего за девка приехала на черной тачке? – спросил он таинственным шепотом.

– Понравилась? – усмехнулся Сиволап.

– Класс! – Бориска сладко зажмурился. – Прямо как с рекламы.

– Это актриса, Маргарита Крестовская, – снисходительно объяснил Игорь. – А ты почему спрятался?

– Да я это… – Бомж смущенно потупился. – Отлить надо было. У забора неудобно, здесь народу много, женщины, дети.

– Ты, Бориска, прямо интеллигент! – заметил Игорь.

– Значит, Крестовская Маргарита, – задумчиво произнес бомж. – Актриса, говоришь? И чего, правда, что ли, в рекламе снимается?

– Да я смотрю, ты от телевизора не отлипаешь! – похвалил бомжа Артем. – Давай договариваться как интеллигентные люди. Полтинник «зелеными», полтинник деревянными.

– Слышь, а она чего, Крестовская эта, живет здесь или в гости приехала?

– Не отвлекайся, – поморщился Артем, – выкладывай свою информацию. Игорь, давай камеру.

– Эй, подожди с камерой-то, в натуре! – Бомж испуганно закрылся рукавом. – Мы так не договаривались.

– А как же ты думал? Без камеры и микрофона твои слова гроша ломаного не стоят.

– Это значит, вы меня заснимете, а потом всей стране покажете? Как я, дурак такой, говорю, что киллера видел? Не-е, мужики, не пойдет!

– Никто тебя показывать не собирается, – стал объяснять Артем, – тем более всей стране. Мы вообще эту пленку спрячем. Пока киллера не поймают, ее никто в эфир не пустит. Понял?

– Понял, – кивнул бомж, – но сниматься все равно не буду. Хотите, чтоб я про киллера рассказал, – давайте бабки, расскажу. Но без камеры.

– А между прочим, почему ты в милицию не пошел, если видел, как убили человека? – встрял Игорь.

– Ты чего, совсем, что ли, в натуре? – засмеялся бомж. – Я к легавке по доброй воле на пушечный выстрел не подойду! Они ж меня затаскают, и что буду иметь в итоге? Ведро дерьма и дырку от бублика вместо денег.

– Логично, – кивнул Игорь.

– Ладно, хватит резину тянуть. – Сиволап потихоньку терял терпение, к тому же боялся из-за возни с этим Бориской пропустить Орлову.

Из кожаного набрюшника он вытащил пятидесятидолларовую купюру и показал упрямому бомжу. У того заблестели глаза, грязная дрожащая рука потянулась к деньгам.

– Э, нет, дружок. Давай рассказывай. – Сиволап помахал купюрой у него перед носом.

– Ну вы это, в натуре, мужики, не снимайте меня, я вам так все расскажу, а, мужики, ну сукой буду, не вру, – заканючил Бориска.

– Кончится это когда-нибудь или нет! – не выдержал Игорь. – Я жрать хочу, у меня язва, живот уже болит, а мы здесь с тобой возимся два часа. Будешь рассказывать в камеру или нет? Не будешь – вали отсюда! Знаем мы таких свидетелей! Вон у ларька целое стадо таких свидетелей. За десятку что хочешь наплетут! Тебе полсотни баксов предлагают, а ты выпендриваешься! Все, катись, надоел!

Артем для пущего эффекта опять показал Бориске купюру и тут же спрятал.

– А-а, хрен с вами! – махнул рукой бомж. – Живы будем – не помрем, а помрем – не страшно! Включай свою камеру!

* * *

Маргоша нарезала крабовые палочки для салата и тихо насвистывала мелодию песенки из боевика «Верное сердце путаны».

– Это Катя звонила? – спросила она, когда Жанночка вернулась из комнаты в кухню.

– Мне кажется, нам не хватит майонеза, – произнесла Жанночка в ответ.

– Ну, выйдешь и купишь, – пожала плечами Маргоша, – ты странная какая-то сегодня. Ты можешь ответить по-человечески, кто звонил?

– Нет. – Жанночка заглянула в кастрюлю, в которой варился рис. – Надо же, как долго. А написано на упаковке – всего пять минут.

– Что «нет»? Кто звонил-то?!

– А… да, это Катя. – Открыв холодильник, Жанночка присела перед ним на корточки. – Слушай, может, еще добавить сливочного масла?

– Добавь. Катя сказала, где она?

– Нет. Я не спрашивала.

– А когда вернется?

– Не знаю. – Жанночка достала масленку и захлопнула холодильник. – Я думаю, в салат надо обязательно положить оливки.

– Катерина на свидание к любовнику ушла, что ли? – усмехнулась Маргоша. – Ну и молодец, правильно.

Жанночка густо покраснела, открыла рот, чтобы выпалить в ответ какую-нибудь резкость, но сдержалась.

Маргоша стала опять насвистывать мелодию из боевика.

– А как твои съемки? – спросила Жанночка, чтобы снять опасную тему.

– Нормально, – буркнула Маргоша.

– Слушай, а не противно играть проститутку? Ты все-таки вживаешься в роль, начинаешь думать и чувствовать, как она. Это ведь пакость какая!

– Я не вживаюсь. – Маргоша быстрым движением запихнула в рот крабовую палочку. – Я играю, и только. Знаешь, как в детстве, в войнушку. Пах-пах, падай, дурак, ты убит!

– Я в детстве только в куклы играла, – вздохнула Жанночка, – ну и в классики, в резиночку. А в войну – никогда.

– Ты, наверное, вообще была пай-девочка. И уроков не прогуливала, и по крышам не лазила.

– Да. И маме помогала. – Жанночка улыбнулась. – Я такая была трусиха, ужас. Я и сейчас трусиха. Мышей боюсь, грозы, плавать не умею. А эта твоя одноклассница, Оля, она тоже в войну играла?

Маргоша положила нож, дожевала крабовую палочку и смерила Жанну насмешливым хитрым взглядом.

– Интересно, кто тебе сказал, что Оля училась со мной в одном классе?

– Ну, я не помню, кто конкретно сказал. Разве это так важно?

Жанночка принялась колотить молотком по куску мяса, распластанному на разделочной доске, с такой силой, что запрыгал стол.

– Да, в общем, не важно, – легко согласилась Маргоша, – сплетников хватает. А Оля… нет, по крышам она не лазала и в войнушку не играла. Тихоня была вроде тебя.

– Она красивая? – быстро спросила Жанночка.

– Очень.

– Я тебя еще хотела спросить, ты извини, конечно, но это правда, что ты их с Глебом познакомила?

Маргоша не спеша ссыпала нарезанные крабовые палочки в большую хрустальную салатницу, сполоснула руки, тщательно вытерла их бумажным полотенцем, отошла к окошку, закурила и, не сводя с Жанночки насмешливых зеленых глаз, медленно произнесла:

– Я что, похожа на сводницу?

– Честно говоря, я не видела ни одной сводницы, – призналась Жанночка, – не с кем сравнивать.

Маргоша повернулась к окну, дернула рычаг, чтобы открыть форточку, и на секунду застыла, глядя во двор.

– А зачем там, интересно, телевизионщики крутятся? – спросила она задумчиво.

В глубине двора, у песочницы, огородное пугало в ядовито-лиловом пиджаке размахивало руками перед камерой. Корреспондент держал микрофон у его рта.

– Как? Они еще здесь?! – Жанночка подскочила к окну. – Катю ловят, сволочи! Они ведь прямо в квартиру заявились час назад, я выгнала в шею, даже милицией пригрозила. Нет, стоят, ждут. Чего ждут, спрашивается? Катя с ними разговаривать не станет, пошлет подальше.

– Это, кажется, Сиволап. Он вчера утром Константина Ивановича поймал у гаража, чуть до инфаркта не довел. Ты позвони Кате, предупреди, – посоветовала Маргоша, – а то накинутся, как коршуны, она растеряется.

– Я не знаю, где она, – быстро сказала Жанночка, отошла от окна и принялась с новой силой отбивать мясо.

– А сотовый на что? – пожала плечами Маргоша, не отрываясь от окна. – Давай я позвоню.

– Она свой сотовый дома оставила, – Жанночка вздохнула. – Ни стыда, ни совести у этого Сиволапа. Только вот зачем ему Бориска понадобился, непонятно.

– Бориска? Ты знаешь, как зовут этого бомжа? – удивилась Маргоша. – Очень забавный тип. Они, наверное, со скуки развлекаются. А ты что, лично знакома с этим чучелом?

– Его здесь все знают. Бориска-помоечник. Видела в глубине двора двухэтажную развалюху? Этот дом давно собираются сносить, а пока там живет кто хочет. Вот Бориска и поселился года три назад. Он приставучий, когда трезвый, – ужас. А выпьет – песни орет ночами.

Маргоша еще несколько минут молча смотрела в окно, сигарета сгорела до фильтра, она тут же закурила следующую и повернулась к Жанночке.

– Эй, кулинарка, у тебя сейчас получится фарш. Кончай стучать. Интересно, куда все-таки Катя упорхнула? Завтра похороны, столько дел… Кстати, о птичках. Вот скажи мне, неужели Катю и правда не волновало, что Глеб постоянно ей изменял?

Кусок говядины на разделочной доске стал совсем плоским, почти прозрачным. Жанночка машинально шарахнула молотком в последний раз и попала себе по пальцу. Она побледнела, сморщилась и тоненько, жалобно застонала.

– Давай под холодную воду, быстро! – скомандовала Маргоша.

Но Жанночка застыла как вкопанная. Из глаз брызнули слезы.

– Ну, растяпа, – покачала головой Маргоша, загасила сигарету, подвела Жанночку к раковине, подставила ее палец под струю ледяной воды. – Сейчас станет легче. Это только в первый момент дико больно. Расслабься, что ты трясешься? Совсем не можешь боль терпеть?

– Совсем не могу, – прошептала Жанночка, – с детства. Смотри, ноготь посинел. Теперь долго не пройдет.

– До свадьбы заживет. – Маргоша выключила воду. – Слушай, ты не ответила, Кате правда было плевать? Или она тоже потихоньку утешалась на стороне?

Жанночка шмыгнула носом и стала вытирать руки, осторожно промокая ушибленный палец.

– Маргоша, ты от лука сильно плачешь? – спросила она после паузы. – Можешь нарезать? А то я рыдаю, как крокодил.

– Хорошо, – вздохнула Маргоша. – Лук я порежу. Надо нож постоянно смачивать холодной водой, тогда глаза не щиплет.

– Я знаю. Мне не помогает.

– Ты прости, что я пристаю к тебе с ненужными вопросами. – Маргоша виновато улыбнулась. – Это не мое дело, был у Кати кто-то или нет. Не хочешь – не говори. Но я не представляю, как можно восемь лет жить с таким… ладно, не буду при тебе материться, ты у нас барышня нежная, мата не выносишь. Ну, в общем, ты меня поняла. Он, между нами, девочками, Катиного мизинца не стоил. Я права?

– Права, – еле слышно ответила Жанночка.

– Ну вот. Я бы на ее месте либо развелась, либо пустилась во все тяжкие. Ведь у Кати есть постоянный поклонник, можно сказать, верный паж. Неужели ни разу не снизошла? Хотя бы из принципа, чтобы не чувствовать себя идиоткой?

– Маргоша, как ты думаешь, буженину сейчас нарезать или завтра?

– Завтра. А то заветрится. – Маргоша взглянула на Жанночку и весело, от души, рассмеялась.

– Ты чего? – растерялась Жанночка.

– Ты зря в детстве не играла в войну, из тебя получился бы классный партизан. А как поживает ваша телефонная стерва? Или это тоже теперь военная тайна?

– Нет, – мрачно ответила Жанночка, – это не тайна. Она больше не звонит.

– Совсем исчезла?

Жанночка молча кивнула.

– Надо было на магнитофон записать хоть один звонок. Если бы какая-то гадина портила мне нервы, я бы обязательно записала, не поленилась. Всякому пофигизму есть предел. Нельзя позволять, чтобы тебя размазывали по стенке. Нельзя.

– Катю никто по стенке не размазывал! – не выдержала Жанночка. – И если хочешь знать, один звонок она записала! Эта гадина еще и шантажировать ее стала после всего.

– Как шантажировать? Чем?!

– Ой! – Жанночка испуганно прижала ладонь к губам. – Она ведь просила никому не говорить…

– А следователю?

– Вообще – никому.

– Она совсем свихнулась? Скажи мне, что она задумала? Ты понимаешь, насколько это может быть опасно? – Маргоша схватила Жанночку за плечи. – Расследуется убийство ее мужа, а она скрывает, что ей угрожали по телефону, что ее шантажируют. Где она сейчас? Почему ее так долго нет?

– Я не знаю… Она… – Жанночка не выдержала и заплакала. – Мне очень страшно. А вдруг этот убийца стрелял в Катю? Если с ней что-то случится… она мне как сестра… Маргоша, что делать? Она не разрешает никому ничего говорить. Даже следователю. У нее бзик какой-то, не хочет, чтобы лезли в ее личную жизнь.

– Так, во-первых, успокойся, – строго сказала Маргоша, – сядь и расскажи все по порядку.

Жанночка шмыгнула носом, послушно уселась на табуретку, сложив руки аккуратно на коленках, как примерная девочка, и рассказала Маргоше все, что знала. Только про Пашу Дубровина ни словом не обмолвилась.

– Значит, шантажистка не явилась и Катя отправилась ее искать? Она что, догадалась, кто ей звонил? По голосу узнала?

– Я не поняла. Она только сказала: никому ни слова. Я обещала.

– А кассета где?

– Не знаю. Ты не скажешь Кате, что я тебе все разболтала? Я ведь обещала…

– Не волнуйся, не скажу. Кассета подписана?

– Да. Я ей сразу сказала, надо пометить, чтоб не потерялась. Кассет в доме много.

– Разумно, – кивнула Маргоша, – и она пометила?

– Да, она при мне вытащила ее из диктофона, написала маркером какие-то буквы. – Глаза Жанночки стали сухими и напряженными. – Слушай, а тебе зачем все это?

– Затем, что у Кати твоей крыша поехала. Это может плохо кончиться. А мне ее жалко. Просто по-человечески жалко. Понимаешь? К тому же мой муж, Константин Иванович, очень к ней привязан. Я не хочу, чтобы он пережил еще одну трагедию. Конечно, с потерей единственного сына не сравнить, но все-таки… Катя для него тоже родное существо, он ее с пеленок знает и с родителями ее дружит лет сто. Короче, я не хочу, чтобы с Катей что-то случилось. Так как ты у нас единственный посвященный человек, попробуй ей внушить, что искать шантажистку должна милиция, а не она. Не ее это дело. Я права?

– Права, – кивнула Жанночка, – совершенно права.

Маргоша еще раз взглянула в окно. Ни телевизионщиков, ни бомжа Бориски во дворе уже не было.

* * *

Народу на рынке «Динамо» было так много, что через пять минут у Кати зарябило в глазах, закружилась голова. Толпы медленно ползли вдоль рядов, толкаясь, застревая в узких проходах. Между ними каким-то чудом проскальзывали тележки с газированной водой, бутербродами и шоколадками. В примерочные выстраивались огромные очереди, и многие покупатели примеряли джинсы, свитера, деловые костюмы прямо у прилавков, раздевались до белья, не обращая внимания на толпу. Иногда продавцы прикрывали раздетых, держа в растопыренных руках какой-нибудь рваный халат. Но большинство оголялось без всякой ширмы. Никто ни на кого не глядел.

У обувных прилавков энергично топали, вытягивали обутые в сапоги и кроссовки ноги, гнули подошвы. Продавцы выходили прямо в толпу, присаживались на корточки с зеркалами в руках:

– Женщина, ну вам отлично! А «молнию» можно парафинчиком смазать…

– Мужчина, они разносятся! Смотрите, это настоящая «Саламандра». Где вы еще такие купите за миллион? Вон в магазинах стоят по полтора…

Обувью торговали многие. Сначала Катя и Паша просто спрашивали: «Вы не знаете, как нам найти Свету Петрову? Она тоже торгует обувью».

– Не знаю такую…

– Не знаю…

– Тут этих Свет как собак нерезаных…

– Отойдите от прилавка, раз ничего не покупаете…

Через час Катя еле держалась на ногах. Они зашли в небольшое кафе в глубине павильона, чтобы немного перевести дух.

– Нет, – покачал головой Паша, – бесполезно. Если мы не покупатели, с нами никто разговаривать не станет. Надо сделать вид, что мы хотим купить что-то, и про Свету Петрову спрашивать как бы между прочим.

– Тогда мы до закрытия будем толкаться, – вздохнула Катя, – я не выдержу. Искать здесь человека – полное безумие.

Они съели по бутерброду, выпили жидкий кофе.

– Ну хочешь, иди посиди в машине. А я поспрашиваю, – предложил Паша.

– Нет. Вместе. – Катя решительно встала. – Пойдем, я поняла, как с ними надо разговаривать.

Стоило им выйти из кафе, рядом послышался громкий женский голос:

– Девушка, у меня сапожки прямо на вас, Италия, натуральный мех…

Катя шагнула к прилавку, внимательно посмотрела на пожилую, сильно накрашенную продавщицу и спросила растерянно:

– А где Света?

– Какая Света?

– Ну здесь, за этим прилавком, в пятницу торговала девушка, высокая такая, полная. Света. Она обещала привезти для меня туфли.

– Так вот же, смотрите, сколько туфель! Какие вам?

– Я вижу, – вздохнула Катя, – какой самый маленький размер?

– Тридцать шестой.

– Ну вот. А у меня тридцать четвертый с половиной.

– Нет. К сожалению, такого маленького размера нет.

Если тридцать пятый и попадался, то тридцать четвертого с половиной, да еще на узкую ногу с высоким подъемом, не было ни у кого. И все-таки Кате пришлось перемерить не меньше дюжины туфель. Некоторые продавцы начинали старательно вспоминать, кто такая Света Петрова. Вспыхивала надежда, но вскоре становилось ясно, что хитрые торговцы просто пытаются удержать хорошо одетую молодую пару у прилавка.

– Не могу больше, – простонала Катя, когда осталось пройти два последних ряда, – нет сил…

– Давай уж обойдем все до конца. – Паша осторожно обнял ее за плечи и уткнулся носом в ее макушку.

– Эй, ребята, вы что, обниматься сюда пришли? Мужчина, у меня для вас кроссовочки – полный отпад!

Совсем молоденькая, стриженная под мальчика брюнетка держала в руках огромную, как танк, белоснежную кроссовку.

– Девушка, – устало обратилась к ней Катя, – здесь в пятницу Света Петрова торговала.

– В четверг. Ну что, кроссовки мерить будем? Это настоящий «Адидас», пол-лимончика всего. Какой вам размерчик? У меня все, от тридцать девятого до сорок пятого.

Паша стал быстро расшнуровывать ботинок.

– В четверг, говорите? А где она сейчас, не знаете?

– Светка-то? А вам зачем?

– Она обещала туфли привезти, – стал объяснять Паша, пытаясь засунуть ногу в кроссовку, – мы договорились созвониться. Ее мама сказала, что она сегодня здесь, на рынке. Вот мы и приехали.

– Ой, мужчина, вы ж бумажку не вытащили, потому не влазит! А какие туфли? Вот у меня здесь много…

– У вас большие размеры. А нам нужен маленький. тридцать четыре с половиной, на узкую ногу с высоким подъемом. Света точно сказала, что привезет. Где нам ее найти? – Паша вытаскивал комья мятой папиросной бумаги из белого кроссовочного нутра и смотрел на девушку снизу вверх. – Вы напарница ее?

– Напарница, – кивнула девушка. – Ну как, не жмет?

– Жмет немного, – соврал Паша, – дайте мне другую пару. И не такие белые… Понимаете, у нас вечные проблемы с обувью. Света обещала не только туфли, но и осенние сапожки, и еще кое-что. Она говорила, у нее есть маленькие размеры, но их не всегда привозят. Спроса нет.

– Домой, значит, звонили? И мать сказала, Светка здесь, на рынке? – Перспектива продать сразу и туфли, и сапоги, и еще много всего девушку явно заинтересовала.

– Да. Мы звонили буквально час назад, – кивнула Катя, – знаете, ее мама волнуется, Света не ночевала дома. Она, кстати, просила, чтобы мы перезвонили после рынка.

– Так я не поняла, вы что, знакомые ее, что ли?

– Ну да, – улыбнулась Катя, – моя мама у ее мамы постоянно стриглась, мы в детстве дружили. А недавно встретились случайно, я узнала, что Света на рынке работает, и попросила помочь мне с обувью.

– А Вовке звонили? – деловито спросила девушка.

– Она давала телефон, но я потеряла, – соврала Катя.

– Ладно, пошли. – Девушка выскочила из-за прилавка и крикнула: – Валь, я на минутку. Приглядишь?

– Иди! – отозвалась басом пожилая женщина, сидевшая за соседним прилавком.

– Меня, кстати, Кристина зовут, – сообщила девушка и, лихо прорезая толпу, вывела их на улицу. У входа шла бойкая торговля и народу было не меньше, чем внутри. Пахло шашлычным дымом, пригоревшим тестом, воздушной кукурузой. Сновали кожаные мрачные братки, плевали под ноги, мутными, как у дохлых рыб, глазами прощупывали толпу. С некоторыми из них Кристина приветливо здоровалась. Ей надменно и тупо кивали в ответ.

У засаленной жаровни, над которой крутилось веретено со слоистым, черноватым мясным клубком, Кристина остановилась. Маленький, щуплый, совершенно лысый мужичонка ловко срезал ножом полоски мяса, закладывал их в плоские лепешки.

– Привет, Вовчик, – улыбнулась ему Кристина, – где Светлана, не знаешь?

– А че такое? – хриплым фальцетом спросил мужичонка, не прерывая своей работы.

– Она сегодня должна была торговать, даже не позвонила. Меня ребята вызвали, товар-то привезли, торговать некому. Куда она делась?

– И че, не звонила? – равнодушно спросил Вовчик.

– Нет. Пропала. Она у тебя, что ли, ночевала?

– Обещала, – кивнул Вовчик, – но не приехала.

– Простите, когда вы в последний раз ее видели? – осторожно вмешалась в разговор Катя.

Вовчик на миг застыл с ножом в руке, окинул Катю и Пашу неприятным взглядом, не сказал ни слова и вопросительно уставился на Кристину. Та засмеялась и помотала стриженой головой.

– Нервный ты, Вовчик. Сразу видно, Светка сегодня у тебя не ночевала. Это знакомые ее. У девушки с обувью проблемы. Размер нестандартный, маленький, а Светка обещала сегодня привезти.

Вовчик немного расслабился, опять заработал своим ножом.

– Она вчера днем позвонила, сказала, вечером будет, часов в двенадцать. И – с концами. Полночи ее ждал, как дурак. До трех спать не ложился. А дома нет ее? Может, заболела?

– Нет, – покачала головой Катя, – я звонила ей домой.

– Ну, тогда не знаю, где она шляется.

Вовчик принялся отпускать скопившимся покупателям свои плоские лепешки с мясом, ловко считал мелочь жирными пальцами. Разговор был окончен.

– Да ты не огорчайся, – подмигнула Кате Кристина, – сейчас найдем тебе туфли. Чтобы на «Динаме» туфель не найти – такого в жизни не было. Тебе какие? Нарядные или на каждый день? Светлые? Темные?

– Нет, спасибо. В другой раз…

– А кроссовки? Я бы вам скидку сделала, а?

– Спасибо, – улыбнулся Паша, – тоже в другой раз.

В машине они оба закурили.

– Подожди, – тихо сказал Павел, – не паникуй. Во-первых, еще неизвестно, она ли это. Во-вторых, могла девушка Света просто загулять. Вдруг у нее, кроме Вовчика, есть еще кавалеры?

– Знаешь, кто-то был у меня дома. Уже потом, после смерти Глеба. – Катя нервно передернула плечами. – В кармане халата я нашла чужой лифчик. А Жанночка сказала, что стирала халат в ту ночь, когда… Господи, какая гадость.

Дубровин завел мотор, выехал с платной стоянки.

– Ты хорошо знала эту Светлану Петрову? Что она за человек?

– Мы не виделись лет восемь, – задумчиво произнесла Катя, – в последний раз встретились на свадьбе. На нашей с Глебом свадьбе. Она пришла со своей мамой. Элла тогда еще совсем почти не пила, была дамским мастером в «Чародейке». Таких нужных людей – парикмахеров, дантистов, портных – принято приглашать на всякие ресторанные торжества. Свадьбу справляли в «Праге», народу – человек триста, не меньше. Ответственное мероприятие, на котором ты обязана сиять от счастья и публично, по команде, целоваться…

При первом вопле «горько!» я поклялась про себя, что если буду еще раз выходить замуж, то без всяких ресторанных застолий, без этой идиотской фаты. Я выдержала торжественную часть и тихонько сбежала через кухню в комнату отдыха для оркестра. А там никого, только в уголке сидит курит Света Петрова. Она успела здорово напиться. Тормоза полетели. Высказала все, что обо мне думает. Я потому и запомнила, что столько гадостей сразу ни от кого никогда не слышала. Она с детства называла меня «сушеной Жизелью», но ничего другого себе не позволяла. А тут прорвало. Не хочется вспоминать. Противно.

– То есть она с детства тебя ненавидела? – спросил Павел. – За что?

– Она весь мир ненавидела. Наш мир – мой, Глеба, родителей, его и моих. Но именно в этот мир ее тянуло магнитом. Получался замкнутый круг. Ее мама хорошо зарабатывала и вообще была чудесной женщиной. А Свету раздирали комплексы.

– Она что, была очень некрасивой?

– Да нет, она была хорошенькой. Высокая блондинка, немного полноватая, но в меру. Просто ей казалось, что все кругом ее недооценивают. Не воздают должное ее неземной красоте, остроумию и так далее. Иногда она начинала что-то рассказывать в большой компании, а ее не слушали. Острила изо всех сил, а никто не смеялся. Она вскипала, уходила, шарахала дверью. Но не совсем уходила, а ждала на лестнице, пока кто-нибудь позовет назад. Если долго не звали, она возвращалась сама, сидела надутая как индюк. Когда с ней пытались заговорить, огрызалась, хамила. Ее переставали замечать. А она все равно сидела.

– Да, тяжелый случай, – вздохнул Павел. – И чем кончился поток гадостей на твоей счастливой свадьбе?

– А ничем. Ввалились оркестранты на перерыв, стало шумно, меня вытолкали назад, в зал. Я почти сразу забыла про Свету. Остался противный такой осадок. Я ведь ничего плохого ей не сделала. И она меня ненавидела не за что-то конкретно, а просто так.

– Но она, вероятно, была влюблена в твоего мужа?

– В том-то и дело, что нет. Знаешь, вот я сейчас рассказываю тебе о Свете Петровой, и у меня такое чувство, что ее уже нет в живых…

– А ты не преувеличиваешь? Других вариантов не допускаешь?

– Например?

– Например, никто не просил ее звонить. Она делала это по собственной инициативе. А когда узнала про убийство – испугалась, запаниковала. Цель последнего звонка проста, как мычание: отмазаться поскорей, мол, это не я, меня попросили. Психологически все понятно.

– Цель совсем другая: деньги, – напомнила Катя, – она потребовала три тысячи долларов.

– Мне кажется, деньги здесь не главное. Своим шантажом она косвенно подтвердила, что это была не ее идея. А потом спохватилась, испугалась еще больше. Запахло серьезной уголовщиной. А у нее и так рыльце в пушку. И она решила исчезнуть на время.

– Она что, совсем идиотка? – нервно усмехнулась Катя. – Разве шантаж сам по себе не уголовщина? И потом, исчезнуть в ее ситуации – значит, автоматически внести свое имя в список подозреваемых.

– Я, кажется, тоже вхожу в этот список? И уверяю тебя, найдется еще много разных людей, у которых были причины и желание выстрелить в твоего мужа. Но, скорее всего, это сделал какой-нибудь посторонний бандит, которому заплатил другой бандит. Из-за чего убивают бизнесменов?

– Из-за денег, из-за политики, – рассеянно произнесла Катя.

– Правильно. А твой муж был прежде всего бизнесменом, во всяком случае, в последние годы. И бизнес его тесно переплетался с крупным криминалом. Любовь, ревность, зависть, щепки в твоей подушке, злобные звонки – это уже из другой оперы.

Катя его почти не слушала. Она перебирала в памяти имена старых знакомых. Она знала, что теперь не успокоится, пока не выяснит, кто и зачем устроил всю это «другую оперу» и куда делась Света Петрова. Она вдруг вспомнила, что тогда, восемь лет назад, на свадьбе, в комнате отдыха для оркестрантов Света Петрова среди прочих гадостей заявила: «Если бы не я, ты бы, сушеная Жизель, не помчалась в новогоднюю ночь на дачу. Точно тебе говорю, не помчалась бы. И не выходила бы сейчас замуж за Глеба».

Это было совсем уж запредельной ерундой. На такой абсурд даже обижаться глупо. И все-таки через восемь лет Катя вспомнила. И еще она вспомнила, что мощную беломясую массажистку, с которой за час до Нового года развлекался в своем кабинете Егор Баринов, тоже звали Светой.