Текст книги "Место под солнцем"

– Так. Минуточку. Я не понял. – Калашников судорожно сглотнул и откашлялся. – Глеб оставил завещание? Когда он успел?

– Полгода назад. Оно хранится у Валеры. И до сегодняшнего утра никто об этом не знал, кроме Валеры и его нотариуса.

– И ты – единственная наследница? Тебе одной достанется все?

– Именно так. С условием, что я буду продолжать выплачивать Надежде Петровне месячное содержание в той же сумме, тысяча долларов, и обязуюсь покрывать ее непредвиденные расходы в случае болезни.

– Но это же бред! Это безумие какое-то! Это несправедливо, непорядочно! Ты должна отказаться! Ты хотя бы понимаешь, что не имеешь никакого права?! – Константин Иванович побагровел и кричал, срывая голос, переходя на неприличный визг.

«Вот сейчас он не играет, – спокойно, как-то отстраненно подумала Катя, – сейчас ему совершенно не важно, как он выглядит со стороны…»

Маргоша сидела с каменным лицом и, казалось, вообще не слышала криков своего взбесившегося мужа. Дождавшись паузы, она произнесла:

– Но ведь ты не сможешь больше танцевать, если возьмешь на себя казино.

– Не смогу, – кивнула Катя, – но если я не возьму на себя казино, театра не будет.

– Это кто тебе сказал? – Константин Иванович успел немного прийти в себя и уже не кричал. – Почему ты так плохо думаешь о людях? Давай еще раз обсудим все спокойно. Ты ведь можешь отказаться, ты талантливая балерина, тебе всего лишь тридцать, и столько лет впереди. Я обещаю тебе…

– Не надо, Константин Иванович, – вздохнула Катя. – Это мне сказал Валера. И обсуждать нам нечего. Он все уже решил. Он, а не вы и не я.

– Я старый идиот, – пробормотал Калашников, – наивный старый идиот…

Катя подумала, что как раз наивностью здесь и не пахнет, но, разумеется, вслух этого не произнесла.

– Костя, поехали домой. – Маргоша соскользнула с подлокотника кресла и направилась в прихожую.

Калашников резко поднялся и последовал за ней.

– Я еще буду разбираться с этим завещанием, – пообещал Константин Иванович, стоя на пороге, – я не верю. Оно может быть и поддельным.

Вместо «до свидания» он громко шарахнул дверью.

Глава 28

Иван Кузьменко понял наконец, что не дает ему покоя. История с анонимными звонками и щепками в подушке. Ольга Гуськова категорически отрицала какие-либо попытки напугать и «извести» жену убитого. На все другие вопросы она отвечала вяло, не говорила ни да, ни нет, пускалась в долгие философские рассуждения о грехе и смирении. Казалось, она все время находится в каком-то ступоре, полусне.

Обстановка КПЗ подействовала на нее настолько угнетающе, что она окончательно замкнулась в себе, бормотала молитвы, иногда на допросах чуть не засыпала, начинала покачиваться, сидя на стуле с закрытыми глазами. Но стоило коснуться темы звонков, угроз, щепок в подушке, Ольга вскидывала голову и твердо заявляла:

– Нет, этого я не делала. За мной много грехов, но черной магией я не занималась никогда. Я крещеный человек, и нет греха ужасней.

Надо ли выяснять правду об анонимных звонках и черной магии, когда речь идет об убийстве? Звонила Ольга или нет, колдовала, чтобы извести соперницу, или нет – разве это так уж важно? Возможно, адвокат зацепится, чтобы смягчить приговор, но для следствия эти детали уже особой роли не играют.

И все-таки Иван Кузьменко, повинуясь своей обычной дотошности, хотел выяснить все до конца. Он обратил внимание, что из всех, с кем он беседовал на эту тему, наиболее охотно и эмоционально говорила Жанна Гриневич, домработница. История со щепками в подушке потрясла ее ничуть не меньше, чем убийство. Судя по всему, она относилась к тому типу женщин, которых хлебом не корми, дай поговорить о чем-то этаком, запредельном, колдовском.

Жанна жила с родителями в маленькой двухкомнатной квартирке на Сретенке.

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне! – заявила она, как только майор переступил порог. – При Кате я не могла вам рассказать все подробности. Она считает, что это бред. Но я уверена, эта женщина всерьез хотела ее извести. Такими вещами не шутят. Сейчас ведь известно, какой силой обладает биополе, и черная магия существует!

– Жанна Яковлевна, давайте пройдем куда-нибудь, в комнату или на кухню, и вы расскажете мне все по порядку, спокойно, с самого начала.

– Да, конечно. Пойдемте в комнату. Или лучше на кухню. В комнате нельзя курить. Вы чаю хотите?

Они прошли в чистенькую, уютную кухню, майор отказался от чая, но Жанна все равно поставила чайник, принялась доставать какие-то вазочки с вареньем, печеньем, конфетами.

– Давайте сначала поговорим, – попросил майор.

– Да, конечно. – Она уселась за стол.

Но спокойно и по порядку она рассказывать не могла. Слишком захлестывали эмоции.

– Катя заметила, что бомжиха ненастоящая. Она так и сказала: бомжиха была театральная… Потом еще лифчик в кармане халата… об этом она вообще запретила говорить. Нет, ну вы понимаете, я ведь точно помню, в ту ночь постирала оба халата. Я, когда закладываю в машину, обязательно проверяю карманы. Он ведь оказался там уже после убийства. Вы представляете? А Катя просто выкинула в ведро. Взяла двумя пальчиками, выкинула, а потом руки пошла мыть. Я говорю: ты что делаешь? А она так усмехается и спрашивает: это тоже, мол, следователю предъявить в качестве улики?

– Одну минуту, Жанна Яковлевна, я не понял, какой лифчик?

– Чужой! Эта женщина бывала в доме и ненавидит Катю. Ну ладно, в августе Катя была на гастролях, и Глеб приводил свою бабу. А потом, после убийства? Откуда взялся ее лифчик в кармане его халата, спрашивается?

Кузьменко вспомнил, как Иветта Тихоновна Гуськова жаловалась на рассеянность внучки и сообщила ему интимную подробность про потерянный лифчик. Ольга перерыла весь дом. А предмет ее туалета, оказывается, был в кармане халата Глеба Калашникова. Все эти пикантные подробности вполне объяснимы, однако говорливая Жанна права: каким образом сей предмет попал в чужой дом, в чужой карман уже потом, после убийства?

– Она точно хотела Катиной смерти, и я совершенно не удивлюсь, если окажется, что именно она стреляла, но не в Глеба, а в Катю. – У Жанны был очень высокий голос, она тараторила так быстро, что у Кузьменко звенело в ушах.

– Подождите, а почему Екатерина Филипповна решила, будто бомжиха «театральная»? Она как-то объяснила свою догадку? – спросил он, закуривая.

– Очень правильно объяснила. Она сказала, что настоящая уличная попрошайка не отказалась бы от денег. И еще – от нее не воняло, от той бомжихи. Ну, понимаете, она выглядела так, словно только что вылезла из помойки, совершенно пьяная к тому же. Но при этом не было вони. И перегаром не пахло. Я тоже заметила. Но знаете, я все не дойду до главного! Теперь ведь точно известно, кто звонил. Ее зовут Светлана Петрова. Катя сначала догадалась, вычислила, но не была уверена. А потом ее мама пришла на поминки… Я, кстати, не знаю, появилась она или нет, эта Светлана. Она пропала в субботу. Катя даже ездила в воскресенье ее искать. Она на рынке «Динамо» торгует. И представляете, она стала Катю шантажировать, сказала, что, мол, звонила по чьей-то просьбе и за три тысячи долларов готова сообщить – кто именно попросил. Назначила встречу и не пришла. Но она, Света Петрова, никогда не была любовницей Глеба, у него был роман с другой женщиной, ее звали Ольга, она училась в одном классе с Маргошей, с Маргаритой Крестовской. А последний разговор, там, где эта хулиганка начала свой шантаж, Катя догадалась записать на пленку. Вы знаете, я так беспокоюсь за нее. Не потому, что мне нравится у нее работать и она мне хорошо платит, хотя и поэтому тоже. Просто у нас с ней уже давно родственные отношения, она мне как сестра…

Просидев у Гриневич еще полчаса, услышав все подробности про спившуюся парикмахершу Эллу Анатольевну Петрову и ее дочь Светлану, выпив чаю с вишневым вареньем, майор отправился в управление. А еще через полчаса он узнал, что Петрова Светлана Геннадьевна, 1965 года рождения, была найдена убитой на пустыре в Конькове.

* * *

Артем Сиволап явился через пятнадцать минут после того, как разгневанные родственники покинули квартиру.

– Вы привезли оператора Корнеева? – спросила Катя в трубку домофона.

– Да, конечно. Корнеев со мной.

Катя нажала кнопку, они поднялись в квартиру.

– Артем, – обратилась она к Сиволапу, – у меня к вам просьба. Пожалуйста, подождите минут десять. Мне надо поговорить… – Она вопросительно взглянула на оператора.

– Игорь, – представился тот.

– Мне надо поговорить с Игорем наедине. А потом я отвечу на все ваши вопросы.

Сиволап был удивлен, обиженно фыркнул, но согласился подождать в другой комнате.

– Ваш коллега – человек непредсказуемый, он зарабатывает деньги на скандалах и может переврать любые мои слова, – начала Катя, когда они остались вдвоем с оператором, – поэтому я решила поговорить с вами. Когда вы были здесь в воскресенье, вы снимали бомжа Бориску. Я знаю, что он мог видеть убийцу моего мужа, но побеседовать с ним не успела. Он умер, отравился метиловым спиртом. Как-то очень уж вовремя умер…

Игорь уже знал о смерти бомжа. Конечно, дело обычное, и все-таки действительно странно…

– Нет, – покачал он головой, – бомж не рассказал нам ничего. Он только начал, но слишком долго раскачивался, утопал в ненужных подробностях, требовал деньги вперед. А тут еще кончилась кассета, сел аккумулятор. В общем, не получилось.

– Странное ощущение, – сказала она задумчиво, – все постоянно ускользает из рук. Ничего не получается, ни у меня, ни у других.

– Но ведь уже арестовали ту женщину, вроде бы все ясно, – пожал плечами Игорь.

– Я сомневаюсь, что убила она, – быстро произнесла Катя.

– Вы сомневаетесь? – удивился Игорь. – Но все доказано, я, конечно, не настолько в курсе этого дела, но слышал, у следствия никаких сомнений.

– А у меня есть сомнения.

– Это странно, – пожал плечами Корнеев, – знаете, Екатерина Филипповна, я могу рассказать вам кое-что. Думаю, вам это будет интересно. Моя мама работает медсестрой в Институте Ганнушкина. Именно туда попала бабушка Ольги Гуськовой, когда ее арестовали. Вы, вероятно, знаете, там главная улика – пистолет. Так вот, старушка вспомнила, что накануне к ним в дом приходил молодой человек, который мог взять пистолет. Я связался со знакомым из пресс-центра МВД, оперативник уже поговорил со старушкой. Не знаю, что это даст, у бабушки старческий маразм, она вовсе не свидетель, и все-таки…

– Значит, молодой человек, – задумчиво произнесла Катя, – а можно подробней?

– Попробую, – кивнул Игорь, – только не получился бы у нас испорченный телефон. Моя мама изложила мне то, что ей рассказала старушка, теперь я буду пересказывать вам. Наверняка оперативник получил более точную информацию, он говорил непосредственно с бабушкой.

– Ну, со мной-то он вряд ли станет делиться этой точной информацией, – улыбнулась Катя, – он ведь уверен, это не мое дело. Возможно, он прав. Однако вы все-таки расскажите.

Игорь рассказал все, что помнил – про пистолет офицера-пограничника, погибшего в Афганистане, про черную кожаную кепку и про гуманитарную помощь. Он еще раз убедился, как все это странно и не похоже на правду. Нет, старушка вряд ли врала, а вот молодой человек какой-то был ненастоящий.

– Однако он должен был заранее знать, что в доме есть пистолет и где именно он лежит, – заметила Катя.

На пороге возник Сиволап, который явно потерял терпение.

– Ну мы работаем или как? – обратился он к Корнееву.

– Какие вопросы вы хотели мне задать, Артем? – мягко улыбнулась Катя.

– Так давайте уж сразу перед камерой! – засуетился Сиволап.

– Хорошо, – со странной легкостью согласилась она, – давайте перед камерой.

Самым светлым местом в квартире была комната для занятий балетом.

– Вот, отлично! На фоне балетного станка! – обрадовался Артем. – Екатерина Филипповна, наша программа выражает вам свое искреннее соболезнование, – затараторил он, когда Игорь включил камеру. – Что вы думаете по поводу убийства вашего мужа?

– Соболезнования вашей программы мне совершенно не нужны, – сказала Катя, глядя в камеру с улыбкой, – я терпеть не могу вашу программу, считаю ее хамской и глубоко безнравственной. А по поводу убийства моего мужа я ничего не думаю. Для меня это большое горе.

– Насколько неожиданной для вас стала новость о том, что вашего мужа убила его любовница? – продолжил Сиволап, ничуть не смутившись.

– А разве у моего мужа была любовница? – Катя удивленно вскинула брови. – Очень интересно. Наверное, вы лучше меня знаете подробности? Это ведь ваша работа – рыться в чужом грязном белье.

Довольно скоро стало ясно, что в эфир это пускать нельзя. Орлова откровенно издевалась над корреспондентом. Такого с Сиволапом еще не было. От него убегали, на него орали, и даже били, и даже подавали в суд. Но чтобы человек согласился дать интервью, а потом перед камерой с любезной улыбкой говорил гадости в адрес программы и Артема лично – такого еще не случалось.

* * *

В районном отделении в Конькове майору с Петровки с чистой душой передали все документы по трупу, обнаруженному на пустыре.

«Вряд ли она сама пошла бы ночью на пустырь. Зачем ей? – думал Кузьменко, просматривая протоколы и заключения экспертов, составленные, мягко говоря, халтурно. – Зачем молодой женщине идти ночью на заброшенный пустырь? Однако ее туда могли привезти на машине. Живую или уже мертвую. Человек на машине вряд ли позарился бы на те дешевые украшения и мелкие деньги, которые были при убитой. Конечно, у нее могли быть и большие деньги. Предположим, доллары. Она попросила у матери десять тысяч на всякий случай, чтобы не менять доллары. Но и тогда вряд ли человек, убивший ее ради большой суммы, прихватил бы дешевые сережки и десять тысяч. Шальной алкаш, наркоман, утащил бы все – пачку сигарет „Магна“, в которой осталось четыре штуки, одноразовую зажигалку. Разве что на бумажку от шоколадки не позарился бы. Но, вероятно, он просто взял бы всю сумку. Что-то здесь не то…»

Иван нашел наконец определение тому смутному, неприятному чувству, которое не покидало его все эти дни: инсценировка.

В тот же день Кузьменко отправился к матери убитой. Элла Анатольевна повторила ему почти дословно все, что уже рассказывала Кате и Паше.

– Элла Анатольевна, не могли бы вспомнить, где именно Светлана назначила встречу? – спросил майор.

Петрова долго молчала, напряженно наморщила лоб и наконец произнесла:

– В десять у хозяйственного. Здесь у нас хозяйственный магазин недалеко, в двух кварталах.

Разумеется, тогда, в субботу, в десять вечера хозяйственный был закрыт. Однако рядом находился коммерческий ларек, который работал круглые сутки. Вечером кусок тротуара перед магазином был освещен достаточно ярко. Район окраинный, метро далеко, никаких ночных баров поблизости нет, то есть народу, вероятно, в тот вечер было мало. В ларьке сидела девушка, которая работала в ночь с субботы на воскресенье.

– Ну как я могу вспомнить? – пожала она плечами. – Я бы с удовольствием, но это ж не вчера было. Знаете, сколько людей перед глазами мелькает?

– Эта женщина покупала у вас шоколадку «Баунти»! – выпалил наугад Кузьменко.

– Высокая, говорите? Полная? В пушистом белом свитере и джинсовой жилетке? Дайте-ка еще взглянуть. – Она взяла фотографию Светланы, разглядывала ее долго, внимательно, наконец произнесла: – Правильно. Эта женщина покупала у меня в субботу, около десяти, шоколадку «Баунти». И мы с ней поцапались. Она нахамила мне, поэтому я запомнила. Она что, преступница?

– Нет, – покачал головой Кузьменко, – она жертва. Ее убили той ночью на пустыре, поэтому очень важно, чтобы вы вспомнили, в какую она села машину.

– Ну, дела… – присвистнула ларечница, – да, точно. Она села в машину. Номер я, конечно, не разглядела, но тачка была черная. Скорее всего, «жигуль», но, может, и какая-нибудь иномарка, знаете, не из крутых, «Опель», «Фольксваген». Я особенно-то не разглядывала. Но заметила, что за рулем парень молодой, в кожаной кепке, козырьком назад. Подробней я вам его описать не смогу. Все-таки темно было.

– Но вы уверены, что за рулем сидел мужчина?

– Ну, не знаю, вроде парень, – пожала плечами ларечница, – я заметила мужскую кепку, а лица не видела.

* * *

Останавливая машину возле дома на Мещанской, Баринов усмехнулся про себя и подумал, что никогда, ни разу еще не полагался на чьи-то бескорыстные добрые чувства. Не было необходимости, к счастью. А главное – разве нормальный, разумный человек может полагаться на такую зыбкую ненадежную субстанцию, как добрые чувства?

Однако сейчас нет другого выхода. Ни припугнуть Катю Орлову, ни заинтересовать ее какой-либо практической выгодой он не может. Нет у него против нее оружия. Захочет она помочь – просто так, по доброте душевной – поможет. Не захочет – пошлет его подальше.

Он прокручивал в голове несколько вариантов начала разговора, но какие могут быть варианты, когда выступаешь в двусмысленной роли просителя?

Катя встретила его со своей обычной приветливой холодностью.

– У меня сегодня был тяжелый день, поэтому давай сразу по делу, – попросила она, усаживаясь напротив него в кресло.

– Ну, у тебя вообще сейчас тяжелое время, я понимаю. Стать вдовой в твоем возрасте… Как идет расследование? Тебя держат в курсе?

– А почему тебя это интересует?

– Видишь ли, у меня недавно состоялся неприятный разговор с Валерой. Это, конечно, полный бред, но я вошел в число подозреваемых. Не для официального следствия, конечно, только для Валеры. Но, думаю, не надо объяснять, насколько это неприятно.

– Ты? – удивилась Катя.

– Да, представь себе. Причем ужас в том, что я совершенно не понимаю, откуда ветер дует. Только ты можешь помочь мне разобраться. Я не сплю совсем, нет ничего гаже неизвестности. Попытайся вспомнить, твой муж мог что-то против меня иметь? Мог он пожаловаться на меня Луньку?

– Егор, что за детский сад? – поморщилась Катя. – Пожаловаться! Еще скажи: наябедничать. Как Валера обосновал свои подозрения?

– Очень невнятно. Он говорил что-то про девочек, помянул наш с тобой давний роман.

– Про девочек? – насторожилась Катя. – Насколько мне известно, у тебя довольно долго была одна девочка, массажистка Света Петрова.

– Откуда ты знаешь? – он судорожно сглотнул.

– Не важно. Мир тесен. Не хочу утомлять тебя долгими объяснениями, но между фактом твоей долгой нежной дружбы с массажисткой Светой Петровой и убийством моего мужа есть безусловная связь. Кроме меня, ее пока никто не замечает. Но Валера, возможно, тоже что-то нащупал. Иначе он не стал бы тебя подозревать. Так что давай, Егор, вспоминай.

Катя могла бы сказать ему: «Успокойся, убийца найден, кандидатура несчастной Ольги Гуськовой вполне устраивает всех, в том числе и Валеру Лунька. Вряд ли он все еще тебя подозревает». Однако она не стала этого делать. Пусть он сначала все выложит про Свету Петрову, а там видно будет.

– Я даже не знаю, с чего начать. – Он был сильно смущен, и Кате даже стало жаль его. – Ума не приложу, при чем здесь Света?

– И все-таки придется подумать. Ты не стесняйся, Егор, в смысле ревности меня это никак не заденет. И подвохов с моей стороны не жди. Я не Лунек, мне на тебя компромат не нужен. Давай называть вещи своими именами. Я хочу узнать, кто убил или заказал моего мужа. Ты хочешь выяснить, какие основания есть у Валеры подозревать в этом тебя. Наши интересы отчасти совпадают. Давай думать вместе.

– А ты изменилась, – произнес он глухо, – ты была нежней, романтичней…

– Ну, что делать? Годы. Давай не будем отвлекаться. Попытайся вспомнить как можно подробней, на чем Валера основывал свои обвинения, на что намекал.

– Ну, я сказал уже, девочки, наш с тобой роман…

– Нет, роман оставим в покое. Девочки. Что еще?

– Кино. Тема кино возникла дважды. Один раз вполне конкретно, и он тут же проверил, при мне. Понимаешь, Глеб обратился ко мне с просьбой пробить безналоговый статус для «Ассоциации свободного кино». Я не мог этого сделать. Однако позже так получилось, что я это сделал, уже не по просьбе твоего мужа, а по другим причинам. И вот Валера вообразил, будто Глеб чем-то мог меня шантажнуть. Потом, правда, все разъяснилось, но у меня осталось мерзкое чувство. Подозрение не снято. Вероятно, у твоего мужа был на меня некий компромат. Мне бы хотелось выяснить, какой именно.

– Зачем Глебу компромат на тебя? Валере – да, он действительно нужен. По должности, так сказать. Но Глеб этими вещами никогда не баловался. Другое дело, к нему что-то могло попасть случайно. Погоди, ты сказал, тема кино возникла дважды. Первый раз в связи с «Ассоциацией», а второй?

– В связи с девочками.

– Та-ак. – Катя откинулась на спинку кресла. – Кино и девочки сразу навевают воспоминания о министре юстиции в сауне, с девочками. Ты меня прости, Егор, я задам грубый вопрос. Могли про тебя снять такое же кино скрытой камерой? И могла Света Петрова быть как-то причастна к этому?

Баринов побледнел, потом покраснел. Лицо его пошло пятнами. Он долго молчал, глядя мимо Кати какими-то полубезумными глазами, и наконец произнес хрипло:

– Водички дай попить.

Катя отправилась на кухню. Минеральной воды не было, она налила ему апельсинового сока. Он осушил стакан залпом и наконец произнес еле слышно:

– Дурак… какой же я дурак… почему мне сразу это не пришло в голову?

– Прости, что именно?

– То самое. Ты, вероятно, попала в яблочко. Светлана действительно поставляла мне девочек. И я иногда возил их на дачу к Коржу. Ты знаешь, кто такой был Корж?

– Что-то знакомое. Напомни.

– Крестный отец Лунька, вор в законе. Его убили, и Лунек стал одним из главных наследников. Ну конечно, меня могли там заснять, запросто могли. Корж не упустил бы такую возможность…

– Значит, Валера заподозрил тебя потому, что кассета могла попасть к Глебу, – задумчиво произнесла Катя, – но как? И зачем это понадобилось Глебу? Ему не нужен был компромат на тебя. Это не его дело. Лунек отдал на хранение? Чушь… Глеб мог узнать об этом случайно, мог заинтересоваться. Почему?

– Может, он был знаком со Светой?

– А что за девочек она тебе поставляла? – ответила Катя вопросом на вопрос.

– Разных, – пробормотал он, не поднимая глаз, – я их не помню. Ты знаешь, где твой муж мог хранить такую кассету?

– Ты хочешь, чтобы я перерыла весь дом? Не вижу смысла. Вряд ли это единственная копия.

– И все-таки я должен знать точно, существует она или нет. Надеюсь, не надо объяснять, насколько это серьезно для меня.

– Не надо, – слабо улыбнулась Катя, – я понимаю. Езжай домой, Егор, уже поздно. Если я найду, сразу позвоню тебе.

– И если не найдешь – тоже позвони. – Он тяжело поднялся, направился в прихожую.