Текст книги "Место под солнцем"

Глава 30

Солнечный луч щекотно скользнул по щеке, вспыхнул мягким розовым огнем под закрытыми веками. Стало слышно, как гудит совсем рядом Садовое кольцо. Катя открыла глаза и не сразу поняла, где находится.

На часах было одиннадцать.

– Господи, а я ведь жива, и это чудо, – прошептала она, сладко потягиваясь и как-то совсем по-новому ощущая собственное тело, – я жива…

Все. Некогда разлеживаться. Надо отправляться к Луньку и прекращать этот ужас. Дать ему ключи от квартиры, объяснить, где лежит кассета, пусть он отправит туда кого-нибудь. Хорошо бы сначала позвонить, но Катя вспомнила, что записную книжку оставила дома, еще вчера утром не положила в сумку. А наизусть телефон Валеры не знала.

Она оделась, вышла в коридор и тихо позвала:

– Паша!

Никто не откликнулся. В квартире стояла тишина. Наверное, он еще спит. Не стоит будить. Пусть отсыпается. Катя отправилась в ванную. На стиральной машине лежало аккуратно сложенное белоснежное полотенце. На полочке у раковины – запаянная в пластик новая зубная щетка. Все как на заказ. Новую щетку он, вероятно, купил для себя. Придется воспользоваться.

После душа Катя привела себя в порядок, причесалась и подумала, что неплохо бы еще и кофе выпить. И вообще надо разбудить все-таки Пашу, хотя бы поблагодарить, попрощаться.

Она осторожно приоткрыла дверь, заглянула в маленькую комнату. Там стоял незастеленный диван. Паши не было. Интересно, куда же он делся? Может, вышел в магазин, купить что-нибудь к завтраку? Тогда надо его все-таки подождать.

Катя увидела огромный старинный платяной шкаф и зашла в комнату, чтобы взглянуть на себя в большое зеркало. На полу, между шкафом и диваном, валялся прозрачный полиэтиленовый мешок, набитый какими-то тряпками и сверху стянутый узлом. Катя всего на миг задержала на нем взгляд, и вдруг у нее сильно стукнуло сердце. Присев на корточки, она дрожащими руками разодрала узел, вытряхнула на пол содержимое мешка.

Это были женские вещи – черная шелковая юбка, лиловая блузка, парик. Ярко-рыжие длинные, вьющиеся крупными волнами волосы. Она подняла глаза, и взгляд ее уперся в небольшую темно-вишневую коробочку, которая одиноко стояла на поломанной постельной тумбе в углу. Французские духи «Мадам Жаме».

В голове молнией пронеслись слова Лунька: «Знаешь, под кем живет фирма, в которой работает твой Дубровин?.. Скелет любит Голубя как родного сына… проверяем…»

Катя бросилась вон из комнаты, схватила свою сумку. Руки так дрожали, что она долго не могла справиться с дверным замком.

«Я ехала от его дома до своего не меньше часа, а пути всего пятнадцать минут. Он мог запросто успеть войти в квартиру, вырубить свет. И потом, пока я приходила в себя, он спокойно вернулся домой. Не получилось в первый раз, но я сама к нему пришла. Он мог десять раз убить меня, любым способом… Нет, не мог. Ему было бы сложно выносить потом тело из собственной квартиры… О Господи… Я должна была догадаться, он ушел после первого акта и потом рассказывал, как бродил пешком, дарил цветы старушкам… Какая же я идиотка, все выкладывала ему сама, и про Свету Петрову, и про бомжа Бориску. Но зачем столько диких сложностей, столько подставок? Сначала Ольга, потом Маргоша… Ради чего? Бандит Голубь хочет заполучить казино. Возможно, Валера придумал какой-то хитрый ход, чтобы обезопасить часть своей империи. Простой стрельбой нельзя было обойтись, и Голубь решил поменять хозяина, надломить стержень… Нашелся подходящий исполнитель. Он целый год ходил на спектакли. Возможно, сначала я вызывала в нем какие-то чувства, но потом он разозлился, либо его прижали к стенке, здорово припугнули. Вероятно, и то и другое… Он успел узнать достаточно много, и про Олю, и про Маргошу. И ему поручили сначала убить Глеба, только Глеба. А потом и меня… А может, он вообще сумасшедший маньяк?»

Все это неслось в голове с невероятной, реактивной скоростью. Катя не пыталась додумывать до конца. Поздно теперь. Только бы успеть доехать до Сокольников, до Лунька. Во второй раз Паша Дубровин, интеллигентный, тактичный, все понимающий, нежно влюбленный Паша Дубровин вряд ли потерпит неудачу. Будет не удавка, а пистолет.

Она не заметила, как добежала до своей машины, села за руль, заблокировала двери и окна, завела мотор. Сердце колотилось где-то у самого горла, так громко, что она ничего не слышала, кроме этого панического, пульсирующего стука.

Мотор заурчал, и в этот момент что-то холодное, твердое уперлось в затылок.

– Ну, доброе утро, дорогая. Хорошо выспалась? – насмешливо произнес знакомый голос. – Только не дергайся и не ори, ладно?

* * *

Константин Иванович Калашников проснулся от долгого, настырного звонка в дверь и посмотрел на часы. Десять утра. Интересно, кто это так рано, без предупреждения?

Он не спеша встал, накинул халат, вышел в прихожую, взглянул в «глазок». За дверью стоял следователь Чернов.

– Это что за новости? – сердито проворчал себе под нос Константин Иванович и грозным голосом спросил: – Кто там?

Чернов вежливо представился, хотя успел заметить, что хозяин уже разглядел его через «глазок».

– А в чем дело? – спросил Калашников, не открывая дверь.

– Константин Иванович, мне необходимо поговорить с вами. Откройте, пожалуйста.

Защелкали замки, верхний, нижний, звякнула цепочка, дверь открылась.

– Извините, что я без звонка. Разговор очень срочный, – сказал Чернов, – куда можно пройти, чтобы поговорить?

– Какая срочность, не понимаю? Все ведь уже ясно, – пожал плечами Константин Иванович, – но если это необходимо, пожалуйста, проходите. Прошу меня простить за домашний вид. Честно говоря, вы меня подняли с постели.

– Еще раз извините, – развел руками Чернов, – работа такая.

Они прошли в огромную гостиную.

– Я вас слушаю. Только, если не сложно, пожалуйста, побыстрей.

– Постараюсь, – кивнул Чернов. – Константин Иванович, где ваша жена?

– Моя жена? А почему, собственно, вас это интересует?

– Позвольте, я объясню чуть позже. А сейчас ответьте, будьте так добры.

– Ну, извольте, я отвечу. Собственно, в этом нет никакого секрета. – Калашников надменно вскинул голову. – Маргарита Евгеньевна вчера вечером уехала на два дня во Владимирскую область. Она выступает с благотворительными концертами в двух детских домах, там сироты-инвалиды детства.

– Она одна дает благотворительные концерты? Или с какой-то группой? – спросил Чернов.

– Ну разумеется, не одна. К ней обратилась американская женская организация с просьбой принять участие в благотворительной акции. Они ездят по детским домам и больницам, развозят продукты, лекарства, подарки, и Маргарита Евгеньевна подготовила специально для детей несколько концертных номеров. Однако я заранее прошу вас не распространяться об этом.

– Почему? – удивился Чернов. – Разве в этом есть что-то плохое?

– Нет, плохого, разумеется, ничего нет. Но после нескольких скандалов с американскими проповедниками ко всякой иностранной благотворительности стали относиться подозрительно. К тому же у Маргариты Евгеньевны много завистников, и могут ее искренний, добрый поступок истолковать превратно. В наше время мало кто верит в бескорыстие. В общем, не стоит об этом говорить.

– А как же Маргарита Евгеньевна уехала из Москвы? Разве съемки уже закончены?

– Все сцены с ее участием отсняты, и до начала озвучивания у нее есть немного свободного времени. Она решила потратить его с пользой, выступить перед несчастными сиротами, – снисходительно объяснил Калашников.

– Константин Иванович, а вы не могли бы уточнить, как называется эта женская организация? Какие именно детские дома они посещают?

– Подождите, а в чем дело? – Калашников повысил голос. – Извольте объяснить, по какому праву? Это допрос?

– Да, Константин Иванович. Я пришел, чтобы допросить вас как свидетеля.

– Но дело раскрыто, Ольга Гуськова, убившая моего сына, арестована, – выкрикнул Константин Иванович.

– Во-первых, дело вовсе не закрыто, во-вторых, не арестована, а задержана по подозрению, это разные вещи. И в-третьих, открылись новые обстоятельства, – спокойно объяснил следователь Чернов.

* * *

Белый «Форд» стоял в тени, в глубине двора.

– А теперь ты нажмешь кнопочку, откинешь спинку переднего сиденья.

– Что ты собираешься делать? – спросила Катя, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Ей действительно, вопреки жуткой ситуации, стало спокойней. Паша Дубровин – не маньяк, не сумасшедший, не убийца и не шпион бандита Голубя. Теперь она это знала точно, потому что у нее за спиной сидела с пистолетом в руке Маргоша.

– Расслабься и выполняй. Чтобы у тебя не было сомнений, скажу сразу: пальнуть могу в любой момент. Я из-за тебя сильно перенервничала, Катька. Очень сильно, поэтому могу не сдержаться. Кстати, ты здорово огрела меня своим пакетом по голове. До сих пор больно.

Дуло упиралось в затылок. Интересно, когда она успела раздобыть пистолет? Еще вчера ночью у нее была только удавка. Впрочем, можно уже не ломать голову над логическими задачками. Поздно. Вот теперь и правда поздно.

– Ну так чего ж ты, стреляй сразу. Или ты хочешь, как в фильме, с мелодраматическим эффектом? – тихо спросила Катя.

– Нет. Эффектов не хочу. Хочу максимального для себя удобства. Место людное, удирать потом, опять нервничать. Мы с тобой подальше отъедем, на природу.

– Если ты меня убьешь, кассета окажется у твоего мужа, – тихо сказала Катя, глядя в окно.

Ей показалось, что в глубине двора промелькнул силуэт Паши Дубровина. Если заорать, он ничего не услышит, окна плотно закрыты. Через минуту он войдет в подъезд…

– А вот и нет. Никто не узнает, что я тебя убила. Ты просто исчезнешь. Пока будут думать-гадать, куда делась красивая молодая вдова, я уж как-нибудь разберусь с кассетой. Ладно, это мы потом обсудим. Давай откидывай сиденье. Не хочешь? Ну ничего, я дотянусь. Только не вздумай рыпнуться. Сразу стреляю. Это прибавит мне хлопот, но мои хлопоты для тебя уже ничего не меняют.

Дуло продолжало упираться в затылок. Тонкая рука быстро скользнула между спинками передних сидений. Катя лихорадочно соображала, что будет, если сейчас попытаться схватить эту руку, заорать, разблокировать двери? А ничего не будет. Только хлопок выстрела.

Спинка сиденья рядом с водительским откинулась. Продолжая держать дуло у Катиной головы, Маргоша каким-то очень быстрым, ловким движением умудрилась надеть и защелкнуть наручники.

– Я много раз отрабатывала этот прием во время съемок последнего фильма, «Верное сердце путаны», – объяснила она, – здорово получилось, правда? Ты даже понять не успела как.

Еще одним хитрым приемом она перекинула Катю на заднее сиденье. Сама уселась за руль, подняла назад спинку. Они были примерно одного роста, Маргоша тяжелей Кати всего килограмма на три, но какое это имеет значение? Не драться же с ней, в самом деле? Катя не снималась в боевиках, у нее нет ни малейшего опыта рукопашного боя. А Маргоша наверняка владеет еще десятком разных приемов.

Ей что-то нужно, кроме безлюдного места. Она потому тянет время, что хочет сделать все совсем чисто, а перед этим узнать, где кассета.

– Заранее предупреждаю, – сказала Маргоша, – то, что я сижу к тебе спиной и веду машину, вовсе не помешает мне в случае чего выстрелить. Такой прием был в «Кровавых мальчиках». Помнишь? Так что не ори и не рыпайся.

«Форд» стал не спеша выезжать из двора. На несколько минут дорогу перегородил здоровенный мусоровоз. Но всего на несколько минут.

– Слушай, Катька, а ты вообще оценила мой спектакль? – спросила Маргоша, выруливая на Садовое кольцо.

«Надо сделать так, чтобы она нарушила правила. Машину остановит ГАИ, – думала Катя, глядя в окно и чувствуя, как потихоньку начинают затекать руки, неудобно вывернутые за спину, – но где гарантия, что она не успеет до этого выстрелить?»

– Ну что молчишь? Скажи доброе слово на прощанье. Как тебе моя пьяная бомжиха? Знаешь, я не гримировалась, маску специальную надела. Я ее еще зимой из Мюнхена привезла. Мне всегда нравились такие штуки. А ты не оценила.

– С бомжихой, Маргоша, у тебя вышло два прокола. Тебе надо было выпить водки, облиться мочой и обязательно взять деньги, которые мы с Жанночкой тебе совали.

– Да, действительно, – Маргоша засмеялась, – смотри-ка, а ты молодец. Слушай, неужели тебе опять не страшно? Ведь это не щепки в подушке, не Светкино глупое шипение в телефон. Это серьезно. Я ведь тебя правда убью.

– Страшно, – призналась Катя, – но тебе тоже страшно. Теперь у тебя уже трое на счету – Глеб, Света Петрова, бомж Бориска. Я стану четвертой. А ведь есть еще и Оля Гуськова. Она жива, слава Богу, но для нее тоже даром не пройдут эти дни в КПЗ. Ты не маньячка, не садистка. Зачем тебе вообще все это нужно?

– Слушай, у тебя когда-нибудь отваливались подметки от единственных сапог, в ноябре, когда впереди еще целая зима, а денег – ни гроша? Живот болел от голода?

– Не надо, Маргоша, ты сама знаешь, дело не в этом. Ты убила Глеба, когда у тебя уже было и сапог вдоволь, и всего прочего сколько угодно.

– Правильно. И все это – мое. А за свое, за кровное, я любому глотку перегрызу. Это нормально, Катька. Ты просто не понимаешь, не желаешь понимать, что это нормально. Я хочу очень много денег. Мне нравится, когда у меня всего много, дорогого, красивого, самого лучшего, когда я могу полететь в любой конец мира бизнес-классом и жить в пятизвездочных отелях, есть икру большой ложкой, купаться в собственном голубом бассейне. Я хочу этого – любой ценой. А цена, между прочим, не маленькая. Я ведь ненавижу его, Костеньку, козла старого, особенно когда с ним сплю. Знаешь, у него изо рта по утрам кислятиной какой-то воняет. А он почему-то особенно любит навалиться на меня этак утречком, не почистив зубы. Ух, как я его ненавижу… Никто этого не замечал, кроме твоего мужа. А Глеб просек с самого начала. И мне это стало мешать. Не люблю, когда мне не верят. Я все-таки актриса. Я чувствовала, Глеб сделает мне много гадостей. Он может, а главное – хочет. А я ему ответить тем же не могу, при всем желании. И тут мне пришла в голову гениальная идея – познакомить его с Ольгой. Подложить бомбу замедленного действия. Она ведь сумасшедшая, к тому же с пистолетом, как на заказ. Пистолет у нее папин в ящике лежал. И по законам жанра должен был выстрелить. Я сначала не знала – как, когда. Но в кого – знала точно.

– А если бы не вышло у них романа? – спросила Катя.

– Если бы не вышло, я бы стала дальше думать. Но я достаточно хорошо разбираюсь в людях и не сомневалась в успехе. Когда Глеб начал меня шантажировать кассетой, я решила: тянуть нельзя. Ведь если этот старый козел Калашников увидит такое кино, он про оторванные подметки и пустое брюхо слушать не станет. Вышвырнет вон, как котенка, без гроша. И все, что я с таким трудом из него вытягивала, назад заберет.

– А может, он бы простил тебя? – спросила Катя, осторожно передвигаясь по заднему сиденью и пытаясь незаметно заглянуть вперед, понять, где у нее может лежать пистолет. – И почему ты была так уверена, что Глеб непременно ему кассету покажет? Может, он пожалел бы отца.

– Эй, ты там не особенно-то вертись, – прикрикнула на нее Маргоша, – тебе это ничего не даст, а меня нервирует.

– Покурить-то дашь перед смертью?

– Дам. Только позже, когда доедем, – кивнула Маргоша. – А насчет «простит, пожалеет» – это другая песня. Не про меня. И не про них. И вообще они мне надоели до смерти. Оба, старый и молодой. И я запустила Светку с ее звонками. Против тебя, заметь, я тогда еще ничего не имела. А подушку, если тебе интересно, я порола и зашивала не у вас. Просто купила точно такую же, все спокойно сделала дома, а потом подменила потихоньку. Еще не хватало у вас в спальне перья с ковра сметать! – Она усмехнулась. – Ключ от вашей квартиры у меня давно был. Я, между прочим, как и ты, в черную магию не верю. Слушай, а скажи честно, ты правда ничего не чувствовала? Даже когда узнала, что спала на заговоренной подушке?

– Я тебе уже говорила – противно, но не более.

– А голова не болела? Кошмары не снились?

– Нет.

– Ну правильно, – удовлетворенно кивнула Маргоша, – фигня это все. Я так и думала. Просто хотела, чтоб картина была полной, красочной, чтоб ни у кого не оставалось сомнений. Уж если Ольга сумасшедшая, то пусть это всем станет очевидно, и тебе, и ментам впоследствии, когда станут искать убийцу. Видишь, какой я тонкий психолог! Правда, со Светкой чуть не прокололась. Переборщила немного. По-хорошему, можно было вообще без нее обойтись. Но она сама, дура толстая, как бы и напросилась, однажды похвасталась мне, как лихо резала тебе на свадьбе правду-матку в глаза, и я поняла: вот он, ее кайф. И спросила, мол, не желает ли она повторить, но только уже осторожно, с умом, со вкусом, ибо ты, сушеная Жизель, – Маргоша произнесла последние слова Светиным голосом, – слишком хорошо живешь. Тебе пора портить удовольствие. Муж тебе изменяет, а тебе, заразе, все по фигу. Пора опять резать правду-матку, чтобы не слишком ты радовалась жизни. И она поимела свой кайф. Мне оставалось только огонек раздувать. Она ведь из обиженных, Светка-то. А на обиженных, как известно, воду возят. Однако когда она узнала про Глеба, у нее малость прояснилось в голове и она запаниковала.

Катя заметила, что они едут к Дмитровскому шоссе. Значит, она решила все сделать за городом. Судя по затянувшемуся монологу, она все-таки не может без театральных эффектов. Ей надо, чтобы кто-то оценил по заслугам разыгранный ею спектакль. Ей нужен зритель, пусть единственный, пусть смертник, но без аплодисментов она не опустит занавес. Надо тянуть до последнего, говорить как можно больше, задавать вопросы, спорить… Стоп. Что это даст? Еще несколько минут жизни? Тоже, в общем, не мало.

* * *

Паша Дубровин только мельком взглянул на Катин белый «Форд» и не заметил, что там кто-то сидит. Он очень спешил. Он выбежал утром, чтобы купить какой-нибудь еды к завтраку.

Поднявшись в квартиру, Паша обнаружил, что дверь не заперта. Ключ торчал изнутри. Кати не было. Он бросился в спальню. Окно выходило во двор. Он высунулся почти по пояс, увидел, что белый «Форд» стоит уже у подворотни, у выезда, и ждет, когда отъедет огромный мусоровоз. И тут он заметил, что в машине двое.

Мусоровоз отъехал, «Форд» развернулся чуть боком, стекла были просвечены насквозь мягким солнечным светом. Сидевших в машине можно было разглядеть достаточно ясно.

Через пять минут Пашин черный «жигуленок» покинул двор и поехал за «Фордом» на небольшом расстоянии.

«Она вряд ли сделает это в машине, – думал Паша, – ей надо будет вытаскивать и прятать тело. У нее пистолет, иначе как бы она заставила Катю пересесть назад? Нет, в машине она не выстрелит. Кровь, улики. Она хочет, чтобы все было чисто, никаких следов. И у нее есть шанс сделать именно так. А у нас с Катей какие есть шансы?»

Он больше всего боялся потерять белый «Форд» из виду и все не решался остановиться у таксофона. И еще он боялся, что, если позвонит просто 02, придется долго объяснять, неизвестно, какие они решат принять меры и что выйдет из этого. Крестовская наверняка сильно нервничает сейчас. Если почувствует себя загнанной в угол, может выстрелить.

Паша помнил, как его недавно допрашивал худой майор из УВД с приятным умным лицом. Его фамилия Кузьменко. Он работает по этому делу.

Прибившись к обочине, Паша притормозил у поста ГАИ, сказал, что ему очень срочно нужно связаться с оперативно-следственной группой майора Кузьменко из УВД.

Белый «Форд» успел уехать далеко, так как объясняться с дежурным пришлось не меньше трех минут, а потом еще минуты две Паша говорил непосредственно с майором.

* * *

Они уже подъезжали к Кольцевой дороге. Мимо окон мелькали новостройки окраинных районов. Машин вокруг было много. Попадались посты ГАИ. Но Маргоша строго соблюдала правила, не превышала скорость, и никто не останавливал пока. Никто. Хотя иномарки обычно останавливают часто и с удовольствием.

Браслеты наручников туго сжимали запястья. Пальцы стали распухать. Затекли не только руки, но и плечи. Катя вдруг вспомнила, что у задней правой дверцы блокировка не работает. Если попытаться поддеть ручку локтем и выпрыгнуть на ходу? Нет. Быстро это сделать не удастся. Она успеет выстрелить. Она, хоть и занята своим монологом, чувствует каждое Катино движение.

– По-настоящему ты мне стала мешать только вчера, когда я узнала про казино. Я ведь строила на нем очень серьезный расчет. А тут – здрасте, их величество Лунек распорядился. Ну и еще, я поняла вчера, что ты уже догадываешься. Но знаешь, все равно к тебе лично я всегда относилась неплохо.

– Спасибо, – усмехнулась Катя, – я тоже всегда к тебе хорошо относилась.

– Вот видишь, от хорошего человека и пулю принять приятней. – Маргоша нервно хохотнула.

– Ну а как ты собираешься решать вопрос с их величеством Луньком? – спросила Катя.

– Там видно будет. Сначала я решу вопрос с тобой. Потом, через годик, не раньше, страна будет оплакивать великого артиста Костю Калашникова, который скончается либо от острой сердечной недостаточности, либо от долгой продолжительной болезни. Яды есть разные. Смотря какой достану. Ну а дальше – буду решать с Луньком.

Катя вплотную придвинулась к правой дверце. И вдруг в зеркале бокового вида заметила знакомый черный «жигуленок». Но он был далеко, терялся среди других машин. Она вовсе не была уверена…

– А что, думаешь, я с ним не договорюсь? Считаешь, он мне не по зубам? – рассуждала Маргоша.

– Почему? Договоришься…

Они уже ехали за городом. Маргоша свернула с шоссе на пустынную проселочную дорогу. Вокруг не было ни души. И черный «жигуленок» исчез куда-то. Впереди, за деревьями, мелькнул какой-то поселок. Потом было поле, и справа, в сотне метров Катя заметила кресты и плиты небольшого деревенского кладбища.

* * *

– Товарищ майор, а чего, правда, что ли, троих замочила? – спросил молоденький лейтенант. – А с виду такая красивая.

– Внешность обманчива, – хмыкнул Кузьменко, – учти на будущее.

– А чего гаишникам-то не дали команду на перехват? – Лейтенант попался разговорчивый и любопытный.

– Потому что пальнуть может в любой момент. Нервничает сильно. Ты это тоже, кстати, учти на будущее.

– Да-а, дела. А я вот фильм смотрел, там она так классно киллера сыграла и, говорят, все трюки сама работала. Правда, что ли?

– Правда.

– И этого, как его, Калашникова сына тоже она кончила?

– Она.

– Ну, ваще! – Лейтенант присвистнул и покачал головой. – А сколько ей лет, не знаете?

– Ровесница твоя. Двадцать три года.

– А этот, на «жигуленке», он так и будет с нами всю дорогу пилить?

– Нет. Сейчас развернется и назад в Москву поедет.

– А откуда вы знаете, что она именно там собирается мочить? А вдруг все-таки в машине пальнет?

– Слушай, отстань, а? – попросил Кузьменко.

* * *

Кладбище было почти заброшенным. Только с краю, у самого леса, несколько ухоженных могил с узорчатыми железными крестами, выкрашенными свежей масляной краской, с проволочными веночками и яркими, еще не увядшими маргаритками. Здесь же, неподалеку, Катя заметила аккуратную четырехугольную яму. Рядом высился холм. Маргоша остановила машину в двух шагах от ямы.

«А если упереться, не вылезать из машины? – с тоской подумала Катя. – Или просто броситься бежать? Тогда она пальнет сразу, не будет больше никаких разговоров и никаких шансов. Однако их и так нет. Только одно остается: „Отче наш…“

Мотор заглох. Стало слышно, как каркают вороны и где-то совсем близко гудит большое шоссе. «Мы ехали в объезд, – догадалась Катя, – она, конечно, бывала здесь раньше, знает местность и решила подстраховаться, не сворачивать с шоссе у самого кладбища. Какой теплый, мягкий день, солнечные пятна на траве, на сером суглинке… И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим…»

Маргоша выскочила из машины и распахнула заднюю дверцу. Дуло смотрело Кате в лицо.

– Ну что, может, скажешь, где кассета?

– А если нет?

– Тогда выстрелю в живот и так засыплю. Это дико больно, Катька. Лучше скажи.

«Это шанс… жуткий, чудовищный, но шанс…» – подумала Катя.

– Ну, ты же не маньячка, – сказала она вслух, чувствуя, как садится до хрипоты голос.

– Не маньячка, – кивнула Маргоша, – потом я тебя, может, и пожалею. Добью, чтоб не мучилась. Но только ты скажи, где кассета. Слушай, а ты вообще вылезать из машины собираешься или как?

Все плыло перед глазами. Катя отчетливо видела желтовато-серый, ровный бок ямы. Тонкие, срезанные лопатой клочья корней торчали из комкастой сухой глины.

«Яко Твоя есть сила и слава во веки веков. Аминь». Когда руки в наручниках, перекреститься невозможно.

– Ты обещала дать мне покурить, – хрипло сказала Катя.

– Я раздумала. Где кассета? – щелкнул предохранитель. – Вылезай.

Катя медленно спустила ноги на землю. Медленно распрямилась. Голова кружилась, ей показалось, она упадет сейчас, прямо в эту яму, еще до выстрела.

– От машины отойди, вот так, левее.

Катя сделала шаг. Ноги скользили по осыпающемуся суглинку.

– Ну, в последний раз спрашиваю, где кассета? – Дуло смотрело в живот.

И вдруг совсем рядом послышался громкий голос:

– Стоять! Брось оружие!

Маргоша сильно вздрогнула, резко, всем корпусом развернулась на звук голоса, и в ту же секунду раздались два выстрела одновременно. Оглушительно взметнулась в небо черная туча ворон. Маргоша покачнулась и стала медленно падать в яму. Быстрый солнечный луч вспыхнул и погас в застывших зеленых глазах.

Молоденький лейтенант тяжело дышал и испуганно озирался. На его бронежилете, с левой стороны, был отчетливо виден след пули.

* * *

Черный «жигуленок» ехал к Москве по Дмитровскому шоссе. Плечи все еще ныли, руки не слушались. На запястьях остались глубокие багровые полосы, и Катя массировала их слабыми распухшими пальцами.

– Пару недель назад я полез на антресоли. У меня много старых пластинок, я хотел достать наконец проигрыватель «Эстония», который валялся там лет двадцать, попытаться что-нибудь с ним сделать. И обнаружил в самой глубине мешок с вещами моей бывшей жены. Я долго думал, выкинуть или все-таки позвонить, отдать. Потом вообще забыл. Так этот мешок и валялся в комнате.

– Твоя бывшая жена носила парик? – удивилась Катя.

– Она остригла волосы очень коротко, почти налысо, по какой-то своей сложной дурости. Потом купила этот парик, но так и не надела ни разу. А духи я купил для тебя. В октябре год, как мы познакомились. Продавщица сказала, это модная волна и фирма ужасно известная. Для молодой красивой женщины – в самый раз. Я в этом ничего не понимаю, ну и решил, раз дорогие, значит, наверное, хорошие. Ты не заметила сгоряча, что парик совсем старый, пыльный, свалявшийся. А коробка с духами запечатана.

Катя уткнулась лбом в Пашино плечо и заплакала.

В салоне тихо играла музыка. Сладкий тенор знаменитого черного джазового певца начала пятидесятых Джо Уильямса пел о чистой высокой любви, которой нет на свете.

Одни говорят – есть, другие – нет. Если вдруг отыщется умник, который сумеет точно ответить, ему все равно никто не поверит.