Текст книги "II. Аннеска"

XLI

Ровно в полдень мы снова встретились с Виго. Рядом с ним сидел щуплый человек с желтым лицом и длинными черными волосами в потертом кожаном доспехе. Неизвестный выглядел довольно болезненно, хотя его глаза живо вращались в своих орбитах и горели огнем. Вокруг было значительно меньше людей, чем минувшим вечером, а также полностью закончился хмельной кураж. Тишину изредка нарушало покашливание одинокого посетителя, треск горящих свечей, да звон посуды где-то в отдалении. Все располагало к разговору и принятию серьезных решений.

– Мое почтение! – с улыбкой проговорил Виго, переводя взгляд с меня на компаньона. – Знакомьтесь, это Марек, мой верный слуга и отличный стрелок из лука!

– Рада приветствовать вас.

– Я полагаю, вы готовы принять мое предложение. Ведь суть нашей второй встречи и состоит в том, чтобы услышать ваше согласие! – не дав мне сказать и слова, Виго безостановочно продолжал свой монолог. – У меня все готово для вашего немедленного отбытия. У дверей главного входа ждут лошади, которые доставят вас к печальному месту гибели моего каравана. К их спинам прикреплены дорожные мешки, где есть все необходимое для путешествия туда и обратно. Ничто не заставляет нас откладывать момент отбытия!

– Вы даже не получили моего согласия! – возразила я. – В чем причина такого доверия ко мне? Откуда вы знаете, что я не заберу лошадей и не скроюсь восвояси?

– Нет, вряд ли это произойдет! – странная ухмылка на мгновение изменила лицо Виго. – Я слишком хорошо осведомлен о тех разговорах и событиях, что проходят в обители. Хотя мне неведома ваша истинная цель, я знаю, что вы спускались в склеп, где похоронены вероотступники, и вели в тех сводах странные разговоры сами с собой. Не похоже ли это на ведовство, которое нынче здесь совсем не в почете? Вы просто не можете мне отказать, ведь моим словам по-прежнему верят, даже несмотря на возникшие у меня определенные затруднения с торговлей!

Теперь на Виго я смотрела лишь с презрением, и без всякого намерения его скрыть. Говорить что-либо в ответ совершенно не хотелось.

– Несмотря на некоторое принуждение, которое имеет место в нашей ситуации, я бы не хотел показаться невежливым, – тон Виго вновь стал радушен. Он вынул откуда-то из-под стола увесистый мешок, звякнувший так характерно, что ни у кого не возникло бы сомнения в том, что внутри золотые монеты. – Чтобы сгладить напряжение, я бы хотел заплатить вперед – сверх своего обещания помочь вам в обмен на услугу. Согласитесь, лишних денариев не бывает, даже если у вас при себе их достаточно. Держите! – Виго положил денежную суму на стол и толкнул ее по направлению ко мне.

Я невозмутимо взяла золото и спрятала его под накидку. Должно же было быть хоть что-то в этой ситуации, что принесло бы мне пользу и дало бы мне относительную гарантию моего будущего благополучия!

– Вот и славно, – с удовлетворением заключил Виго. – А теперь идите и принесите мне то, о чем я вас прошу. Если будете действовать быстро, то вернетесь назад к завтрашнему полудню.

Я встала из-за стола и пошла к выходу из постоялого двора. Словно повторяя мои действия, за мной двинулся безмолвный Марек. Он по-прежнему не проронил ни слова, и напоминал собой тень, пораженную бледностью лихорадки.

За дверью нас ждали две лошади – в меру сносных, в меру пригодных к езде. К их спинам была привязана поклажа, пару клинков в ножнах и огромный лук с колчаном стрел – должно быть, для Марека. Совершенно против своей воли, проклиная себя за бессмысленную авантюру, я неумело, далеко не с первого раза, поставила ногу в стремя и рывком вскочила на лошадь. И лошадь понесла меня, имевшую самые приблизительные представления о верховой езде, вперед, словно действуя по своей собственной воле. Мы же отправились в путь, будучи марионетками в чужих руках. Серый небосвод и промозглая сырость вокруг лишь усугубляли фатальность происходящего.

XLII

Марек был в этом путешествии моим проводником – он знал дорогу к месту гибели каравана, блуждать не пришлось. Однако мы все равно двигались намного медленнее ожидаемого, ибо дорогу сильно размыло, отчего наши лошади вязли в грязи и каждый новый отрезок пути давался нам с большим усилием. Первое время мы хранили молчание, однако вскоре изможденный лучник его нарушил:

– А вы отважны, раз не боитесь пускаться в такие походы без всяких расспросов! – сказал он хриплым голосом и закашлялся.

– На все воля Божья! Значит, так должно быть! – это была воистину универсальная фраза. Она отсекала всякую возможность рассуждать.

– И все же я расскажу вам некоторые подробности гибели этого каравана. Да и не только это, – с хитрым прищуром Марек чуть ускорился и развернул свою лошадь перед моей. Мы остановились.

– Говори, раз тебе так хочется! – бросила я. – Разве это что-то изменит?

– С незапамятных времен в этих лесах водится виверна – огромный крылатый гад с длинной шеей, плюющийся ядом, с иглами размером с локоть на хвосте, на конце которого зиждется сердцеобразное жало. Именно чудовище – причина того, что все эти караванщики погибли растерзанные! – казалось, Марек ждал моей реакции, ибо вид его был весьма торжественен.

– За последнее время я увидела так много чудес, что огромный змей вряд ли сможет смутить мою решимость и изменить ход нашего путешествия. Ты видел чудовище воочию? – я стремилась убавить пыл лучника.

– Нет! Но эта земля известна своими несчастьями, и это одно из самых значительных. Из окрестных деревень постоянно пропадает не только скот, но и жители… а после их находят растерзанными в глубине лесов или глубоких оврагах, – в голосе Марека был отчетливо слышен неподдельный ужас. Вряд ли он сомневался в том, что говорил.

– И что же мешает людям убить змея – собрать отряд, а нет, так обратиться к Пражскому двору, к Ордену за помощью? – удивилась я.

– Страх! Прежде всего, страх и неуязвимость твари! Говорят, виверну всегда окутывают пары чумного яда. Порывы ветра подхватывают это зловоние и разносят по всей округе. Каждый, кто ощутит это зловоние, слабеет, впадая в ступор, а после умирает в течение трех дней будто бы от чумы. Я убежден, что эпидемия в Праге связана именно с этим чудовищем, которое проснулось от спячки несколько зим назад и теперь сеет мор в этих землях! – глаза Марека округлились, а после он снова закашлялся.

– Если виверна действительно существует, то, судя по твоим рассказам, она есть воплощение возмездия и кары небесной. Жители Пражской земли уже давно погрязли в грехах, и Господь вправе умерить их пыл!

– Кара это или нет – вы все равно не знаете, на что идете! – воскликнул Марек. – Так что позаботьтесь о том, чтобы защитить себя от дьявольских творений не столько молитвой и словом, сколько делом! Тогда Господь простит вас! – сказав это, Марек с необычайной быстротой выхватил из-за пояса миниатюрный клинок и метнул его куда-то в кроны деревьев. Через мгновение на землю упала сраженная им тушка черного дрозда.

– Взгляните на это, – продолжил он, указав перстом на пронзенное тельце птицы. – Его слуги повсюду и нужно быть начеку, чтобы мочь противостоять им и тем сладостным искушениям, которыми они соблазняют нас на грех!

Прошло еще несколько часов, прежде чем мы прибыли на место. К этому моменту небеса прояснились, и наконец-то выглянуло раскаленное солнце, которое постепенно клонилось к закату. Мы были несказанно рады ему, а также тому подобию тепла, которое даровало нам светило.

Место, где караван встретил свой незавидный конец, располагалось в небольшой, но достаточно длинной ложбине, которая пересекала необъятных размеров луг подобно старому шраму. По ее краям рос густой кустарник, обрамлявший редкие, но весьма крупные валуны, покоящиеся здесь с незапамятных времен. Мне вдруг представилось, что это идеальное место для засады. Здесь ее просто никто не ждал, ведь, с одной стороны, большая часть местности прекрасно просматривалась, а с другой – это углубление было совершенно скрыто от глаз. Оно было настоящей западней для доверчивого путешественника, где любой неприятель мог напасть внезапно и без лишнего шума одержать свою подлую победу.

Злосчастный обоз представлял собой несколько крытых деревянных повозок, две из которых были перевернуты и лежали навзничь. Тела примерно десятка человек, а также их лошадей валялись то там, то тут. На первый взгляд на них не было следов от оружия и стрел, однако большинство убиенных было обезображено страшнейшими ожогами. Одежда покойников перемешалась с плотью, кожей, волосами и дорожной пылью. Все вместе являло собой отвратнейшее зловонное месиво, над которым кружились мухи величиной чуть ли не с ноготь, а также дикие птицы. В остальном ничто не нарушало идиллию местной природы.

Спешившись, мы подошли ближе к месту бойни, зажимая носы руками. Марек сразу же направился к одной из повозок, чтобы сдернуть с нее ткань, укрывавшую от дождя ценный груз. Под покрывалом оказалось несколько сундуков с замками – было совершенно очевидно, что нападавшие на караван действительно уничтожили его совсем не ради груза… но тогда ради чего?

– Вот оно – то, о чем я говорил! – всплеснул руками Марек. – Это не дело рук окрестных головорезов.

– Содержимое повозок нетронуто! – вынес вердикт Марек, а после добавил:

– Забираем отсюда то, за чем мы пришли, и скорее убираемся прочь, пока виверна не вернулась, чтобы сожрать нас!

– Тише, Марек! – устало бросила я. – Не похоже, что погибель несчастным принесло именно чудовище, ведь у многих из них мечи до сих пор покоятся в ножнах, а они непременно бы извлекли их, дабы отразить опасность. Это было что-то другое, но, откровенно говоря, мне нет дела до истинных причин произошедшего. В одном ты прав – давай быстрее найдем то, ради чего мы здесь, и отправимся восвояси. Помоги мне обыскать повозки!

Под карканье воронья мы приступили к поиску особой сумки Виго, уподобляясь мародерам. Нам предстояло осмотреть каждую повозку и перерыть все ее содержимое – в окружении разлагающихся и обезображенных покойников. Уже через несколько мгновений наша одежда пропиталась целым букетом ароматов – от трупного смрада до приторного запаха лечебных трав, большие мешки которых вез караван. Мерзость происходящего была воистину невообразимой. Казалось, что еще немного и сознание оставит нас.

XLIII

Последующие события произошли с быстротой молнии. Устав рыться в останках груза, Марек решил сделать передышку. Взобравшись на один из темных валунов, которые отделяли ложбину от основного луга, он уселся, дабы утолить голод лепешкой из дорожной сумы и погреться в последних лучах садящегося солнца. К несчастью, его планам не суждено было сбыться. Раздался хлопок, и через миг его голова с чавкающим хрустом раскололась на несколько больших кусков, а тело полетело вниз, окропляя все вокруг фонтанами крови. Смерть моего соратника наступила настолько неожиданно, нелепо и мгновенно, что я сперва даже не смогла осознать ее. Впрочем, это была мнимая пауза восприятия, которая в тот же момент сменилась страхом и оцепенением: я выхватила из-за пазухи кинжал и прижалась к одной из повозок, готовясь к смерти. Вокруг звенела тишина.

Внезапно над камнем, где восседал Марек за мгновение до своей кончины, в лучах заходящего солнца возникла некая фигура в темном одеянии. Едва узрев меня, силуэт, не проронив ни слова, спрыгнул вниз и уверенным шагом направился ко мне. Не дожидаясь пока он доберется до меня, я с истошным визгом бросилась на него. А далее мой взор затмила кромешная тьма… Последнее, что я помню – это звон разбившейся склянки и жидкость с едким запахом, которую недруг направил мне в лицо, из-за чего я рухнула наземь.

Потеря сознания была кратковременной, но достаточной для того, чтобы я окончательно лишилась возможности сопротивляться. Очнувшись, я узрела над собой того же неприятеля, в руках которого была веревка. Его лик скрывал капюшон и кожаная маска с прорезью для глаз. Узы предназначались для меня, за их наложением последовало новое погружение в вынужденный бессознательный мрак.

Мое пробуждение, должно быть, выдал мой стон, ибо недруг все с тем же ледяным молчанием подошел ко мне и, грубо перевернув меня так, что мои зубы впились в землю, заломил мне руки за спину, чтобы ослабить жгуты, связывающие ноги, но усилить те из них, что связывали запястья. А далее он схватил меня за волосы и, принудительно поставив на ноги, повелительно проговорил: «Иди за мной и делай то, что тебя скажут. Тогда ты останешься жива!»

Меня подвели к моей лошади, а после, ударив в живот так, что из глаз посыпались искры, водрузили на нее. Упасть мне не давала лишь стальная хватка моего неприятеля, который вероятно был прекрасным наездником, ибо ездовое животное сразу же покорно подчинилось ему, признав его тяжелую руку и непоколебимую власть.

Я не знаю, сколько времени занял наш путь. Лошадь неслась сквозь ночную мглу, которая еще более сдавливала мою свисающую с лошади черепную коробку, что обмывалась потоками приливающей обжигающей крови. Совокупность боли, мечущегося сознания, затекших суставов и сильнейшая тряска под неумолимый стук копыт разрушали мой разум, предвещая скорую смерть. Мир превратился в кромешную пустоту, где не было ни пространства, ни времени. Но это продолжалось недолго…

Я зажмурилась, ибо факел, зажатый в руке моего пленителя, осветил мое лицо. Его жар был едва выносим, а пламя было готово перекинуться на волосы.

«Сними ее с лошади и отведи к Тиброну. Не заставляй его ждать!» – донесся откуда-то сверху грубый голос, а после меня силой стащили с лошади и бросили на деревянный настил. В отблесках пламени я успела заметить нечто напоминающее огромные тюки, аккуратно сложенные друг на друга, а за ними очертания нескольких шатров. Позади них, должно быть, горели костры, ибо характерно подрагивающий свет озарял в отдалении все вокруг. Моя одежда была изорвана и вновь превратилась в лохмотья. Запретные части моей плоти теперь привлекали взгляд каждого, кто был вокруг. В бессилии я готовилась окончательно расстаться с честью, а за ней и с жизнью.

«Время познакомиться с хозяином», – все тот же грубый глас вещал откуда-то из тьмы. Меня еще раз ослепили факелом и понесли, перекинув через плечо, в неизвестном направлении. Должно быть, в один из шатров.

В окружении двух десятков людей, славящихся своим вероломством и умением отбирать жизнь, на подобии трона, оббитом железными листами, восседал их лидер. Его человеческий торс, облаченный в темный кожаный доспех, отороченный коротким мехом лисицы, венчала кошачья голова со светящимися глазами, шерсть на которой была чернее самой ночи. Хватило одного взгляда, чтобы поразиться странности той природы, которая пребывала в этом существе, но вместе с тем нельзя было не признать, что сочетание людского и звериного было здесь гармоничным и не вызывало ни страха, ни отвращения. Я застала коточеловека за трапезой: в одной его руке был деревянный кубок с вином, а во второй обнаженный кинжал, который он использовал в качестве инструмента для поглощения жареного мяса, что в изобилии лежало подле него на медном подносе.

– Властитель, вот незнакомка, которая была найдена на месте разбитого нами каравана травника! – мой гонитель с силой толкнул меня, и я упала к ногам владыки сих мест.

– Прекрасно, слуга! – молвил коточеловек протяжным голосом молодого юноши. Должна признать, голос был приятен и напоминал урчание настоящей кошки. – Развяжите ее, а после сохраняйте безмолвие, пока я буду беседовать с ней!

Веревки спали с моих запястий. Я была свободна, но надолго ли?

– Добро пожаловать в сердце воровского подворья, что держит в страхе все пражские земли. Меня зовут Тиброн – я лидер тех, кто предпочитает спокойной жизни авантюру и волю случая! – в голосе мастера воровских дел слышались лихие нотки вседозволенности и переменчивости, присущие лицедеям и скоморохам.

– Вы пленили странствующую сестру Божью! Я требую немедленного освобождения, побойтесь Господа, – вскричала я, взывая к здравому смыслу моего поработителя.

– В вашем положении вряд ли можно что-то требовать, – усмехнулся Тиброн. – А ваш лукавый взгляд и аппетитная округлость вашей груди не убеждает меня в вашей приверженности божьей благодати и склонности к целомудрию. Сказав это, Тиброн подошел ко мне и резким движением разорвал мои одежды. Теперь мой стан был полностью обнажен пред взглядами головорезов-отщепенцев всех мастей, чьи глаза блистали похотью, яростно пожирая изгибы моего тела.

– Вы не посмеете сотворить насилие надо мной, – пролепетала я.

– Насилие ради насилия никому не нужно, – самодовольно изрек Тиброн. – А вот насилие ради того, чтобы продемонстрировать власть – это другое. Какой его вид вы бы предпочли?

Страх стоял в моих глазах, а в воздухе витал аромат будущих трагикомических непотребств.

– Впрочем, вас можно было бы убить точно так же, как погонщиков каравана. Вы бы убили себя своими собственными руками, – продолжал лидер воров. – Прелестные черты вашего лица растворились бы в кислоте точно так же, как были исковерканы ее едким составом тела несчастных… Но уничтожать красоту – это противоестественно, в мире ее и так слишком мало…

Дрожь и молчание сковали мое тело. Я молила Господа, чтобы мое безмолвие не было воспринято как сигнал к началу омерзительных издевательств над моим телом.

– Я склонен считать, что жизнь человека слишком ценна, чтобы отнимать ее просто так, – продолжал Тиброн. – Я не сторонник бессмысленной резни. Вместе с тем, для нее всегда существует тысячи причин, и самая важная из них – борьба за власть, за свое место в этой действительности – за место для себя и своих соратников! Перед желанием занять место в мире, сообразное твоему достоинству, устоять порой невозможно.

– Отпустите меня! Я не желаю быть частью ваших интриг, ваших игр в этих проклятых землях! – воскликнула я, изнемогая от происходящего.

– Увы, вы будете! – оскалившись, с искусственным сожалением молвил Тиброн. Он прикоснулся рукой к своим кошачьим усам. Должно быть, это была своего рода улыбка. – Вы сохраните жизнь только в том случае, если вернетесь назад в Прагу и своим явлением, а также страдальческим внешним видом окончательно убедите хозяев торговых караванов в том, что им надлежит платить за каждый переход по этой местности в размере одной десятой от всего того, что находится в их поклаже… Иначе будет то, что вы видели: несогласных с размером платы, вступивших в наши владения, неизбежно ждет нестерпимая боль, мучительная смерть и прочие самые разнообразные виды живодерств.

Судьба являла мне все в новые и новые сцены чужих мыслей, идей и интересов, где не было не только ни малейшей возможности свободы выбора, но и никакого способа сохранить человеческое естество.

– Если это единственный способ сохранить мою жизнь, то пусть будет так! – с отчаяньем проговорила я.

– Прежде, чем я отпущу вас и придам к вам сопровождающих, которые убедятся в том, что вы отправитесь именно в нужную нам сторону, я уверен, мои соратники пожелают воспользоваться вашей красотой. Время нынче дорого, оно подобно золотым монетам. За гостеприимство придется заплатить теплотой вашего лона. Уверен, это будет захватывающее зрелище. – Тиброн еще раз ухмыльнулся и вернулся на свой трон, чтобы развалиться на нем подобно погрязшей во грехе царственной особе.

Меня вновь скрутили преступные руки отщепенцев человеческого рода, они содрали последние лоскуты моей одежды, моя плоть ощутила прикосновения их грязных и липких рук, а лоно, уста и зад – горькую влагу семени, что лилась нескончаемым потоком из восставших фаллосов чудовищных размеров. Сознание предательски не желало меня покидать – оно бодрствовало до самого конца тех издевательств, что мне надлежало вынести. Когда пыл насильников угас, один из них схватил меня и бросил в дальний угол шатра, где я мгновенно забылась глубоким сном.

Именно так телесная невинность окончательно была изгнана из моего кровоточащего и сломленного тела, превратившегося в достояние любого, кто желал овладеть им любым, самым изощренным образом. Мое падение окончательно свершилось, и более не было вопросом времени! Это ли не есть подлинное бесчестье?

XLIV

В очередной раз я вернулась к действительности из мира сна. Очнулась я в том же шатре – полностью обнаженная и в многочисленных ссадинах. На первый взгляд рядом не было никого. Однако, поднявшись, я увидела Тиброна, который совершенно неподвижно сидел на своем седалище. На его кошачьей голове теперь произрастали два небольших рога, наподобие козлиных, а взгляд его блестящих стеклянных глаз с изумрудным отливом, устремленный в одну точку, был абсолютно лишен жизни и порождал в душе панику.

Близ меня был еще один источник блеска – серебристого, слепящего. Некий продолговатый предмет лежал прямо на земле неподалеку и немыслимым образом привлекал мое внимание. Протерев глаза, я узнала в нем самоцвет Гильома! Он снова не исчез, не был потерян или украден в момент прелюбодеяния. У меня не было времени задать себе вопрос о природе сей невероятной удачи – я инстинктивно схватила его и начала судорожно искать что-нибудь, что могло бы не только скрыть мою наготу, но и послужить вместилищем вновь обретенной реликвии. Едва только я коснулась поверхности святой реликвии, ее блеск померк, и в руках у меня снова располагалась обычная поблекшая драгоценность, скорее напоминающая вычурное многогранное стекло.

Мои поиски облачения быстро увенчались успехом, ибо на сырой земле, что служила шатру и полом, и основанием по-прежнему валялись остатки моего некогда добротного одеяния. Обвязав жалкие лоскуты вокруг своего многострадального тела и спрятав меж грудей заветный самоцвет, я направилась прочь от злосчастного места. В полутьме вокруг, которую освещал лишь хмурый свет нового дня, пробивающийся сквозь огромное отверстие в крыше тента, по-прежнему не было никого, а коточеловек продолжал отчего-то находиться в немом оцепенении, превратившись в подобие то ли статуи, то ли чучела.

Слишком наивно было полагать, что воровской лагерь опустел, а жизнь в нем иссякла. Мне удалось сделать лишь несколько шагов прочь от шатра Тиброна, прежде чем я услышала голоса, говорящие на незнакомом языке, и стремительно приближающуюся поступь кого-то из его слуг. На мое счастье совсем рядом от меня расположились в ряд несколько бочек, за которыми мне удалось спрятаться и избежать роковой встречи.

Я стала свидетелем истинного хаоса в воровском лагере. Едва его вероломные обитатели обнаружили, что их демонический господин недвижим, а жизненная сила покинула его окончательно и бесповоротно, всюду послышались протяжные стоны и истеричные призывы к Тиброну очнуться, дабы у его детей оставался шанс узреть новый день. То было воистину ужасное зрелище, ведь в своем плаче и неистовстве эти люди превратились в подобие животных, утратив возможность говорить и мыслить. Очарованные своим безумием, четверо схватили трон с обездвиженным Тиброном и, водрузив его на плечи, вынесли в самый центр лагеря. После этого все без исключения пали вокруг него на колени и стали с остервенением бить челом о землю, призывая диавольское создание возвратиться к жизни. Но и сия самоотверженная инициатива разбивалась о бессмысленность стеклянного взгляда коточеловека. Кульминацией воззваний стала всепоглощающая безысходность, подчинившись которой, нечестивцы все как один обнажили поясные ножи, чтобы клинками проткнуть себе сердца или же вспороть животы. Потоки крови и внутренностей омыли тогда землю, став символом слепой и нелепой, но самоотверженной солидарности этих безумцев, которые не видели смысла в своем существовании без своего Господина и Отца. Их страшная кончина ознаменовала мое окончательное освобождение.

Таким образом, Бог с непоколебимой уверенностью продолжал вести меня сквозь свои полотна безумия, помещая в самые невероятные обстоятельства, полные трагедий, жестокости, всех мыслимых и немыслимых пороков. Но ни разу смерть не смогла забрать меня. В этом была для меня как искренняя радость, так и обескураживающая грусть, ибо каждое из испытаний все более и более умаляло мою природную чистоту, все глубже и глубже ввергая меня в порок. «Что останется от меня по завершению моих злоключений? – вопрошала я. – И успею ли я раскаяться во всех своих прегрешениях прежде, чем смерть заберет меня?..»

Убедившись в том, что в воровском лагере не осталось ровным счетом никого, кто мог бы оказать мне сопротивление, я провела в его пределах еще некоторое время, отыскав в шатрах достойную одежду, пищу, клинок и, разумеется, лошадь – все необходимое мне для продолжения моих странствий. Я была полностью готова вернуться к Виго, не сумев не только выполнить его просьбу, но и лишив его одного из слуг, который вероятно был ему полезен в прошлом. Те часы, которые потребовались мне для возвращения к монастырскому трактиру, я истратила на осмысление того, что я скажу торговцу, чтобы убедить его организовать мне аудиенцию с почтенным епископом. Но, пытаясь отрешиться от глухой поступи лошади, я никак не могла придумать достойного оправдания той неудачи, которая меня постигла.