Текст книги "II. Аннеска"

XLV

Путь назад не принес мне ни новых мыслей, ни новых впечатлений – ничего, что могло бы придать моему предстоящему диалогу с Виго какую-либо осмысленность. Не найдя лучшей тактики, я предпочла вести себя в разговоре с торговцем свободно и, по возможности, рассказывать ему о том, что произошло со мной наиболее правдивым образом. В конце концов, путь для его караванов был теперь свободен, а разве не этого он в действительности хотел?

Мой обратный путь в седлецкую таверну пролегал через монастырь. В этот раз монастырские врата были отворены, а перед ними, вокруг одного из монахов собралась большая толпа. В руках божьего брата был свиток, из которого под звон одинокого колокола он громким и беспристрастным голосом зачитывал имена усопших и называл дату их погребения на местном кладбище. То здесь, то там слышались всхлипы и плач, которые в скорости перерастали в словесное негодование, ибо многим из пришедших вокруг было отказано в погребении их родственников в сем святом месте. Но их негодование так и оставалось только негодованием, ибо любые попытки толпы изменить ход вещей разбились бы о нагрудники нескольких меченосцев Ордена Божьей Матери, выстроившихся вдоль монастырской стены, чтобы охранять порядок в обители.

Стараясь не задерживаться за созерцанием еще одной возможной несправедливости, я поспешила скорее добраться до трактира. Оказавшись внутри, я обнаружила, что его недра практически опустели, однако один из столов по-прежнему ломился от яств. За ним в окружении подсвечников с невозмутимым видом в полном одиночестве сидел Виго.

– Я рад вас видеть, госпожа! – радостно вскричал он, едва увидев меня. В полупустом помещении его голос отдавался эхом.

– Мое почтение, торговец, – я заняла место напротив него и пристально посмотрела ему в глаза.

– Полагаю, что в этот печальный час зачтения погребальных списков хотя бы вы пришли с хорошими новостями!

– Вы правы, милорд. Теперь преград на пути ваших караванов нет. Вы можете более не беспокоиться ни о сохранности своих товаров, ни о судьбе ваших людей, – я старалась, чтобы мой голос звучал настолько спокойно, насколько это было возможно.

Лицо Виго расплылось в улыбке, а после он вкрадчиво вопросил:

– Вы хотите сказать, что знаете о причинах, которые привели к гибели моих слуг и, более того, что вы нашли способ положить им конец?

– Именно так! Выслушайте, что я скажу вам… – с этих слов я начала рассказ о своем пленении людьми Тиброна и последующем чудесном освобождении, умолчав лишь о самых срамных деталях. Опираясь в своем повествовании на неисповедимость путей Господних и убежденность во всесилии божественного чуда во имя искоренения зла, мне показалось, что я смогла изложить свою историю складно и убедительно.

– Должно быть, мне довелось узреть возмездие Божье в вашем лице, – проговорил Виго по завершению моей речи, а затем добавил:

– Как бы то ни было, завтра же я пошлю к воровскому лагерю своих людей, чтобы они предали там земле и огню все, что найдут. Если они вернуться невредимыми, то мои караваны пойдут в Прагу вновь, а вы получите не только право встречи с настоятелем сего монастыря, но и право стать моей помощницей.

– Благодарю вас, милорд. Каковы наши дальнейшие действия? – вопросила я, возрадовавшись тому, что к моим словам отнеслись столь внимательно и чистосердечно.

– Моя встреча с настоятелем состоится завтра в главной башне монастыря. Но вы приходите к вратам святилища к полуночи. Я лично встречу вас там, чтобы после представить владыке сих мест, – голос Виго на этот раз звучал отстраненно. Казалось, что мысленно он присутствовал где угодно, но только не здесь.

Наш разговор закончился в атмосфере взаимного удовлетворения. Мой собеседник в очередной раз показался мне разумным человеком, для которого, однако, важнейшим принципом в жизни было соблюдение собственных интересов. Ни страх перед Богом, ни какие-либо искушения, происходящие от приспешников Диавола, не могли помешать ему в достижении его собственных целей. Пожалуй, мне нравилось это качество, ибо всеобщая набожность, включая отчасти лично мою, была тем, что сильнейшим образом сужало кругозор и возможность действия в большинстве из тех ситуаций, с которыми мне приходилось сталкиваться, и с этим приходилось считаться.

Остаток дня я провела в размышлениях и беседах о бренной суете с постояльцами гостиницы, которых к вечеру стало значительно больше. Теперь я могла позволить себе хорошую пищу, отдых и свободные разговоры, чему я сознательно и искренне радовалась. Ничто не напоминало о горестях минувших дней – небосвод скинул с себя бледно-серое одеяние, а янтарные лучи раскаленного солнечного диска вновь насыщали суставы приятной теплотой, а дух бодростью.

XLVI

Следующее утро выдалось столь же замечательным и ясным, как предшествующий вечер. Ни на седлецких улицах, ни перед монастырскими вратами – где я прогуливалась добрую половину дня за неимением других дел, не осталось ни следа тех страстей и людского недовольства, что имели место накануне. Рыцари ордена, казалось, отовсюду удалились восвояси, а торговцы вновь заняли свои привычные места, неустанно восхваляя свой товар пред покупателями. Их старание не пропадало даром, ведь в те мгновения вокруг было действительно много новых лиц: еще на рассвете сюда прибыла вереница мулов из каменоломни, погонщики которых скорее от безделья, нежели по нужде проявляли неподдельный интерес к тому, что лежало на прилавках, активно покупая как разнообразную снедь, так и всякие безделушки. Воздух был преисполнен обрывками многочисленных разговоров, стрекотом кузнечиков и протяжным мычанием огромных животных, к спинам которых были прикреплены корзины с камнями. То были часы, когда жизнь была в самом разгаре!

– Прошу прощения, госпожа, – послышался приятный голос. – Не уделите ли вы мне минуту своего внимания?

Обернувшись, я увидела худощавого, но симпатичного молодого юношу в приталенной робе цвета еловой ветви. Первое, что мне бросилось в глаза в его облике, было совсем не его миловидное лицо, обрамленное черными кудрями, с изогнутым носом и заостренной к низу короткой бородкой, а символ на его предплечье. Это была замысловатая в своей простоте пиктограмма, вышитая золотой нитью: фигурка человека, вписанная в круг и квадрат одновременно. На кожаном поясе незнакомца висел миниатюрный деревянный молоточек вишневого цвета и весьма внушительного размера медный циркуль, концы которого были обмотаны черной материей. Все это придавало облику юного мужа некоторую таинственность, которая, признаюсь, весьма располагала к себе.

– Чем я могу помочь вам?

– Стыд гложет меня за мою наглость и праздное любопытство, однако я невольно обратил внимание на брошь, коей заколот ваш плащ – брошь с изображением всепроницающего ока. Значит ли это, что передо мной досточтимая особа одного из древнейших домов архитекторов, которая также как и я прибыла сюда по зову епископа сей обители, дабы принять участие в состязании за право возведения в его чертогах прекраснейшего из соборов?

Бросив взгляд на свою брошь, о значении которой я не задумывалась, когда поспешно схватила ее, стремясь поскорее покинуть лагерь воров, я поняла, что юноша, несомненно, обращается именно ко мне. Стараясь не выдать собственное удивление и в тоже время действовать на упреждение, я с нарочитой важностью молвила:

– Я прибыла сюда по множеству причин, некоторые из которых касаются дел этой обители и ее уважаемого владыки. Я не вовлечена в состязание напрямую, однако будущее сего места небезразлично мне… К слову, молодой человек, каким его видите вы?

– Тысячи извинений, госпожа, тысячи извинений, – вежливой скороговоркой проговорил архитектор. – Мое имя Фемистокл, я родом с древнейших террас афинских холмов, укрытых оливковыми рощами и увитых виноградными лозами. Оказаться здесь мне повелела сама судьба – мое призвание творить из бесформенного камня сооружения великой значимости, что поражали бы взирающего на них совершенством своих форм. Я готов возвести здесь величайшую из когда-либо построенных церквей, которая всей совокупностью своих частей и элементов будет прославлять Господа нашего Иисуса Христа и Царствие Небесное.

Признаюсь, мне пришлась по нраву как творческая одержимость моего собеседника, так и сам разговор. Кроме того, теперь я всеми силами старалась узнать как можно больше не только о том, что происходит в стенах обители, где был похоронен Гамалиил, но и о тех, кто властвует над нею. Некое чувство подсказывало мне, что сии знания – пусть даже почерпнутые из уличных слухов и случайных встреч – в конечном итоге могут привести к разгадке тайны проклятия моей души, принужденной пребывать в смятении и болезненном вакууме.

– Чем же сие сооружение будет отличаться от всех других и почему ему суждено обрести то величие, о котором вы говорите? – продолжила я задавать вопросы.

– На то есть множество причин, миледи! Основная же состоит в том, что тот, кто победит в состязании на право возвести здесь святилище, по слухам получит право использовать для возведения внутренних конструкций и отделки внутренних убранств кость. В работе же с этой субстанцией мне нет равных, и мне не терпится воплотить дары своего таланта в явь, чтобы наполнить сердца людей восхищением и трепетом, а также даровать моим братьям по Гильдии еще один повод для гордости! Поверьте, вы будете впечатлены тем, что сможете узреть на этом месте! – в глазах Фемистокла бушевало пламя фанатизма.

– Дом божий, возведенный на костях и с помощью костей – то неслыханно и едва ли не преступно! – с сомнением произнесла я. – Но стоит ли столь безоговорочно полагаться на слухи?

– Это могло бы показаться безумием, но Великий Геометр нашего древнейшего дома никогда не отправил бы меня сюда, если бы речь шла о строительстве здесь какого-то заурядного сооружения, – возразил Фемистокл, а после пояснил, активно помогая себе жестами:

– Мой талант в резьбе по кости, который со временем стал куда более востребован, чем мои умения строителя, последнее время приносил нашему Дому действительно большой доход. Столовая утварь, оружие и ювелирные украшения, изготовленные мною и моими подмастерьями, были в почете у власть имущих персон крупнейших византийских домов до такой степени, что они соревновались между собой за возможность купить эти изделия первыми. Полагаю, что не имея на то веских причин, Владыка не решился бы лишить нашу Гильдию столь хорошего источника для пополнения казны, который, помимо прочего, еще и закреплял нашу славу лучших ремесленников и строителей Средиземноморья, сопутствующую нам с начала времен… Если мне даруют право работать с костью, величие сооружения, которое я возведу здесь, будет сравнимо с Александрийской библиотекой и храмом Зевса в Олимпии, а, быть может, и затмит их!

– Вы последовательны в своих стремлениях, и я вижу в ваших речах волю к высшей цели. Посему мне хотелось бы искренне пожелать вам удачи и победы в состязании архитекторов, которое определит облик сей обители во грядущих днях и столетиях, – вежливо проговорила я.

– Я премного благодарен вам, госпожа. Перед тем, как мы простимся, могу ли я попросить вас передать настоятелю, когда вы встретитесь с ним, сей документ? – Фемистокл вытащил из складок своей робы свиток и вложил его в мои руки. Пергамент был скреплен печатью, изображение на которой было идентично символу на робе афинского ремесленника.

Отказать Фемистоклу в этом одолжении или же продолжить расспрашивать его о том, кому он обязан всей своей жизнью, означало потерять лицо и ореол принадлежности к знати сих мест, что для меня было совершенно непозволительно. Кроме того, выполнение столь незамысловатой просьбы могло стать еще одним поводом добиться более внимательного отношения ко мне со стороны Настоятеля, чье расположение было мне жизненно необходимо.

– Конечно, мастер Фемистокл. Сделать это мне не составит никакого труда. Настоятель получит этот свиток сегодня к закату дня! – без промедлений молвила я.

– Прекрасно, госпожа! Если мой проект Святилища одержит победу над чертежами других участников конкурса, а после мне удастся воплотить в явь хотя бы десятую его часть, то знайте, что во мне и в лице моих братьев по Гильдии, которые, будьте уверены, быстро узнают о моем успехе, вы обретете ценного союзника! – речь Фемистокла по-прежнему была энергична, полна жизни и насыщена особого рода восхищением.

– Будем надеяться на лучшее, – сказала я на прощание мастеру строительных дел и проследовала далее, ибо в моих планах был еще один краткий променад по окрестностям перед серьезным вечерним разговором с Настоятелем.

XLVII

Как только на землю опустилась тьма, а большинство посетителей постоялого двора разбрелись по комнатам, дабы забыться сном, я направилась к монастырским вратам, дабы встретиться с Виго. Торговец уже ждал меня в условленном месте. Его фигура, освещенная единственным факелом, отбрасывала тень на невысокую стену святилища. Его лицо показалось мне напряженным и серьезным, такими же были и его первые слова, обращенные ко мне:

– Я рад, что вы прибыли вовремя, госпожа. Не будем терять времени, епископ уже ждет нас. Пойдемте за мной и, настоятельно вас прошу, не удивляйтесь ничему, что увидите и услышите.

Толкнув одну из створок дубовых ворот, которая отозвалась глухим скрипом, Виго весьма учтиво взял меня под руку и повел за собой. Несмотря на кромешный мрак, следовать каменной дорожке, ведущей ко входу в часовню, не составляло никакого труда. По обе стороны от нее на невысоких деревянных брусьях, вбитых прямо в землю, стояли крупные свечи, дающие путнику достаточно света, чтобы не сбиться с праведного пути по направлению к Дому Господнему.

У самого порога часовни мы встретили двух монахов, которые полушепотом переговаривались между собой. Чуть в отдалении от них, там, где мерцающий свет восковых светильников практически иссякал, угадывались черты нескольких гробов, сложенных друг на друга. От гробов несло гнилью и смертью. Собеседники не обращали на нас ровным счетом никакого внимания – ни в тот момент, когда мы подходили к ним, ни тогда, когда мы вошли в святилище. Жизнь текла здесь своим чередом в причудливом окружении атрибутов смерти.

Наш путь лежал в личные покои настоятеля, что располагались в правом крыле монастыря. Я была уверена в том, что попасть в эту часть здания можно было и снаружи, однако Виго по каким-то причинам повел меня через небольшой подземный ход, спуск в который находился за алтарем и был укрыт от посторонних глаз резной деревянной перегородкой с изображением апостолов. Никто не препятствовал нашему шествию, ибо вокруг не было ни души – ни в часовне, ни в коридорах дормитория, пол которого был устлан подобием ковра из красной материи, изрядно выцветшей и истоптанной. Впрочем, определенного рода ветхость была здесь даже к месту, а свет десятков свечей и неистребимый аромат ладана, въевшийся едва ли не в каждый камень вокруг, многократно усиливал созерцательную самобытность сего места. Лишь ощущение некоторой промозглости мешало в полной мере отрешиться в сих залах от всего бренного. Источником этого ощущения была влага: вода, благодаря ветхости кровли не один день мерно стекающая неспешными потоками вниз по стенам, до основания пропитала древесно-каменную структуру сооружения. Как мне представлялось, некоторая запущенность сего аббатства была весьма поучительна, ведь ничто в мире не идеально и всегда находится нечто, что будет напоминать о несовершенстве нашего тела, обреченного страдать во имя великой цели Спасения.

Покои настоятеля пред ставляли собой просторную квад ратную залу с потолком необычной конструкции. Он был разделен как бы на две части: у самого входа его высота не превышала высоты предыдущих помещений, но поодаль – примерно в десяти шагах – его своды резко уходили вверх во тьму, отчего невозможно было определить подлинные размеры комнаты, напоминавшей поэтому основание башни. Ближе к центру комнаты располагались кресло, оббитое темным бархатом, и добротный стол из красного дерева, сотворенный рукой искусного резчика. На его поверхности лежали аккуратно сложенные свитки, раскрытое священное писание и глиняный макет некоего сооружения, похожего на собор. По обе стороны от стола были установлены две позолоченные подставки для лампад. Их тлеющего мерцания было совершенно недостаточно не только для того, чтобы осветить всю площадь сего места, но и чтобы сделать зримым самого настоятеля. Об остальных деталях интерьера залы, расположенных в глубине ее пространства, и вовсе можно было только догадываться.

– Ты выполняешь обещания, Виго, и всегда приходишь вовремя! – молвил властный голос из тьмы. – Но ты не один, а с женщиной! Кто это и разве наш уговор касательно наших встреч предусматривал присутствие третьих лиц?

– Владыка Томаш, мое почтение вам! – проговорил Виго во мрак, поклонившись. – Позвольте мне вам все объяснить.

Пока Виго говорил эти слова из темных недр зала к нам медленно вышел настоятель. Это был худой человек, облаченный в монашескую робу, с небольшим позолоченным распятием на груди, правильные черты лица которого омрачали глубокие морщины и хмурый взгляд из-под тонких треугольных бровей. В обрамлении густых черных влас, ниспадавших на плечи, местами тронутых сединой и длинной клинообразной бороды лик Томаша казался застывшей маской, отчего в душе рождалось чувство необъяснимого беспокойства, граничащего со страхом. Воздев указательный палец вверх и указав им на Виго – будто бы и не услышав его – Владыка произнес:

– В объяснениях сейчас нужды нет. Утренний гонец с сумой трав, которые жизненно необходимы немощным в лазарете, спас твою шкуру Виго. Я надеюсь, что твои заверения в том, что в течение трех дней сюда прибудет караван с остальной частью столь необходимого нам груза – не обернутся пустыми обещаниями, ведь ты же знаешь, на кон поставлено очень многое!

– Всенепременно, Владыка Томаш! – с почтением проговорил травник. – Рядом со мной стоит дева, деяния которой и стали ключом к тому, чтобы наше с вами сотрудничество продолжилось и крепло изо дня в день. Никаких задержек более не будет!

Настоятель перевел на меня свой каменный взор, отчего на некоторое время воцарилось безмолвие, нарушаемое лишь потрескиванием лампад. В воздухе вновь появился аромат ладана, сила которого стремительно возрастала.

– Очень хорошо! – изрек храмовник, подойдя к своему креслу и воссев на него. – В таком случае я хочу знать, что послужило истинной причиной гибели твоих обозов в последние месяцы? Как ты знаешь, это стоило нам преждевременной кончины около пятидесяти больных. Сей печальный факт усугубил и без того сложную ситуацию с очередностью захоронений, составление которой в нынешнем виде отняло огромное количество моего времени и было подобно подвигу!

– Местность, через которую идут мои обозы, была наводнена лесными головорезами. Позапрошлой ночью они были истреблены моими людьми, а те, кто выжил, бежали прочь. Застать их врасплох и добиться такого успеха было бы невозможно без помощи сей достопочтенной дамы, которая усыпила бдительность их главаря благодаря своему очарованию и красоте, пред которой я преклоняюсь, – голос Виго звучал мягко, но обрел железную уверенность. Мне было трудно оценить его комплимент в мой адрес, ибо он маскировал собой ложь. Оставалось только гадать, насколько часто готов был лгать этот человек, чтобы не упустить своего интереса.

– Что же, сказанное тобой куда более реально, нежели повествование о ядовитой виверне и иных чудовищах, которые мерещатся люду повсюду и которыми он оправдывает свои страхи, свое невежество и свои несчастия, – заключил Настоятель, скрестив руки на груди. – Наше сотрудничество продолжится, однако я попрошу тебя до Рождества Христова снизить цену твоих караванов на четверть, ибо сию обитель вскоре ждет значительное обновление. Это потребует более чем существенных затрат!

На лице Виго отчетливо промелькнула молния недовольства, однако, быстро взяв себя в руки, он с сомнением вопросил:

– Владыка Томаш, я всецело понимаю, сколь тяжела ваша доля властителя сего монастыря, но разве эта сэкономленная четверть стоимости моего груза хоть в какой-то степени сопоставима с теми ресурсами, которых требует возведение здесь нового храма?

– В курсе ли ты, что через пять дней в сих стенах состоится состязание архитекторов, сильнейший из которых получит право на строительство здесь великого сооружения во славу Божью? – вопросом на вопрос ответил Настоятель.

– Боюсь, что нет, Владыка.

– В таком случае, прими сие известие к сведению и услышь то, что я скажу тебе: едва объявят победителя конкурса, строительство начнется немедленно. Многие сооружения сей обители будут перестроены и станут не только величественнее, но и значимее для всех, кто чтит Господа Бога нашего. После обновления своды лазарета смогут принять намного больше нуждающихся, чем сейчас, а значит моим братьям потребуется больше отваров, которые изготавливаются из твоих трав. Потеряв сейчас, ты обретешь в будущем вдвое, а, быть может, втрое больше того, что потерял. К тому же, сия уступка еще раз укажет мне на твою верность, а сия добродетель ценнее любых денег! – с невозмутимым видом истолковал свою позицию настоятель.

– Ваша прозорливость и вера в удачу грядущего дня впечатляют, Владыка! – продолжал спор Виго. – Но все же, почему вы убеждены в том, что завтрашний день будет столь безмятежен? Не кажется ли вам, что мудрость вашего предшественника, аббата Генриха, который развеял на местном некрополе горсть земли с Голгофы, сыграла с вами дурную шутку? Поверив в то, что сие место едва ли не новый Иерусалим, а погребение здесь дарует едва ли не Спасение, желающих обрести здесь покой стало так много, что воплотить их волю в жизнь стало просто невозможно. Не об этом ли красноречиво свидетельствует наличие списков, о которых вы, Владыка, только что упомянули? А вы говорите мне, что хотели бы видеть здесь еще больше паломников. Сможете ли вы воплотить в явь чаянья их всех?

– Смысл списков – в дисциплине и управлении! Их создание согласовано с самим Понтификом, – отрезал настоятель. – Любое сообщество людей, которое вожделеет что-либо, пусть даже Спасения, должно быть организовано в своих желаниях, иначе оно впадет в грех вседозволенности! В силах сего монашеского братства и моих собственных не допустить этого. Что касается аббата Генриха, то для всех, кто несет послушание в этом монастыре, его авторитет непререкаем. Он стал тем, кто сумел привнести в эти Богом забытые земли умиротворение и святость, а также пробудить в сердцах заблудших божественное пламя, следуя которому многие раскаивались в своих прегрешениях и обретали упокоение. Вот то, о чем следует помнить в первую очередь. Остальное второстепенно и изменчиво!

– Владыка, один из архитекторов, который прибыл для участия в грядущем состязании, передает вам свое почтение! – отчетливо и внезапно молвила я, отчего Виго вздрогнул и с недоумением посмотрел на меня. Не теряя инициативы, я воспользовалась всеобщим замешательством и извлекла из-под плаща свиток, поспешив положить его на стол, стоящий близ Настоятеля.

– Кто дал этой деве право слова? – с недоверием вопросил аббат, сурово посмотрев на меня, а после на Виго.

– Сия дева с некоторых пор является моей помощницей, однако не все ее деяния должны быть согласованы со мной, – ответил торговец, а после добавил со сталью в голосе. – Уверен, сейчас мы услышим исчерпывающее объяснение!

– Прошу простить меня, Владыка, за дерзость, но этим утром ко мне на площади подошел муж, который, по его словам, является потомственным строителем и искусным резчиком по кости. Он прибыл издалека и хотел бы встретиться с вами, для чего составил сие обращение. Зная о том, что Виго разрешит мне присутствовать при настоящей беседе с вами, я сочла возможным помочь мастеру, ибо его речь показалось мне убедительной, а описание его талантов правдивым. Быть может, он мог бы принести пользу сему месту! – Мой голос был мягок и вкрадчив, он излагал суть дела таковой, какой она была в действительности. Он должен был растопить лед.

– Стоило бы пресечь эту выходку, наказав неуважение к собеседникам порицанием или, по крайней мере, оставить ее без внимания… – медленно проговорил Настоятель, взяв со стола свиток и развернув его. – Однако, признаюсь, меня заинтриговало, что это письмо от мастера по кости, ибо умения ремесленников сего профиля действительно потребуются при обновлении монастыря. Именно кость станет основой убранства сей обители во дне грядущем! А теперь я призываю вас к тишине. Я должен ознакомиться с посланием!

Зала погрузилась в тишину, но длилась она не долго. Более того, она не показалась мне волнительной, ибо почти сразу я заметила на лице настоятеля удовлетворение, которое становилось все явственнее по мере чтения. Вскоре он отложил свиток в сторону и, дважды хлопнув в ладоши в определенном ритме, громко сказал:

– Остиарий, брат мой во Христе, приди ко мне!

Где-то во тьме послышался протяжный скрип двери, за которым последовало шарканье. Через мгновение пред нами предстал монах, чей череп был совершенно лыс, а рот неким образом переместился на место правой щеки и застыл там в странной усмешке.

Подойдя к креслу настоятеля, булькающим голосом и с трудом выговаривая слова пришедший молвил:

– Я здееесссссь, Владыыыыыка Томаш. Я к ваааашшшшим услугггааааам!

– Скажи мне, сколь много в подвалах сей обители покоится останков добропорядочных христиан?

– Достаааааточно, Владдддыкккка. Бббболее чем достаааааточчччно, чтобббы соорудиддддь из них лезззднидццццу в ццарстфффие небббббезннное, – пытаясь совладать со своей речью, монах произносил слова напевом, но это помогало несильно. – И скккооррроо ббудддеттт ещщщщее ббболлльше. Иззз Ппппррагггкии досставввфят ещщщее.

– Чудесно! – дотронувшись до подбородка, повелительно проговорил аббат. – В таком случае я прошу тебя подобрать к полудню завтрашнего дня пять самых лучших костей и принести их мне. После этого ты найдешь мужа по имени Фемистокл, который остановился в седлецкой таверне, и пригласишь его сюда. Если он тот, за кого себя выдает, и является не только искусным мастером по кости, но и адептом Ордена Архитектоников – того самого, чьи послушники с зари времен возводили монументальные сооружения во славу богов древности – он покажет нам свой талант в действии. В том случае, если пред нами действительно предстанет подлинный мастер, вопрос о том, кто излечит сию обитель от ветхости и обновит ее чертоги, будет решен без всякого конкурса. Таков мой наказ, а теперь ступай!

– Дддаааа бббуддддет ттттакккк, Вллладддыыккаа! – монах развернулся и с трудом поковылял обратно во тьму.

– Владыка Томаш, теперь мой черед просить – робко молвила я, убедившись в том, что в воздухе вновь повисло молчание. – Может ли смиренная раба Божия претендовать на мгновение вашего пресвященного внимания?

– Да, говори, дева! Пока у меня нет повода отказывать тебе, ибо твой визит и визит Виго-травника принес хорошие известия. Говори!

– Даруйте мне несколько капель святой воды, которой так славится ваша обитель. От вашего согласия зависит жизнь моей матери, которая столь плоха, что спасти ее может лишь чудо, – фраза за фразой звонко слетали с моего лживого языка.

– И это все? – с наигранным удивлением вопросил настоятель, поднявшись с кресла. – А, впрочем, все вполне предсказуемо. Идемте за мной! Виго – ты тоже!