Текст книги "II. Аннеска"

LIV

К несчастью, мое пробуждение и в этот раз состоялось не по моей воле. Я стала свидетельницей целой звуковой драмы. Начало ей положили внезапные громкие вскрики, которые сменились тишиной и уже знакомым мне звоном кольчужных рыцарских доспехов, а также цокотом лошадиных копыт. По неясной причине я продолжала лежать на спине, наблюдая, как чернота невысокого потолка моей комнаты озаряется отсветами факелов, которые, должно быть, были в руках у воинов. Наблюдая за ними, я пыталась вслушаться в их голоса, но фразы были слишком неразборчивы, чтобы определить предмет разговора. Я уже готова была подняться со своего ложа, чтобы посмотреть на происходящее, но когда собралась сделать это, тщетно пытаясь побороть никак не уходящую пелену сновидений, раздался настолько сильный стук в дверь, что не осталось ни одной стены в обители Виго, которую не поразила бы сильнейшая дрожь. Признаюсь, волны страха сковали меня, он лишь усилился после того, как уже откуда-то из-под пола, с первого этажа раздался целый хор самых разных голосов, среди которых я не могла различить ни одного знакомого. После этого я услышала треск разламывающейся мебели и звон разбивающегося стекла, гул ожесточенной борьбы – казалось, подо мной разверзся настоящий ад, но стоило мне наконец встать с кровати, как абсолютно все стихло и воцарилась звенящая тишина.

Тогда я подошла к узкому конусообразному окну, разделенному деревянной перемычкой и посмотрела наружу. Человек лежал на уличной брусчатке в изломанной позе. Факел, который, должно быть, он нес в руках, чтобы осветить себе путь, пал прямо у его лица, которое, побелев от ужаса, окаменело с его печатью навсегда. Сильнее же всего ужасало то, что взгляд покойника, исходящий из круглых ртутных шаров глаз был устремлен на меня. Этот взгляд захватывал и порабощал, подобно взгляду василиска. Я не могла не внимать этому взору – напротив, я ничего не хотела так сильно, как смотреть в эти омуты смерти, небытия и безумия, перебирая при этом в сознании огромное количество самых разных событий – возможных и фантастических, но полных жизни, радости и добродетели. То было очень странно – неосознанность тела будто бы наслаивалась на кристально чистый разум. И все это длилось до той поры, пока первые лучи солнца вновь не коснулись пражского неба, а это значило, что подобно изваянию скульптора я провела в оцепенении всю ночь, простояв у окна до тех пор, пока светило не вдохнуло в меня жизнь.

Как только чувства вернулись ко мне, я не обнаружила вокруг себя ничего необычного. Уличное пространство, где пал убиенный, не выделялось ни единой незаурядной деталью, а мимо время от времени проходили горожане, группами или поодиночке, изредка – городская стража или патрули Ордена. Несмотря ни на что, я чувствовала себя хорошо и поспешила спуститься вниз, чтобы наконец встретиться с Виго. Ночное происшествие, которое все же могло быть моим сном, не ввергло меня в уныние. Напротив, те переживания и эмоции, которые были связаны с ним, оказались отчасти приятными, и единственное, что я действительно была бы не против узнать – случилось ли все это в реальности или только в моем воображении. Смерть, которая витала в воздухе и следовала за мной подобно навязчивой и назойливой соратнице, стала мне настолько привычна, что я уже не могла испытывать никаких эмоций к ночной жертве, реальной или воображаемой.

Для моей встречи с Виго смотрительницей дома была приготовлена просторная зала, занимающая существенную часть первого этажа. Здесь также царствовала аскеза и не было практически ничего, кроме массивного стола, нескольких стульев и увесистой головы оскалившегося медведя, прибитой на деревянной пластине к одной из стен. Оконные ставни были распахнуты, и потому комната была преисполнена лучами солнца, в которых едва осязаемыми, но различимыми потоками клубились частицы пыли и элементы иных миниатюрных субстанций, из которых состоит все естество. Оказавшись в комнате первой и ожидая появления Виго, я с большой отрадой позволила себе выбрать самое солнечное место. Облокотившись на высокую спинку невзрачного, но добротного стула, поверхность которого уже была нагрета сияющим светилом, я с удовлетворением отдалась блаженству лучезарного тепла, что, осветив мое чело, ополчилось на его бледность ради возвращения ему живительного румянца.

LV

– Я искренне рад видеть мою достопочтенную гостью! – проговорил Виго, заходя в комнату. Он был одет в черное облегающее платье с длинными, но тонкими расшитыми серебряной вязью полосами на рукавах. Его лицо не изменилось с нашей первой встречи и все также привлекало своей ладностью, однако его борода, казалась, стала несколько длиннее, чем раньше. Теперь ее украшала небольшая, но заметная проседь – подобно тому, как черные поля ранней весной, уже сбросив ледяной покров, все еще хранят на себе белые, и от того столь заметные полосы никак не таящего снега.

– И я сердечно приветствую вас, – с улыбкой молвила я.

– Чувствуйте себя, как если бы здесь был ваш домашний очаг, – садясь напротив меня и против солнца, сказал Виго. – Хотя я занял сие строение лишь несколько дней назад, а его чертоги требуют если не целительного прикосновения зодчего, то хотя бы пристального внимания слуг, я был бы рад, если бы вы смогли найти здесь покой и возможность крепкого сна хотя бы на некоторое время.

– О крепком сне можно только грезить, – покачав головой, ответила я. – Я выражаю благодарность за ночлег, но, кажется, сегодня ночью пред самыми стенами этого дома я видела убийство или просто смерть человека. Быть может это только сон, но, даже если так, покоя мне недостает!

– Нынешняя Прага полна убийств, – воскликнул Виго. – Я не берусь судить, было ли ваше видение грезой или оно было вовсе не игрой воображения, а подлинной реальностью, но едва здесь наступает темнота, как вокруг действительно начинают умирать люди. Как правило, странники или беднота – словом все те, кто не имеет возможности укрыться за стенами своего дома в поздний час, но жертвы есть и в Верхнем городе, и даже в самой Твердыни Суверена…

– Твердыни, доступ в которую закрыт, насколько я понимаю, – я прервала Виго, ибо мне казалось верным направить наш разговор в более деловое русло.

– Закрыт уже определенное количество времени, вы совершенно правы!

– И какова причина?

– Пражский суверен уже давно сражен недугом, а Совет Ордена Багровой Божьей Матери и рыцари, его защищающие, призванного в эти земли с благословления самого Рима, чтобы вернуть Владыке здоровье, теперь занимается не только врачеванием, но и восстановлением порядка в городе… – Виго начал излагать свое понимание происходящего, но я снова прервала его.

– Восстановление порядка в городе путем закрытия монаршего двора и всех церквей, что распространяют на жителей Благодать Божию? Не слишком ли это странно?

– Отнюдь, – неторопливо продолжил Виго. – Пражская казна, гарнизон и кафедра Епископа находятся именно в закрытом квартале. Задача Ордена – удерживать власть в Праге по обе стороны от моста Юдиты. Для этого ему нужно обезопасить и себя, и тех, кто помогает наместнику, иначе Вышеград (твердыня на противоположной стороне реки, чуть ниже по течению) может отобрать у него все то, что я перечислил. А это нарушит столь хрупкий баланс сил в этих землях – в угоду сиюминутным устремлениям вышеградских правителей!

– То есть все дело в бренных интригах, просто в борьбе за власть? – с нескрываемым разочарованием вопросила я.

– И да, и нет, – прикоснувшись ладонью к подбородку, произнес Виго. – Хотя Орден и говорит, что череда странных смертей возможно является происками вышеградских владык, люди не слишком верят этому, потому что первые смерти подобного толка начались именно в Вышеграде. Все это очень странно и, сказать по правде, весьма мешает тем делам, которые я запланировал на ближайшее время!

– Простой люд и вовсе винит в убийствах упырей, что высасывают по ночам из несчастных кровь до самого дна! – я поделилась тем, что знала, поддерживая разговор, но получила в ответ аналогичное предположение:

– А некоторые говорят, что виной этому стал случившийся несколько недель назад пожар в самом сердце Твердыни, в котором едва не сгорел Суверен, что и явилось причиной его болезни. Местные лекари не смогли облегчить его страданий, и тогда в Прагу были вызваны представители Ордена, но и они оказались практически бессильны. Мои знакомые говорят, что Суверен может быть уже при смерти и пока неясно, умрет ли он, или же врачевание все же даст толк. А квартал закрыт – чтобы не допускать ни распространения слухов, ни зевак всех сословий, что лишь вредят ситуации, придавая ей еще большую неопределенность!

– Я вижу, что в нынешней Праге домыслы и интриги цветут подобно молодому оливковому дереву, стремящемуся к безудержному росту, – скрещивая на груди руки, проговорила я, наблюдая как солнечный свет стремительно, но кратковременно покидает залу, должно быть, укрываясь одеяниями облаков, чтобы вскоре воссиять вновь.

– Почему вы так заинтересованы происходящим в Праге? Это всего лишь любопытство или вы спрашиваете с некоторым умыслом? – при этих словах тонкие и изогнутые брови Виго стали постепенно сдвигаться к переносице, превращаясь в два заточенных ятагана, изготовленных к атаке. Его скулы на мгновение впали, а через лик отчетливо проступили черты черепа с зияющими колодцами глазниц, пустота которых казалась слишком довлеющей для того, чтобы пытаться отвечать лукавя или излишне образно.

– Должно быть, вы помните, я рассказывала при нашей первой встрече, что большая часть моей жизни прошла в одном из монастырей, не так далеко отсюда. Упомянув сей факт, разве я не сказала вам, что настоятельница перед смертью наказала мне переместить одну из монастырских реликвий в то место, где ей надлежит быть, дабы вложенная в нее благодать могла воссиять именно так, как замыслил Всевышний, и осветить собой не только свое подлинное пристанище, но и жизнь каждого, кто прикоснется к ней? – Поразительная, железная уверенность появилась в моем голосе. С каждой новой фразой в глубине души я слышала нарастающие раскаты грома, а после – бушевание той стихии, основным элементом которой была отнюдь не вода, огонь, воздух или земля, но завораживающая субстанция долга, доблести и самопожертвования, с которой хотелось слиться до полного испепеления.

– И что это за реликвия? – поинтересовался Виго, расслабленно откинувшись на спинку стула, отчего атмосфера нашего диалога из едва ли не пророческой в одночасье стала обыденной и повседневной.

– Это небольшой самоцвет, который мне удалось сохранить при себе, несмотря на все мои злоключения. По преданию он принадлежал самому Святому Гильому, и моя миссия – вложить сей камень в десницу помазанника Божьего, – я продолжала излагать свое предназначение предельно открыто, искренне и честно. Страх быть неправильно или предвзято понятой полностью исчез. То, что я говорила и делала, было совершенно правильно.

– Позвольте, я угад аю оставшиеся детали, – Виго поднялся со стула и подошел к одному из окон. Вновь выглянувшее светило воспламенило посеребренные ленты на его платье, отчего мои глаза наполнились горящими слезами и мне пришлось отвести свой взгляд. – Этим Помазанником Божьим является Суверен Праги – защитник этих земель, хотя на самом деле он один из многих, и его власть сопоставима с властью некоторых правителей иных частей Христианского мира. Я прав?

– Именно так. Я приняла ваше приглашение, чтобы просить о помощи. Мне нужна аудиенция у Правителя, где я могла бы преподнести ему то, что по праву принадлежит ему. Я не рассчитывала, что мы встретимся с вами вновь и, вероятно, и дальше испытывала бы судьбу, пытаясь самостоятельно найти способы осуществить свою миссию, но раз Всевышний снова даровал нам встречу, я решила воспользоваться этой возможностью. Теперь я ищу вашего содействия.

– Все и в правду неслучайно, – Виго снова вернулся к столу, но теперь занял место в его торце, демонстрируя тем самым свой статус хозяина этого дома. – Мое достоинство и признательность вам за помощь в Кутна-Горе, благодаря которой, помимо прочего, я получил в распоряжение и ту обитель, в которой вы сейчас находитесь, побуждает меня согласиться помочь вам. Скажу более, я сам испытываю корыстный интерес к монаршему двору и тем группам, что его окружают. Вы можете назвать сей интерес меркантильным, купеческим или как-то иначе, но факт остается фактом: я хочу установить более прочную связь с некоторыми из приближенных к наместнику лиц и в рамках этого плана готов рассматривать вас как его полноценную участницу и, скажу откровенно, я не прочь воспользоваться вашими умениями, удачей и иными качествами для осуществления задуманного.

– Я рада, что нашла в вашем лице союзника, Виго. И рада тому, что мы обошлись без лишней двусмысленности и неоднозначности. – я наконец отбросила неподъемную конструкцию навязчивых мыслей об обмане, манипуляции и хитростях, которые мне было тревожно применять против Виго для достижения своих целей – я боялась быть раскрытой из-за недостаточно умелого использования этих приемов. Отрада наполнила мое сердце, ибо хотя бы в этот раз все получилось проще, чем предполагалось.

– Мне не только приятно ваше общество, но и выгодно. Несмотря на определенные успехи в моем деле и вашу роль в создании для моих дел благоприятных условий в Кутна-Горе, оказаться в Праге, в этом доме стоило мне больших усилий, прежде всего в денежном смысле, – Виго продолжал говорить будто бы беззаботно, но при этом тщательно подбирая слова. Вероятно, он верил, что в его жилах вместо крови должно течь жидкое золото, ибо было ясно видно, что торговое дело представляет для него подлинный смысл существования. Оно поглощало его целиком. – Я с удовольствием помогу вам завладеть вниманием Суверена. Это потребует определенного времени, ведь я пока сам не знаю, как лучше подступиться к тем, кто правит на Холме. Я предприму все усилия, чтобы поспешить с этим, а вы тем временем, прошу вас, останьтесь в этих стенах и возьмите на себя всю ту работу, что связана со счетом, чтением и письмом. Всего этого будет, как и ранее, в моей деятельности очень много, и я буду рад, если вы хотя бы частично возьмете эти обязанности на себя, придав им благообразие и порядок, который подвластен лишь причастным к монашескому обету.

– Никогда бы не подумала, что вас может настигнуть недостаток серебра или золота до такой степени, что Вы захотите видеть в качестве своей помощницы именно меня. Вам не стоило бы ровным счетом ничего найти в Праге персону, соображающую в торговом ремесле много лучше, чем я, которую уже не нужно обучать всем премудростям! – в ответ на эту мою реплику Виго сгорбился, попытавшись закутаться в платье, что было весьма непросто из-за его облегающего кроя, а после, подавшись вперед, и положив голову на кисти рук, которыми он оперся на стол, произнес:

– Все относительно. Мои владения – те самые сады лекарственных растений, о которых я говорил, находятся недалеко, но все же теперь я не имею над ними полного контроля. Последнее время из-за суматохи и задержек с караванами я не всегда имел возможность следить за ними так, как следовало, и поэтому урожай в последнее время был не так хорош. Мне едва хватало ресурсов на то, чтобы поддерживать сады в том состоянии, когда возможно избежать убытка – при невозможности достичь солидного дохода. Отчасти поэтому часть угодий мне пришлось заложить в пользу моего кузена, ведь только так я мог заполучить достаточное количество семейных средств, чтобы с трудом, но, в конечном итоге, с успехом (и не без вашей помощи) постепенно обретать все больше торгового влияния сначала в отдаленных районах Богемии, а теперь и в Праге – чтобы после расширить этот самый авторитет и на другие, сопредельные королевства Христианской земли! Несмотря на определенные достижения, сейчас я по-прежнему стремлюсь сперва расплатиться с родственником, и только после этого преумножить плоды текущих свершений. Такова моя игра.

– Как все изумительно сложно и неочевидно! – мой взор устремился в потолок, к созерцанию волокнистого природного древесного орнамента на дощатом потолке помещения. Это занятие зачаровывало, а потому прошло некоторое время, прежде чем я продолжила свою мысль. Сия пауза, вероятно, вызвала у Виго недоумение, но то ли я не заметила его, то ли он из вежливости не подал вида. – Вряд ли у меня достанет сил понять в деталях все перипетии вашей судьбы и ваших дел, поэтому я просто даю вам свое согласие и разрешение использовать мои знания и навыки для ваших целей. Готова начать сию минуту, отбросив все дела, если это приблизит час моей встречи с Властителем и я сделаю то, что мне предначертано сделать.

Так итогом нашей беседы стало начало нового этапа моей жизни.

LVI

За последующие несколько недель моя жизнь преисполнилась порядком, я освоила тысячи новых практик, которые, как я теперь понимаю, обязательны и обыденны для любого ремесленника или дельца, причастного к торговле. В мои обязанности входило составление административных писем к тем людям, с которыми Виго вел дела (как в Праге, так и за ее пределами), а также заполнение караванных листов, которыми сопровождалось прибытие новых порций товара из лекарственных садов и их последующее убытие к тем, кому они предназначались. Потребовалось знать отличие одних трав и снадобий от других, чтобы, распознавая их в партии товара, иметь возможность сверить ее содержимое с тем, что написано в сопроводительном листе. Должно быть, я хорошо справлялась со своей работой, ибо кроме в большинстве случаев молчаливой мертвенно-бледной Зоджи, которая занималась лишь поддержанием постоянно пылающего в очаге огня, и пары поденных работников из числа земледельцев, в нашей лавке более не было никого, кто обеспечивал бы ее деятельность.

Первые дни торговля шла довольно плохо и «Дом Снадобий», как окрестил его Виго, посещали лишь редкие покупатели, но на вторую неделю ситуация изменилась к лучшему, а еще спустя некоторое время я уже знала в лицо постоянных покупателей, ведя с ними дружеские беседы. К концу четвертой недели не проходило и часа, чтобы нашу лавку не посетил хотя бы один покупатель из числа горожан, путешественников, паломников, врачевателей и иного рода ученых мужей.

Видя, что дело идет на лад, Виго соорудил в одной из комнат здания прилавок, за которым я не столько должна была продавать снадобья, сколько объяснять всем заинтересованным посетителям, чем одна микстура отличается от другой – в надежде убедить их в том, что в наших чертогах может быть найдено лекарство от любого недуга. Признаться, постепенно меня настолько увлекли все эти повседневные хлопоты, что я начала привыкать к подобной жизни. Как знать, к чему бы все это привело, если бы однажды – а это произошло уже на излете осени, когда деревья уже лишились листьев, а день и солнечный свет уступили свое место все удлиняющимся периодам кромешной темноты – ко мне не подошел Виго и не молвил:

– Через три дня, в полдень советники Ордена ожидают меня в чертогах твердыни. Я возьму вас с собой, как соратницу. Распорядитесь всеми насущными делами так, чтобы быть готовыми к сей аудиенции.

– Благодарю вас за то, что вы держите свое слово!

– Я попрошу вас соблюдать единственное обязательство: хранить молчание во всех беседах и нарушать его лишь в том случае, если вопрос будет задан именно вам, и не предпринимать никаких самостоятельных действий в пользу вашей миссии. В этот раз. Если наша беседа увенчается успехом, в дальнейшем у вас будет возможность регулярно посещать твердыню и действовать по своему усмотрению. – Услышав сию фразу, я сперва посчитала необходимым задать некоторые вопросы о том, каким образом подобная встреча стала возможна, но заметив на лице Виго некоторую тревогу, я отказалась от этого в надежде, что со временем все нюансы этой истории станут мне известны – ровно в той степени, в которой мне надлежит об этом знать. Оставшиеся три дня прошли в ожидании нашего визита в княжий квартал, в рутинных, но по-прежнему размеренных занятиях, которые позволяли привести перед важной встречей душу в благообразное состояние уверенности и отстраненной рассудительности.

LVII

Утренний час назначенного дня ознаменовался необычной промозглостью, пробирающей до костей – несмотря на то, что мои телесные суставы уже давно были обернуты в несколько слоев шерстяного одеяния. Некогда отчетливая ясность небосвода растворилась теперь в густой пелене тумана, который забрал с собой в бесцветное небытие крыши строений вокруг, наполняя поверхность едва ли не каждой точки пространства скользкой, вызывающей хрипы в горле влагой.

С некоторой нерешительностью вошла я в ту самую залу его дома, где Виго принял решение помочь мне в моем деле. Источником света в этот раз был пылающий очаг и несколько длинных свечей в деревянных подсвечниках, стоящих на равном удалении друг от друга единой линией на уже знакомом мне столе. Окна комнаты были завешены темными полотнами, что в сочетании с недостатком тепла делало это место весьма негостеприимным и даже в чем-то зловещим. Хозяин также был здесь, восседая на том же самом стуле во главе стола. Перед ним стоял небольшой ларец, в окружении которого лежало около двух десятков пучков с травами и добрая дюжина склянок с врачебными мазями. Лицо купца было сосредоточено, угрюмо и напряженно. Время от времени он брал в руки один из пучков или склянку и клал их в сундук, однако наполнить емкость нужным набором ингредиентов было, по-видимому, непросто, ибо некоторые из них, оказавшись в недрах ящика, сразу же вновь извлекались наружу, будучи признаны по неизвестным мне причинам негодными к демонстрации на предстоящей встрече. Сей процесс поражал своей цикличностью и бесконечностью, ибо время в эти моменты, казалось, застыло полностью. Рядом с мастером с привычно безжизненным лицом стояла Зоджа. Ее бесцветные глаза, как и прежде, смотрели куда-то в черную пустоту окон, совершенно не реагируя на действо вокруг. Однако стоило одному из снадобий упасть на негостеприимный пол из-за чрезмерно резкого движения Виго в связи с тем, что оно не станет содержимым сундука, как хранительница очага неожиданного ловко подцепляла упавший предмет хрустящими от дряхлости, но все еще гибкими кистями рук и возвращала его на поверхность стола.

«Довольно! – внезапно вскричал Виго, вскочив из-за стола. – Будь, что будет, и что вмещено в ларец – тому там и быть!» Стряхнув со своего одеяния частицы трав, оказавшиеся там во время их нелегкой инспекции, он бросил короткий, но внимательный взгляд на меня и сказал: «Аннеска, хорошо, что вы здесь. Не будем же медлить и тотчас же отправимся в путь. Сариант Ордена вот-вот постучит в дверь, чтобы проводить нас на важную встречу!»

Так и случилось. Служитель Ордена не заставил себя долго ждать. Едва мы покинули дом, как увидели его восседающим на бурой лошади, частично укрытой серой попоной. Это был хорошо сложенный человек с приятными чертами лица, прямым носом и плотно сжатыми губами. Аккуратные пряди светлых волос ниспадали с его чела, укрытого капюшоном. Сей капюшон представлял собой продолжение его плаща – отличительного атрибута их культа, заколотого серебряной брошью на плече. Взор посланника был стремителен и ясен, однако он, по-видимому, избегал даже малейшей возможности задержаться на наших лицах, лишь раз скользнув по ним в первые мгновения встречи. В одной руке нашего сопровождающего были поводья, а в другой абсолютно прямой деревянный посох с резной серебряной окантовкой на обоих концах. Назвав наши имена и удостоверив наши личности, он негромко попросил нас следовать за ним, и это была единственная фраза, которую он произнес во время нашего шествия в монарший квартал. Небо оставалось по-прежнему хмурым, бытие все больше утопало в пелене невысыхающей влаги, что была подобно въевшейся в старые копья ржавчине…

Врата в монарший квартал были, казалось, наглухо затворены, но едва мы приблизились к их сплошной древесной поверхности, как один из привратников, узрев нас сквозь узкую щель дозорной бойницы, приоткрыл одну из створок и мы оказались внутри пражского чрева, откуда власть Божьего помазанника распространяется на все вокруг. Чтобы попасть в саму твердыню потребовалось еще некоторое время: мы миновали полдюжины извилистых, но весьма просторных улиц, а также несколько лестничных пролетов, устремляющих шествующих по ним к бездне бесцветного небосвода.

Местные строения, окружающие нас, были преимущественно каменными. В некоторых из них теплился свет, а подле их окон время от времени встречались редкие, чаще всего спешащие по своим делам люди. Чуть поодаль от нас высилась величественная базилика, в обычное время закрытая для прихожан. Подле ее ступеней несли караул шесть рыцарей в таких же, как у нашего провожатого, плащах с серебряной брошью, со знаменами в руках. Их лики закрывали глухие шлемы, отчего издалека они напоминали неодушевленные конструкты, коих, как гласят легенды, создавали из глины и железа всеми забытые изобретатели из числа эллинов. Подобные картины городской жизни этой закрытой части Праги являлись наглядным доказательством того, что сотворенный в моем сознании образ этой части города – искаженное пространство, где царят карантин, тирания и казарменные порядки, а люди полностью лишены свободы перемещения – как минимум преувеличено.

И вот настал момент, когда мы миновали последнюю преграду, отделявшую нас от сердца крепости. Наш провожатый спешился, трижды постучал своим посохом по массивной решетке, а затем вверил нас столь же скупому на слова соратнику по братству в аналогичном облачении. Воздух здесь был преисполнен терпким, вязким запахом сажи. Подняв голову и обратив взор на стены, я осознала, что некоторые из их деревянных поверхностей были покрыты толстым слоем копоти, а другие были и вовсе изъедены некогда бушевавшим здесь пламенем. Вероятно, слухи о пожаре в цитадели были небезосновательны.

Оказавшись в небольшом внутреннем дворе крепости, в окружении башен, где небольшими группами перемещались разнообразные служители ордена, а также прочий люд из числа прислуги, мы двинулись в сторону одного из небольших прямоугольных укреплений, которое исполняло роль часовни. Его квадратную совершенно плоскую крышу венчал большой дубовый крест высотой в два человеческих роста. Сквозь массивную каменную кладку на фасаде часовни примерно посередине неким зодчим был будто бы прорублен широкий оконный проем. Из него до самой земли, подобно горному речному потоку, ниспадало изумляющее своей неведомой структурой полотно. По цвету оно одновременно напоминало и кровь, и вино. Плотность его ткани умалялась по мере приближения к земле. У самой брусчатки, состоящей из небрежно, но ровно уложенных камней она и вовсе преображалась в тысячи тончайших кровоточащих нитей, отдаленно напоминающих жилы живого существа. Каждая из этих подобий человеческих вен устремлялась к серебряным цилиндрам веретен циклопических размеров. Именно они были инструментом сотворения этой неведомой, ужасающей пелены, приводимые в движение согбенными фигурами ткачей в багровых одеяниях, сидевших на медных скамьях вокруг – спиною к пришедшему, ликом к святилищу.

Сущее вокруг было преисполнено абсолютной тишиной, нарушаемой лишь скрипом причудливых, внушающих ужас механизмов. В эти мгновения я всеми силами старалась побороть бесконечную вереницу тревожных, граничащих с безумием эмоций. Полагаю, Виго мог испытывать аналогичные ощущения, если бы я только знала, что он видит перед собой именно то, что вижу перед собой я. Я не могла быть в этом уверена, ибо его лик не выражал каких-либо явных перемен – помимо непроницаемой, исключительной сосредоточенности. Более того, сия сосредоточенность в некоторый миг будто бы сложилась в вынужденную гримасу, но здесь мои чувства могли вновь обмануть меня… Как знать, быть может, причиной тому была великая способность этого мужа к самообладанию – в которой мне не приходилось сомневаться, ибо я не раз наблюдала ее в действии? Как бы то ни было, сие место было завершением нашего пути. В безмолвии мы прошествовали мимо ткачей во чрево обители.