Текст книги "После катастрофы"

Листая программы дальше, Евдокимов неожиданно наткнулся на китайский конкурс «Алло, мы ищем таланты». Как и в России, просмотр вёлся в присутствии зрителей, только в жюри сидело всего двое – он, иногда со смаком произносивший в конце очередного выступления «и-и-йес», и она, понятно, красавица, всё время с ним соглашалась. И ничего бы особенного, кабы… Как заключённые в лагере, каждый новый претендент на роль будущей звезды выходил с табличкой на шее, на которой был написан номер: например, 400621. Евдокимов даже глазам не поверил.

– Вот это да! Похоже, у них это десятилетиями длится! Такое количество народу прослушать – это сколько же времени надо! А посмотри, как реагирует на это зал. Буря аплодисментов. А ещё говорят, у них не принято хлопать в ладоши.

– Почему?

– Ты разве не слышала, что Ирина рассказывала? Нет? Приехали, говорит, они первый раз сюда с концертом, народу полный зал, и все как один семечки лузгают и прямо на пол скорлупу плюют. Говорит, чем больше намусорят, тем сильнее разобрало. Что относительно аплодисментов – ни одного хлопка. Пластиковыми бутылками на пластиковых палочках вместо аплодисментов гремят. Нет, конечно, могут и похлопать, но тогда уже семечки не полузгаешь, а без этого им, видимо, не в кайф, да и есть же, сама понимаешь, всё время хочется. Говорит, хлопают только по команде. Встаёт сбоку сцены человек, все как один на него, а не на то, что на сцене происходит, смотрят, и стоит ему подать знак, начинают хлопать. Прямо как в анекдоте, смеются не оттого, что смешно, а потому что сказали: можно. Понятно, во всём этом есть доля иронии, но даже эти семечки не напоминают тебе наши деревенские посиделки? Сядут на лавку и весь вечер лузгают, в том числе и в избах – только выметай.

– Такая забитая нация?

– Не забитая, а простая да ещё вечно недоедающая, чему подтверждением иероглиф счастья. Не поверишь, это свинья под крышей – иначе теплый хлев!

– Да-а?

– Но и постулаты видения китайцами картины мира не лучше. Перед поездкой в интернете надыбал. Ну например: грабь горящий дом. Или: смотри на пожар с другого берега. А вот это, на мой взгляд, вообще можно отнести к нынешнему китайскому экономическому чуду: умный придумает, а гений украдет. И ещё есть… Ба-а, да это никак фильм про китайскую любовь! Ты посмотри, что творят! Нет, ты посмотри, посмотри…

Двое в верхней одежде в предгорье совершали половой акт. Видно было только головы. Затем влюблённые долго и нудно бродят, взявшись за руки, между чахлых кустов по каменистой невзрачной местности. Всё какое-то бледно-жёлтое и пего-серое, даже листва на деревьях как будто высохла вся. Потом он оказывается идущим по шпалам, она наблюдает за ним издалека. Сзади него появляется поезд, свистит, он не обращает внимания. Она в ужасе, кричит, поезд со свистом налетает. Она закрывает глаза. Когда открывает, видит только хвост поезда и совершенно чистое железнодорожное полотно. Она в недоумении. И вдруг рядом появляется со шпанливой улыбкой он – пошутил. Меняется сцена. Из какого-то сарая её вытаскивает не то брат, не то отец и ставит на позор перед группой сельчан. Размахивает руками, указывая на неё, очевидно, позорит. Она стоит, опустив голову, любовник в стороне, не находит нужным вмешиваться, поскольку не ему рожать. Наконец все расходятся. Опять меняется сцена. Они лежат на широком топчане в одежде, в том же сарае. Жить, похоже, не на что, есть нечего. На работу, видимо, нигде не берут, раз днём лежат. Вот, мол, до чего преступная любовь доводит! Кто-то стучит в дверь. Он выходит. Пришедший мужик кидает любовнику в лицо какие-то красного цвета книжечки (очевидно, цитатник Мао) и уходит.

Чем закончилось изгойство, Евдокимов не досмотрел. Опять позвонила Ирина и велела Жене «бегом лететь» на репетицию. «Ты что, забыла, что я тебе сказала? Эля тебя там целый час ждёт!»

Евдокимов решил сходить тоже. И пока шли, опять поссорились. Оказывается, упрямица всё-таки решила петь «Сказку».

– Да почему не «Коня»?

И тут Женя его убила:

– Мне не будет её петь хотеться.

– Что?

– Мне не будет её петь хотеться.

– Что называется, по-русски – «петь хотеться»! Ещё кому-нибудь не скажи, чурка ты этакая!

– Я не чурка.

– Ты хуже!

– А ты ничего не понимаешь…

– В твоей «Сказке»! – перехватил Евдокимов. – Как, впрочем, и китайцы совершенно ничегошеньки не поймут, а потому прошу тебя, нет, настаиваю, петь «Коня» или «То ли с неба ясного…».

– И это же – на конкурсе?

– Тогда пой «Перстенёчек». На сто процентов уверен, понравится. Ничего же подобного у них нет.

Насилу уговорил. И оказался прав. Даже на репетиции задорный «Перстенёчек», картинка русских народных игрищ, на всех произвёл впечатление.

Кстати, тип гостиницы был таким же, как в Питере, – можно было ходить по коридорам кругами. Практически на каждом этаже – довольно солидный по размеру конференц-зал. В них и намечалось прослушивание по номинациям. Списки с очерёдностью выступлений обещали вывесить на дверях этих залов с утра, а кто на каком этаже выступает, сказали, объявят после торжественной части на собрании руководителей или когда все соберутся у фонтана.

Глава седьмая

Ужинали в тесной столовой с китаизированным «шведским столом», который, в отличие от питерского (там тоже был «шведский»), оказался просто убогим. Для незнающих: «шведский стол» – это когда посредине или на краю обеденного зала в специальной посуде на столах или передвижных поварских тумбах выставляют ассортимент блюд. Подходи и накладывай чего хочешь и сколько хочешь, хоть десять раз подходи. И в Питере, например, чего только не было – и несколько первых блюд, и множество вторых, и разные колбасные изделия, и ветчина, и варёные яйца, и омлет, и молоко, и кефир, и компот, и сок, и кофе, и чай, и вода в бутылках прямо на столах, и яблоки, и арбузы, и дыни, и апельсины, и выпечка. А тут, кроме того же клёклого риса и сильно перчёных подливок неизвестно из каких земноводных, была разве что тонко настроганная, обжаренная в сухарях курица, шашлык (на тонкой, примерно в две зубочистки, палочке шесть дециметровых квадратиков какого-то мяса), миниатюрные сосиски белого цвета да серо-коричневая соломка, взяв которую, по причине недостатка места за столами пристроившись за стойкой, Евдокимов просто измучился пластиковыми палочками есть. И так и эдак наматывал, соскальзывает и всё, пока наконец уборщица, с откровенным смехом простолюдинки за ним наблюдавшая, не принесла ему откуда-то вилку. И что бы ни положить их рядом с палочками, подумал Евдокимов? Просто издевательство какое-то! Или в этом пятизвёздочном отеле не бывает русских и они первые? Тогда откуда у них вилки? Или они только для ВИП-персон?

В конце трапезы неожиданно принесли тонко нарезанные арбузы, и все на них сразу налетели, но оказались они несладкими, как будто недозрелыми, и тем не менее их с жадностью поглощали все. Увидев это, официанты, следившие за трапезой, принесли ещё. И эти съели. Хлеба, кстати, ни в обед, ни в ужин не было. Интересно, подумал Евдокимов, что дадут на завтрак? Но до завтрака ещё надо было дожить. И они с Женей, не сказать, что сытые, но и не совсем голодные, пошли готовиться к открытию конкурса.

– Теперь я понял, почему они такие поджарые, – рассуждал Евдокимов вслух, когда следом за инструментальным квартетом они с дочерью шли по коридору к лифту. – С такой пищи не растолстеешь. И это бы ладно – французская худоба теперь в моде, но тут немудрено одичать. Ещё немного, и я буду есть прямо руками. Как тебе, кстати, земноводные? Не пробовала? И я смотрел на них с подозрением. Что-то они мне такое напоминают. Кажется, при копании картошки нечто подобное попадалось, примерно с мизинец толщиной и сантиметра три длиной, состоящее из таких жирных желтых колечек.

Женя поморщилась, а шедшая впереди Таня, оглянувшись, заметила:

– Не очень уместные ассоциации.

– А подслушивать нехорошо.

– Да у вас голос, как у Джельсомино. Вы и дома так разговариваете? Или у вас от соседей секретов нет?

– Какие могут быть секреты? Мы теперь в свободной стране живём!

Остановились у лифта. Таня спросила:

– Что будете петь? Если не секрет.

– Не секрет, а тайна.

И в эту минуту Евдокимов опять обменялся со Светой взглядом. Всего одно мгновение, но и того было достаточно. Их обоих как бы сковало. И теперь, как и он, Света специально старалась смотреть не на него, а на Таню или на Женю, но боковым зрением оба видели только друг друга. Остальные словно стали прозрачными.

Когда подошёл лифт, неторопливо в него вошли. Двери сомкнулись, лифт плавно тронулся – роскошный зеркальный лифт. Окружная зеркальность делала всех открытыми и закрытыми одновременно, поскольку благодаря зеркалам невозможно было понять, кто на кого смотрит, и можно было, не стесняясь чужого присутствия, смотреть друг другу в глаза, что они со Светой и делали. Раз, два, три – и лифт остановился. Евдокимовым выходить, остальным подниматься выше. При выходе Евдокимов постарался никого не задеть, а затем – не оглянуться.

В номере он с минуту рассматривал себя в зеркале ванной комнаты и, разумеется, в очередной раз не понимал, чем тут можно прельститься такой молодой симпатичной женщине. В том, что она была замужем, он не сомневался. Разве что внимания со стороны мужа ей недоставало. Или, может быть, он у неё был загульным, и она, как это часто бывает, мечтала ему при удобном случае отомстить? И вот наконец такой случай вдали (уж куда дальше?) от дома представился, и совершенно никакого контроля над тобой – подруги по ансамблю не в счёт, они всё прекрасно понимают, и человек, судя по обоюдной симпатии, подходящий подвернулся, правда, немолодой, но и не сказать, чтобы старый, разве у стариков бывают такие громкие голоса и бесстыжие глаза? Но, может быть, хватит об этом, остановил себя Евдокимов? Зачем прежде времени накручивать? Хватило же силы воли взяться за ум в Питере, у школы, хватит и теперь.

* * *

Нагнетание атмосферы началось за полчаса до открытия конкурса.

Женя была внизу, Евдокимов с установленной на штатив камерой на балконе. На груди у него висела ламинированная табличка с названием фестиваля, именем, фамилией, с цветной фотографией и красной печатью с пятиконечной звездой. С этими табличками велено было ходить и ездить всюду.

Рядом с Евдокимовым расположился оператор китайского телевидения, судя по всему, собиравшийся снимать общий план, средние и крупные должны были снимать операторы, находящиеся внизу.

Вдоль всего ограждения находились журнальные столики с удобными кожаными креслами по бокам, на которых, как и у перил, удобно расположились зрители. Народ сидел и на других креслах, хотя оттуда ничего не было видно. И всё это несмотря на невыносимую жару, которая с наступлением сумерек ничуть не спала. Девчата и парни из узбекского хореографического ансамбля, которые, как и Женя, должны были выступать на открытии конкурса, просто истомились в своих национальных шёлковых костюмах.

Начали ровно в 19–30, как и полагается, торжественно. Даже наверху оставили только дежурный свет, сияла во мраке одна сцена. Зачин сделал узбекский ансамбль. Затем под звуки фанфар вышли ведущие и, объявив по-китайски открытие конкурса, стали представлять почётных гостей и жюри. Это отняло уйму времени. Затем на сцену по одному стали подниматься представители власти и произносить речи. До того длинные и по манере произношения своеобразные, что можно было подумать, в этом только и заключался смысл их жизни. Всё это снимали и фотографировали. Сняли и сфотографировали Евдокимова – как представителя Российского телевидения. Потом молодой китаец покривлялся на сцене под «плюс» (заученно изобразил поющего человека). Песня была на китайском, но не китайская, а какая-то интернациональная, как объяснили Евдокимову, про море, солнце, ветер и про то, как хорошо на свете жить. Затем опять завели говорильню и утомили всех до невозможности.

Атмосфера становилась невыносимой, как вдруг выпустили Женю, и всё, как от дуновения свежего ветерка, в одно мгновение преобразилось. В белой блузке, укороченной юбке от красного расшивного сарафана, придававшего особенную стройность фигуре, в белых сапожках-казачок, с выпущенной на грудь косой Женя смотрелась настоящей русской красавицей. Лицо сияло радостью, озорно блестели глаза, очаровательная улыбка обнажала ровненькие зубки.

 
Перстенёчек дорогой,
Ненаглядный золотой,
Светлой памятью любви
В очи черные гляди.
 

От каждого озорного возгласа на припевах хотелось пуститься в пляс. Да что там! Стоило ей запеть, как тотчас стал прихлопывать зал. А в конце разразился бурей аплодисментов.

– Браво! – вместе с аплодисментами послышалось за спиной Евдокимова.

Он обернулся – и замер от неожиданности. Одетые в одинаковые длинные вечерние платья, за его спиной стояли Таня, Валя, Ксения и Света, причём Света смотрела так, как будто это он, а не его дочь только что исполнила песню.

– И остальные песни такие же – имею в виду, в стиле фолк-рока? – спросила Таня.

– Ну почему… Всякие есть: и гимны, и военные марши, и колыбельные, и даже романсы.

– Талантливая, видно, девочка.

– У девочки своей девочке четыре года.

– Нашим не меньше. Светиному так вообще двенадцать. Только у Ксении дочери года нет.

– И с кем оставила?

– С мамой. Таня спросила:

– Одна у вас?

– Увы! И, как и я теперь, одинока… Ну да это отношения к делу не имеет. А вы на посиделки так нарядились?

– Ну что вы! Это наши концертные костюмы. Надели, чтобы сфотографироваться. Фотографировать же всех вместе будут. А завтра (сегодня уже не будем, и так затянулось), как вы изволили выразиться, на посиделках что-нибудь исполним. В самом деле, нравится?

– Да-а! И очень, кстати, вам идёт. Обратите внимание, как на вас китайцы смотрят.

– Мы заметили. Особенно на Свету. Она одна из нас светленькая да синеглазая, да ещё с такой длинной косой! Настоящая Алёнушка! Не находите?

– Ну! Даже влюбиться хочется!

Все мило улыбнулись, и Таня сказала:

– Ну, это никому не возбраняется.

– Правда? Учту. Ответом был дружный смех.

– Ну вот, кажется, и конец, – подытожила Таня. – Идёте фотографироваться?

– Не могу, я на работе.

Фотографировались сидя и стоя во всю ширину ступенек и сцены, а двое ребят из узбекского ансамбля даже посадили своих девчат на плечи. Женя оказалась вверху, между струнным квартетом, в окружении узбекского ансамбля, и на фоне стильных вечерних платьев и ярких национальных костюмов гармонично смотрелись её белая блузка и выпущенная на грудь коса.

* * *

На посиделки Женя переоделась в короткое платье, распустила косу и сразу стала похожа на девочку. Евдокимов даже поснимал её для будущих клипов на фоне стеклянного входа, у карликовых пальм.

Шёл десятый час, и если бы не гирлянды лампочек, обрамлявших кафе у фонтана, тьма была бы просто кромешной. Если и опустилась температура, то буквально до тридцати градусов. Разве что невидимое солнце не давило. Не веяло прохладой и от бьющих строго вверх, подсвеченных с боков разноцветными огнями, струй прямоугольного фонтана, обложенного белым мрамором и состоявшего из таких же мраморных, в виде газетного ребуса, тропинок. За пределами кафе буквально в нескольких шагах ничего не видать, лишь на фасаде пятизвёздочного отеля драконьей премудростью вызывающе горели китайские письмена да едва желтели окрашенные тусклым светом дежурных фонарей стёкла вестибюля.

Ввиду позднего часа, дорожной усталости, затянувшейся торжественной части к фонтану вышли не все. Узбекского ансамбля не было вообще потому, что их поселили в другом отеле, зато, кроме инструментального квартета, успевшего переодеться в лёгкие светлые платья, за соседним столом рядом с хмурой Ириной, деловито шелестевшей судьбоносными бумагами, сидела Эля, а за её спиной, с фотоаппаратом на груди, стоял высокий симпатичный китаец лет сорока по фамилии Ли, который рядом с Евдокимовым фотографировал церемонию. Ли сносно говорил по-русски. Как представители похожего жанра они тут же сошлись, особенно после того, как Евдокимов произнёс выученную перед поездкой волшебную фразу: «Мао чжу-си Вань-суй», на что Ли, внимательно на него глянув и, видимо, никакого подвоха или скрытой иронии ни в его улыбке, ни в интонации голоса не обнаружив, тепло улыбнулся сам и ответил наполовину по-русски:

– Да, действительно – Вань-суй!

– Ли, наверное, учился в России? – поинтересовался Евдокимов, когда они оказались за одним столом.

Принесли пива. Кружки были из оргстекла, лёгкие, необычные, как, впрочем, и само пиво на вкус, как будто разбавленное дистиллированной водой.

– Нет. Но я десять лет был, когда постановил цель учить русский язык. Я двадцать лет читал русский книги.

– Двадцать лет – большой срок. За это время у вас произошли большие перемены.

– У вас тоже.

– У нас, как и всегда, через пень-колоду.

– Русский пословица? Я пословица знаю мало. Что это значит?

– Хреново.

– Хреново – знаю! Значит, плохо, да? Но почему? Эля без ума от Путина.

И Эля, услышав знакомую фамилию, сразу выдала:

– Пу-утин – о-о! Самый люпи-имый!

– Он тебе нравится как мужчина или как президент? – поинтересовался Евдокимов.

– Мущина? Та-а! И пириситент!

– Такая безответная любовь, – заключил Евдокимов.

Ли улыбнулся, а Эля, покопавшись в закромах памяти, подтвердила:

– Та-а, такой писопитный люпоф!

Тут уже и за соседними столиками послышались смешки.

Ли повторил свой вопрос:

– Так почему – плохо?

– Чем больше изучаю историю наших государств, тем больше прихожу к выводу, что только у нас, а с начала революции особенно, правительство ведёт планомерную войну со своим народом.

– И сейчас?

– Всегда.

– Но раньше ты не мог ехать Китай, а теперь можешь ехать куда хочешь, хоть Америка.

– Только для этого надо было пожертвовать горстке олигархов природные богатства, заводы, фабрики, разрушить военную промышленность, армию (правда, сейчас взялись за её восстановление), загубить сельское хозяйство (ты не представляешь, сколько у нас заброшенных полей) и много чего ещё, чтобы наконец под лозунгом демократических свобод поставить народ на грань выживания. Процветает у нас только крупный бизнес да банкиры. Среднего нет вообще. Малый под видом государственной поддержки планомерно уничтожается. Да что там! В настоящее время у нас небольшому проценту населения принадлежит девяносто процентов всех богатств. А ты говоришь – перемены!

– Мы сюда приехали не для того, чтобы говорить о политике, – не отрываясь от бумаг, заметила Ирина.

– Понятно, Ли? Мы, оказывается, приехали сюда не для этого. Благодарю за напоминание, гражданин начальник. Позвольте узнать, в каком вы звании?

– Но это же, в конце концов, никому не интересно!

– Тебе не интересно, Ли?

– Интересно.

– Ну и валите за другой стол, а нас избавьте от вашей долбаной политики!

– Ли, не будем дамам портить вечер. Я думаю, у нас ещё будет время поговорить.

– Та-а, портить ни ната! – подхватила Эля.

– А может, идём другой стол? Вон их сколько, никто не сидит, – возразил Ли.

– Прошу отметить, – обратился Евдокимов к Ирине, – не я это предложил.

Ирина фыркнула, а они с Ли со своими кружками пива направились за другой столик. Женя осталась на месте. Света проводила Евдокимова внимательным взглядом. И он чуть было не ляпнул на ходу: «Не желаете присоединиться?» Но тут же себя осадил: «Что-то вы, дорогой товарищ, раздухарились. Не с пива ли?» И специально сел так, чтобы предмет соблазна остался позади, как бы давая этим понять, что они люди серьёзные.

– Ли, а что ты о нас знаешь вообще?

– Я знаю, что вы начал стоять на но-оги, и эта один даёт надежда, другой боится.

– А ты как на это смотришь?

– Надежда.

– Спасибо. Только у меня по этому поводу большие сомнения. И потом, нас уже столько раз обводили вокруг пальца. Достаточно вспомнить перестроечный бардак и время ельцинского правления, когда нас обирали самым наглым образом. Мне почему-то кажется, что и на этот раз всё может оказаться очередным спектаклем, хотя и питаю надежду на лучшее. А вообще, у нас теперь только ленивые не говорят, что надо было идти по вашему пути, и вас в пример ставят. Локомотив мировой экономики! Только что-то настораживает меня этот ваш локомотив.

– Меня тоже.

– Вот как! Почему?

Ли опасливо оглянулся и заговорил на пониженных тонах:

– Такой торговли детьми, как у нас, нет больше ни один страна. Знаешь, сколько стоит девочка, а сколько стоит мальчик чёрный рынка? Мальчик пять, шесть тысяч юаней, девочка – пятьсот. Продают родители большой ну-ужда. Продают в ра-абы. Которых нет в книге записи детей продают. Знаешь, сколько народ, больше женщин, живёт в сельской местность без регистрация?

– А почему без регистрации?

– Потому что все хочет родить мальчик, наследник, а родить девочка. Тогда председатель совета посёлка берёт взятка, и девочка жить без регистрация. Это норма, который знает все, а делает вид, что не знает, потому что все берёт взятка. Девочка это плохо для семья. Девочка это понимает. Если у неё есть паспорт, она едет город работать на фабрика за очень маленький зарплата. Или работает проститутка. Часто прямо в поселок приезжает мафия уговаривать стать проститутка. Даже замужние женщины соглашаются, чтобы жить. Можно делать аборт. У нас запрещено говорить, кто будет, когда гля-адит «у-узи». Но все даёт взятка, и всем говорят, кто будет. А когда один, два, три аборт, может никто не родить. А дети надо. И тогда родит и не записывает, чтобы не пла-атить штраф. Он большой. Можно целый жизнь пла-атить. Столько деньги сельский местность никогда не заработать, чтобы можно пла-атить штраф. Лучше не родит или не записывать. Это меньше деньги. «У-узи» врач или взятка председатель. И не записывает. И не родит. Даже по триста или пятьсот юаней на тысяча семья в сиретнем посёлок, триста или пятьсот тысяч юаней взятка врач или председатель получает. Врач меньше. Председатель больше. А в каких условиях живут? Как несколько ве-эков назад. Раньше так не был. Нет, и раньше так был. Но тогда все жил одинаково. А теперь один, который меньше, как ца-ари живут, а другой, который больше, как ра-абы нескалька ве-эков назад.

– Странно. А я в интернете наткнулся на одну деревню, в которой даже гостиница высотою с небоскрёб, и такие шикарные двухэтажные коттеджи у всех, по две, три машины у подъезда, солидные счета в банке.

– Всего один такой деревня на весь страна. А больше живёт бедно. Бедных очень много, богатых очень мало. Как думаешь, почему стал казать сериал Мао?

– Почему?

– Спроси любой бедный китайца, он тебе скажет: я верю, что станет справедливо.

– Ты это про что?

– Думай.

– Неужели опять всё отберете и поделите?

– Я не знаю, как это будет, но это будет. В это верит много люди. Иначе в один день локомотив на большой скорость па-адет с рельсы, и тогда всем будет плохо.

– Я об этом думал. Я перед поездкой к вам столько материала о вас перелопатил.

– Пере… чего?

– Перелопатил. Перелопатить – значит, как можно больше и внимательнее прочитать, докапываясь до истины, как во время судебного следствия – копаешь и копаешь.

– Я запомню. Взял лопата и копать. И что пе-ре-ло-па-тил?

– Надо говорить: нарыл.

– Почему?

– Особенности русского языка.

– А-а… И что на-рыл?

– Много чего, а такое впечатление, что ничего.

– Как?

– Да так. Я думаю, и у вас о нас не больше понимания, чем у нас о вас. Я не о менталитете, Ли, а так сказать, о загадочной русской душе.

– Загадочный русский душа – это что значит?

– Как тебе сказать… Если в двух словах, это чрезмерная склонность к созерцательности. Ничего общего с фантазией, Ли, не думай. Достоевский (читал, поди?) это объясняет таким эпизодом. Идёт русский мужик лесом, вдруг остановится и смотрит на вершину сосны. Час смотрит, два смотрит. А потом пойдёт и родную деревню сожжёт.

– Его за это поймать и казнить?

– А он никуда и не убежит. Во всё время пожара будет стоять и глядеть на горящую деревню с таким же вниманием, как недавно на сосну, а потом пойдёт и при всём народе скажет: мой грех, прошу предать смерти.

– У вас много таких?

– Зачем много? На деревню, например, и одного достаточно. В городах, само собой, побольше. Так что, когда вы построите свой коммунизм, нас за стол не зовите.

– Почему?

– Среди нас обязательно найдётся такой, что во время торжества на себя скатерть потянет, и всё торжество вам испортит, как уверяет тот же Достоевский.

– Да-а? Это потому что такой загадочный русский душа?

– Совершенно верно. Только проявляется это у всех по-разному. У Бунина, например, есть рассказ, в котором описывается, как один купец, почтенный семейный человек, член разных благотворительных обществ, прилежным трудом и бережливостью скопивший большой капитал, однажды пошёл вразнос. Пойти вразнос – значит, пить напропалую день, два, три, неделю. И вот в один из таких чумных дней он несётся по пыльной дороге на тройке взмыленных лошадей. Сам ими, стоя, правит. Проносится мимо того, от чьего имени ведётся рассказ. А тот пешком шёл. Понятно, был сильно удивлён. Что за притча? Идёт дальше. Примерно через полторы версты смотрит, стоит на обочине бричка, а в бричке тот самый купец рыдает. Он к нему, тормошит, спрашивает: что случилось? Купец поднимает голову и, глядя полными слёз глазами, говорит: «Э-х, ба-арин, журавли-и улете-эли».

– Куда?

– На юг.

– И что?

– Ничего. Они улетели, а ему от этого грустно, и он за неделю прокутил половину состояния.

– Да-а? И много у вас такие?

– Хватает… Ли, скажи: я прав? Даже если у китайца есть деньги в заначке и его об этом спросят, он обязательно скажет, что у него ничего нет. Так?

– Так.

– И никогда последнее не пропьёт. Верно?

– Да.

– А у нас легко спустит до копейки. Будет копить, копить, а потом вдруг его переклинит, и он за несколько дней всё пропьёт. Всю пьянь, всех бомжей со всей округи соберёт и с ними всё просадит. У нас большинство не то чтобы не умеют, а просто не желают копить. Им это не интересно. У нас и причины массового героизма с вами разные. Я читал. У вас во время вьетнамской войны солдаты предпочитали смерть позору перед людьми. У нас такого позора не боятся. В нашем массовом героизме преобладает стихия. Словно что-то подхватывает и несёт, как ураганом, понимаешь? Всё, что там заливают про идеологию, ерунда. Ни за какого Сталина у нас никто и никогда в атаку не ходил и не умирал. Кричать кричали, но это так, чтобы от других не отличаться… Ближе всех, на мой взгляд, к пониманию этого подошёл Пушкин (читал, поди?). Он пишет: «Есть упоение в бою…» Упоение – что-то вроде адреналина, Ли. И дальше: «Итак, – хвала тебе, Чума, Нам не страшна могилы тьма, Нас не смутит твое призванье!» Иными словами, чем хуже – тем лучше. Эта подсознательная вера в бессмертие души в нас, видимо, так глубоко сидит, как, может быть, ни в каком другом народе. Не знаю только, хорошо это или плохо. Но есть и другая сторона медали. О ней с беспощадной точностью выразился Достоевский. Он сказал, что русский человек без веры – дрянь. И это доказала практически вся наша новейшая история. Особенно во времена пресловутой классовой борьбы, репрессий, как у вас во времена культурной революции, когда даже дети на родителей обязаны были доносить… И получается по пословице: хрен редьки не слаще. Имею в виду классовую борьбу и нынешний либерализм американского пошиба, да и ваш теперешний НЭП. Ленина же вы, в том числе, и за это чтите…

А вообще о Китае Евдокимов мог рассуждать часами, но, как уже было сказано, это не приближало к пониманию. Он делал выписки, пытался их систематизировать, ничего путного из этого не выходило. Получалась сумма знаний, под которой невозможно было подвести итог. А может, этого и не стоило делать, иногда думал он? И потом, что значит, подвести итог, сделать вывод? Сколько их подводили, сколько делали выводов, и что?

К сожалению, вздыхал Евдокимов, непредсказуемость не делает Россию надежным партнёром для Китая. И тем не менее Китай заинтересован в экономическом подъёме России, поскольку ещё не дорос до того, чтобы сказать своё слово миру. Сейчас Россия воспринимается Китаем не как старший брат, как это было при Сталине, а как старшая сестра, которой оказывается почтение, но решение принимается без её участия.

– И всё-таки, Ли, у нас много общего! – продолжал Евдокимов. – Вы, как и мы, многонациональное государство. Ни вы, ни мы никогда бы не пошли на то, что сделали в своё время США с коренным населением лишь потому, что оно не пожелало быть рабами. У нас с вами очень близкие понятия не только о справедливости, но и чести, и супружеской верности, любви к детям и ответной любви детей к родителям. Я тут в интернете один документальный фильм про жизнь вашей деревни видел. Муж, находясь на заработках в городе, изменил жене. У них ребёнок. Она ему не простила, Ли, не согласилась, когда он предложил жить на две семьи. То же самое у нас. Душа так устроена. А самое главное, Ли, вы, как и мы, слишком большая и оригинальная величина, чтобы стать зеркальным отражением кого бы и чего бы то ни было… И ещё, на мой взгляд, не менее важное из того, что нас сближает. Один мой знакомый, ещё до перестройки, увлёкся ушу. И когда в начале перестройки у него по линии комсомола появилась возможность, он поехал в Китай в поисках мастера. Если бы это не с моим другом было, Ли, я бы ни за что не поверил. Он улетел с пятнадцатью долларами в кармане. Такой поступок, кстати, тоже надо отнести к нашему менталитету, мы на этот счёт ребята отчаянные. Адресок, правда, какой-то всё же имелся. Прилетает в Пекин, приходит по этому адресу, а там уже давно никого нет. Кругом, как он мне сказал, одни «хутуны» – грязные переулки. Сейчас их вроде бы нет. Показали ему гостиницу, в которой можно было остановиться за гроши, сказали: постараемся найти тех, кто по этому адресу жил. И что бы ты думал, Ли? Буквально на другой день на пороге появляются натуральные гангстеры из боевиков, лица в шрамах, однако вежливые. Они переселяют моего приятеля в приличную гостиницу, просят подождать. А дня через два к нему приходит наставник по тому же стилю и говорит, что знает этого мастера, но он теперь в другом городе. И с этого момента, Ли, начинается китайское чудо. Моего приятеля перевозят с места на место за счет школы, он занимается, и так целых два месяца. Это сработало, считает он, потому, что иностранцы тогда были в диковинку, а иностранцы с китайским языком – тем более, а он китайским неплохо владел. Да ещё оказался первым иностранцем, который не требовал, чтобы его научили «смертельным касаниям». Такого до него, оказывается, не бывало. Когда он ехал на поезде в школу, на остановках к нему приходили китайцы (а найти его было несложно по внешности) и говорили: я из такой то школы и приносили небольшую коробку с едой: булочки, рис. Так они передавали его с рук на руки, и он вернулся в Россию с теми же пятнадцатью долларами, не потратив ни копейки, Ли, представляешь! Такого Китая, правда, теперь уже нет, уверяет он, и всё-таки как это на нас похоже!.. Ли, скажи, – наконец решился Евдокимов спросить о том, что ему больше всего казалось непонятным, – ты слышал что-нибудь про архив Берии? Я недавно ваш мультфильм на эту тему в интернете видел, «Вперёд, товарищи» называется. Случайно не смотрел?