Текст книги "Вдова Клико. Первая леди шампанского"

24
Обжегшийся кот боится холодной воды

Стук в дверь, Лизетта идет открывать, а я укладываю Ментину спать. Она посылает в молитвах любовь папочке и сообщает ему, что скоро поедет в школу. Потом сует в рот большой палец – эта привычка у нее с пеленок, и мне не хватает решимости ее отучить. Я пою Au clair de la lune, «В лунном свете», и тру ей спинку, пока ее дыхание не становится размеренным. Задуваю свечу и тихонько прикрываю дверь.

В прихожей стоит Луи Боне, обветренный и экзотический в своей ушанке и меховом тулупе.

Я бегу и обнимаю его. Сильная рука обхватывает меня за плечи, другая гладит по голове. От Луи Боне пахнет кедром, грибами и кострами. Это запах России?

Мое ухо прижато к его широкой груди. Сердце Луи бьется сильно, дыхание ритмичное. Успокаивает меня.

Лизетта приносит поднос и кашляет.

Я пячусь от Луи, спохватившись, как это выглядит со стороны.

– Я принесла месье Боне лукового супа. – Она ставит на стол дымящуюся миску и нарезанный белый хлеб.

– Любезно с вашей стороны, – говорит Луи. – Но, возможно, Барб-Николь слишком устала, и мой поздний визит неуместен.

Теперь я чувствую себя глупо.

– Пожалуйста, сядьте. Ешьте, пока суп горячий.

Луи вешает тулуп и шапку на медный крюк вешалки и трогает плащ Франсуа, который по-прежнему там висит. Я тоже так делаю каждый день. Потом, взъерошив свои имбирные волосы, он возвращается и садится рядом со мной.

Лизетта наливает нам красного вина и оставляет графин.

– Пино нуар из Бузи. – Я чокаюсь с ним, и он пробует вино.

– Я и не знал, что в Шампани делают красное вино.

– Только «Бузи руж». Это вино подавалось на стол Людовику XIV задолго до появления шампанского.

– Ах, луковый суп Лизетты. Франсуа считает, что вкуснее нет ничего. – Луи пробует суп, потом прижимает кулак к губам и вздыхает. – Ох, виноват. Никак не могу поверить, что его нет. Я тут, а его нет. – Он качает головой и пьет вино. – Филипп написал, что Франсуа умер от жара. Он очень мучился?

Всю историю я не рассказывала никому, не стану говорить и ему, самому близкому другу Франсуа…

Доев суп, он достает из кармана тулупа какой-то сверток.

– Я привез вам подарок из Санкт-Петербурга. – Его мясистая рука кладет мне в ладони черный меховой комок, который тут же шевелится и мяукает, сверкает золотисто-зелеными глазами с голубыми искрами и мгновенно очаровывает мое сердце, хочу я этого или нет.

– Вы привезли мне матагота? – С пушистым тельцем в руках я спешу на кухню, понимая, что должна поскорее сделать.

– Я думал, что это котенок. – Луи идет за мной, захватив вино и бокалы. – Вы имеете в виду то существо из сказок Франсуа?

– Да, его. Вы как будто принесли его оттуда, из его фантазий. – Матагот трется мордочкой о мои пальцы. Я достаю из ледника густые сливки и наливаю в стоящее на столе блюдце. Почуяв угощение, меховой комочек вырывается из моих пальцев. Я отпускаю его, и он набрасывается на сливки и жадно лакает их из моего лучшего лиможского блюдца с золотой каемкой и гирляндой цветов – свадебного подарка маман. – Где вы нашли этого малыша?

– Письмо Филиппа настигло меня в трактире Палкина в Санкт-Петербурге, где я остановился, – рассказывает Луи, садясь на кухонный табурет. – Я обедал в это время со знакомыми и вышел с письмом на улицу под фонарь, чтобы прочесть его в одиночестве. – Он кашляет и тяжело вздыхает, собираясь с мыслями. – Когда я прочел, что Франсуа умер и вы закрываете компанию, у меня что-то застучало и закрутилось в мозгах, словно я и сам заболел. Я сполз по стене на землю и схватился за голову. Не знаю, сколько я так сидел, но потом почувствовал, как что-то трется о мою лодыжку… – Матагот поднял мордочку от пустого блюдца. – Вы только посмотрите на эти глаза! Он чем-то напоминает Франсуа… Я понимаю, что это звучит глупо, но мне показалось, что это крошечное существо принесет вам хоть какое-то утешение. Я принес его в трактир и покормил курятиной.

– Правильно сделали. – Я глажу черную спинку. – Когда перед вами появляется матагот, его надо непременно накормить, иначе он принесет вам ужасные несчастья.

Луи бьет себя кулаком в грудь.

– Пожалуй, матагот пришел слишком поздно. Мы потеряли Франсуа, потеряли «Клико и Сын», а я потерял работу.

– С вашей работой все в порядке. – Я беру в руки матагота, разглядываю белую меховую звездочку на его грудке. – Планы переменились. Филипп согласился продолжить дело, если я возьму партнера.

У Луи отвисает челюсть.

– Это замечательно, Барб-Николь. В самом деле. Но… – Он пьет вино.

– Но что? – спрашиваю я, прижимая матагота к сердцу. – Вам не хочется работать на вдову Франсуа?

Он сжимает бокал в своих толстых пальцах – пальцах человека, обладающего практическим смыслом.

– Моего брата забрали в армию, которая поддержит Наполеона в войне с Пруссией. Я обещал ему, что возьму на себя заботу о его семье и делах.

У меня сжимается сердце.

– Но ведь вас тоже могут призвать.

– Для наших местных властей я по-прежнему нахожусь в России. А брату нужна моя помощь.

– Луи, я не стала бы все затевать, если бы не рассчитывала на вашу помощь в продаже вина. – Матагот прыгает на стол и выгибает спину.

Луи подливает в блюдце сливки, и матагот снова жадно их лакает.

– Я в долгу перед братом. Я бросил его торговлю кофе и шоколадом, когда встретился в той пивной с Франсуа. Он был мрачный, потому что не мог продать шампанское. А я если и рожден для чего-то, то точно для торговли. Я умею кинуть наживку, подсечь клиента и сделать так, чтобы он бегал за тобой и просил привезти еще и еще какой-то товар. Поначалу я просто хотел похвастаться своим умением перед вашим приунывшим супругом. – Он вздыхает и качает головой. – Но когда я увидел, как после продажи той первой партии лицо Франсуа озарилось радостным светом, мне хотелось снова увидеть на его лице этот свет.

– Я тоже жила ради этого. – Мне больно вспоминать тот свет, сиявший иногда слишком ярко. – Когда Франсуа был счастлив, весь мир тоже был счастлив. Но когда он грустил…

По полу бежит мышь. Матагот прыгает со стола, вонзает в нее когти и пожирает.

– Я сделал ошибку, когда привез сюда этого хищника. – Луи морщится.

Матагот слизывает с лапки мышиную кровь.

– Наоборот. Феликс принесет мне невероятную удачу и огромную прибыль.

– Феликс? – Луи с улыбкой теребит бороду.

– Ведь он русский, верно? Феликс – единственное русское имя, какое я знаю.

– Борис, Густав, Владимир… продолжать? – Луи накрывает мою руку своей. – Я не знал, что вы не бросите виноделие, иначе я не стал бы строить другие планы. Но мне надо вернуться в Мангейм.

Его теплая, тяжелая рука кажется такой надежной, но это ощущение обманчиво.

– Давайте допьем вино. – Я наливаю «Бузи-Руж» и чокаюсь с его бокалом с воодушевлением, которого не испытываю. – За новые свершения. – Единственный друг, на которого я так рассчитывала, теперь покидает меня. Я наливаю вина в блюдечко Феликса. Теперь мне понадобится вся удача, какую только может дать мой свирепый матагот.

* * *

На следующий день, когда мы с Фурно подходим к входу в пещеру, Луи уже ждет нас там. Его веснушчатые щеки горят от холода.

– Но ведь вы уехали, – удивляюсь я. – Я думала, что вы уехали в Мангейм, не попрощавшись.

Он улыбается из-под густых усов.

– Я послал брату письмо, где объясняю, что сохранил свою здешнюю работу и что буду посылать его семье деньги.

– Мы не можем себе позволить торговых агентов, – бормочет Фурно.

– Месье Боне работает за комиссию, – напоминаю я Фурно факт, который мы не раз уже обсуждали.

– Вы, должно быть, Александр Фурно. – Луи протягивает ему руку. – Барб-Николь рассказывала мне про ваши впечатляющие вина. Для меня было бы большой честью продавать ваше вино.

Игнорируя его, Фурно толкает дощатую дверь, зажигает фонарь и топает вниз по ступенькам в пещеру. Вдоль стен виднеются бочки, сколько хватает глаз при тусклом свете, на каждой маркировка – сорта винограда и виноградник. Ароматы вина, обжаренных дубовых бочек и меловой пыли вселяют в меня уверенность, пусть даже мужчины ее и не чувствуют.

Я уже понимаю мою первостепенную задачу для успеха винодельческого дома «Клико-Фурно» – надо создать мало-мальски прочный союз между нами. В этом мне поможет вино, оно смягчит несогласие. Фурно – законченный француз, одетый в панталоны старого толка и жилет, пуговицы которого лопаются на обширном животе. Волосы под беретом побелели за годы нашего знакомства, но гордая осанка делает его моложе.

Луи Боне тоже не назовешь стройным, он коренаст и широкоплеч. Держится он всегда весело и готов обезоружить вас и насмешить своими историями. Русская шапка и меховой тулуп придают его здоровому облику бывалый вид.

Длинный дубовый стол стоит так же, как стоял при мне. Бабушка была бы довольна. Бокалы, ведерки для выплевывания вина, перья, чернила, блокноты. Я зажигаю канделябр и начинаю.

– Мы дегустируем вино из трех регионов Шампани, чтобы понять уникальные характеристики каждого терруара. Шардоне из Кот-де-Блан, Пино нуар из Монтань-де-Реймс, Пино менье из долины Марны.

– Терруара? Почвы? Мы дегустируем почву? – Веселый смех Луи раскатился по пещерам с гулким эхом.

Фурно презрительно фыркает.

– Терруар – это природная среда, влияющая на вкус вина: почва, топография виноградника и климат. Я-то думал, что вы торговый агент, знающий азы виноделия.

– Я предпочитаю именоваться разъездным агентом, а не торговым, – огрызается Луи.

– А я предпочитаю, чтобы вы больше продавали, чем разъезжали, – бурчит Фурно.

Помоги мне, Франсуа! Ведь это твои друзья.

– Господа, если вы сядете на свои места, я наполню мой золотой тастевин из бочки. Шардоне зеленое и пахнет как слишком молодое и кислое, но я все равно наливаю его в графин.

Далее я беру образец из бочки с Пино нуар – вино пахнет, как вспаханная земля. Я надеюсь, что земляной привкус будет уравновешен едкостью предыдущего вина.

Третья проба пахнет спелыми сливами. Пино менье внесет жизнь в смесь.

Фурно наблюдает за моими действиями.

– Этот тастевин похож на те, которыми пользуются монахи в аббатстве Отвилье.

Я подношу мою драгоценную чашу к фонарю; золото мерцает в его свете.

– Этот тастевин принадлежал моему прадеду Николя Рюинару. Он учился виноделию в Отвилье, а его учителями были его дядя и Дом Периньон.

– Николя Рюинар, который открыл первый дом шампанского? – Луи с довольным видом потирает руки. – Такая история понравится русской знати.

Я наливаю три вина в отдельные бокалы.

– Весной мы смешаем эти вина. Потом, прежде чем бутилировать их для второй ферментации, мы добавим тиражную смесь – сахар, дрожжи и чуть-чуть бренди.

– Кощунство, – заявляет Фурно. – Никогда не добавляйте ничего в вино, сотворенное Богом.

Луи пробует шардоне и хмурится.

– Слишком кислое для русских.

– Тогда пусть русские привыкают к нему, – заявляет Фурно.

– Александр, вы помните, как Наполеон дал мне «Руководство по виноделию» Шапталя? – Я кладу возле него книгу. – Он рекомендует добавлять тиражную смесь в шампанское, чтобы оно было более сладким и лучше пенилось.

Фурно отталкивает от себя книгу.

– Раз император Наполеон велит добавлять тиражную смесь, тогда мы будем добавлять.

Луи фыркает.

– Лучше бы уж этот Маленький Дьявол занимался чем-то другим, а то он устроил для всех нас настоящий ад на земле.

Фурно протягивает руку и хватает Луи за грудки.

– Придержите язык! Император Наполеон сражается за свободу, равенство и братство для всех нас.

– Господа, вы не на поле сражения. – Я раздаю им следующие бокалы, чтобы занять их руки. – Попробуйте Пино нуар в левой руке и сравните с Пино менье в правой.

Луи пробует.

– Пино нуар слишком резкое, а Пино менье на вкус как парфюм.

– Какая муха вас укусила? – Фурно качает головой. – Менье придает текстуру невыразительным винам.

– Русские не возражают против невыразительных вин, лишь бы они были сладкие. – Луи смеется. – Чем слаще, тем лучше.

– Именно поэтому нам не следует продавать вино русским, – фыркает Фурно. – Это все равно что кормить свиней филе-миньонами.

– Если клиенты хотят пить сладкое вино, надо делать его сладким. Я так считаю, – заявляет Луи.

– Глупо, глупо, глупо! – кричит Фурно.

– Вы, французы, невыносимые снобы, – говорит Луи. – Я не хочу оскорблять русскую даму из богатого особняка намеком, что у нее недостаточно изысканный вкус. Наоборот, я ношу с собой куски сахара и горькие настойки. Если шампанское кислое, я добавляю сахар, если слишком приторное, добавляю горькие настойки. Если слишком невыразительное, добавляю то и другое да еще чуть-чуть бренди. – Он глотает вино и морщится. – Проклятье! Это просто ужас!

– Вы готовы к сеансу магии? – Я смешиваю три вина, доверяя своему Носу, затем наливаю получившееся кюве в их бокалы. – Попробуйте теперь!

– Маленькая волшебница, – говорит Луи с восторгом. – Как вам удалось сделать нектар из той дряни, которую мы пробовали?

– Магия состоит в том, чтобы смешать все элементы с наилучшим результатом, – отвечаю я.

Фурно подливает себе вина.

– Почему вы так увлеклись продажей вина в России? Из-за британской блокады по Балтийскому морю невозможно перевозить товар. В прошлом году британцы конфисковали три тысячи французских судов.

– Русские обожают шампанское «Клико», – говорит Луи. – Я могу провезти большой фургон через территорию Германии, Австрии и Польши мимо всех театров военных действий. – Он взмахивает бутылкой шампанского. – Я раздаю по дороге бутылку тут, бутылку там… И вот я уже в России. Будь я проклят, если это не так.

– Да в Польше вас просто посадят за решетку и отберут весь товар, – говорит Фурно с пылающими щеками.

– Если мы будем бояться всего, лучше прямо сейчас прикрыть «Клико-Фурно», – возражаю я. – Вы этого хотите?

Фурно вскидывает голову.

– Я продал все, чтобы войти в это партнерство.

Луи запускает пальцы в свою шевелюру.

– Я пять лет создавал клиентуру для «Клико», и глупо теперь ее терять.

– Тогда мы попробуем перевозить шампанское и морем, и по суше. Я уже договорилась с американским капитаном, – говорю я. – Он заверил меня, что британцы никогда не задерживают его американское судно. Он пройдет до Петербурга без задержки.

– Вы не должны доверять американцу наше вино, – говорит Фурно.

– Тогда почему бы вам, Александр, не сопроводить груз? – предлагаю я.

– Но я никогда не покидал пределы Франции. – Фурно подкручивает навощенные усы.

– Тогда вам самое время это сделать, согласны? – Я поворачиваюсь к Луи. – А что до вас, то супруг моей сестры владеет компанией по перевозкам. Мы наймем у него самые длинные фургоны, какие имеются, и вы в конце месяца отправитесь в Россию.

– Derjenige, der die Piper spielt, schafft an, – говорит Луи.

– Я не очень хорошо понимаю по-немецки. – Я подношу руку к уху.

– Мелодию выбирает тот, кто играет на дудочке.

По их заблестевшим глазам и непринужденной улыбке я вижу, что вино подействовало. Тогда я поднимаю бокал и произношу тост.

– Значит, решено. Успех винодельческого дома «Клико-Фурно» надежно лежит на ваших плечах.

Фурно показывает на мой нос.

– И на вашем Носу.

Луи щиплет меня за нос, и мы смеемся. За смехом следуют новые тосты, за тостами – смех. В нас бурлит восторг, словно пузырьки в нашем шампанском.

Но довольно скоро я понимаю, что сижу тут с лучшими друзьями Франсуа, но его нет с нами. Мой смех замолкает.

Две недели мы готовим партию шампанского для отправки в Россию. Мы заняты с рассвета до заката. Луи не отходит от меня, работает и в пещере, и на расфасовке в ящики. После напряженных дней я приглашаю его обедать с нами. Ночует он в «Кокатрисе», своей любимой немецкой таверне.

Я расспрашиваю его про долгую и опасную дорогу до Петербурга и про монарших особ и знать, к которым он заезжает по пути. Его азарт и восторг восхищают меня, хотя я испытываю ужас перед всякой поездкой. Луи создан для приключений и дальних дорог, а мой мир крутится в спокойном цикле виноделия – от весенних почек до сбора винограда, изготовления сока, смешивания вин, бутилирования и отправки вина заказчикам. Более непохожих между собой людей, чем мы с ним, трудно найти, но, когда я смотрю, как его фургоны, запряженные быками, отправляются в Россию, у меня ужасно щиплет в носу и на глаза наворачиваются слезы.

25
Дареному коню в зубы не смотрят

Поездка Фурно в Амстердам, которая планировалась на несколько месяцев, растянулась на год. По сути, я не получила от него ни одного письма, подозреваю, что он просто не умеет писать. Либо читать. Но мы договорились, что он будет присылать деньги за перевозку шампанского. Наш банковский счет таял день ото дня.

Неоплаченные счета – не единственная вещь, которой я манипулирую словно циркачи – укротители огня из «Амфитеатр Англез», куда я водила Ментину во время моего недавнего визита в Париж. Работы на виноградниках, виноделие, продажа и платежи работницам – все эти проблемы крутятся в моем мозгу день и ночь. Горящие факелы с дымным шлейфом – подбрасываешь их и не знаешь, схватишь ли их за палки или угодишь рукой в пламя. А если уронишь, все твои мечты безвозвратно сгорят.

Прямо передо мной на столе лежит стопка самых срочных счетов. Из них я должна выбрать для оплаты один или два. Вместо этого я все откладываю, пишу Ментине письмо, убеждая ее сосредоточиться на учебе в монастыре. Монахини говорят, что у нее заметна склонность к мечтаниям. Она присылает мне подробные рисунки белых лошадок с развевающейся гривой. Я восхищаюсь ими, потому что сама рисую теперь лишь фигурки из палочек.

«Ментина, учись в этом году с прилежанием, – пишу я дочке. – И тогда, возможно, ты получишь ко дню рождения лошадку». – Сложив письмо, я капаю на него горячим воском и запечатываю якорем, выгравированном на моем тастевине – «ясность и смелость».

Найти лошадку для Ментины будет настоящей проблемой. Великая армия регулярно наведывается в Реймс и конфискует лошадей для войска. В моем сознании это еще один козырь против Наполеона, хотя папá считает меня непатриотичной. Как Наполеон может рассчитывать на процветание Франции, когда он посылает наших мужчин на войну? Наши газеты писали о миллионе убитых в сражениях французов, но потом Наполеон их закрыл. На миллион убитых мужчин приходится почти столько же вдов. А сколько их теперь? Когда в истории борьба за свободу, равенство и братство стоила стране так дорого?

Феликс спит на моем столе в лучах солнца, а я оплачиваю счета. Возле него садится безобидная муха, и он мгновенно пронзает ее острыми коготками и съедает. Ящерицы, мыши и насекомые не в безопасности, когда Феликс выходит на охоту. Я приветствую его талант, поскольку сама не в восторге от этой мелкой живности.

Лизетта приносит на подносе мадленки и кофе с молоком в лиможском фарфоре, чашку мне, а блюдце для Феликса – тот не тратит времени и жадно лакает молоко. Наш дом стал уютнее, когда вчера вернулась Лизетта. Она навещала в России своего кузена, который никогда не задерживается долго на одном месте.

– Мне вас не хватало, когда вы уехали, – говорю я. Она так предана кузену, и я всегда беспокоюсь, что она не вернется ко мне. Я пью вкусный кофе и наслаждаюсь ароматами печенья и свежеобжаренных кофейных бобов. – Как поживает ваш кузен?

Лизетта щелкает языком.

– Он корпулентный подагрик, вечно препирается с женой из-за ее фрейлины, без которой она не может жить, ну, вы меня понимаете. – Она подмигивает здоровым глазом. – Но я не могу оставить его, потому что он помог мне попасть в Версаль, когда никому не было дела до старой тробайрицы вроде меня.

– Звучит интригующе, – говорю я, надеясь, что она скажет больше, но она начинает петь своим дрожащим голосом и стряхивает метелкой из перьев пыль за дамастовыми драпировками.

– Почему ваш кузен не приезжает сюда к вам домой? Кажется, он любит путешествовать. – Я кусаю свежую мадленку и блаженно улыбаюсь, вдыхая ароматы сливочного масла и корицы.

– Его казнят, если он вернется во Францию, пока у власти Наполеон. – Она смахивает пыль с корешков книг, которые мы собрали с Франсуа, – философия, литература, агрикультура. Феликс подскакивает и ловит вспугнутую моль, порхающую в луче света.

У меня начинается зуд в носу.

– А кто ваш кузен? Я никогда не спрашивала у вас его имя. Может, я слышала о нем.

Лизетта прижимает палец к губам, подходит на цыпочках к двери и выглядывает в коридор. Потом возвращается.

– Мы не должны говорить об этом… – шепчет она мне на ухо и вдруг спохватывается: – Ах, я чуть не забыла! Вот вам пришла посылка из Санкт-Петербурга.

– Но почему сломана печать?

– Вероятно, замерз воск. – Лизетта торопливо выходит из моего кабинета, сбежав от дальнейших расспросов. Я напоминаю себе, что я не должна совать нос в дела Лизетты, как бы мне ни хотелось этого.

Открыв посылку, я ахаю при виде роскошной пары бирюзовых бархатных туфелек со сверкающими стрекозами на мысках. Давно я не получала таких чудесных подарков. Под ними лежат письмо и дюжина заказов на шампанское от Луи.

«Ноября 15-го, 1806 года

Санкт-Петербург, Россия

Дорогая волшебница с магическим носом,

Вы должны отправить новую партию, а то у меня заканчиваются запасы. «Клико» становится самым популярным в России шампанским. Сделайте его как можно более сладким, и русские будут пить его из таких вот туфелек!

Боги снизошли к нам. У царя и его супруги родилась великая княжна Елизавета Александровна, и придворные сходят с ума по “Клико-Фурно”. (Хотя гуляют слухи, что новорожденная – дочь не царя, а любовника его жены.)»

Я смеюсь. Луи великий сплетник. Он обменивается смачными новостями со знатью, и чем соленей сплетня, тем больше шампанского они покупают. Я продолжаю читать.

«Несмотря на войну Четвертой коалиции, аристократы рады видеть меня в своих домах, они по-прежнему одержимы всем французским. Пруссия присоединилась к союзу России и Англии против Франции, так что я молюсь о победе коалиции, чтобы мы могли вернуться к торговле вином. (Если это письмо перехватят шпионы Маленького Дьявола, меня пристрелят.)

Я слышал, что царь Александр встретился с Наполеоном на реке Неман. Если все прошло хорошо, это будет весьма благоприятно для “Клико-Фурно”. Вообще-то здешние сплетники говорят ни много ни мало, а о зарождающемся романе между императорами. О-ля-ля! Любовь витает в воздухе! Тем лучше для “Клико-Фурно”!

Вот такая маленькая русская сплетня для ваших ушей. Ликуйте, Волшебница!

Ваш преданный разъездной агент,

Луи Боне».

Я разглядываю его истерически непристойный рисунок и громко хохочу. Наполеон и царь Александр сомкнули губы в поцелуе, вокруг них, словно пчелы, летают крошечные сердечки.

Ах, Луи. Что я делала бы без твоего юмора и оптимизма? Разложив на столе заказы, я вижу, что они деловые и престижные. Чем раньше я отправлю шампанское, тем скорее оно будет оплачено, и я позабочусь о накопившихся счетах. Я выбегаю из дома, чтобы приготовить ящики под бутылки.

Моя свекровь Клементина-Франсуаза умерла от простуды. Филипп закрылся от всего мира, его горе велико. Я не могу осуждать его за это, но мне не хватает наших дискуссий за завтраком по поводу насущных проблем с «Клико-Фурно»: со стеклодувами, изготовителями пробок и бондарями.

Теперь я вынуждена полагаться лишь на собственные суждения. Поначалу я спрашивала себя, что посоветовал бы мне Франсуа, но на меня тут же обрушивалась грусть, и я перестала это делать.

* * *

Фурно наконец возвращается в Реймс и приходит ко мне в кабинет. Его панталоны и камзол пахнут мышами и плесенью. Волосы окончательно побелели, кожа обветрилась, словно виноградины, оставшиеся к осени на лозе. Сняв свою фетровую шляпу, он падает в кожаное кресло, угрюмый и злой.

Я достаю из ледника бутылку выдержанного шампанского и ставлю на стол бокалы.

– Что говорил Наполеон? При победе ты заслуживаешь шампанское, при поражении нуждаешься в нем. – Я наслаждаюсь пряным, насыщенным ароматом и надеюсь, что шампанское понравится Фурно.

Но он равнодушно глотает, даже не замечая, какие оно.

– Я попал в ловушку в Амстердаме, когда Британский королевский флот закрыл порт.

Я подливаю ему новую порцию.

– Так вы даже не отправили груз в Россию?

Он с жадностью пьет.

– Вы слышали, что я сказал? Порт был закрыт.

Я наливаю шампанское Феликсу на блюдце. Фурно фыркает от возмущения.

– Они неделями держали наш корабль на жарком солнце. – Он хватает бутылку и наливает сам себе. – У меня не осталось выбора, и я перенес наше вино на склад. Но там было душно, в вине появились отвратительные нити мертвых дрожжей.

Я стараюсь справиться с гневом и глажу белую звездочку на груди кота.

– Шампанское было превосходное, когда мы отправляли его. Наверняка оно не все испортилось.

Фурно поперхнулся, и вино льется у него из носа.

– Черт побери, Барб-Николь. Вы не должны винить меня за эту катастрофу. Она очевидна. – Он в бешенстве промокает лицо платком. – Тысячи бутылок испортились или лопнули от жары. В продажу годились лишь несколько сотен, да и то я получил за них гроши. – У него задрожала челюсть как у французского бульдога.

– Пятьдесят тысяч бутылок? – Я не верила своим ушам.

– Я чуть не сдох, выбираясь оттуда. – Он снова наливает себе полный бокал. – Капитан ждал две недели нужный ветер. Наконец мы поставили парус, но как только вышли из гавани, так ветер переменился. Так продолжалось день за днем, мы болтались на месте. – Отодвинув бокал, он пьет прямо из бутылки. – Ночью на корабль обрушился ужасный шторм. Я даже не мог видеть собственную руку. Мы выстрелили из пушки, прося помощи, но находились слишком далеко от берега. Огромные волны обрушивались на наш корабль, и я был уверен, что мы пойдем ко дну. Но нас выбросило на мель. Потом мы увидели приближающийся корабль. Я обрадовался, подумал, что мы спасены, но это оказались пираты. Они отобрали у меня все гульдены, которые я выручил за вино в Амстердаме. – Он со стуком ставит бутылку мне на стол.

– Значит, зря мы решили везти шампанское по морю, – говорю я, лаская Феликса.

– Где вы взяли этого кота? – сердито спрашивает он. – Я задыхаюсь от котов, я не переношу их. – Он тяжело поднимается с кресла, надевает шляпу и топает к двери.

Длинные ушки Феликса шевелятся, когда он слышит больше, чем хотел бы.

– Мне тоже неприятно, Феликс. Но он мой партнер. – Отпустив кота, я бегу следом за Фурно и нахожу его возле его коляски. Порыв холодного ветра сдувает с него шляпу и гонит по рю Опиталь. Он гонится за ней, бурча, и я подбегаю к нему.

– Вы храбро пошли на риск, но потерпели неудачу, – говорю я. – Но это не конец. Я уже отправила новую партию шампанского в Россию.

– Это вы пошли на риск. Это вы потерпели неудачу. – Он напяливает шляпу на голову. – Вы использовали меня как пешку в шахматной игре. – Он возвращается к коляске и залезает на козлы. – До встречи с вами я жил спокойной жизнью, Барб-Николь. Смешивал сорта, делал вино, не высовывался. Я был доволен жизнью, пока не умерла моя жена. Затем в моей жизни появились вы, и мне захотелось чего-то снова. Но вы раздавили мое желание, словно улитку, своей красивой ножкой. – Он глядит на мои туфельки со стрекозами. – Вы заставили меня поверить, что у нас что-то получится с «Клико-Фурно»… вместе. Но вы все решаете сама. Вы ничего не хотите делать вместе. – Он дергает вожжи, и лошади срываются с места, подняв пыль.

Пыль щекочет мой чувствительный нос, и я чихаю, чихаю… Я толкнула Фурно за пределы разумного, как когда-то Франсуа, и глядите, что с ним случилось.