Текст книги "Как я год жила по Библии"

– Тесто поднялось! – объявила я Дэну несколько часов спустя, когда он, протирая глаза, вошел в столовую. – Воистину поднялось!

– Вот и хорошо. Молодцы, команда «Дэн и Рейчел»! – ответил он сквозь зевок.

В ласковом свете солнечного утра я вновь обратилась к инструкциям Ахавы.

«Кладем тесто на ровную поверхность, слегка присыпанную мукой, отделяем халу, произносим браха (благословение) и бросаем в огонь», – значилось там.

Ага, важный момент.

Я выложила тесто на стол, отрезала маленький кусочек, согрела его в ладонях и прошептала:

– Благословен ты, Господи Боже, Царь вселенной, благословивший нас заповедями своими и заповедовавший нам отделять халу!

Обычно иудеи сжигают отделенную порцию, как жертвоприношение, но я решила распорядиться ею иначе – сохранить до церемонии ташлих, которую назначила на последний день Рош ха-Шана. Во время ташлиха кающиеся сходятся на берег реки или ручья и бросают в поток камешки и хлебные крошки. Это символическое очищение от грехов призвано напомнить им о прощении Божьем, о том, что Бог «ввергнет в пучину морскую все грехи наши» (Мих 7:19). Мне это казалось больше похожим на жертвоприношение, так что я завернула отрезанный кусок в фольгу и положила в холодильник.

«Разрезаем тесто на столько хлебов, сколько нам нужно, – гласила инструкция дальше. – Затем каждую часть нарезаем на узкие полоски и сплетаем между собой. Для Рош ха-Шана хала должна быть круглой, она символизирует годовой цикл».

Ахава прислала мне ссылку на «Хала-блог», где имелись и советы, и иллюстрации, как заплести халу в форме звезды Давида – самая подходящая форма для Рош ха-Шана![158]158
  http://www.thechallahblog.com/2011/07/challah-shape-croatianstar.html.


[Закрыть] Дэн помог разделить тесто на шесть более или менее равных частей. Из каждой мы скатали длинную тонкую колбасу и разрезали на четыре части. Эти части раскатали как следует и переплели друг с другом в форме звезд – вышло что-то вроде вертушек из теста.

Меня эта часть работы очень позабавила – совсем как в детстве, когда лепишь из пластилина! После третьего хлеба Дэн меня покинул, уверенный, что я справлюсь и сама.

«Хлебы кладем на плоские противни, выложенные бумагой для запекания, – читала я дальше, – накрываем полиэтиленом или тканью и ставим в теплое место на 40–60 минут, пока они не увеличатся в размерах примерно вдвое».

Что ж, кажется, гостевая ванная с обогревом им вполне подошла. Я выложила хлебы – по два на каждый противень, поставила один на пол, другой в ванну, третий в раковину и прикрыла дверь. Хлебы, как им и положено, увеличились вдвое.

Тщательно следуя указаниям Ахавы, я разогрела духовку, сделала яичную смесь и смазала ею каждый хлеб перед тем, как посыпать его кунжутом.

Помните ту сцену в «Изгое», когда Том Хэнкс наконец разводит огонь – и стоит на берегу ревущего океана, подняв голову, торжествующе вскинув руки, и глубоким мощным голосом кричит небесам: «Видели? Я это сделал!» То же чувствовала и я, когда доставала из духовки первые две халы, золотистые, пышные и нежные. Я, Рейчел Грейс Хелд Эванс, только что создала хлеб… практически из ничего.

Чудный запах плыл по дому, пока я выпекала и доставала из духовки еще четыре халы. Дэн, вернувшись, попробовал и сказал, что хала получилась жестковатой, но это он виноват – дал мне слишком долго мешать тесто. Но меня это не волновало. Хала отлично выглядела, была вполне съедобной и даже вкусной – так что результат далеко превзошел мои ожидания!

Рош ха-Шана официально начинается с закатом, так что в семь вечера, как раз перед тем, как небо за окном начало темнеть, я вышла на задний двор, чтобы приветствовать наступление Святых дней звуками отцовского шофара.

В шофар дуют так же, как в детский рожок – только дуть надо очень, ОЧЕНЬ сильно. Смысл его в том, чтобы напомнить всем верующим о благих деяниях Божьих. Именно шофар услышали евреи, когда Бог даровал Моисею Десять заповедей, звуки шофара обрушили стены Иерихона, шофар на протяжении столетий отмечал начало нового года.

«Первобытные звуки этого древнего музыкального инструмента, – пишет равви Досик, – не только напоминают последователям иудаизма о том, с чего началась их религия тысячелетия назад, в далекой пустыне, но и затрагивают самые глубокие основы человеческой души – те потаенные уголки, в которых каждый из нас ищет и находит разгадки изначальных тайн бытия»[159]159
  Rabbi Wayne D. Dosick, Living Judaism: The Complete Guide to Jewish Belief, Tradition, and Practice (New York: Harper One, 1995), 133.


[Закрыть].

К сожалению, звуки, которые удалось мне извлечь в тот вечер из лакированного бараньего рога в тридцать сантиметров длиной, напоминали что-то среднее между бумажной дуделкой и фырканьем слона, с той лишь разницей, что дуделка звучала на удивление громко, а слон явно страдал насморком.

Возможно, жители Иерихона, услышав эти звуки, сами разбежались?

Выскочил Дэн – узнать, что, ради всего святого, творится у него на заднем дворе. Я попробовала еще раз.

Новый пронзительный вопль заставил подскочить всех соседей, ни в чем не повинных белых протестантов, которые спокойно ужинали, не подозревая, что кто-то рядом празднует Новый год. Во второй раз вышло еще хуже, чем в первый. Мы с Дэном посмотрели друг на друга… и засмеялись.

– Наверное, шофар нужен подлиннее, – предположил Дэн. – Или воздуха побольше.

Попробовал сам, но с тем же результатом.

Не смущенная этой неудачей, я извлекла из шофара по очереди все четыре музыкальные фразы, которых требует Рош ха-Шана: ткиа – один длинный трубный вопль, шварим – три коротких, труа – девять стаккато, и ткиа гдола – последний долгий рев. Когда я закончила, а Дэн убрал руки от ушей, издалека до нас донеслось что-то вроде эхо. Что такое? Неужели я не одна? Здесь, в Восточном Теннесси, еще кто-то отмечает еврейский Новый год этим древним, первобытным зовом надежды?

Все оказалось проще: шофар оказал на соседских собак такое же действие, как проезжающая мимо машина скорой помощи со включенной сиреной.

– Пойдем-ка в дом, – сказал мне Дэн, – пока не сбежались соседи.

На следующий вечер мы позвали гостей, чтобы отметить Рош ха-Шана и окончание года библейской женственности. Пришли мои родители, Тони и Дейна со своими девочками, Кристина и несколько соседей. Крис и Тиффани забежали на минуточку, чтобы поздравить меня и извиниться: у них заболела Эрли. Каждого гостя я встречала шофаром, и его трубные звуки до полусмерти перепугали бедняжку Аури.

На закате все мы сели вокруг стола, я зажгла праздничную свечу и прочитала молитву:

 
Благословен ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной, освятивший нас заповедями Твоими и заповедавший нам зажигать в этот праздник свечи.
 

Разломила халу и произнесла еще одно благословение:

 
Благословен ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной, дарующий нам хлеб сей земной.
 

Наполнила бокалы гранатовым соком (у нас закончилось вино, а ставить на стол «Маген Давид», прозябавший в холодильнике, мне не хватило духу) и произнесла киддуш вместе с особым благословением в дни Рош ха-Шана:

 
Благословен Ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной,
Сотворивший плод вина сего,
Создавший все словом Своим.
Ты, Господи Боже, дал нам с любовью сей день
воспоминания,
День звуков шофара,
Святого призыва
В память об исходе из Египта.
Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь мира,
Освятивший сей День воспоминания.
 

Объясняя всем значение блюд, стоящих на столе, я с удивлением ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Круглая хала символизировала круг жизни, но еще – для меня – Ахаву, молящуюся у Стены Плача за мою мать, которую никогда не видела. Яблоки и мед, традиционно означающие, что новый год будет сладким, напомнили об аббатстве Святого Бернарда, о меде тамошних пчеловодов. Разрезанный надвое гранат, полный пурпурных зерен, символизирует изобильные в новом году добрые дела, спаржевая фасоль – удачу. Соленые крендельки – угощение Мэри в стране амишей, честно произведенный и честно купленный шоколад – надежду на лучший мир. Не хватало только жареной морской свинки!

После еды я прочла финальную молитву в дни Рош ха-Шана:

 
Благословен Ты, Господи Боже наш,
повелитель вселенной,
Что сохранил нам жизнь, поддержал нас
и помог достичь новолетия.
 

Дневник Дэна

30 сентября 2011

Недавно мама сказала мне: она гордится тем, как я поддерживаю Рейчел на ее жизненном пути. Многие мужчины, добавила она, так бы не смогли!

Это замечание вдруг заставило меня задуматься о странности, даже абсурдности всего этого «года библейской женственности». Все эти 365 дней я играл в наших отношениях роль «начальника», в то же время поддерживая проект Рейчел! Я не знал, как ответить на этот комплимент, пока не сообразил: наши роли меняются в зависимости от контекста.

В основе наших отношений – не иерархия, а партнерство. Каким человеком надо быть, чтобы не желать успеха своему партнеру? Слабым, не уверенным в себе. Я поддерживаю Рейчел не пассивно, как сваи поддерживают док – нет, я поддерживаю ее, как «Сатурн-5» поддерживал «Аполлон-11». Хочу, чтобы она добилась успеха, и делаю все, что в моих силах, чтобы этому помочь. И она хочет для меня того же. Когда я снимаю фильм, кто берет на себя роль моей помощницы, кто кормит съемочную команду и выполняет все мои просьбы? Рейчел. Когда я покупаю, ремонтирую и продаю недвижимость, кто поддерживает меня весь год? Рейчел. Каждый из нас сам управляет своей жизнью – но важные решения мы принимаем вместе.

Что значит «быть лидером»? Вне контекста – ничего. Лидером в чем? Слишком многие из нас подпадают под обаяние идеи, что «лидеры» – какие-то особые люди, или что «лидерство» – черта характера, которую можно в себе развить или приобрести, как политический капитал, чем больше, тем лучше. Но я смотрю на лидерство по-другому. Это не цель. Это роль. Можно стремиться к мудрости, к силе – но не к лидерству. Мудрость – это понимание, что делать, куда вести. Сила рождается из применения мудрости на практике. А лидерство – просто функция, и кто в какой момент окажется лидером, зависит от обстоятельств. Поэтому очень важно научиться не стремиться к лидерству ради него самого, а брать его на себя лишь тогда, когда мудрость и сила подсказывают, что без этого не обойтись.

Что еще сказать? Горжусь Рейчел, которая задумала этот проект и его осуществила. Для нас обоих это был полезный жизненный опыт. Похоже на то, как мы с моим другом Дугом среди ночи полмили толкали заглохшую машину по мосту Таппан-Зи в Нью-Йорке, пока на помощь к нам не пришла полиция. Опыт не из тех, что хотелось бы повторять – но из тех, о которых с удовольствием расскажешь внукам.

Я рад, что мы это сделали. И рад, что это позади.

Некоторые раввины учат, что при рождении мы связаны невидимой нитью с Богом, но всякий раз, когда грешим, нить рвется. И к тем, кто кается в своих грехах, особенно в дни Рош ха-Шана, Господь посылает архангела Гавриила, чтобы тот связал порванную нить и восстановил связь человека с Богом. Каждый из нас грешит, снова и снова мы сбиваемся с пути праведности, так что на нитях каждого из нас полно узлов. Однако, добавляют раввины, нить, много раз порванная и связанная, короче той, что ни разу не рвалась. Так и человек со множеством грехов, но со смиренным и покаянным сердцем ближе к Богу.

К концу года библейской женственности моя нить была вся в узлах. Как и любой другой год, этот был полон ошибок и осуждения, лицемерия и страха, бездумных слов и забытых истин. И, как и в любом другом году, были в нем чудные минуты прощения и благодати, прозрений, восхищения и любви. Как говорила Энн Ширли: «Завтра будет новый день, еще не замаранный ошибками»[160]160
  Из романа «Энн из Зеленых Крыш».


[Закрыть]. В Рош ха-Шана, верят иудеи, весь мир начинает жить заново. Так что в последний день проекта и в первый день сияющего новизной года я отправилась в лес Лорел-Сноу к западу от города, чтобы смыть с себя грехи.

Лорел-Сноу, просторный лес площадью 2259 акров, со всех сторон окруженный холмами, известен у нас как «лесной карман». Если хотите узнать, долго ли человек прожил в округе Рей, просто спросите у него, хорошо ли он знает «карман». Для тех из нас, кто здесь вырос, лесные тропинки, ручьи и заброшенные шахты – неотъемлемая часть нашей общей истории. Знаю множество людей, которые бросили свой первый камень через ручей Ричленд, выкурили первый «косячок» в Баззард-Пойнт и у водопада Лорел в первый раз поцеловались. Сколько раз нас там застигали грозы! Сколько раз мы летели кувырком и разбивали коленки, зацепившись за корень серебристого клена! Сколько раз ныряли с головой в его ледяные речки! «Лесной карман» знаком нам, как запах матери… так что, если слышите, как кто-то называет его «лесной массив Лорел-Сноу» – не советую брать этого человека себе в проводники.

Мы с Дэном отправились туда вдвоем. Отчасти потому, что извилистая проселочная дорога, ведущая к опушке леса, требовала «Эксплорера» с четырехколесным приводом, но прежде всего потому, что этот важный для нас обоих день хотели провести вместе.

К большой моей радости, 30 сентября 2011 года оказалось моим любимым днем в году – тем, когда впервые надеваешь свитер. Солнце ярко светило с безоблачного осеннего неба, однако деревья вздрагивали и вздыхали от порывов холодного ветра. Удушающая жара спала, все казалось свежим, обновленным и на удивление живым – как будто сама земля знала, что наступил новый год, и приветствовала его.

По освещенной солнцем тропинке меж деревьев мы подошли к ручью. Выйдя на открытое место, огляделись – как всегда хочется сделать на открытом месте. Сквозь листву, уже тронутую первым багрянцем осени, сочились солнечные лучи. Перепархивали по ветвям птицы, кое-где мелькал рыжий беличий хвост. Справа возвышался утес; по сравнению с ним мы вдруг показались себе странно маленькими. Мы прошли мимо гигантских валунов, мимо старой шахты и упавшего дерева. Все громче и громче слышалось журчание ручья. Мы приближались к выбранному мною месту.

На мне была толстовка и кадетская шляпа, а в руках – шерстяная торба ручной работы, подарок Марты, Тавифы из Боливии. В торбе я несла кусочек халы, отложенный для жертвоприношения – его, как и большие хлебы, я разрезала на полосы, заплела и испекла; шофар и мой потрепанный «Общий молитвенник».

– Нужно быстрое течение, – ответила я. – Я знаю где.

– Может, здесь? – спросил он несколько минут спустя, там, где ручей сузился, и пенящаяся вода с трудом пробивала себе дорогу сквозь мшистые камни.

– Я знаю, куда иду, – ответила я.

Наконец мы дошли до места. Здесь ручей расширялся, и его пересекала наискось, вроде природной запруды, цепочка крупных плоских камней. С одной стороны от этой преграды вода двигалась медленно, с другой срывалась водопадом.

Все как мне запомнилось.

– Здесь! – воскликнула я, и мы начали пробираться к воде.

Дэн помог мне выбрать идеальное место – освещенный солнцем камень между двумя водопадиками, – а сам отправился погулять вверх по ручью, чтобы я могла совершить ташлих в одиночестве.

Как и любой другой год, этот был полон ошибок и осуждения, лицемерия и страха, бездумных слов и забытых истин

Ташлих (буквально «избавление», «отбрасывание») – традиция, восходящая к Средневековью: суть ее в том, что кающийся символически бросает свои грехи в пучину благодати Божьей. Это время и покаяния, и радости: человек вспоминает все свои грехи и промахи за весь год, признает их – и смывает с себя, чтобы войти в новый год и в новую жизнь чистым, без ошибок.

Свой обряд ташлих я начала с шофара: при звуках его стайка птиц вспорхнула с ближайших деревьев и бросилась врассыпную. Затем села на камень и начала читать Покаянную литанию из «Общего молитвенника», которая начинается так: «Отче пресвятой и всемилостивый! Исповедаю перед Тобою и всем сообществом святых на небе и на земле: согрешил я словом, делом и помышлением, соделанным и несоделанным. Я не любил Тебя всем своим сердцем, и умом, и силою. Не любил и ближних как самого себя. Не прощал другим, как Ты мне прощаешь».

Прочтя все до конца, я достала халу и начала разламывать ее на мелкие кусочки. С каждым кусочком вспоминала и признавала еще один грех, совершенный в прошедшем году.

Некоторые мои грехи относились к проекту: ныла и ворчала из-за простых домашних обязанностей; осуждала других женщин за то, что живут не так, как я; жаловалась; жалела себя; швыряла книги в стенку; набрала полную «Копилку Сварливости»; не ценила, скольким пожертвовал ради моего проекта Дэн и как старались поддержать меня родные и друзья; тщеславно беспокоилась о своей внешности и переживала из-за сущих пустяков, в то время как женщины по всему миру терпят страшные беды, которые я могла бы помочь предотвратить; злилась на тех, кто критиковал мою работу; смотрела свысока на тех, кто понимает Библию не так, как я; сердилась на Бога и требовала ответов вместо того, чтобы просто спрашивать, терпеливо и с верою; и, кстати, так и не отвезла на переработку мусор!

А другие грехи были из тех, с которыми борюсь всю жизнь: я слишком озабочена тем, что обо мне думают; считаю, что деньги решают все проблемы; не умею слушать других; не умею вовремя остановиться; путаю свои желания с потребностями; работу ставлю выше отношений; люблю посплетничать; беспокоюсь по пустякам; многого боюсь; порой сомневаюсь в хороших качествах других людей, да и в своих собственных; бываю безрассудна, бездумна, эгоистична, зла – и этим наношу вред миру.

Каждую крошку хлеба я растирала между пальцами, пока не чувствовала, что полностью простила себе этот грех. А потом бросала крошки, одну за другой, в быстро бегущую воду. С некоторыми я не расставалась дольше, чем с другими. Одни крошки сразу уносила река, другие еще несколько секунд вертелись в водоворотах и бились о камни. Когда я закончила, халу, должно быть, распробовала вся местная рыба – а мне стало легче.

«Кто Бог, как Ты? – вопрошает традиционная молитва, завершающая ташлих. – Ты, прощающий беззакония и не вменяющий преступления… Не вечно гневаешься Ты, потому что любишь миловать. Ты опять умилосердишься над нами, изгладишь беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши» (Мих 7:18–19).

В заключение я прикрыла глаза, вдохнула холодный влажный воздух и сосредоточилась на созерцательной молитве. Святым словом на этот раз я выбрала «благодать»; однако здесь, под теплым солнцем, над бегущей водой, среди деревьев, машущих мне ветвями, все слова показались лишними. На миг нечто произошло со мной – нечто такое, для чего не подобрать слов: словно корни мои переплелись с корнями всего остального мира. Я открыла глаза – и синева неба, багрянец листвы, сталь воды под ногами стали моей молитвой.

Бог давным-давно меня простил; но с этой молитвой я простила себя и за все сделанное, и за все несделанное. И начала сначала.

Я приложила к губам шофар и затрубила, чтобы дать знать Дэну, что обряд окончен. (Дэн, благослови его Господь, в это время собирал по берегу банки из-под содовой и прочий мусор, оставленный нашими несознательными соседями.) Мы поднялись наверх и двинулись по тропе назад.

– Давай поговорим о том, за что мы благодарны Богу в этом проекте, – предложила я, когда мы шли, держась за руки, по осеннему лесу.

– Например, за то, что он наконец закончился? – с ухмылкой предположил Дэн.

– Нет, я не об этом. Например: «Слава Богу за то, что индейка на День благодарения получилась отличной, или за то, что, пока я жила в палатке, стояла хорошая погода».

– А, понял. Тогда так: я благодарен Богу за то, что ты научилась делать французские тосты с беконом, латуком и салатом.

– А я за Ахаву, – ответила я.

– А я за то, что Чип с нами больше не живет.

– За возможность побывать в Боливии.

– За то, что ты благополучно туда слетала и без приключений вернулась.

– За молчание.

– За плакат «Дэн лучший!»

– За тебя.

Здесь мы замолчали и еще минут пятнадцать шли по лесу молча; а выйдя на опушку, дали друг другу «пять», сели в машину и поехали домой.

А три дня спустя в парикмахерской на Маркет-стрит я объясняла целой толпе женщин в бигуди разницу между английским «помощник» и еврейским эзер кенегдо. Поначалу мой рассказ о годе библейской женственности внимательно слушала только блондинка-парикмахерша по имени Тиффани, но к тому времени, как я дошла до ночевок в палатке, в зале умолкли все, не считая фена в дальнем углу.

– Муж спал с топором под кроватью? – воскликнула Тиффани. – Боже мой! А что он собирался с ним делать?

И все засмеялись.

С каждым щелчком ножниц мне становилось все легче говорить – и дышать. «Слава» моя теперь валялась на полу, а остатки волос в умелых руках Тиффани преобразились в модный «боб». Подарить локон какому-нибудь рыцарю я теперь не смогу – ну и Бог с ним.

Когда я дошла до Рош ха-Шана, Тиффани сдернула у меня с плеч полиэтилен, хорошенько отряхнула и повернула кресло к зеркалу, чтобы я полюбовалась на новую себя.

Или на старую себя?

Или на кого-то совсем другого?

«О-о-о!», «Отлично!», «Классно выглядишь!» – послышался восхищенный хор с разных концов зала.

Впервые за триста шестьдесят восемь дней я выглядела так же, как себя чувствовала – поистине доблестной женщиной.