Текст книги "Кодекс Люцифера"

8

– Когда-то это должно было случиться, – сказал отец Ксавье. – Неосторожность – это проклятие.

– Меня они в любом случае не заметили, отец, – гордо заявил юноша.

Он бежал вверх за доминиканцем, который, казалось, достаточно медленно поднимается по лестнице. На втором этаже мальчик обнаружил, что у него появилась одышка.

– Ты слышал, что он сказал часовым и Киприану Хлеслю?

– Не все, отец. Я затерялся среди людей у огня, там было трудно подслушивать. Но я также видел то, что видел он, – черных монахов.

– Киприан и Андрей начали преследование?

– Кажется, да.

– И Иоланта мертва?

– Понятия не имею, отец. Они сказали, ни на чем другом я не должен… э-э-э… конц… кронцен…

– Концентрироваться. Ну ладно.

Отец Ксавье принялся открывать одну из двух перегородок. Юноша почувствовал запах птичьего помета. Доминиканцу пришлось нырнуть рукой глубоко в чулан, откуда он вытащил горсть серых перьев. Юноша зачарованно наблюдал, как отец Ксавье сел за маленький стол, открыл футлярчик, прикрепленный к лапке голубя, и вложил туда послание, которое он, очевидно, подготовил заранее. Когда он открыл деревянную перегородку и в помещение ворвался свежий воздух, из-за другой перегородки послышалось возбужденное воркование и звук семенящих голубиных лапок.

– Вот эти здесь связывают меня с Римом, – сказал доминиканец и указал кивком головы на закрытый чулан. Он поднес голубя, которого держал в руке, к отверстию и выпустил его. Голубь взлетел с обычным чахоточным воркованием. – Эти здесь – нет.

Юноше показалось, что на лице монаха он различил пренебрежительную улыбку, но потом худое лицо стало таким же бесстрастным, как и всегда. Вместе они спустились вниз в небольшую келью, где отец Ксавье начал упаковывать свою Библию и письменные принадлежности в узел.

– Вообще-то, – сказал отец Ксавье, – я должен был бы отослать одного из тех голубей, которые связывают меня с Римом. Само собой разумеется, с другим посланием, не тем, которое я отправил сейчас. Но у меня такое чувство, что пришел тот момент, когда я должен освободиться. Ты это понимаешь?

– Не-а, – произнес юноша, который почувствовал, что это правильный ответ, даже если бы он был ложью.

Отец Ксавье кивнул и завязал свой узел.

– Куда вы идете, отец?

– Началась охота, мой мальчик. Я следую ее зову.

Он бросил на стол монету немалого достоинства. Юноша широко открыл глаза, потом быстро схватил ее.

– Иди своим путем. Хорошо, что у меня появился новый шпион вместо старого.

– Правильный выбор, отец, – сказал юноша, напустив на себя важный вид. – На меня можно положиться.

– Это всегда выгодно, когда на моих помощников можно положиться, – произнес отец Ксавье и впервые улыбнулся мальчику.

Пока он смотрел, как проникает двусмысленность его слов в сознание юноши и постепенно гаснет его ухмылка, напоминающая волчий оскал, доминиканец вспомнил о том, как судьба свела его со вторым шпионом. Юноша выследил его в заброшенном переулке и предложил ему свою старшую сестру; когда отец Ксавье отказался – свою младшую сестру; когда и это предложение осталось без внимания – себя самого, все в течение нескольких секунд, причем с его худого детского лица не сходила уверенная усмешка. Пребывая под впечатлением от такой беззастенчивой изворотливости, отец Ксавье нашел для него другую службу.

Мальчик сглотнул.

– Покорнейше благодарю за все, ваше преподобие, – проговорил он.

Отец Ксавье покинул свое убежище, даже ни разу не обернувшись. Дрожащий юноша остался в келье. Его вспугнуло хлопанье крыльев у оконного проема. Приземлился голубь. На ноге у него был маленький футляр. Мальчик заморгал и выбежал наружу, в переулок. Отца Ксавье нигде не было видно.

– Ты отправился назад в ад? – прошептал юноша.

У него промелькнула мысль, не должен ли он возвратиться и забрать голубя. Птица могла стать неплохим обедом для него. Но он знал, что у него не было на это сил, не было с тех пор, как он увидел прощальную улыбку отца Ксавье. У него же есть монета! Он осторожно покосился на свою ладонь, как будто зажатая в ней монета могла превратиться в ничего не стоящий кружок, но она лежала здесь, блестящая, тяжелая, и обещала многое. Он побежал, но уже после нескольких шагов не удержался и подпрыгнул, осознав, что еще жив.

Голубь переминался с ноги на ногу и вертел головой по сторонам. Никто о нем не заботился, никто не забирал у него послание, никто не кормил его. Он ворковал, черные глазки поблескивали, и он стучал клювом в темноту – это было эквивалентом человеческого «Эй!»

В его футляре покоилось непрочитанное послание кардинала де Гаэте о том, что несколько дней назад отца Эрнандо видели в Вене и когда это послание будет доставлено, он уже по всей вероятности, прибудет в Прагу; и что отец Ксавье по решению своих братьев in dominico, получал свободу делать все, что могло послужить на благо Церкви.

Ни голубь, ни отправитель этого послания не знали, что отец Ксавье только что сам дал себе всю свободу этого мира делать то, что сам он считал правильным.

9

Павел открыл глаза. Ему снилось, что он спускается по какой-то лестнице. Лестница выглядела, как та, что вела к тайнику с библией дьявола под монастырем в Браунау. Но все эти несколько шагов кто-то стоял в стороне и безмолвно и пристально смотрел на него. Одной из них была Агнесс Вигант, юная девушка, которую он предал огню несколько часов назад в Праге; а совсем внизу, уже почти в тени, стояла еще одна женщина. Он не знал ее имени и не узнал бы его никогда. Он помог появиться на свет ребенку, которого родило ее умирающее тело. Так круг замкнулся. Он вспомнил, что во сне подумал: «С этого все началось?» Сон рассеялся, но вопрос остался, как неприятный привкус во рту. Было ли это началом? Поступок, который выглядел как акт милосердия, привел к тому, что сейчас он лежал и умирал на обочине дороги где-то на востоке Праги? И с тех пор и до сегодняшнего дня совершил несколько убийств? Павла охватил ужас. «С каждым шагом нашей жизни мы вступаем на путь, конца которого не можем предвидеть», – подумал он.

Как долго он был без сознания? Прищурив глаза, Павел посмотрел на небо, и ему показалось, что на востоке заметно легкое мерцание рассвета. Шел моросящий дождь. Как долго? Достаточно долго для того, чтобы Бука ушел дальше и бросил его на произвол судьбы. Великан только выполнил просьбу Павла.

С усилием воли, стоившим ему огромного напряжения, Павел выбросил из головы свой сон и вспомнил о мгновениях, предшествовавших обмороку. Он попросил Буку оставить его, говоря, что не в состоянии продвигаться быстрее и только задерживает Буку. С другой стороны, аббат Мартин должен знать, что они выполнили свою миссию.

Павел со стоном повернулся и попытался в облаках на западе увидеть отблеск огня, зажженного им. Он ничего не видел, даже светлого пятна, которое могло бы быть отражением пламени в горящей Праге. Кто знал, как далеко они зашли в те первые, наполненные паникой часы?

Бука выполнил просьбу Павла, и он не мог за это обижаться на товарища. Хотя он и не рассказал Буке об опрокинутом светильнике, казалось, что этот великан точно знал, какой ад они оставили за собой. Это должно было заставить его бояться своего товарища. Павел попросил его идти дальше одного и оставить его умирать здесь, и Бука повиновался – это была первая просьба за много дней, которую он выполнил с легким сердцем.

Когда мысли Павла зашли так далеко, он почувствовал боль. Ее вызвали не синяки, ушибленные ребра и остальные повреждения – она пришла из глубин его души. Он был почти поражен тем, какое огромное место в его сердце занимала дружба с Букой. Он никогда не осознавал ее величия.

Бука спрятал его в кустарнике. Летом такое укрытие сгодилось бы, но сейчас, незадолго до Пасхи, на ветках были только незаметные почки, и сквозь них беспрепятственно проникали капли дождя. Ряса еще не успела сильно промокнуть; должно ли это означать, что Павел был без сознания короткое время?

Если так, то Бука ушел недостаточно далеко, чтобы не услышать его голоса. Стояла ночь, и, кроме него, в округе не могло быть ни одной живой души. Он сумел бы докричаться до него, если бы попробовал позвать.

Павел заметил, что, пока он додумал свою мысль до конца, он практически встал в полный рост. Из-за головокружения он плохо держался на ногах. Дорога, как неясная светлая лента, убегала у него из-под ног и терялась в темноте. Как он ни вглядывался, никого на ней не заметил. Юноша задержал дыхание, но тогда разум взял верх.

Что он хотел сейчас сделать? Вернуть Буку? Он должен благодарить Бога, что великан оставил его на произвол судьбы – ради успеха миссии, прежде всего ради души Буки. Не могло быть и сомнения в том, что Павел был проклят, даже если все, что он совершил, было сделано ради любви к аббату Мартину, послушания своему обету и спасения христианского мира. Павел колебался.

Потом он услышал звук шагов и чье-то тяжелое дыхание. Кто-то приближался к нему по дороге. Принимая во внимание время суток, речь не могла идти о порядочном человеке. Грабители, отчаявшиеся преступники, должно быть, обратили на него внимание, когда он выбирался из кустарника. Для таких людей, как они, даже наполовину целая монашеская ряса – сокровище. Они бы убили его, и Павел был убежден, что не заслужил ничего лучшего. Он закрыл глаза, распростер руки и начал шепотом молиться, а потом услышал сопение животного и голос: «М-м-м!»

Он открыл глаза. Прямо перед ним стоял Бука. Великан не улыбался, но показывал на стоявшего рядом осла, готового к путешествию, с уздечкой, связанной из бечевок. Движением руки Бука приглашал его в седло.

Бука украл осла на одном из находящихся неподалеку выгонов. Как в трансе, Павел взобрался на животного и только теперь вспомнил о том, что, с тех пор как они ушли из Праги, Бука в основном нес его на себе. Он уцепился за короткую гриву осла и попытался обхватить ногами его туловище. Бука кивнул, схватил поводья и побежал. Осел, который понял, кто здесь хозяин, сдался и побежал за ним. Дико раскачиваясь, Павел продолжал их совместное путешествие в ночь, и по его щекам текли слезы.

10

Это была поездка из ночи в день; даже если бы это было не так, у Киприана возникло такое чувство. Он наконец мог что-то предпринять. Ни он, ни Андрей не были опытными наездниками, и, как бы обстоятельства ни заставляли его отправиться в путь пораньше, он взял себя в руки и приказал запрячь лошадей в экипаж. Старого морского волка нигде не было видно, и Киприан с Андреем, недолго думая, сели на козлы и сами вывели карету из города. Они потеряли драгоценное время – пока возвратились в жилище Киприана, пока возились с экипажем, но прежде всего – пока объехали множество ворот, ведущих из города на восток, и нашли те, охрана которых смогла припомнить двух монахов. Независимо друг от друга они пришли к выводу, что монахи вышли именно отсюда и сюда же хотели вернуться. Подлажице находился на востоке.

Экипаж ехал медленнее, чем два всадника; Киприан смирился и с этим. Он воспринимал это как победу над самим собой – планировать заранее, вместо того чтобы пускаться в путь по первому же побуждению. Самое позднее к сегодняшнему вечеру два хромых, раненых и, может быть, неоднократно сбрасываемых лошадьми всадника уже не смогут ехать так быстро, как вначале. Хотя, конечно, на то, чтобы не поддаться первому порыву, у него ушло немало сил.

Он почувствовал, что Андрей искоса на него поглядывает.

– У малыша все хорошо, – сообщил он в сотый раз. – Мать Агнесс – мегера, но если уж она что-то затеяла, то сделает наверняка.

Восход окрасил ярко-розовые животы низко нависающих туч. Игра цветов предвещала плохую погоду, но небо выглядело очень красиво. Андрей откинулся назад и прищурился на свет. Киприан заметил слезу на его щеке и понял, что спутник думал о том, что его возлюбленная уже не сможет увидеть этот восход солнца. Он щелкнул поводьями с надеждой, что это заставит лошадей бежать быстрее.

– Скоро мы должны подъехать к Нойенбургу, – предупредил Андрей.

У дороги появилась группа мужчин, будто бы поджидавших их. Они сделали знак экипажу. Киприан увидел землистые блузы крестьян и более яркую одежду солдат. Неплотной цепью мужчины загородили дорогу. Киприан и Андрей переглянулись. Андрей пожал плечами, а Киприан натянул поводья.

Последовал долгий разговор Андрея с одним из солдат. Киприан сгорал от нетерпения. Один раз Андрей обернулся к нему, и глубоко потрясенный Киприан увидел, что его спутник с большим трудом сдерживает волнение. Солдаты разомкнули цепь, заглянули в экипаж и легли на землю, чтобы рассмотреть подвеску. Киприан недоверчиво наблюдал за их действиями.

Он поднял глаза и встретился взглядом с одним из крестьян. У него были заплаканные глаза. В руках он держал дубинку, которой можно было бы убить носорога. Дубинка гнулась в руках мужчины, когда он отчаянно их заламывал.

– Что здесь произошло? – сквозь зубы спросил Киприан.

Солдаты снова поднялись на ноги и кивнули им. Киприан погнал лошадей. Он поднял руку и помахал посторонившимся мужчинам, а в ответ увидел мрачные взгляды. Ни одна рука не ответила на его прощание.

Андрей задержал дыхание.

– Мы на верном пути, – сказал он.

– Это сказали тебе те типы?

Андрей обернулся и всмотрелся вдаль, за кузов экипажа. Киприан сделал то же самое. Мужчины исчезли, как будто их здесь никогда и не было.

– Кого они выслеживают?

– Ты видел того мужчину с дубинкой?

Киприан кивнул.

– Вчера вечером сразу после родов умерла его жена. Вчера утром умер ребенок, которого она произвела на свет. Перед этим в лесу, недалеко от их деревни, нашли его убитую свояченицу. И когда они несли ее домой, проезжавшие мимо люди привезли еще один труп – его старшего сына.

Киприан удивленно смотрел на Андрея.

– Три дня назад деревенские старики вытащили из терновника монаха. Он выглядел плохо и рассказывал что-то об олене, на которого наткнулся. И знаешь, труп золовки обнаружили у дерева, прямо за тем местом, где нашли странного монаха.

Киприан продолжал неподвижно смотреть на него.

– На монахе была черная ряса, и он был маленьким и худощавым, – сказал Андрей.

– Мы пошли по ложному следу, – возразил Киприан, – Если бы эти подлецы с Агнесс проходили здесь, они попались бы охране.

– Нет, дорожная охрана стоит здесь сегодня с рассвета. Мы были их первой добычей. Совет в Нойенбурге быстро отреагировал, и в качестве подкрепления крестьянам прислали солдат, и все же они выставили пост только к сегодняшнему утру.

– Но монахи проходили здесь еще ночью.

Андрей кивнул.

– Это одна из теорий или ты уверен?

– Я всегда прислушиваюсь к лучшему предложению.

Киприан снова обернулся и уставился назад, туда, где из дымки раннего утра появлялась дорога. Он сел прямо и щелкнул поводьями:

– Но, проклятые улитки!

11

Перед самым Колином пошел ливень. У него было музыкальное сопровождение: долгий ритмичный барабанный бой. В стороне от дороги виднелась виселица. К ней была прислонена лестница, на которой стоял осужденный с наброшенной на шею веревкой. Палач балансировал с ним на лестнице и крепко держал его. Это выглядело так, как будто преступник нуждался в чьей-то помощи, чтобы не упасть с лестницы прежде времени. Вода потоками струилась по его искаженному лицу, как и по лицу священника, стоявшего рядом с виселицей и громко читавшего Библию, и зрителей. Это выглядело так, будто весь город выехал сюда, чтобы быть свидетелями его смерти. Мальчик-подросток ударил в барабан. Кто-то отделился от толпы зевак и побежал к дороге, когда Киприан хотел повести экипаж дальше. Снова начался разговор между Андреем и подошедшим.

– Осужденный совершил убийство, – объяснил Андрей.

– Чужак, – добавил дружелюбный зевака на беглом немецком и посмотрел на Киприана сияющими глазами. – Задушил сапожника два дня назад. Мы застали его в доме, когда он хотел его обчистить.

Киприан кивнул. Полный восторга зевака потянул узду правой лошади и жестом пригласил их подъехать поближе к виселице. Осужденный начал кричать – это был неясный, нечленораздельный шум, доносившийся до них. Он бил связанными за спиной руками и спутанными веревкой ногами так, что палач сам должен был держаться, чтобы не быть сброшенным вниз.

– Конечно же, он говорит, что этого не делал, – объяснил ротозей и продолжал наблюдать за представлением, словно должен был оценить актерскую игру.

– Н-да… – протянул Киприан и поднял поводья. – Нам нужно ехать.

– Черные привидения, – с издевкой сказал парень. – духи монахов. Якобы они совершили преступление. Отговорка настолько глупая, что почти похожа на правду.

– В самом деле, – произнес Киприан и снова медленно опустил руку с уздой. Он почувствовал, как оцепенел сидящий рядом с ним Андрей. – Как ты сказал? Черные монахи?

– Боже мой, если он будет так трепыхаться и дальше, то упадет раньше, чем священник дочитает молитву. Глупая собака. Если бы я стоял там, то следил бы за тем, чтобы оставаться наверху как можно дольше. Да. Черные монахи. Так он сказал. – Он плаксиво исказил лицо и изменил голос: – «Я зашел в дом только потому, что проголодался, а дверь была открыта, ваша честь! Я клянусь! Когда я зашел, меня сбили с ног два черных монаха. У них были огненные глаза и козлиные ноги, ваша честь! Клянусь! У-у-у-у-у-у-у-у-у!»

– Двое? – переспросил Киприан.

– Да. Я думаю, что лучше снова пойду туда. Палач уже почти не может его держать. Я не хочу пропустить самое интересное.

– Подождите. Почему именно духи монахов?

Парень, который уже успел отвернуться, вновь посмотрел на Киприана.

– Вы не местные, да? Там, гораздо дальше, когда-то был огромный монастырь. Он был разорен во время Гуситских войн, поэтому монахи его покинули и ушли в Браунау – и там основали католический монастырь. Повезло, да? Нескольких братьев они оставили как затворников. Потом случилась эта ужасная буря, лет двадцать тому назад или около того. Она разрушила монастырь полностью. С тех пор говорят, что монахи, которые умирают в Браунау, в виде черных духов возвращаются в старый монастырь, чтобы скорбеть о потере своего старого центра веры. Нет! – Парень поднес руки к лицу. – Ах, черт!

Осужденный соскользнул с лестницы, а лестница – с поперечной балки. Палач рухнул вниз, как паданец с ветки. Жертву на полпути вниз остановила веревка. Киприан дрогнул… Осужденный судорожно прогнулся, а потом тихо закачался туда-сюда. Публика издала испуганный возглас. Палач попытался восстановить остаток своего достоинства, поднялся из грязи, схватил повешенного за ногу и сильно за нее потянул. Он не сделал мертвого еще мертвее. Раздались слабые аплодисменты. У парня, который подбежал к Киприану и Андрею, вытянулось лицо. Киприан собирался сказать, что осужденный был невиновен, но проглотил свое замечание. Он догадывался, что Андрей чуть не сказал то же самое. Парень рядом с экипажем разочарованно топнул ногой по земле.

– Вот ведь дерьмо, черт возьми, – сказал он и прищурил глаза. – Наш палач слишком жирный. Придет время, когда мы возьмем кого-нибудь более ловкого.

– Этот монастырь полон духов? – осторожно уточнил Киприан.

Парень неопределенно показал на юго-восток.

– Там только груда камней на земле. Говорят, у них проказа. Это свидетельствует не в пользу существования духов, правда? Вы видели когда-нибудь духа, у которого отваливается нос?

– Только одного, который носил свои ноги в руках, – ответил Киприан.

Парень озадаченно уставился на него, потом громко расхохотался:

– Ноги в руки? Обалдеть можно!

Он хлопнул себя по бедрам. Киприан скривил лицо в улыбку, будто составленную из глиняных черепков.

– А вы за словом в карман не лезете, – отметил он.

Парень вытер слезу в уголке глаза.

– Я секретарь судебных заседаний, – произнес он, икая. – Если вы хотите в город, могу порекомендовать вам постоялый двор.

– Нет, нам нужно ехать дальше.

– Ах, вот как. Ну не беспокойтесь. Сегодня мы больше не будем вешать чужаков.

– Мы постараемся завтра быть уже далеко отсюда, – сказал Киприан.

Парень снова расхохотался: похоже, он был из породы весельчаков. Киприан и Андрей украдкой обменялись взглядами.

– Почему монахи не восстановили старый монастырь и не вернулись из Браунау? – спросил Андрей.

– О Господи, потому что это очень далеко! Для тех, кто шлепает в сандалиях, это как минимум три дня пешком. Из Подлажице. Отсюда, возможно, полтора. Дороги здесь лучше.

– И они все переселились туда?

– Так говорят. Монахи вместе с мышами и со всеми монастырскими сокровищами. С тем, что эти парни считали своими сокровищами. Ну… в свое время монастырь, возможно, и был довольно большим. Может быть, там были и мощи. Кстати, у нас в нашей церкви есть кожа святого Варфоломея. В Риме, говорят, есть его кости, так я слышал, а во Франкфурте – его череп. Но кожа, которую с него содрали, у нас. Вам надо бы на нее посмотреть. Конечно, выглядит отвратительно и кое-что напоминает, сказать по правде.

– Искушение велико, – усмехнулся Киприан. – Большое спасибо.

– А вы точно не хотите остаться? Семья сапожника устраивает обед. Я бы за вас поручился..

– Не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством.

Парень кивнул им и наполовину бегом, наполовину скользя помчался сквозь дождь и грязь назад к виселице, толпа зрителей у которой уже поредела. Далеко впереди люди брели по обочине от места казни в город. Киприан вытер с лица капли дождя и всмотрелся в лицо Андрея. Его выражение трудно было разобрать.

– Какое преимущество перед нами у этих парней, как ты думаешь?

– Если они идут пешком, то полдня. Если им удалось где-то найти лошадей, осла или экипаж, как у нас, то все еще целый день.

– Ты же так много путешествовал со своим отцом, – отметил Киприан. – Браунау?

Андрей озлобленно кивнул.