Текст книги "Чертополох. Репортаж из поднебесья"

– Повесить, повесить! – подхватили и проскандировали жители микрорайона Переквакино.

Многократное «Повесить!», подхваченное толпой на улице, эхом прокатилось по Переквакинскому лесу.

– А стоит ли? – продолжал местный житель, подмигнув Людмиле. – Жить с такой ревнивой женой – уже наказание, и я всецело на ее стороне! Я за семейные устои. Если даже она оторвет ему «кокошки», то будет права! Хочешь шалавиться – не заводи семью! Зал взорвался от смеха.

Пройдоха печально посмотрел за окно: веревка натянулась сильнее. Озверевший ветер вместе с гулом недовольной толпы местных жителей врывался в окна и шевелил кроваво-красные шторы. «Неужели повесят», – подумал он.

– Мало того, – набирал обороты общественный обвинитель Макарский, словно Зевс-громовержец, извергая гром и молнии. – Что интересно, каждый человек как человек, но стоит ему стать хотя бы небольшим начальником, как тут же теряет совесть. Вот и Запечкин, обуреваемый безнаказанностью, возомнил себя «большим начальником» и издевался над ребятами, всячески оскорблял при всех. Так многие ребята, как Плужников и Константинов, перестали ходить в спортклуб. Плужников перестал шутить и разговаривать, и даже запил, оскорбленный Запечкиным.

– Я же извинился перед ними, – ответил обиженно Пройдоха.

– Ложки нашлись, а осадок-то остался! – продолжал Макаркий. – Да может быть, и извинился за углом, а оскорблял-то при всех! А мы тоже сейчас тебя повесим, а извинимся потом? Повесить гада, чтобы другим неповадно было, а то привыкли. Одни деревья безнаказанно пилят, другие жгут леса, отравляют реки. Отсюда Всемирное потепление климата. Третий год нет снега. В феврале идут дожди. Второй год бегаем на лыжах по лужам. А летом холода. Пожары – летом нечем дышать, и потопы везде. Климат меняется, и далеко не в лучшую сторону. Ураганные ветры и смерчи сметают все на своем пути. Скоро можем прийти к точке невозврата. И уже ничего нельзя будет сделать. Но планета Земля как живой организм пытается защититься сама. Но может настать такое время, что просто нас смоет водой или спалит огнем. А пока природа пытается предупредить нас, с помощью воды, огня и природных катаклизмов. Это в глобальном смысле, а для совсем оборзевших, таких «начальников», как Запечкин, может и индивидуально. Он тут чуть не сгорел в бытовке и чуть не утонул в пруду вместе с «Ретраком», поехав по тонкому льду. Наверное, спешил на свидание к очередной зазнобе. А третьего раза может и не быть! Мало его повесить, надо его посадить в тюрьму, и пусть до конца жизни собственноручно сажает деревья.

– И пусть сажает! Кобель драный! Но сперва ему отрезать, зачем ему там бубенчики, будут только мешать танцевать вокруг ёлок, – опять не унималась жена его Людмила. – Я всегда знала, что он кончит плохо. Там его научат, как Родину любить!

Зал опять покатился от смеха.

Чем больше смеялись люди, тем печальнее становилось Пройдохе. Он вытер руками выступивший холодный пот со лба и почувствовал запах смерти, её сладковато-приторный вкус на высохших губах, – и в последний раз посмотрел в окно. Порыв ветра раскачал ветку с привязанной петлей, и он увидел в ней самого себя.

Пройдоху, нагруженного тюремной постелью и одетого в полосатую робу, вели по гулкому коридору. Шаги ног, обутых в казенные ботинки, эхом отзывались в его ушах.

– Стой! Повернуться к стене, – резко скомандовал конвоир. – Заходим.

Кованая дверь раскрылась – и снова с лязгом закрылась за ним. В тусклой и душной шестиместной камере сидели пятеро угрюмых рецидивистов с расписанными голыми, из-за жары, по пояс телами.

Его беда была в том, что он не читал книг и не смотрел телевизор, ссылаясь на занятость. А надо бы. Он не знал всех «зековских» правил поведения. И тут же допустил оплошность, подняв предварительно застеленное белое полотенце у порога.

– Опочки, – в один голос выдохнули зеки, хлопнув в ладоши, и дружно расхохотались. – Костыль, этот баклан по твоей части. К тебе подружку подогнали. Ну, давай звони, какое погоняло и за что тебя на шконку?

– Заключенный Егор Иванович Запечкин. «За самовольную порубку в крупных размерах», – невесело ответил он, осознавая, что он крупно влип.

– Теперь ты, мудозвон, будешь «Глашей», и место твое у параши, – процедил сквозь зубы старший по камере, прислушиваясь к удаляющимся шагам надзирателей, – посягнул на святое – на Мать-Природу, и за такое насилие над Природой у нас тут одно наказание…

Недолго думая, вчетвером скрутили Пройдоху и зажали рот, а пятый стянул полосатые штаны. Пройдоха почувствовал жгучую боль пониже спины…

***

– А-авай, а-бель, а-арим! – завопил он женским голосом и проснулся от жуткой боли. Это кричала Полина, пытаясь спихнуть его с себя.

– Вставай, Кобель, горим!

Это огонь от догоревшей свечки перекинулся на салфетки на столе, медленно добрался по плакатам голых девок до флажков и вымпелов на потолке и синим пламенем оплавленного капрона капнул на голое тело Пройдохи.

Медленно соображая, он вскочил с постели, сгреб всю одежду и рванулся к пылающей двери. Сдвинул уже горячую задвижку. Дверь от удара босой ноги не открылась. И он, вспомнив о Полине и о другой двери на противоположном конце раздевалки, схватив Полину за руку, метнулся туда.

Одевались уже на улице. Огонь, подпитанный кислородом через открытую дверь, запылал еще больше, пожирая новенькие лодки. Одеваясь, Пройдоха про себя заметил, что он был даже рад пожару, спасшему его от кошмаров и тюремного позора.

И он задумался, а надолго ли, ведь сколь веревочка ни вейся…

2015 год

Пострадавший
Ироническая проза

Обидно даже, когда друг, с которым выпивал все эти годы, вдруг отказывается пить. Хотя уже все на столе: хороший коньячок разлит по рюмкам, и от шашлыка идет ароматный пар.

– Да я в бочку с вином упал…

– Да хватит заливать, – говорю я.

– Во время экскурсии в Абрау-Дюрсо провалился в бочку с шампанским – и теперь на дух не переношу. Отправили меня в санаторий в Геленджик перед Новым годом. А из развлечений: прогулки по берегу, кино в клубе и танцы с девочками, самой младшей лет шестьдесят. Делать нечего, записался я на экскурсию с дегустацией на винный завод, заодно прикупить что-нибудь к новогоднему столу. Много узнал о тех напитках, которые мы употребляем. Вот наши до чего додумались, непрерывный процесс изготовления шампанского. Французы целый год колдуют над одной бутылкой, наливая туда чисто выжатый виноградный сок, потом поворачивая его в определенное время и меняя пробку после выпадения осадка под водой. А наши в течение месяца, перекачивая из одного чана в другой, получают благородный напиток. Дешево и сердито!

– Не может быть, – недоверчиво улыбаюсь я.

– Вот и я не поверил – и решил проверить сам. Отстал от всей честной компании и залез на один из чанов в конце процессии. Хотел зачерпнуть пластмассовым стаканчиком, поскользнулся и кувыркнулся в чан. Хотел закричать, но когда сделал пару глотков этого холодного напитка, у меня отпало желание. Поплавав в чане с полчаса, я захотел сделать перерыв и выйти, но не тут-то было, я не доставал ногами до дна, а руками до люка, и тут я испугался и начал кричать, но никто не пришел. Все ушли встречать Новый год со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Мне было обидно не за то, что меня бросили, а за то, что не было закуски: бухла, залейся, а закусить нечем! Когда меня обнаружил местный сторож, который через три дня пришел с ведерком за шампанским, чтобы зачерпнуть для опохмелки, я стоял уже по пояс и молил его, чтобы он мне помог вылезть. Гад помог за три тысячи моих мокрых купюр. Так что, извини, после этого я и видеть спиртное не могу…

По-моему, он врет, но зато как красиво!

Инорсовский меридиан
Фельетон

Пять лет прошло с тех пор, как астронавты Эсс и Тау, простившись с родной планетой Дельта Кита, ушли на фотонном пульсолете в глубокий космос на встречу с неведомыми цивилизациями. Но поиск их затянулся. Продукты питания подходили к концу, и как нарочно вышла из строя машина синтеза, умело приготовлявшая мясные блюда. Так что последние два месяца им приходилось довольствоваться хлореллой из бассейна.

Надежда на встречу с живыми существами угасла, и было уже решено повернуть пульсолет в обратный путь, как вдруг на экране вспыхнула, исчезла и вновь начала увеличиваться в размерах незнакомая планета. Астронавты бросились к картам галактик. Да, это была она, Гея, голубая планета Солнечной системы. Лазерный луч разведки, направленный на неё, обнаружил следы цивилизации. Это было спасением! Никто из землян даже и не заметил, как пульсолёт опустился на окраине микрорайона Инорс. Осмотревшись и убедившись, что земляне – существа, подобные им, Эсс и Тау отправились на поиски съестного разбив интересующий район на квадраты, они облетели его на летающей тарелке, но где там! Примет строений, в которых можно было бы подкрепиться, так и не обнаружили.

Да и откуда могли знать пришельцы, что столовых в этом районе вообще не было. Не порадовали их и гастрономы, прилавки которых предлагали лишь компоты да консервы, глазастых мороженых рыб, а также были завалены странными упаковками с загадочной надписью «Север» и не менее загадочной жидкостью в прозрачных сосудах с узким горлышком. И это на такой большой район, в котором, как грибы после дождя, вырастают все новые и новые девятиэтажки. Не отстает от строительства и моторостроительный завод. За последние три года им построены два добротных общежития, пяти– и девятиэтажное. Но если в одном из них, в мужском, еще созданы какие-то условия для благоприятного приема и приготовления пищи, то в другом нет ни воды, ни газа, ни работающего лифта. Но объект все-таки был принят и заселен. Конечно, как гласит поговорка, «святым духом сыт не будешь», и тогда жильцы, не имея возможности приготовить еду дома, отправляются на ее поиски кто куда, в частности, в не такое уж и близкое от места проживания кафе «Сокол». Но вернемся к астронавтам. Видимо, их тоже привлекло это похожее на аквариум здание, и они, следуя примеру инорсовцев, нырнули под неоновую вывеску над дверями кафе.

На календаре землян в день прилета Эсс и Тау было воскресенье, и это сооружение у стадиона имени летчика Гастелло было единственной общепитовской точкой, что работала в выходной день. Пристроившись в хвосте очереди, длинной и вьющейся как горные дороги Кавказа и преимущественно состоявшей из жильцов общежитий, Эсс и Тау замерли в мучительном ожидании. Но что это? Очередь вдруг заволновалась, зашумела. Спешно включив аппараты перевода речи землян, Эсс и Тау, с трудом разбирая слова, наконец-то поняли причину волнения. Ею было меню, в котором напротив каждого из предлагаемых блюд стояло критическое «Нет».

– Нет, – сказал Тау, глянув на оставшиеся неаппетитные котлеты.

– Нет, – поддержал друга Эсс, еще более продрогший при виде холодного молока. Покрепче зажав под мышкой бортовые журналы для записей сведений об обнаруженной цивилизации, они спешно направились к выходу. Но не тут-то было. Из кухни вылетело существо со шваброй в руках и, приступив к уборке во время приема пищи, стало гонять землян с одной стороны кафе в другую. Моцион наведения чистоты сопровождался зоологическими непереводимыми выкриками, от которых аппарат перевода речи затрещал, мигнул в последний раз глазком индикатора и безжизненно умолк. Эсс и Тау с лучевыми пистолетами в руках медленно пятились к выходу.

А через минуту-другую над Инорсом плавно набирал высоту сверкающий на солнце неизвестный аппарат. Земляне оторопело молчали. Равнодушным оставался лишь песик Шарик, постоянный обитатель кафе. Он был занят игрой – гонял под столами какую-то бумажку. Люди подняли её, прочитали: «Мы нашли цивилизованный мир. В намеченном нами районе посадки обитают вполне разумные существа. В потреблении продуктов особо не нуждаются, о чем говорит отсутствие мест для коллективного приема пищи. В бытовых удобствах ограничены. В обследованном нами строении, населенном существами женского пола, отсутствуют признаки воды, газа, лифтов – т.е. части того, что для нас давно является пройденным этапом. В общественном месте питания обнаружены незнакомое нам животное с хвостом, а также существо женского пола с т-образным предметом в руках. Учитывая агрессивность последней, в контакт с землянами не рискнули вступить. Решили вернуться сюда через…». Остальное не было дописано. Остается только верить, что в последующий визит звездолета у наших космических собратьев по разуму не окажется больше повода для обид, и что покинут гости нашу планету с лучшими воспоминаниями о землянах.

30 декабря 1973 года.

Одна из самых первых печатных работ в заводской многотиражке «Моторостроитель», город Уфа.

Мне снился сон
Мистика

Многие считают планету Земля живым организмом. И планета, как всякий живой организм, чувствует и слышит нас, что мы творим на её поверхности. И мне кажется, мы слышим друг-друга, и она пытается достучаться до меня при помощи снов и сновидений. И я, проснувшись, начал записывать…

Сон первый (приснившийся с 7 на 8 августа, 08.08.08.)

Светало. Кроваво-красное солнце, появившись на горизонте, сразу исчезло в дымке серых облаков. Все было обыденно и ничего сверхъестественного не предвещало, но тревога, заложенная когда-то природой-матушкой, намекала, что что-то должно было произойти. Не дожидаясь развязки, я лег на диванчике в своей городской квартире с видом на пустырь и попытался заснуть. Но через полузакрытые веки увидел на занавесках окна красные светящиеся точки с тлеющими краями. Я поднес ладонь – и тут же отдернул, почувствовав ожог от лазерных лучей, которые исходили от самолетов, с воем появившихся из-под облаков. Посыпались бомбы, они еще не долетели до земли, но голос по радио уже оповещал, что началась ВОЙНА! Танкист с перебинтованной головой, выбравшись из горящего танка на пустыре, махнул мне окровавленной рукой, призывая к защите Отечества. Я понял, что надо идти воевать, стал искать одежду и не мог найти. И проснулся в ужасе с мыслью, что не могу помочь.

Поезд стоял на станции. И по суете торгашей со стеклянной посудой за окном, понял, что это станция Вековка. Тысячи иголок вонзились мне в правую руку, стало быть, отлежал. Тут же начал сопоставлять события. Войны не должно было быть, так как сегодня было открытие Олимпиады в Пекине, и все пушки должны были молчать. И даже по приезде в Москву не было никакой информации о вторжении Грузии в Южную Осетию. Информация появилась потом, очень искаженная, и от иностранных СМИ.

Сон второй (29 марта 2010 года)

Я, проваливаясь, шел по подтаявшей, залитой солнцем горной тропинке, сгибаясь под тяжестью людского бремени. Под ногами клубились облака. Навстречу медленно шли люди. По их виду можно было понять, что они были не в своей тарелке. Как будто их автобус сломался, и они пошли пешком.

– Что-то не пойму, – сказал первый, увидев меня, – с нами что-то случилось, а что, не поймем.

Тропинка была узкая, и чтобы разойтись без риска свалиться вниз, нужно было обязательно держаться друг за друга. Я протягиваю руку. И рука проходит через него. Я понял, что он эфемерен, и страх пронзает меня с головы до ног. Быстро овладев собой, я начинаю понимать, что я уже здесь не в первый раз и как-то должен войти в их положение и указать им дорогу.

– А ничего, все нормально, – говорю я. – Все будет хорошо. Идите, там вас встретят…

– Нас тут человек сорок, – сказал второй. – Мы вышли вон из того туннеля. Там темно и очень дымно. Куда идти-то?

– Прямо… там вас встретят.

И человек сорок буквально прошли сквозь меня. Каждый оставляя свою боль. Я стоял как вкопанный на заоблачной тропинке.

Но тут чья-то рука, протянувшись сквозь облака, потрясла меня за плечо:

– Пап! Что с тобой? Ты же задыхаешься, подыши ингалятором.

Я проснулся. Это была дочь. И три часа ночи. На груди была тяжесть, как будто взвалил на себя все земное горе. Давление сто семьдесят на сто. Заботливая суета дочери с чашкой чая и таблеткой от давления. И восемь часов до терактов в метро.

– Может, скорую? – не унималась дочь.

– Мне нужно в Звенигород. Там меня уже ждут. И если спадет давление, то я сам доеду.

Буквально за несколько минут до взрыва проехав по одному из них, я не знал всего этого. Я узнал только потом, четырьмя часами позже, в больничной палате под капельницей, когда на «мобильник» позвонила мне двоюродная сестра Люзя из Янаула:

– Привет! С тобой все в порядке?

– Да… А что случилось? – ответил я, обрадованный и удивленный тем, как быстро узнала она, что меня госпитализировали, и что ещё кто-то обо мне помнит и беспокоится.

– Да… сообщили по «телику»: у вас там в Москве опять что-то взорвали в метро…

Сон третий (приснившийся с 17 на 18 июня 2016 года)

Задрипанный зал ожидания какой-то железнодорожной станции. В ожидании поезда пассажиры, мучаясь от летней жары, забились в зал ожидания, где было прохладно. Дети играли в догонялки. За окном щебетали птицы, иногда, стуча колесами, проходили товарняки и скорые поезда, приближение которых гнусавым голосом объявляла по радио невидимая женщина. Пассажиры, пытаясь сократить время, затевали беседу друг с другом: о погоде, спорте и политике.

– Всё зло идет с Запада, – голосом телевизионного диктора говорил пассажир со слегка поседевшей шевелюрой, обращаясь ко всем, заставляя остальных обратить внимание и на время затихнуть. – На сегодняшний день не зависит, кого выберут президентом США. За кого ни голосуй, все равно получишь… того, кто будет поддерживать политику своих спонсоров-толстосумов, членов Бильдербергского клуба. Там правит мировое тайное правительство мультимиллионеров, которое и назначает, кому быть президентом и какую гнуть линию, естественно, выгодную им в приумножении богатства и дальнейшей комфортной жизни, к сожалению, без тех шести миллиардов населения земного шара, просящих еду и крышу над головой. И это не какие-нибудь марсиане, а свои, доморощенные толстосумы, набившие свою мошну на войне и крови своих же соплеменников. Половина всех доходов в мире сконцентрированы в руках 62 богачей. Половина которых живут в США, а другая половина – в Европе, Азии и Японии.

И в дальнейшем они только будут богатеть, а бедные – становиться всё беднее и беднее. У Соединенных штатов огромный долг перед другим миром, который исчисляется суммой около 19 триллионов. И они не хотят платить. А чтобы списать этот долг, им нужна война – надеются, что война все спишет! И если мы хотим сохранить мир на планете, надо разговаривать не с «шестерками» – президентами США, а с их спонсорами-«паханами» – миллиардерами, доказывая, что их миллиарды там, куда они попадут после ядерной войны, не понадобятся…

Мне было лестно, что он так умело, цитировал мои же строки из статей по поводу «америкосов», но нутром чуял: не к добру все это… Он неожиданно замолчал, замолкли и птицы, шум поездов, крики детей за окном. Наступила гробовая тишина. Я повернулся.

– Дальше-то что? – спросил я, потрогав его окаменевшее лицо прутиком, вдруг оказавшимся в моих руках, через ряд стульев со спинками. Он даже не шевельнулся. Мне такой «стоп-кадр» не понравился. Тогда я, испугавшись тишины, ударил его прутиком по лицу – никакой реакции. Я, встав и обойдя с другой стороны, начал хлестать его по ногам, и по ногам других пассажиров…

Проснулся в холодном поту и от страха, с мыслью, что остался один на всём белом свете. Не дай Бог, чтобы Черный президент к концу своего президентского срока нажал Атомную кнопку. И не дай Бог, чтобы сон этот сбылся… К сожалению, предпосылки для этого есть…

Орджо
Крымские рассказы

В унылой жизни отдыхающих порой наступает момент радикальных перемен. Он назревает от однообразного посещения пляжа, обеда в кафе, танцплощадки и местного рынка. И вот кого-то из обладателей уже приличного загара посещает мысль о необходимости движения. И окрестные горы Коктебеля, на которые еще совсем недавно поглядывали как на окружающие возвышенности, вдруг становятся объектом вожделения, который непременно нужно покорить. И взобравшись наверх, стоять там, хмелея от содеянного и открывшихся перед глазами таких красот, которых никогда не видел, с чувством ребенка, впервые самостоятельно вскарабкавшегося на стул и ждущего одобрения старших. А взрослые – это те же дети, только немного повзрослевшие и поседевшие от жизненных невзгод и теплого пива.

– А не сходить ли нам в «Орджо», – подумал вслух уже седеющий брюнет по прозвищу Гоген, со скучающим видом перебирая прибрежную гальку.

Гогеном его прозвала Мальвина, хотя он не написал ни одной картины, но он разбирался в живописи из-за частых посещений выставок и московских салонов.

– Я согласна, только по берегу, с отдыхом и купанием, – оживилась художница Мальвина, очень похожая на свою героиню, которая тоже искала своего Пьеро, но не могла найти; она была старожилом этих мест, знала каждый кустик и была непререкаемым авторитетом. Особенно в плане походов по окрестным достопримечательностям. Затянувшись и прокашлявшись от сигареты, добавила. – А то в Орджо я и останусь…

– Пора бросать курить, не то скоро легкие выплюнешь, – снисходительно улыбнулась красавица Лика, заговорщически поглядывая на своего мужа Гогена, – в самом деле, хватит отлеживать бока, все уже нормально загорели, пусть тело отдохнет от солнца.

– Если идти, то через горы по козьим тропам. А иначе зачем? – настаивал на своем Гоген.

Решили идти с утра пораньше по прохладе и тени от гор. И даже заядлая четверка картежников, уютно устроившихся в тени зонтика: доцент Вадим, профессор Ганна, бизнес-леди Валя и пристегнувшаяся к ним просто Марина, – дали молчаливое согласие.

– Э-э, умный в гору не пойдет, – смеялся умудренный опытом Цезарь, почесывая свой круглый живот, выпирающий из-под распахнутой рубашки, и поглядывая из-под сломанного напополам козырька бейсболки, узнав о походе, – надеюсь, Гоген, ты ведешь? Если под командованием Мальвины, то и к следующему утру не вернетесь, заведет она вас в дебри… Вадим сразу не пойдет, он уже ходил с ней в прошлом году. Ганна высоты боится. А Марина от Ганны ни на шаг.

– Откуда ты все знаешь?

– Да я тут уже с десяток лет кручусь, и все вижу.

– Утро вечера мудреней! Поживем – увидим, – улыбнулся Гоген, обдумывая планы на предстоящий вечер, где, согласно традиции, надо было пройтись по берегу, потолкаться в толпе отдыхающих, продираясь между лотками с сувенирами, посидеть в кафе, потанцевать с Ликой и хорошенько выспаться.

Утром Мальвина пришла с литровой банкой готового теста и затеяла блины. Хотя Гоген с Ликой позавтракали, оделись и ждали только ее, чтобы сразу идти, пока не жарко. Но Мальвина, не выпуская изо рта зажженную сигарету, встав у газовой плиты в летнике, затеяла, как ей казалось, хорошее дело. Но солнце, уже коснувшись горбов Верблюжьей горы, обещало жаркий день. Да и ласточки летали высоко.

Поняв бессмысленность затеи, и чувствуя осуждающий взгляд Гогена, Мальвина выключила плиту и поставила банку в холодильник.

Коктебель уже проснулся и жил своей утренней жизнью приморского поселка. Его жители и отдыхающие с утра включались в несколько суетливую жизнь – со стороны жителей и размеренную – со стороны отдыхающих. Жителей можно было понять, курортный сезон был короток как клюв ласточки, а зима по продолжительности – как ее же хвост. И «клюву» надо было крутиться, чтобы прокормить длинный, холодный и скучный «хвост».

Путь до Орджоникидзе был длинным, и путешественники как можно сокращали путь до берега, чтобы искупаться на дорожку. Цезарь оказался прав.

– Мы пас, – в один голос ответили друзья-картежники. Пошли втроём берегом, шурша насыпанной галькой вместо песка. Тихо плескалась вода. В небе парили чайки вперемешку с парапланеристами. Мальвина шла впереди, твердой поступью знатока и пешехода огибая прибрежные камни и колючки. За ней шла Лика в грациозно обтягивающих шортах, то и дело, оборачиваясь и демонстрируя свои жемчужные зубы в очаровательной улыбке – в благодарность Гогену за прошедшую ночь. Гоген изображал губами поцелуй. Узкая тропинка петляла по берегу.

Солнце, вырвавшись из плена гор, стало припекать. Решили искупаться в Мертвой бухте. Мальвина повела Вику по тропинке ближе к морю.

– Там нет прохода, упретесь в обрыв, – предупредил Гоген подруг, забирая левее.

Так и случилось: подруги подошли к обрыву и остановились. Гоген, улыбаясь, наблюдал за ними с другого берега оврага:

– Вы – как упрямые мордовки, если вам говорят, что там нет дороги, значит, надо верить. А теперь возвращайтесь на ту тропинку и догоняйте меня, а я пока искупнусь. Вам же придется окунуться только в Тихой бухте, чтобы не терять драгоценное время, иначе идти придется по солнцепёку.

К тому времени, пока Гоген плескался в море, подошли и подружки с обиженным видом.

– Ну-ка, мордва, становись по два, я чуваш, командир ваш! – деловито сказал Гоген, построив подруг в шеренгу. – Теперь командовать парадом буду я. Быстрым шагом до Тихой бухты. Купаемся, и по горам до Орджоникидзе, пока солнце не так высоко. Там купаемся, и обратно. До вечера должны вернуться. Вопросы есть? Вопросов нет.

До Тихой бухты дошли быстро. Искупались и пошли дальше. Но в конце бухты решили окунуться еще раз. Одевшись, Мальвина так и задумала сама идти по берегу моря, так и повела. Но Гоген разгадал её хитрый замысел и остановил кортеж.

– И как ты собираешься подниматься в горы, по отвесной стене? Нам нужно туда, в горы, по вершинам… ты это понимаешь?

– Я старая больная женщина, по горам не смогу, лучше пристрелите.

– Что бьёшь на жалость? Тогда иди одна морем, а мы с Викой по вершине… встретимся в Орджо.

Мальвина сделала обиженное лицо. Она это умела. Умела бить на жалость. Но Гоген был непреклонен, ему надо было покорить очередную высоту.

– Только в горы, а иначе зачем.

– Ну ладно, – согласилась Мальвина, – только веду я.

– Хорошо. Только быстро. Солнце уже высоко.

Пришлось вернуться обратно, обойти небольшую гору и подняться на неё. Тропинка вилась как змейка. В народе звали их «козьими». Растительность была скудная, выжженная солнцем, и все же кое-где виднелись островки зелени и каких-то цветов. Воздух, напоенный ароматом трав, сбегавшим с гор, был приятно ощутим, и по мере движения отличался настоем разнотравья, свойственного только степной зоне Крыма. Шли, молча, каждый со своими мыслями. И, в конце концов, сбились с намеченного маршрута, отклоняясь влево, в обход вершин.

– Так дело не пойдет, – возмутился Гоген, – ты явно, как Сусанин, завела не туда. И куда ты нас завела? Нам нужно на вершину, а не в обход.

– Мы с моей хозяйкой, у которой я снимаю жильё, всегда ходили так, в обход. Сейчас там полно змей и поэтому опасно.

– Ничего, я пойду первым и буду шуметь, так что разбегутся не только змеи, но и влюбленные парочки.

– Я старая больная женщина, помру же на горе…

– Там и похороним. Будешь, как Волошин, наблюдать за нами с высоты. Только с другой. Вперед или как?

– Подчиняюсь силе, – сказала она и добровольно пошла первой, и так быстро, что Гоген с Викой еле успевали за ней. И пока они любовались красотами, целовались и фотографировались, Мальвина уже сидела на середине горы и жадно курила.

– Ну ты даешь, «старая больная женщина», тебя не догнать!

– Не надо было злить меня.

– Тогда на вторую половину тоже надо разозлить, или как-нибудь сама?

– Попробую сама.

Вторая половина пути была почти по отвесному склону, но были обходные тропы, и можно было пройти, держась за корни и острые камни, делая частые привалы.

Но когда преодолели последнее препятствие и, отдышавшись на вершине, огляделись вокруг, то стали свидетелями такой красоты, что просто стояли и молча любовались открывшимся видом моря и гор. Впереди красовался Кара-Даг со своими вершинами в синей мгле. Коктебель был так мал, что еле различался на берегу.

Где-то там резались в карты картежники, отказавшиеся от такой красоты, грел свое пузо Цезарь. Море поражало своим величием, соленой воды было так много, насколько хватало зрения и воображения.

Они стояли на вершине как покорители, как причастные величию природы, как боги, оторвавшиеся от земной суеты. Коктебельские горы для таких как Гоген, Цезарь и Мальвина, были не только горами, но и природными часами. Они, оказавшись в поселке, отключали телефоны, не читали газет и не смотрели телевизор, и полностью слившись с природой, жили по ее часам, по солнцу. День начинался, когда солнце проклевывалось на горе Волошина. Надо было идти на пляж, занимать места у воды, на передней линии, где меньше беспокоили разносчики пищи своим криком и шуршанием гальки. Солнце над горой Хамелеон – пора перекусить. Солнце над морем – пора ставить тенты, если их нет, то уходить в тень, иначе припечёт. Когда прогулочный теплоход «Юрий Гарнаев» пришел с Феодосии и встал у пирса – пора на обед. Солнце над Кара-Дагом, тихий час. Светило встало над профилем Пушкина, пора вставать и идти на пляж, продолжать принимать солнечные ванны. А когда солнышко спряталось между горбами горы Верблюд, можно было начинать думать о вечерней программе: прогулка по берегу, танца-манцы в кафе.

– Спасибо, ребята, – наконец обмолвилась Мальвина, – спасибо, что затащили меня на эту вершину, а то я все вокруг да около. А тут такая красота!

По тропинке, проложенной по самому хребту, дошли до поселка Орджоникидзе. Тут же искупались и решили пообедать. В кафе на берегу семейная пара заказала себе лагман и грибы в сметанном соусе. Мальвина же заказала себе окрошку и манты.

Практичный Гоген узнал от местных отдыхающих, что можно доплыть до Коктебеля на маленькой лодке под названием «Люська», которая курсирует туда два раза в день.

– Гоген, ну вот куда ты всё время спешишь с едой? Надо есть медленно, с чувством, с толком и с расстановкой.

– Не знаю, как ты будешь кушать, когда появится на горизонте та самая «Люська»?

И «Люська» не заставила себя долго ждать, появилась и сразу пошла на посадку. Мальвина, забыв о культуре поведения, быстро выпила окрошку через край чашки и, доедая манты на ходу, побежала на пристань. И вскоре «Люська», стуча единственным мотором и раздвигая упрямые волны, с двадцатью пассажирами на борту пошла в обратный путь.