Текст книги "Чертополох. Репортаж из поднебесья"

Глава седьмая. Миг Седьмой

…Тут запахло сероводородом. Так пахло всегда перед визитом к «Крылатому». Я никогда не был в Египте, и хотелось посмотреть на пирамиды. Не на сегодняшнюю, а в период его строительства. И у меня родилась шальная мысль попросить «Крылатого» отправить меня на экскурсию, просто так. Неужели я не заслужил, а то вон, сколько мотаюсь по его поручениям. Правда, я никогда не оправдывал его надежды, но все, же мог бы он и поощрить меня, так сказать… Я предстал пред ним.

– Но-но, не очень-то борзей, – сказал Крылатый, – твоя никчемная жизнь, ничего не стоит! Твоя жизнь на кончике моих пальцев. Висит на волоске, и когда ты придешь ко мне окончательно, я устрою для тебя такой душераздирающий прием, что рассказы тех, кто уже прошел через это, тебе покажутся детским лепетом. И ты, навредив мне, надеешься на то, что спасет тебя Он? Держи карман шире, Ему не до тебя. Он сейчас на другом краю вселенной пытается воссоздать то, что я разрушил. Он щелкнул пальцем, и запахло раскалённой пустыней.

…И вот я иду по раскаленному солнцем песку. За плечами что-то булькает. Споткнувшись, падаю и тут же получаю ударом хлыста по голому телу. Кто-то сзади помогает мне подняться. На мне только джинсы с блестящими на солнце заклепками, которые никак не вписывались в толпе оборванцев. Начинаю оглядываться. Идем длинной вереницей от реки к пирамидам. Фундаменты двух больших уже обозначены, мы несем воду к третьему, который поближе к голове Сфинкса.

– Ну, Нечистый чтоб тебя, – выругался я по-арабски. – Мог бы и фараоном сделать! Значит, не нравлюсь я тебе? И тут же получил еще по плечам хлыстом. И так больно, чуть сознание не потерял.

– Да, Абдул-Саид, ты не нравишься мне! И как может понравиться человек, который чуть не погубил самого наследника Тутанхамона? И надо же было додуматься до того – дать царю столько заморской жвачки, что он чуть не подавился. Еле откачали, не то не сносить бы тебе головы! – сказал надсмотрщик, еще раз замахнувшись хлыстом. Но бить, не стал и пошел дальше погонять тех, кто отставал от остальных. – А ну пошевеливайся, если хотите обедать. Сюда вам никто не принесет. Обед только там, у подножья пирамиды.

– Откуда я знал, – говорил я Арабу, идущему следом, – что в кармане моих джинсов окажется целая пачка «жвачки», и он засунет в рот все, что есть – пацаны везде одинаковы!

Кое-как дошли до подножья и по очереди вылили воду в большой чан. Недалеко от нас египтяне, запрягшись в лямки, тащили огромный камень. Деревянные катки дымились от трения и их поливали водой из того же чана, другие люди. Дальше с помощью треног и блоков с веревками камни поднимали выше на пирамиду и укладывали на место. Ничего интересного, как в учебнике по Истории древних веков. «Кто же так строит»? – выругался про себя я, – проще же заливать бетон на месте, чем тащить откуда-то с карьеров»? Нам дали поесть, тарелку фасолевого супа с кусочком мяса и лепешкой из маиса. Поев, отправились в обратный путь, чтобы вернуться к ужину. И так бы мы ходили до самого окончания строительства, пока мои джинсы не превратились в грязные лохмотья, пока я не оброс седой бородой и не выпали зубы…

– Можно поговорить с прорабом, – сказал я погонщику.

– А что есть жалобы на питание? – удивился погонщик.

– С едой в порядке. Хотя могло быть и лучше, но сейчас не об этом… просто есть предложение, от которого он вряд ли откажется.

Повели к прорабу. Им оказался однорукий и лысый, уставший от размаха строительства, но знающий себе цену еврей.

– Ну что еще, – ему не нравилось когда его тревожили после обеда.

– Да вот тут один араб с предложением, которое, по его словам, может прибавить темп в строительстве пирамид.

– Ну, я слушаю…

– Есть предложение заливать блоки прямо на месте из цемента и песка.

– Где я тебе цемента найду?

– Да это просто… Я знаю, как это делать, подскажу, если что…

Строительство пошло ударными темпами, хотя меня и кормили, может быть чуть лучше, чем остальных, но в должности не повысили, как я носил воду, так и продолжал носить до конца строительства. Пока не запахло спасительным сероводородом. Как ни когда не радовался встрече с «Нечистым». Я готов был его расцеловать. Не стал делать этого только потому, что он «Нечистый» – воплощение зла.

Глава восьмая. Миг восьмой

– Ну, теперь ты понял, что ничего не стоишь, – произнёс Крылатый, набивая трубку табаком. – Или все-таки надеешься на помощь своего кумира, думая, что если спас Его сына от царя Ирода? Ошибаешься, милок! Если и спас ты маленького Иешуа, то сам же и предал его через тридцать лет, Иуда!

– Туфту шьешь, начальник, – несмело возразил я. – Сексотом хочешь сделать? Не делал я этого.

– Да тебе, гляжу, вообще с перепугу память отшибло. Зато знаю я, что ты, мать твою… по моему указанию должен был подстроить ему самоубийство, но не сделал этого. А, наоборот, предав его, только приблизил его конец на Голгофе, тем самым сделал его святым. А еще целоваться полез! Тьфу, мать твою!

– Да не было такого!

– Ну что, в штаны наложил? Да пошутил я. Это был не ты, а другой, но эту роль я готовил для тебя. Если бы не скрылся. Надо же умудриться спрятаться под можжевеловой рощей и просидеть там сорок лет! Оплошал мать твою! Это Моисей водил свой народ по пустыне сорок лет, скрываясь от смертного преследователя. Я-то бессмертен. Ну, ничего, я оставлю тебя для последнего дня светопреставления. И твой выход будет незабываемый! И он щелкнул пальцем…

«Они сюда не сунутся» – подумал я, разглядев внизу у моря можжевеловую рощу. Я решил отсидеться в пещере под рощей, надеясь на милость Нечистого. Хотя меня и выворачивало наизнанку от запаха можжевельника, но все, же это было лучше, чем попасть в лапы Нечистого и быть растерзанным в аду. Кстати, потом я потихоньку начал привыкать к этому запаху. Когда до меня дошли слухи о том, что царь Ирод приказал вырезать всех младенцев, я был недалеко от Иудеи и тут же последовал к месту события. Посланцы Царя не щадили некого – среди ночи вытаскивали детей из домов и тут же рубили; резали и родителей, пытавшихся защитить свое чадо. Горели дома, в воздухе стоял запах крови, огня и пепла. Деревня, где жили плотник Иосиф и Мария со своим сыном, была следующая на пути солдат Ирода. Вечерело. И мне ничего не оставалось, как вызвать такой сильный дождь, чтобы быстро переполнить речушку, через которую лежал мосток, смыть его, и тем самым преградить на время путь воинам. Успеть предупредить семью о нашествии.

Оставалось только ждать. И единственным развлечением того времени было – это днем полетать над морем, превратившись в чайку, а ночью, обернувшись дельфином, поплавать по морскому дну. Но самой интересной забавой было для меня, как впрочем, и всех остальных ангелов и демонов, кататься на острие молнии. Перед началом гигантского разряда и сокрушительного разбега молнии на самом кончике образовывался воздушный шар; если, подгадав, вовремя оседлать его, то можно было проехаться по небу. И вот, поднявшись в облака в грозу, я ждал начала. И, наконец, запрыгнув на шар, я летел с быстротой молнии над бушующим морем и над почти безлюдным полуостровом. И это меня отвлекало от добровольного заточения. Правда, до тех пор, пока не встретил «Ее». Она появилась неожиданно среди белого дня. Появилась из белого облака над горами и плавно опустилась на пляж у Голубого залива на белоснежном облаке, у ее точеных ног. Она была само очарование: темные волосы, закрепленные золотым ободком, ниспадали до пояса; белая туника, подпоясанная шелковым пояском, подчеркивала изгибы ее чуть загорелого тела; в омуте ее зеленых глаз высвечивалось тоскливое одиночество. Опустившись на песок, Она сбросила тунику, плавно вошла в воду и красиво поплыла. Я, зачарованный ее красотой, подсматривал за ней из пещеры. Немного поплавав, красавица грациозно вышла из воды и принялась одеваться, но вдруг, почувствовав мой взгляд, обернулась в мою сторону. Я рухнул вниз и распластался на дне пещеры, затем, обернувшись чайкой, вылетел из своего убежища. Она проводила меня, улыбаясь, помахала ручкой. Затем, обвернувшись облаком, скрылась над горами. Это была Богиня. Я влюбился в нее и не находил себе места. И целыми днями в горах ваял скульптуры разных животных. Меня угнетало то, что мы, по сути, с ней были разными. Она была Богиня, а я такой урод, каких еще свет не видывал. Мне захотелось в кого-нибудь превратиться. Я был демоном самого высокого, фиолетового цвета спектра излучения и мог не только перемещаться по вселенной, но и вселяться в кого угодно и менять свою внешность. И тогда Она полюбила бы не меня, а того, в кого я превращусь. И мне почему-то было стыдно. А демоны, вообще, когда-нибудь стыдились? Но меня тянуло к ней так, что повышалась температура моего тела, меняя мой спектр излучения почти до красного, тем самым, давая обнаружить себя. Кстати, два демона уже приходили ночью. И я их ждал. Я почувствовал даже место их появления портала и тут же испепелил их шаровыми молниями. А если бы они застали меня бы врасплох? Это был бы конец. Вдвоем могли справиться со мной. Если и нет, то один из них мог ускользнуть и через секунду привести армию «нечистых». Я тут же собрал можжевеловую хвою и, зажав между камнями, выдавил масло и окропил внутреннюю поверхность пещеры. К тому времени я уже привык к запаху можжевельника. Через неделю Она появилась снова – спустилась на облаке с неба, опять искупалась в море и так же грациозно вышла на берег. Я украдкой следил за каждым ее движением: капельки воды, скатываясь с ее божественного тела и, падая на песок, превращались в сердолик. И также Она, как и в прошлый раз, завернувшись в облако, исчезла в горах. Я, влюбленный и обуреваемый тоской, уходил вглубь пещеры и думал о ней. Гнев Нечистого понятен, он не простит мне Иешуа, и наказание будет страшным. Ночью разбудила гроза, и я решил, прогуляться. Штормило, облака, наступая с моря черной тенью, обещали веселье. И я, поднявшись в небо, стал ожидать. И вот одна из молний, появившись сзади, подхватила меня и, совершая зигзаги, домчала меня до Чёрной горы – Кара-Даг. Там я стал ожидать обратного рейса. Шторм усиливался, огромные волны с грохотом обрушивались на берег, играючи переворачивая огромные валуны. Другая молния вынесла меня далеко на море. Там молнии били в основном в воду. Надо было возвращаться и я, оседлав подходящую молнию, помчался к берегу, но в темноте за пеленой дождя не заметил, как моя молния ударила об мачту рыбацкой лодки. Я неожиданно со всего маху долбанулся головой об мачту. Только успел заметить у руля молодого черноголового рыбака в кожаной куртке, с мускулистыми руками, широко раскрытыми в испуге карими глазами. Его лодку несло на скалы, и моя последняя мысль – стать им. Очнулся в гроте с перевязанной головой.

– Уяндынмы Балыкчы? – послышался мне ласковый голос на древнем языке землян. Что означало, «Проснулся, Рыбачок?» И, что интересно, я понимал. Это была Она. От стыда я стал зарываться в солому и хвою можжевельника, на котором лежал.

– Ну что, кареглазенький, – сказала она, показав ряд жемчужных зубов, – ты тут полежи, а я пойду и раздобуду какой-нибудь еды.

И упорхнула из пещеры, сзади кусок туники отсутствовал, оголяя ее, сногсшибательные бедра. Я тихо завыл от предвкушения. Опомнившись, сорвал с головы кусок туники и заткнул себе рот с умопомрачительным запахом ее тела и потерял сознание.

– Жив еще, рыбачок? – услышав ее голос, я встрепенулся. – Не пугайся, это я, – улыбнулась она, поставив корзину на пол грота, распространяя по подземелью запах давно забытой земной еды, возбуждая мой аппетит, доставая из корзины фрукты, вино, мясо, хлеб, и расставляя на плоском камне около моего ложе, спросила: – А как тебя зовут?

– Айдар. А тебя? – спросил я.

– Айгуль, – улыбнулась Она, – не хочешь подкрепиться?

Я, чуть прикрывшись остатками моей одежды, подтянулся к импровизированному столу. Было вкусно. Мы ели и пили, молча, поглядывая друг на друга. Ее зеленые глаза излучали любовь. А потом уже совсем не отводили взгляда.

– Поцелуй меня! – попросила Айгуль, как только мы опустошили всю корзину. Земная еда после небесной, когда питаешься одной космической энергией, кажется несравненно вкусной, особенно в компании такой красавицы, как Айгуль. Тут меня не нужно было долго уговаривать, и я впился в ее пухлые губки цветом спелой вишни, как пиявка, нет, как удав, нет, пожалуй, как «Черная дыра» и утонул в омуте ее зеленых глаз. И содрогнулись горы, огромные волны, поднявшись с берега, неслись в море, сокрушая все на своем пути. Это природное явление, не свойственное самой природе, могли заметить все, в том числе и посланцы Нечистого.

– Айгуль, я люблю тебя! Ты моя богиня! – говорил я, покрывая ее гибкое тело поцелуями.

– Так оно и есть, – ответила она, скромно опустив голову.

– А что это у тебя на предплечье правой руки? Что за красное пятно?

– Не знаю. Она есть у нас у всех. Наверное, означает принадлежность к небожителям. И если нас с тобой обнаружат, то нам конец.

– А нас могут обнаружить? – спросил я.

– Могут?

– Если ты, в самом деле, Богиня, то должна уметь летать. А ты умеешь?

– Да.

– Тогда полетели! Я знаю место, где нас никто не найдет.

Солнце четыре раза поднималось на востоке со стороны крепости Генуэзцев и четырежды скрывалось за горой Аю-Даг. И мы любили друг друга, содрогая окрестности. А по ночам в полнолунье совершали прогулки над горами.

– Смотри, смотри, Айдар! – говорила она мне, показывая мне мои же изваяния из камня. – Слоны на водопой идут, а это верблюд по пустыне идет, а это лицо чем-то напоминает лицо моего отца, а этот, наверное, сам Нечистый?

Сказать по правде, это был мой автопортрет, который я выбил на скале в одну из бессонных ночей, блуждая над горами. На самом деле я был ненормальным демоном, – где это видано, чтобы демоны, изначально созданные для разрушения и хаоса, что-то созидали!?

– А что, если это мое лицо? – спросил я. – Ты бы полюбила такого?

– Не поняла, – произнесла она, внимательно посмотрев на меня. – Вообще-то есть в тебе что-то неуемное, демоническое, особенно на ложе любви. Но любить… неужели ты из Преисподней? Не похоже. Если так, то докажи!

Я исчез. И появился с охапкой цветов.

– Я знала, что это добром не кончится, – и она заплакала горькими слезами, опустившись на край кратера спящего вулкана. – Тогда мы не должны больше встречаться…

– Тебя накажут? – спросил я.

– В лучшем случае отправят на землю простой рабыней. И уже не смогу летать.

– Я тоже могу остаться на земле простым человеком. А как я смогу тебя найти? – спросил я ее.

– Не знаю. Захочешь, найдешь.

Мне было больно и досадно, но ничего поделать уже не мог. Оставив тело рыбака у ворот Генуэзской крепости, ушел в свою пещеру оплакивать одиночество. Невольно подумалось, а рыбак будет помнить о Богине Айгуль? Наверное, будет. И как бы я не скрывался от Нечистого, оттягивая срок наказания, все-таки меня нашли и доставили к Хозяину…

– Ну, что, «Рыбачок», мать твою! Решил, решил спрятаться? От меня не скроешься. Я тебя где угодно найду. Отыщу и накажу, правда, пока не знаю, как – но тебе это не понравится. А всё же ты заслуживаешь моего поощрения! За то, что охмурил Его дочь – поощряю тебя тремя путешествиями в твою никудышную жизнь с правом исправления. Кстати, от этого будет зависеть твоя дальнейшая судьба, впрочем, я не уверен, что ты сделаешь что-нибудь путное, – отвернулся он, демонстрируя полное безразличие, махнул на меня рукой…

Быстрее замелькали кадры из моей прошлой и даже будущей жизни. Один за другим пролетали годы, как при ускоренной съемке, высвечивая отдельные эпизоды. Вспомнил годы босоногого детства и увидел себя в кипе рогожки, Надежду Михайловну со свёртком на скамейке, из которого выглядывал нож, Романа Романовича и насмерть перепуганную Анну.

«Замени нож!», – шепнул я в самое ухо маленькому Даниилу, значит, самому себе. Неизвестно, как бы развивались события, если бы я не сделал тогда своевременную замену? Я вдруг увидел похоронную процессию, впереди которой несли бездыханное тело Аннушки, и с другой стороны – такое же шествие с Романовым. Но что интересно, это видение сразу растаяло, как призрачное облако – это было первое поощрение «Крылатого». Но оставались еще две и как ими воспользоваться? Ну что ж, надо быть последовательным и навсегда избавиться от этого злополучного ножа, едва не погубившего Аннушку, Романова, бедного оленя и сотни животных нашего поселка. И нож, в последний раз блеснув холодным лезвием в последних лучах заходящего солнца, навсегда скрылся в тине Тихого омута. Это было второе поощрение. И, наконец, третье… Я думал, но ничего не мог придумать стоящего, достойного и без ущерба для других. Вдруг вспомнил навязчивый сон про коляску и черный Бумер… «Надо просто встать на пути движения коляски и остановить её», – решил я…

Глава девятая. Миг девятый

– Дошли до отметки минус полуторы тысячи, – кричал в микрофон молодой черноусый начальник буровой Шарифуллин, – идет характерный запах. Думаем, дошли до нефтеносных слоев. Прием! В динамике зашипело, послышался далекий голос начальника Нефтеразведки Хайдарова.

– Девятая. Девятая! Завтра пришлю геологов. Возьмёте керн. Как поняли? Прием!

– Девятая, понял! Будем ждать! Конец связи!

– Конец связи!

Хотя на улице стоял мороз за тридцать градусов, в вагоне начальника Шарифуллина было тепло и накурено. Он в толстом вязаном свитере, черных брюках и унтах расхаживал по вагону и, резко остановившись перед бурильщиком Габбасовым, произнёс:

– Так, Габбасов, бери своих орлов, и давайте за работу. Надо поменять бур и забуриться. А это кто у тебя, новенький?

– Да. Даниил Бородулин, – сказал Габбасов, поднимаясь и поправляя унты, – людей не хватает, сегодня прислали его помощником бурильщика, будем учить на ходу.

– Смотрите в оба! Пойдет нефть, всех искупаю в шампанском.

– Лучше в водочке! У меня изжога от шампанского, – рассмеялся бурильщик Габбасов. К вечеру температура упала ещё ниже. Буровая вышка, усеянная огнями и укутанная паром, издали походила на новогоднюю елку. Там кипела работа, был слышен шум работающих дизелей, поднимающихся лебёдок и звон падающих труб.

– Слушай сюда, Бородулин! – обратился ко мне Габбасов, шагая к буровой впереди меня. – Техника безопасности – прежде всего.

Когда мы подошли к буровой, Габбасов, показывая рукой, стал говорить:

– Вот эта буровая установка – инструмент для бурения глубинных пород, установки труб для дальнейшей добычи нефти и газа, работает от кнопки.

– Нажал на кнопку и – спина мокрая, – вмешался в разговор «верховой» Андрей Морозов, затягиваясь страховочным поясом.

– Бывает и так, – продолжил бурильщик. – Буровая установка состоит из вышки с лебедкой, предназначенной для подъема и спуска турбобура с трубами, ямы со специальным незамерзающим раствором для бурения и шлама вымытых пород, а также насоса, который под давлением двести атмосфер по трубам закачивает раствор в скважину, при этом вращая бур и вымывая породу наверх. Вот и все. Наша задача – принять вахту у предыдущей смены, поднять инструмент и, заменив бур, опустить его и, по возможности, пробурить до отметки полтора километра. А это вот тот самый бур, внутри которого сотни лопастей, как у турбины самолета. Принцип тот же: смесь, поступая по трубе, раскручивает его шарошки и тем самым вгрызается в материк. А это труба длиной по двенадцать с половиной метров в состыкованном состоянии называется «свеча» и составляет длину двадцать пять метров. Подсчитать не трудно. Полторы тысячи метров делим на двадцать пять метров – получаем шестьдесят «свечей», которые нам надо будет поднять, заменить бур новым и опустить. Вопросы есть? Вопросов нет. За работу! И твоя задача – подцепить трубу крючком, после того, как я его подниму лебедкой, составить друг за другом в правом углу, а при спуске все – в обратном порядке.

Как по взмаху волшебной палочки загудели дизеля, закрутился барабан лебедки, засвистели клапана воздушного ключа. Габбасов считался самым опытным бурильщиком, и он работал так быстро, что вышка ходила ходуном. Закипела работа. И я начал ощущать свою причастность к великому делу, разведке и добыче нефти. К концу смены я уже гордился собой. Работа нравилась. Романтики хоть отбавляй. Возили нас на вахту на вездеходах, а то и вертолетом. Выдали спецодежду: дубленку, ватные штаны и меховые унты. С первой получки, сменив армейские штаны, я справил себе костюм. И когда я появлялся в районном Доме культуры, девчата, которые раньше даже и не смотрели в мою сторону, теперь наперебой объявляли белый танец, чтобы потанцевать со мной.

Наступила весна. На моём счету уже было с десяток скважин. И меня распирало от гордости, что я с ребятами буравлю землю. Правда, до тех пор, пока нас майским утром не перебросили на вертолете на окраину моего родного поселка. Буровая вышка была в трехстах метрах от кладбища, где были захоронены мой отец и почти половина жителей поселка. Вертолет, урча, сделал круг над территорией поселка распаханный черной бороздой в молодых посадках ели, где уже ни кто не жил. Последний житель Фома, по рассказам матери, уехал в прошлом году. Прав оказался Аксён, говоривший тогда, что в поселке никого не останется, а на месте домов будут бродить дикие собаки. Ведь так и случилось, за какие-то пятнадцать лет в поселке никого не осталось. Мне было радостно, что я, житель этого поселка, буду бурить землю. Но потом охватил ужас, вряд ли тот шум, который мы будем создавать рядом с могилами, понравится усопшим. И что интересно, как только мы принялись бурить, у меня разболелись зубы, как будто их сверлили без наркоза, да так, что не было сил, вид турбобура напоминал мне бормашину. На следующий день боль повторилась. И я не мог уже видеть все, что скручено в спираль: ни шурупы, ни буравчики и даже штопор, при виде которых у меня тотчас возобновлялась адская боль. А ночью мне приснился сон. Будто бы мы пробурили землю у поселка и стали ждать появления нефти, но из скважины вылез маленький безобидный чертенок. Уселся на рукоятке тормоза лебедки и стал строить гримасы. Мы всей вахтой начали его ловить. Поймав, посадили в ведро. Но не тут-то было – повылезали из скважины черти и чертенята и заполонили весь поселок… Детская коляска сорвалась с тормоза и, медленно покачиваясь на неровностях, выехала на дорогу, по которой мчалась черная машина… Думая о её странном появлении, ведь в поселке никто не жил, я изо всех сил рванулся к коляске, но черти, ухватившись за полу одежды, путались в ногах…

Проснулся в холодном поту. Меня колотило. Работать я не мог. Про сон рассказал ребятам.

– Ха-ха! – смеялся Габбасов, – Чертей испугался! Подумаешь, черти. Ничего не будет. Давай работай!

Подняли турбобур, но чтобы поднять выше и раскрутить бур, надо было снять автоматические клинья, обнажив скважину. Бур не поддавался ключу.

– Возьми кувалду и стукни, – заорал Габбасов, держась рукой за рукоятку тормоза и подтолкнув ногой кувалду. Кувалда проскользнула по полу и, шатаясь, остановилась у края скважины. – Ба… ку… держи, твою мать! – только и успел сказать Габбасов, как кувалда, качнувшись, полетела в скважину, – … твою мать!

Это был конец. Габбасов раздолбил три бура, пытаясь обойти кувалду, но ничего не получилось. Пришлось скважину бросить как бесперспективную. Через день я ушел с работы по собственному желанию. Правда, пришлось расстаться с шубой и унтами. Но зеленую куртку с капюшоном списали и оставили мне…