Текст книги "Проклятие Оркнейского Левиафана"

– А этот инспектор, что настаивал на скорейших похоронах, – громко сказала Эмма, не отрывая взора от бумаги. – Как говорите, его звали?

– Старший инспектор Ллойд, – отозвался мистер Ноб. – Высокий такой, совсем мальчишка – лет сорока. Весьма представительный. Кстати его подпись есть и на этом документе. Именно он занимался этим делом.

– И при этом ни разу не поговорил со мной? – едва слышно пробормотала Эмма себе под нос. – Мистер Ноб!

– Да?

– Я могу забрать эту бумагу с собой?

– Покорнейше прошу простить, но это исключено, – с некоторой торжественностью отозвался поверенный. – Все документы должны находиться на своих местах. Если хотите, завтра я попрошу секретаря сделать копию, но сегодня…

– Да, я понимаю, – пробормотала Эмма и вдруг поднесла листок бумаги к самому носу, пытаясь разобрать неровный почерк. – А это еще что?

– Что? – с тревогой переспорил мистер Ноб, налегая узкой старческой грудью на стол. – Ошибка?

– Здесь сказано, что причиной смерти явилось отравление неизвестным ядом, в результате чего наступила асфиксия дыхательных путей, – медленно произнесла Эмма. – Но в описании, так же, указано, что у дяди отмечалась значительная кровопотеря.

– Ах да, – произнес мистер Ноб. – Кажется, ваш дядя порезался перед смертью. Вероятно, часть крови, э, покинула тело.

– Но не столько же! – воскликнула Эмма, не отрывая глаз от документа. – В кабинете осталось пара пятнышек, а тут сказано, что тело почти обескровлено!

– Ну, может быть, кровь, э, вытекла во время транспортировки тела, простите великодушно, – пробормотал управляющий. – Знаете, наверно никто не озаботился, чтобы перевязать рану у покойного…

– Да она к тому времени десять раз должна была свернуться, – спокойно произнесла Эмма, – это, в конце концов, не сабельный удар, а порез на руке. Кстати и описания пореза, как я вижу, в этом документе нет.

– Увы, – старик развел руками, – я тоже обратил на это внимание. Небольшая неточность, но наши документы должны…

Эмма Макгрегор решительно поднялась на ноги, нависнув над столом. Очень осторожно она положила заключение медиков полиции на зеленое сукно и взглянула на растерявшегося старика.

– Мистер Ноб, – твердо произнесла она. – Большое спасибо вам за все хлопоты. Пожалуйста, сделайте завтра копию этого документа. Если возникнут непредвиденные расходы, обращайтесь ко мне.

– Конечно, мисс Эмма, – забормотал поверенный, пытаясь выбраться из кресла и подняться на ноги. – Было приятно встретиться с вами…

– Желаю вам хорошего вечера, – довольно холодно произнесла девушка. – Уже поздно, и мне нужно срочно возвращаться домой.

– Да, мой секретарь вас… – поверенный даже не успел закончить фразу.

Милая девушка бесцеремонно развернулась, и быстрым мужским шагом вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой большую деревянную дверь. Мистер Ноб так и остался стоять за столом с открытым ртом. Внимательно осмотрев закрывшуюся дверь, он медленно выдохнул и очень осторожно, стараясь не потревожить больные колени, опустился обратно в кресло.

– Ну и молодежь пошла, – пробормотал он, касаясь документа, лежавшего на столе, высохшими костистыми пальцами. – И даже дамы… Дамы!

Покачав головой, мистер Ноб спрятал заключение медиков полиции в ящик стола и подвел итог:

– Мир катится в бездну.

– 8 —

К дому Финниганов Томас вернулся около девяти вечера, когда темнота окутала столицу сырым и удушливым покрывалом. На улице Пекарей уже зажгли фонари, и кэб, неторопливо кативший по опустевшей улице, то нырял в лучи мутного света, то снова погружался в полумрак.

Маккензи, пребывавший в некотором смятении, так крепко задумался, что и не заметил, как кэб остановился у двери лавки Финниганов. Лишь стук лючка, открывшегося в потолке хенсома, заставил ученого отвлечься от тяжелых раздумий. Расплатившись с возницей, что и не подумал спуститься с козел, Томас выбрался из кэба и задумчиво огляделся.

Судя по всему хозяева спать еще не ложились – скромная стеклянная витрина светилась, словно в Рождественский праздник, а из приоткрытой двери на мостовую лился поток яркого света. В принципе, в этом не было ничего удивительного – Финниганы, обычно, трудились и по ночам. Но обычно Мэри, все же, прикрывала витрину тяжелыми шторами, давая понять, что лавка уже закрыта.

Поправив цилиндр, Томас переложил трость в правую руку, половчее ухватился за ее увесистую рукоятку, распахнул дверь и под судорожный звон колокольчика вошел в лавку.

Картина, открывшаяся его глазам, заставила Маккензи замереть на месте, – небольшой зал с прилавком был пуст, но у задней двери, ведущей во внутреннюю часть дома, маячили два широкоплечих силуэта. Томас сделал шаг назад, бросил трость и сунул руку в карман плаща, пытаясь нащупать электрический кастет, но в этот момент оба незнакомца разом шагнули на свет и ученый с облегченьем выдохнул. Полиция.

Констебля, укутанного в мокрый плащ, он узнал сразу. Толстое лицо, обвислые усы, вечно склеенные от дешевого пива, печальный взгляд водянистых глаз – этого молодчика Томас не раз видел на углу Пекарей и Горшечников, у кабака «Под Гербом». Констебль частенько дежурил у питейного заведения для пресечения противоправных действий – как это называли Вечерние Новости. Он же, порой, проходился и по улице Пекарей, уже ночью, проверяя, все ли двери надежно закрыты. А вот второго полицейского, в синей форме сержанта, Томас прежде не видел.

– Добрый вечер, господа, – поздоровался Маккензи, делая шаг им навстречу. – Что-то случилось?

Усатый констебль бросил косой взгляд на сержанта, видимо, приходившегося ему начальством. Тот, не отрывая внимательного глаз от ученого, шагнул вперед.

– Сэр Томас Грегори Маккензи? – осведомился он хриплым простуженным голосом.

– Да, это я, – не стал отпираться Томас, и, внезапно, исполнившись самых дурных предчувствий, резко спросил. – Что случилось? Что-то с Мэри? С Эндрю?

– С мистером и миссис Финниган все в порядке, – медленно произнес сержант, откровенно разглядывая ученого. – Я сержант Мэллори. А вас, сэр Томас, я попрошу пройти с нами в дивизионный участок.

– Что? – воскликнул пораженный Маккензи. – Меня?

Краем глаза он заметил, как усатый констебль, мелкими шажками пробиравшийся вдоль прилавка с корзинами, занял место между ним и входной дверью – словно собирался предотвратить побег.

– Что, черт возьми, происходит? – прорычал Томас, поворачиваясь к сержанту. – Я что, арестован?

– Пока нет, – сухо отозвался сержант, положив руку в белой перчатке на отполированную до блеска рукоять дубинки, торчавшую из петли на широком поясе. – Но есть распоряжение доставить вас в участок для дачи показаний по делу профессора Макгрегора.

– Что за чушь! – воскликнул Томас, взбешенный бесцеремонностью полицейских. – Да я…

– В случае, – с нажимом произнес сержант, – если вы откажетесь добровольно явиться на допрос по делу профессора Макгрегора, мне предписано произвести ваш арест за противодействие расследованию полиции и доставить вас в дивизионный же участок.

– Предписано? – Маккензи сжал кулаки, а потом вытянул руку к сержанту. – Предписание! Живее! Вы не с оборванцем из доков разговариваете!

Глаза сержанта сузились до крохотных щелочек, рука, лежавшая на дубинке, заметно напряглась. Но, все же, он запустил левую руку за отворот мундира и вытащил на свет грязно-серый листок, покрытый убористым почерком.

– Вам предписано явиться немедленно, – процедил сквозь зубы полицейский, когда Томас выхватил у него из руки бумагу. – Немедленно.

Пробежав взглядом по убористым строчкам, ученый почувствовал, как у него свело лопатки. В принципе, сержант верно пересказал содержание бумаги – всего лишь парой слов. Задержав взгляд на печати Центрального Управления Столичной Полиции, Томас, нахмурившись, вернул документ сержанту.

– Я буду жаловаться, – пригрозил он. – Вы не имеете права хватать людей по ночам!

– Можете потом подать жалобу на необоснованное задержание, – процедил полицейский. – А теперь попрошу вас пройти с нами.

Маккензи собрался высказать этому болвану все, что он думает о столичной полиции, но в этот момент заметил еще один силуэт в дверях, что вели вглубь дома. Там, в полутьме, прижимаясь к стене, стояла миссис Финниган – испуганная, с широко раскрытыми глазами, прижимавшая к груди руку с белым платком. Прикрыв глаза, Томас усилием воли подавил приступ гнева. Затевать скандал здесь, в доме Финниганов, не имело никакого смысла. Это глупо и весьма невежливо. Лучше встретиться хоть с каким начальником этих остолопов, что, в общем-то, просто выполняют приказ, и уж ему-то высказать все, что накопилось.

– Извольте, – сказал Томас, хватая с подставки зонт. – Ведите меня в участок. Там и поговорим.

Констебль, что стоял за спиной ученого, тут же призывно распахнул входную дверь, печально звякнувшую колокольчиком. Маккензи поджал губы, развернулся и вышел на темную улицу. Констебль опередил его на пару шагов, показывая, куда следует идти. Сержант вышел из дома последним и пошел рядом с ученым – на полшага позади.

Наручников на Томаса не надели, но все же, шагать по улице под конвоем двух полицейских, как мелкий воришка, попавшейся на базарной краже, было чертовски унизительно. Следуя за толстым констеблем, шаркавшим по лужам на мостовой, Маккензи чувствовал, как постепенно закипает. Ситуация была совершенно идиотской. Арест – не арест, задержание – не задержание… Какая-то невыразимая глупость! Да еще по какому поводу – по делу профессора Макгрегора! Полиция, вроде бы, уже разобралась с этим делом, привычно сев в лужу. Разве не так?

Слыша за плечом тяжелое сопение сержанта, Томас стиснул зубы и сжал руки в кулаки. Ничего, пусть. Здесь не так далеко до дивизионного участка – минут пять пешком. И вот там то, пусть ему только попадется хоть какой-нибудь инспектор, желательно, конечно, старший, но сойдет и простой служака. Вот ему то придется несладко, ой несладко.

Сжимая кулаки, Маккензи шагал в ночь за толстым констеблем, перебирая в уме все варианты предстоящей беседы с инспектором участка, и молился о том, чтобы эта чудовищная неразбериха не коснулась Эммы.

– 9 —

Грязный сарай, приткнувшийся между двух складов прямо на выходе из южных доков, выглядел отвратительно. Его неровные стены были густо вымазаны сырой штукатуркой, давно почерневшей от копоти и покрытой пятнами плесени. Кое-где это месиво отвалилось от стен, обнажив гнилые доски каркаса, и эти дыры неприятно напоминали лишай на бродяге. Окон в этих стенах не было, лишь в центре лицевой стены, выходившей в темный закоулок, виднелась большая деревянная дверь без ручки. Она была сколочена из грубых не струганных досок, пропитанных креозотом, источавшим резкий запах, перебивавший даже вонь прибрежных улиц. Никакой вывески над дверью не было, но Никлас знал, что это и есть та самая «Яма» – знаменитый притон южных доков, где собиралось все отребье портового района.

Покачиваясь на ходу, шаркая ногами по сырым камням переулка, охотник за головами медленно приблизился к двери и уставился на липкие черные доски, словно пытаясь разрешить тяжелую задачу – входить или не входить. Никлас не сомневался, что сейчас за ним наблюдает пара внимательных глаз одного из тех мальчишек, что вечно крутились поблизости. А может, сегодня за дверью присматривает и кто-то из старых волков, из тех, что знают в лицо каждого полицейского шпика и провокатора.

Подняв трясущиеся руки, Никлас решительно сдвинул грязную кепку поглубже на нос. Он был уверен, что здесь его никто не узнает, но все же принял меры предосторожности.

В результате этих мер, Никлас преобразился – настолько, что вряд ли кто-то из его старых знакомых смог бы его узнать. Из-под грязной серой кепки торчали сальные сизые пряди нестриженых волос. Спереди они прикрывали лоб, спускались к самой переносице, а сзади волной опускались на воротник докерской куртки. Она была невероятно грязной, вся в пятнах жира, креозота, воняла рыбой и гнилью, половины пуговиц нет, а манжеты засалены так, что больше походят на кору дуба. На животе куртка топорщилась, не в силах прикрыть пивное брюхо. Грубые брезентовые штаны, с дыркой на боковом кармане, заправлены в растоптанные армейские сапоги. Под носом – огромные усы, запорошенные хлебными крошками.

Парик, подушка, накладные усы и грязная одежда – вот секретное оружие любого охотника за головами. Никлас прекрасно знал, что эти немудреные предметы спасали его жизнь чаще, чем его любимый армейский револьвер «Адамс», оставшийся дома. Сегодня Ник не собирался затевать перестрелку, сегодня он пришел за информацией.

Внутренняя обстановка «Ямы» вполне соответствовала ее внешнему виду – большой зал с низким потолком был невероятно грязен и пахуч.

Десятка два грязных столов были заняты самыми невообразимыми компаниями, включавшими в себя и подгулявших докеров, и уличную шпану, и даже пару весьма помятых шлюх, по возрасту годившихся в бабки своим клиентам. За двумя столами резались в кости, за одним шлепали засаленными картами, и буквально за каждым – орали во всю глотку, поглощая без разбору любую жидкость, что появлялась на столе усилиями пары сопляков в грязных обносках, что лишь отдаленно могли сойти за трактирную прислугу.

Пробираясь в полутьме по забитому людьми залу, Ник не забывал посматривать по сторонам. Барной стойки в этом заведении не было как таковой – лишь в дальней стене виднелась дверь на кухню, куда ныряли грязные ребятишки, возвращаясь обратно в зал с охапкой глиняных кружек или тарелок. У этой двери толкалась странная компания пьяных докеров, едва державшихся на ногах. В ее центре обосновался невысокий толстячок, подозрительно похожий на проповедника без сутаны. Он что-то втолковывал своим слушателям, периодически вскидывая к потолку короткие пухлые ручонки.

Никлас обошел эту компанию стороной – тут явно пахло назревающей ссорой – и направился вдоль стеночки к широкому проему в стене, откуда тянуло сыростью и холодом. Охотник уже бывал в «Яме», знал ее секрет, и потому не собирался задерживаться здесь, в обычной пивной.

«Яма» не просто так получила свое название. Когда-то в этом сарае находился обычный склад, где хранился товар с барок, прибывавших по реке. У него была одна особенность, что впоследствии и подарила название этому злачному местечку, а именно – огромный подвал, по размерам превосходящий верхнее помещение. Под землей было удобно хранить продукты и прятать контрабанду. Когда в «Яме» обосновалась первая речная банда, подвал заметно расширили и обустроили. Больше того, под подвалом прорыли несколько поземных ходов, выходивших в городскую канализацию, пронизывающую Лонбург подобно кровеносным сосудам. Подвал «Ямы» соединялся с городским поземным лабиринтом, что делало его идеальным убежищем для всякого сброда, не желавшего встречаться с полицией.

В этот подвал можно было зайти минуя верхнее помещение, и так же выйти, оставшись незамеченным для шпиков, дежуривших у дверей кабака. Иногда полиция, раздраженная особо дерзким преступлением в доках, устраивала налет на это заведение, хватая всех, кто подвернется под руку. Но поймать посетителей подвала им никогда не удавалось – едва бобби вламывались в верхний зал, как все компании из подвала мгновенно растворялись в подземных ходах.

Едва только лестница закончилась, перед Никласом, словно по волшебству, из полутьмы появился молодой человек. На его широкие плечи был накинут весьма приличный плащ, худое лицо чисто выбрито, а голова прикрыта котелком. В руках порхала раскладная бритва, которой юноша без всякой опаски чистил ногти.

– Это куда же ты собрался, дедуля? – не отрывая глаз от бритвы осведомился юнец, уверенный в том, что лет тридцать – глубокая старость.

– Так это, – Ник кашлянул. – По делу, значит.

– Какому делу? – равнодушно осведомился парень, не прерывая своего занятия.

– Ты, хмурый, не дави, – отозвался Райт. – По делу, значит по делу.

– К кому дело-то, – парень поднял взгляд, и охотник за головами увидел его голубые водянистые глаза, лишенные какого-либо выражения.

– К деду Брауну, значится, – отозвался охотник, быстро отводя взгляд, как и было положено мелкой шушере. – Тут он, знаю я. Человечек один шепнул.

Пацан задумался. Он не отводил взгляда своих рыбьих глаз от бестолкового грязнули, сунувшегося в подвал «Ямы», при этом бритва его пальцах так и порхала, ни на секунду не прекращая своей работы. Наконец бритва замерла.

– Ладно, валяй, – бросил пацан. – Закис дед, не помешает ему размяться.

Он отступил в сторону и сразу исчез в тени за проемом двери, растворился в полутьме, словно призрак. Ник засопел, и решительно шагнул в подвал «Ямы».

Потолок здесь был еще ниже, чем в кабаке, но в остальном разница между помещениями была поразительной. Здесь был чистый каменный пол, стены, сложенные из тесаных камней, выглядели так, словно их недавно мыли. Небольшой зал, располагавшийся у самой лестницы, тоже был уставлен столиками – небольшими, грубыми, но вполне чистыми. За ними тоже сидели компании, но здесь общались шепотом, предпочитая не кричать о своих делах. Десяток человек, прилично одетые, степенно беседующие о своих делах за тарелкой вареного мяса с гарниром или за кружкой крепкого пива. Самая обычная картина, какую можно без труда наблюдать в любом городском пабе. Вот только с освещением здесь было еще хуже – свечи стояли на каждом столе, но их силенок не хватало рассеять тьму, и каждый столик представлял собой крохотный островок света в подвальной темноте.

Медленно продвигаясь вдоль столиков, Никлас быстрым взглядом окинул подвал. В дальней стене виднелась полукруглая арка – этот ход вел дальше, в соседний зал. Там охотнику бывать не доводилось, но он знал, что он тоже проходной – коридор вел к крохотным комнаткам, где собирались те, кто не хотел показываться в общем зале. А дальше начинался настоящий подземный лабиринт, где могла укрыться целая армия беспризорников. Из темной арки ощутимо тянуло ароматами вареного мяса и бренди, а к ним примешивался подозрительный сладковатый запах дыма. Вероятно, в одной из подземных каморок располагалась опимокурильня.

Посетители не обращали внимания на гостя, медленно шедшего по залу. Пустили человека – значит, так нужно. Но Никлас всей спиной чувствовал взгляд молодого парня с бритвой, что остался стоять у дверей – он пристально следил за посетителем, и сейчас, видимо, прикидывал, не сделал ли он ошибки, пустив в приличное подземное общество оборванца сверху.

Никлас еще раз внимательно осмотрел зал, и на этот раз заметил того, кого искал. За дальним столиком, крохотным, как поднос официантки в Сити, сидел одинокий старик, заросшей седой щетиной. Печально опустив голову, он рассматривал тарелку с бурым месивом, что стояла меж его сухих и мозолистых рук. Райт никогда не видел старика Брауна, но тотчас узнал его по описанию.

Подойдя ближе, Никлас вытащил трехногий табурет из-под соседнего столика, и сел напротив старика едва-едва втиснув колени под крохотный стол. Старый взломщик медленно поднял голову и уставился на гостя пустыми глазами, выцветшими настолько, что казались бесцветными. Худое лицо его было обветренно, а щетина, покрывавшая щеки, была разной длины, словно ее когда-то стригли кусками. От Брауна разило дешевым бренди и аптекарскими порошками от кашля.

– Что? – тихо спросил старик сухими потрескавшимися губами.

– Ты, это, старик Браун? – осведомился Никлас, сосредоточено сопя, и стреляя глазами по сторонам, словно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Допустим, – медленно отозвался взломщик, поднимая со стола ложку и запуская ее в бурое месиво, оказавшееся вареными овощами.

– Это, дело есть, – шепнул Никлас. – Надо открыть один замочек.

– Не интересуюсь, – сухо ответил Браун и, зачерпнув овощей, отправил ложку в рот.

Охотник задумчиво глянул на старика, бессмысленно пялившегося в тарелку. Кажется, дело будет сложнее, чем казалось. Неужели старик курит опиум?

– Хорошее дело, слышь, – произнес, наконец, Райт. – Все по честному. По закону.

– По закону? – Браун перестал жевать, но выражение его лица не изменилось. – Это как?

– Хозяин мой, слышь, значит, ключи от сейфа потерял, – прошептал Никлас, наклоняясь ближе к старику. – Открыть хочет и ключик новый сделать.

– Глупо, – отозвался старик, запуская ложку в тарелку. – Пусть в слесарню идет.

– Быстро надо, стало быть, – отозвался Ник. – И без лишнего шума. В прошлый раз, значится, когда по пьяни потерял ключи, слесаря ему, слышь, разворотили весь ящик, пришлось новый покупать. А жена ему и говорит… уф…

Райт замялся, отвел взгляд, словно сболтнул что-то лишнее, и вытаращился на соседний столик.

– Врешь, – равнодушно произнес Браун. – Говори как есть, или проваливай, пока я Резака не позвал.

– Ты это, старина, не спеши, – отозвался Никлас, осматривая зал. – Есть заковырка, да. Надо ключ новый сделать, чтоб, значит, никто больше из семейных туда больше не лазил. Наследство делят, понимаешь, нет?

Браун облизал гнутую железную ложку, давным-давно потемневшую, положил ее рядом с тарелкой.

– Чей дом? – спросил он.

– Профессора, значит, Макгрегора, – отозвался Ник, решив, что сейчас врать не стоит.

– Помер он, – отозвался Браун, прожигая взглядом посетителя. – Профессор то. Представился.

– Верняк, – отозвался Никлас, бросая быстрый взгляд на дальний столик. – Профессор помер, а племянница осталась. И еще, возможно, наследники слетятся скоро на горяченькое.

– Племянница? – взломщик задумчиво коснулся пожелтевшим пальцем края тарелки. – Она, что ли, твой хозяин?

– Ай, не она, – шепнул Никлас. – Управляющий там есть, хмырь столетний, я, значится, ему помогаю. А он всей душой к племяннице, хорошая девка, все по правильному, по закону наследница. А бумаги в ящике то, и надо достать сегодня – завтра, потому как сильно надо.

– Наследница, – пробормотал старик. – А от кого, говоришь, ты пришел то, умник?

– Есть дружок у меня один, – помявшись признался Ник. – Топтали раньше Бангалор вместе. А как звать его, так не про то сказ.

– Ладно, – немного помолчав, произнес старый взломщик. – Коли дело чистое, можно и помочь леди. Загляни на днях. Скажешь ему, сколько денег управляющий дает и какой замочек.

– Ох, старина, слышь, – Ник замялся. – Не шарю я в замках. Ящик Честерский, старый. Денег – десятку точно стрясешь, а там как пойдет. И все, главное, по честному, ага? Сами зовут, сами просят, понимаешь?

– Чего ж не понять, – так же равнодушно отозвался взломщик, – хорошее дело. Зайди, оставлю для тебя весточку, когда меня ждать.

– А может сразу, эта, завтра? – робко осведомился Райт. – К дому туда сюда…

– Может, и завтра, – не стал отпираться Браун. – Как пойдет.

– А, – протянул охотник. – Хочешь пошарить, не шпик ли? Твое право, дед.

– Вот и превосходно, – заключил Браун.

Ник, внимательно рассматривавший тарелку старика, нахмурил брови, словно задумал. На самом деле, он уже понял, что сделал ошибку, обратившись к старому взломщику. Питер, пожалуй, слегка преувеличил бедственное положение Брауна и его способности. Остекленевший взгляд, грязная одежда – все это для вида. Старый взломщик ничуть не потерял сноровки. Этот старый ублюдок уже прикидывал, как обчистить дом покойного профессора, воспользовавшись тем, что в нем осталась племянница да старый управляющий. Сам не пойдет, нет. Вернее пойдет, сделает работу, а потом расскажет, кому нужно, что да как внутри дома. Плохо. Очень плохо. Но самое плохое то, что его наживка не сработала. Никлас не зря назвал настоящие имена профессора и его племянницы. Хотел посмотреть – не слышал ли их раньше старик Браун, не дрогнет ли, не задаст ли вопрос. Быть может, кто-то уже интересовался Макгрегором раньше? Нет. Не слышал раньше этого имени старик Браун. Не сработала наживка.

– С делами все, – сказал Никлас, кося глазом в зал. – А как тут, старина, с пивом, например?

Браун взглянул на гостя, все так же безразлично, равнодушно, словно тот был мелкой букашкой, случайно залетевшей в зал.

– Ступай с миром, человече, – наконец сказал он. – Не по карману тебе местное пивко.

Никлас собрался уж пожаловаться старику на тяжелую жизнь, да, пожалуй, попробовать еще что-нибудь выудить из деда, но не успел. Краем глаза он увидел, как из-за дальнего столика поднялся высокий человек в черном котелке и плаще-крылатке. В полутьме зала Райт никогда не увидел бы его лицо, но человек наклонился над столом, чтобы сказать что-то на прощанье. Свет едва тлевшей свечи озарил худое усатое лицо наемного убийцы, преследовавшего Томаса Маккензи уже два дня.

– Не по карману, значится, – протянул Никлас, стараясь не смотреть в сторону Жука. – Ну, раз не по карману, бывай тогда, старина.

Райт очень медленно, сопя, поднялся из-за столика, вернул на место табурет, – и все ради того, что бы Жук, наконец, двинулся к выходу. К радости бывшего сержанта он направился к обычной двери, а не к входу, ведущему в подземелье. Никлас выпрямился, почесал щеку, и, не оглядываясь, побрел к лестнице, следом за убийцей. За это время Жук успел подойти к выходу и перекинуться парой слов с Резаком. Охотник замедлил шаг, словно блуждая в темноте. Но когда убийца исчез на лестнице, ведущей в верхний зал, пошел быстрее.

Он знал, что сейчас для слежки не самое лучшее время – его маскировка слишком приметна, сразу привлекает к себе внимание. Но упускать такой шанс охотник за головами не собирался. Приложив палец к козырьку в глупом приветствии, Никлас проскользнул мимо парня с бритвой и начал быстро подниматься по скользким ступеням «Ямы».

– 10 —

За окнами старого особняка безраздельно властвовала ночь, окутывая Парковый Остров душным облаком. Город, серый от смога ночью и днем, засыпал. Но в кабинете профессора Макгрегора все еще горел свет.

Эмма сидела за длинным столом на обычном стуле с гнутыми ножками – кресло, в котором скончался Макгрегор, отодвинули в сторону, стыдливо сделав вид, что его не существует. На столе, перед девушкой, раскинулась целая волна бумаг исписанных убористым почерком. Три свечи в старом почерневшем подсвечнике светили тускло, и Эмме приходилось подносить очередной документ поближе к глазам, чтобы разобрать написанное.

Несмотря на то, что на дворе стояла поздняя ночь, девушка, казалось, и не собиралась отправляться в постель. Работа с бумагами так захватила ее, что Эмма, казалось, потеряла счет времени.

На ней было все то же серое платье с высоким воротником, узкими рукавами и скромными вышитым узором шестеренки на манжетах. Пышные рыжие волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок, а из него торчала узкая длинная заколка с красным камнем, напоминавшая кинжал.

Эмма продолжала листать бумаги, иногда делая пометки карандашом на полях. Лишь когда часы отбили очередной получас, девушка бросила карандаш на стол, зло глянула на бумаги перед собой, а потом сладко, по-кошачьи, потянулась.

Поднявшись из-за стола, племянница профессора достала из-под стола невзрачный дорожный саквояж, заметно потертый на углах, раскрыла его и принялась аккуратно укладывать в его недра бумаги, разбросанные по столу. Когда последний листик скрылся в саквояже, Эмма задумчиво оглядела пустую столешницу, окинула взглядом темный кабинет и чуть прикусила нижнюю губу, напряженно о чем-то размышляя.

Обернувшись, девушка окинула долгим взглядом пустой кабинет. Весь вечер она наводила здесь порядок, пытаясь ликвидировать последствия обыска, учиненного ее новыми друзьями. Как ни странно, ей это удалось, и теперь кабинет профессора сиял чистотой, словно после визита умелой горничной.

Кивнув, словно решившись на что-то, Эмма осторожно открыла тайное отделение саквояжа и вытащила из него длинный пенал из красного сафьяна. Крепко сжав его в руке, девушка развернулась и решительным шагом направилась к камину. Рядом с ним на стене висел портрет Короля Магнуса Оркнейского – деда нынешнего правителя Оркнейской Империи, Его Величества Магнуса Третьего. Портрет, выполненный неизвестным и не слишком умелым художником, давно выцвел, потрескался, а золоченая рамка облупилась. Судя по всему, он был повешен на стену предками профессора Макгрегора – его отцом, а то и дедом.

Остановившись у портрета, Эмма внимательно осмотрела его, потом взялась за рамку и осторожно сняла картину со стены. За ней скрывалась железная дверца сейфа. Потемневшая от времени, она казалась черной, и лишь небольшая рукоять была отполирована до блеска – вероятно, от частых прикосновений.

Покачав головой, Эмма вернулась к столу, взяла подсвечник и вернулась к сейфу, водрузив подсвечник на каминную стойку, так, чтобы его свет падал прямо на дверцу, и приступила к осмотру.

Возрастом сейф не уступал портрету почившего короля, а быть может, и превосходил его. На шершавой дверце красовались две замочные скважины, чьи накладки были украшены затейливой гравировкой. Никаких цифровых механизмов, столь популярных ныне, никаких ловушек и кодов – просто старые добрые Оркнейские замки.

Прикусив нижнюю губу, Эмма раскрыла сафьяновый пенал и вытащила из него несколько железных палочек, усеянных шипами разной длины. Наклонившись над сейфом, племянница профессора осторожно вставила одну из палочек в верхний замок, потом рядом пристроила гибкую железную пластинку, и начала осторожно поворачивать.

Действовала Эмма осторожно, но очень умело. Было ясно, что ей не в первый раз приходиться иметь дело со старыми замками. Длинные белые пальцы уверенно сжимали отмычки, а едва заметные движения кистями были четко выверены.

Первый замок сдался через десять минут. Эмма, услышав заветный щелчок, кивнула, откинула рыжую прядь, упавшую на лицо, и занялась вторым.

С этим пришлось повозиться. Старый замок упорно сопротивлялся – и не столько по причине своей сложности, сколько потому, что им давно не пользовались. Стараясь усмирить тугой механизм замка, Эмма провозилась с ним не меньше получаса, и когда раздался заветный щелчок, в изнеможении опустила уставшие руки, прислонилась к каминной полке и пару минут просто отдыхала.

Переведя дух, девушка осторожно уложила отмычки обратно в сафьяновый пенал, вернула его в тайное отделение саквояжа, и лишь после этого взялась за ручку сейфа.

Она повернулась с тихим щелчком, легко, словно ее, в отличие от замков, заботливо смазывали. Тяжелая дверца распахнулась, скрипнув старыми петлями, и Эмма, затаив дыхание, заглянула в сейф профессора.

В нем было два отделения – верхнее и нижнее. На верхней полке лежала тонкая стопка бумаг, а на нижней – три коробочки из тисненой светлой кожи и маленькая шкатулка. Очень осторожно Эмма протянула руку, вытащила стопку бумаг и быстро ее пролистала. Там не было ничего интересного. Еще один вариант завещания, видимо, самый старый, документы на владение домом, дарственная, завещание отца Макгрегора, несколько писем из Университета Лонбурга, два диплома…