Текст книги "Проклятие Оркнейского Левиафана"

– Знатная была заварушка, – выдохнул бывший сержант, хлопая себя по карманам. – Забористая, как это пойло.

– Мы победили, Ник, – мягко сказал Маккензи, вытаскивая из нагрудного кармана черный цилиндр. – Можно отпраздновать нашу победу.

– О, да! – воскликнул бывший сержант, выхватывая сигару из рук друга. – Вот этого мне и не хватало! Вы просто кудесник, Том!

Маккензи не ответил – с легкой улыбкой он проследил за тем, как его друг откусил кончик капитанской сигары и тогда зажег серную спичку.

– Великолепно, – невнятно произнес Райт, крутя сигару так, чтобы она равномерно зажглась со всех сторон. – Вот этого мне хотелось весь день.

Выдохнув клуб сизого дыма, он выпрямил спину, и застыл, разглядывая корабль, охваченный пожаром. В одной руке он сжимал бутыль с огненным виски, в другой дымила пахучая бангалорская сигара, а соленый ветер трепал стоявшие дыбом волосы Райта.

– За победу, Ник, – довольно сказал Маккензи, прикоснувшись стаканом к бутылке охотника.

– За победу, – отозвался тот, и сделал новый глоток. – Томас, мне кажется, или корабль стал поменьше?

– Море потихоньку берет свое, – отозвался ученый. – Корма опускается под воду, Левиафан заваливается на левый бок. Там, видимо, самые серьезные повреждения.

– Не желаю этого видеть, – мрачно бросил Ник, прикладываясь к бутылке. – Пойдемте отсюда.

– Куда? – удивился Том. – В рубку?

– Нет, – твердо ответил Райт, направляясь к трапу, ведущему на палубу. – Хочу видеть море и небо, когда это случится.

Маккензи пожал плечами и, оторвавшись от перил, последовал за другом.

Никлас спустился на палубу, равнодушно перешагнул через трупы бойцов синдиката и двинулся в сторону носа Левиафана. Он шел ходко, размахивая на ходу полупустой бутылью и отчаянно дымя сигарой. Томас, идущий следом, едва поспевал за товарищем.

Быстрым шагом они прошли мимо шлюпки, служившей убежищем Эмме, и прошли дальше. Петляя между ящиков и странных возвышений на палубе, затянутых брезентом, они добрались до носа корабля и остановились около фальшборта. Тут не было перил, а в борту красовались большие овальные шпигаты.

К этому времени крен стал особенно заметен – корма Левиафана заметно осела, а нос приподнялся. Никлас перегнулся через фальшборт, глянул вниз, и плюнул в бурлящие у борта корабля волны.

– Высоковато, – заметил он. – Как думаете, Томас?

Маккензи сделал крохотный глоточек из своего стакана и тоже перегнулся через борт.

– Довольно высоко, – согласился он. – Но нам то что?

– Нам – наплевать, – буркнул Никлас, припадая к бутылке. – Черт возьми! Да этой штуке цены нет. Почему я не пробовал его раньше?

– Ограниченный тираж, мой друг, – отозвался Маккензи. – Я не видел этикетку, но предполагаю, что это с северных островов, из края торфяников. Что-то вроде Королевского Брода.

– Что ж, – медленно произнес Никлас, – выпьем же и за нашего драгоценного короля, чтоб его черти взяли.

Маккензи нахмурился, не слишком довольный такой грубостью по отношению к царственной особе. Но потом, припомнив, что собиралась учинить эта самая особа, со вздохом сделал новый глоток.

Опустить стакан он не успел. Левиафан внезапно вздрогнул, да так, что палуба ушла из-под ног друзей. Рокочущий грохот вырвался из недр огромного корабля и над его трубами взметнулся ворох обломков – как фонтан того чудовища, чьим именем нарекли корабль.

– Началось, – крикнул Райт, отчаянно цепляющийся за борт корабля. – Началось, Томас!

– Натуральный гнев божий, – пораженно прошептал Маккензи, внезапно вспомнивший старого сержанта морской пехоты и разговор на кухне, случившийся, казалось, сто лет назад.

Больше сказать он ничего не успел – новый толчок сбил его с ног. Ученый, упавший на палубу и упустивший стакан, выругался, и с трудом поднялся на ноги, цепляясь за борт. Левиафан снова содрогнулся, но на этот раз Томас устоял на ногах. Из недр корабля вырывались гул и скрежет, оглушающий лязг и скрип дерева, напоминавший вопли грешников в аду. Утопающий Левиафан издавал целую симфонию стонов, словно предчувствуя свой близкий конец.

– Пора! – крикнул Никлас сквозь грохот, когда нос корабля резко пошел вверх. – Пора, Томас, это финал!

– Ничуть не сомневаюсь, сэр, – рявкнул в ответ Маккензи.

Он выхватил бутылку из рук товарища, сделал большой глоток, закашлялся. Охотник за головами забрал бутыль обратно, допил остатки, и швырнул графин за борт.

Палуба под ногами теперь тряслась непрерывно. С грохотом и скрежетом Левиафан разваливался на части, но каким-то чудом все еще держался на волнах. Палуба накренилась, нос поднимался все выше, и стоять на ней стало сложно.

– Ну! – гаркнул Маккензи, пытаясь перекричать предсмертные стоны корабля, – что скажете, штаб-сержант Райт?

– В атаку! – откликнулся тот. – Вперед! Полный ход, мистер ученый!

Он перекинул ногу через фальшборт и протянул Маккензи руку. Томас, едва державшийся на ногах ухватился за нее и тоже взобрался на борт корабля, оседлав его, как норовистую лошадь.

– Вместе? – гаркнул Никлас, глядя в бушующие волны в десятке ярдов под ним.

– До самого конца! – откликнулся Томас Маккензи.

Они одновременно оттолкнулись от задравшегося борта Левиафана и прыгнули навстречу волнам.

Едва их ноги оторвались от борта, корабль, словно чувствуя, что все люди его покинули, издал громкий протяжный вздох и взорвался изнутри, выпуская всю мощь лопнувших паровых котлов. Взрыв разломил корабль пополам, ударная волна прошлась по палубе, взметая в воздух надстройки, трапы, оставшиеся шлюпки, ударила в спины парящим над бортом товарищам.

И швырнула их в бурлящие лазурные волны.

Эпилог

Потолок подземного хода был укреплен лишь старыми занозистыми досками, кое-как прибитыми к хлипким деревянным столбам. Песок сочился сквозь щели в досках тоненькими струйками и собирался на полу в мелкие волны. Здесь было темно – весь ход освещал единственный масляный фонарь, подвешенный к потолку. Он отчаянно чадил, и в полутьме было жарко и невыносимо душно.

И все же, работа по-прежнему кипела – тощий оборванец, завернутый в грязное тряпье, методично махал кайлом, вгрызаясь в каменную кладку стены, преградившую путь. Старые кирпичи из обоженной глины, украшенные таинственными знаками, были не слишком прочными. Железное острие вгрызалось в них, вырывая из стройных рядов целые куски и швыряя их на утоптанный пол. Оборванец – смуглый и жилистый, как и все представители его народа, был необычно тих и сосредоточен. Он тихонько сопел, поглядывал по сторонам и порой, остановив работу, молитвенно складывал перед собой ладони и что-то шептал извиняющимся тоном. Но после опять принимался за работу.

Один из ударов оказался так силен, что пробил стену насквозь. Кайло нырнуло в пустоту, и человек испуганно вскрикнул, чуть не выпустив из рук свое орудие.

Тяжело дыша, он потянул орудие назад, зацепил острым краем соседние кирпичи, дернул, и они с грохот посыпались на пол, открывая черный проем в стене. Из него потянуло холодом, а запах плесени смешался со сладковатым привкусом разложения.

Старатель опустил свое орудие и со страхом взглянул на черную дыру. Свободной рукой он сделал странный знак, отгонял что-то невидимое и снова тихо забормотал. Потом, оглянувшись по сторонам и облизнув пересохшие губы, снял со стены фонарь и нагнулся к пролому.

Он был довольно узок, человек мог протиснуться в него, лишь встав на колени. Старатель так и поступил – аккуратно опустился на пол, выставил перед собой руку с фонарем и очень осторожно двинулся вперед. Рука с фонарем и голова исчезли в дыре, левое плечо уперлось в разбитую кладку и старатель замер.

Внутри было темно. Мутный свет фонаря канул в бесконечную темноту, намекая на то, что открывшееся помещение очень велико. Старатель поднял фонарь повыше, повернул его, надеясь осветить ближайшую стену, чтобы оценить размеры комнаты, и замер. Зыбкий свет фонаря выхватил из темноты черный камень. Большой черный камень, уходивший ввысь, к невидимому в темноте потолку. Оборванец засопел, заворочался в проеме, стараясь протиснуться чуть дальше. Свет фонаря заплясал по камню, и его гладкая черная поверхность вдруг вспыхнула тысячей синих искр. Рука старателя дрогнула, светлое пятно поползло вверх, освещая мускулистые ноги из черного камня, каменную мантию, руки сложенные на груди и – огромную голову хищной птицы, разместившейся на каменных плечах человеческого тела.

Старатель на секунду замер, разглядывая силуэт огромной головы, потом жалобно всхлипнул, уронил фонарь и рванулся назад что было сил.

Выскочив из дыры, как пробка из бутылки, паренек развернулся, вскочил на ноги и, пригибаясь, помчался по темному ходу к далекому светлому пятну – выходу.

На ходу он бормотал то ли молитву, то ли проклятие, и отчаянно хватался за круглый камешек, свисавший с его шеи на потертом кожаном ремешке.

У самого выхода он запнулся, упал на колени, и на четвереньках выполз из тайного хода, разгребая волны горячего песка, скопившиеся у входа.

Яркое солнце сияло в ослепительно голубом небе пустыни. Огненный шар уже клонился к закату, к высоким песчаным холмам, но его света еще хватало, чтобы осветить крохотный лагерь, разбитый между двумя высокими дюнами.

Пять палаток из белого, выцветшего брезента, повозки, лошади, ослы, костры, веревки с бельем, разбросанные на песке тряпки с разложенными черепками и обломками – вот что представлял собой лагерь, разбитый у ряда песчаных дюн, выглядевших слишком аккуратными, чтобы быть естественными. Именно к лагерю и бросился копатель, вопя во все горло.

Полог ближайшей палатки распахнулся и на песок ступил мужчина в белом бурнусе, – такой же жилистый и смуглый, как и тот, что бежал ему навстречу. Он что-то выкрикнул, и беглец на ходу взмахнул руками, крикнул ему в ответ. Из соседней палатки ему ответил новый гортанный крик, рядом заревел верблюд и готовящийся к ночевке лагерь вдруг наполнился шумом и криками.

Полог палатки вновь откинулся и на свет, прищурясь, выступил еще один человек, встревоженный криками. Он отличался от пустынных обитателей – его кожа, хоть и загорелая, была явно белой. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, а голубые глаза выдавали в нем северянина. Лицо, обветренное и шершавое, было чисто выбрито, а в подбородок упирался стоячий воротничок мундира. На его сером сукне, выцветшем на солнце, не было видно знаков различий, но его покрой указывал на военное происхождение.

Обессиленный старатель повалился прямо под ноги плечистому северянину, к его до блеска начищенным сапогам. Второй пустынник склонился над ним, что-то встревожено спрашивая, и северянин, не понимавший ни слова, нахмурился.

– Герр Минх! – гортанно позвал он, озираясь по сторонам. – Ваша помощь! Герр Минх!

Из-за угла палатки вынырнул худощавый человек. Он тоже был белым, хотя одевался как местные – его одежда была скрыта под грязным светлым бурнусом, а на голове красовался белый платок, перехваченный черным ремнем. Его щеки отливали рыжим – соломенного цвета щетина, подчеркивающая острые черты загорелого лица, начала отрастать и превращаться в полноценную бороду. На его носу красовались маленькие очки в едва заметной металлической оправе, а в руке человек сжимал раскрытую книгу.

– Что? – запыхаясь спросил он. – Что случилось, герр Пауль?

Северянин молча указал на старателя, что все еще сидел на земле, и, вцепившись в руку своего товарища, что-то бормотал. Северянин, поименованный Минхом, наклонился над ним, и стал что-то спрашивать на гортанном и отрывистом языке пустыни. Его напарник терпеливо наблюдал за этой картиной, заложив большие пальцы рук за широкий кожаный ремень, опоясывающий его спортивную талию.

Наконец рыжебородый распрямился, поправил очки на носу, и обратился к северянину.

– Похоже, герр Пауль, ваши поиски увенчались успехом. Этот человек проломил стену одной из засыпанных гробниц. За ней скрывается большое помещение, а в нем находится большая каменная статуя. Она похожа на человека, но голова у нее – птичья. И еще он говорит, что по статуе бегают синие огоньки. Именно они так напугали беднягу.

Суровое лицо северянина заметно смягчилось, а в уголках тонких губ даже появился намек на улыбку.

– О, да, – тихо сказал он. – Моя благодарность. Республика Веймар не забудет ваш труд, герр Минх. Извольте позвать управляющий и сообщите всем приказ – остановить все другие работы и начать расширять этот проход. Немедленно.

Рыжебородый медленно распрямился, глянул на северянина поверх очков и медленно кивнул. Потом аккуратно закрыл книгу, что все еще сжимал в руках, и твердым шагом отправился обратно за палатку.

Пройдя мимо серой стены из брезента, что трепетала под порывами ветра, Минх свернул к соседней, нырнул под веревку с развешенным бельем, и, откинув полог, вошел в палатку.

Она была не слишком велика. На полу были разложены три одеяла, а посередине стоял деревянный ящик, заменявший стол. Рядом с ним, прямо на полу, сидел плечистый человек в сером мундире, напоминавшем военную форму, и что-то писал на обрывке бумаге, уложенном на ящик.

– Что там? – не оборачиваясь, спросил он у рыжебородого.

– Они нашли статую, – тихо отозвался тот, подходя ближе. – Веймарец приказал остановить все раскопки и заняться именно этим захоронением. Думаю, он уже готовится отослать сообщение с просьбой о помощи.

– Да, такую штуковину не вытащить из гробницы нашими силами, – бросил управляющий лагерем, старательно выводя на бумаге числа. – Тут понадобится целый отряд с паровым подъемником.

– И он окажется тут по первому зову Пауля, – все так же тихо произнес рыжебородый. – У нас не так много времени, как кажется. Пора начинать.

Плечистый мужчина рывком поднялся на ноги, скомкал в руке листок с вычислениями и, взглянув на своего озабоченного друга, широко улыбнулся. Нагнувшись, он откинул крышку ящика, и вытащил из него два больших армейских револьвера.

– Все под контролем, Томас, – сказал он, протягивая оружие другу. – Можем начинать в любой момент.

– Агенты синдиката, – все еще хмурясь, произнес Маккензи. – Ты уверен, что вычислил их?

– Заместитель Пауля, – уверенно откликнулся Никлас. – Тот сморщенный гриб. Он тоже собирается отправить сообщение, но не успеет.

– Взрывчатки хватит?

– Веймарцы притащили ее с собой столько, что хватит сравнять с землей целый город.

– Местные жители?

– Недовольны осквернением могил и готовы начать восстание по первому сигналу.

– Значит, все готово? – тихо спросил Маккензи.

– Готово, – отозвался бывший сержант Оркнейской разведки, протягивая другу большой армейский револьвер. – Перестань дергаться, Томас, мы все сделали как надо.

Бывший ученый бестрепетно принял оружие и сжал его теплую ребристую рукоять.

– Значит, начинаем? – спросил он.

– Прямо сейчас, – отозвался Никлас, поднимая свой револьвер.

– Вместе, разом?

– И до самого конца!

Они улыбнулись – одновременно, как близнецы, хотя и не были похожи друг на друга. Откинув белый полог, они так же одновременно выступили в сияние вечернего солнца, сжимая в руках оружие.

Вечер в пустыне обещал быть жарким.