Текст книги "Проклятие Оркнейского Левиафана"

То, что он увидел, многое объясняло – и страх, и дурные предчувствия и неприятные ощущения близкой опасности. Тени. Он увидел две тени, что направлялись к нему от угла этого здания. Ловкие, бесшумные, неприметные люди. Шпики.

Теперь все стало ясно. Здание находилось под охраной и под внешним наблюдением. Это не дом старичка параноика, это штаб-квартира какой-то организации, возможно, связанной с правительством. Судя по тому, что шпики не особо скрываются – все легально. И лопух охотник попал как кур в ощип, заявившись на площадь, и открыто продемонстрировав интерес к охраняемому объекту. Его просто, что называется, срисовали. А когда он попытался уйти, пустили по его следам погоню, и явно не для того, чтобы поинтересоваться, как пройти в публичную библиотеку Лонбурга в два часа ночи.

Проклятье! Может, удастся сойти за бродягу, что просто околачивался поблизости? Вряд ли. Он не вел себя как бродяга – не пялился на большие ворота, не помочился на колону. В два часа ночи следил за агентом, только что совершившим убийство, и приперся прямо к охраняемым воротам. А если всплывет то, что он охотник за головами, вечно сующий нос не в свое дело, то с ним даже разговаривать не станут. И вечная одиночная камера – самый благоприятный исход в такой ситуации. Один плюс – его лица никто не видел. Если получится сейчас удрать, то они никогда не найдут его.

Никлас услышал шум за спиной, и помчался вприпрыжку, держась ближе к стенам зданий, в самых темных местах. Как бы он сам поступил, находясь на службе Его Величества? Догнал бы шпиона и отволок на допрос. Загнал бы, как оленя на охоте… Никлас сбавил шаг. Что еще? Послать в открытую пару дуболомов, а следом еще одну команду, в обход, к началу улицы, чтобы вспугнутая дичь с разгона влетела в расставленные сети.

Выругавшись, Никлас прыжком взлетел на крыльцо дома, подергал запертую дверь, бросился дальше. На третьем крыльце ему повезло – дверь легко распахнулась, и охотник с разбега влетел в крохотный холл. Два коридора – направо и налево, к комнатам, сдаваемым внаем, и большая лестница ведущая к верхним этажам.

Недолго думая, Райт помчался вверх по ступеням, чувствуя, как сердце колотится в груди. Он начинал выдыхаться и знал об этом. Денек выдался не из легких, и вечно так бегать нельзя. Единственная надежда уцелеть – выбраться на крыши и затеряться между печных труб и чердаков. Укрыться в темном уголке, пересидеть погоню и тихонько убраться восвояси.

Уже на самом верху, на последней площадке, Никлас услышал грохот сапог, доносящийся снизу подобно громовым раскатам. Преследователи шли по пятам, и если дверь на чердак закрыта, его ждут неприятности, чудовищно огромные неприятности.

Дверь оказалась закрыта. Но она представляла собой хлипкий дощатый люк в потолке, запертый на самый обычный дверной замок. Никлас уперся ногами в последние ступеньки лестницы, уперся спиной в доски люка, хорошенько нажал… Старое дерево заскрипело, поддалось, и с оглушительным грохотом треснуло. Замок вывернулся из расщепленной рамы, лючок заходил ходуном и Никлас, толкнув его обеими руками, распахнул спасительный проход на чердак.

Подпрыгнув, он подтянулся, и, задыхаясь, вывалился в пыльную темноту. Чердак оказался большим, здесь можно было встать в полный рост, чем Ник и поспешил воспользоваться. Вскочив на ноги, он бросился в дальний угол, туда, где светился проем крохотного слухового окна. Перепрыгивая через горы рухляди, старой мебели и рассыпавшиеся в прах стопки газет, охотник в мгновенье ока добрался до окна, накинул кепку на локоть, чтобы не порезаться и выбил мутное дешевое стекло.

За спиной грохотали шаги преследователей, и Никлас не стал их дожидаться – ужом проскользнул в слуховое окно и выбрался на покатую крышу. Чувствуя, как под ногами прогибается жесть, Никлас сделал пару шагов к ряду дымовых труб, торчащих над крышей, с тоской окинул взглядом ряды домов, тянувшихся к реке, и вздохнул.

В темном небе висела желтая, как старый сыр, луна, выглянувшая из-за туч. В ее ярком свете Никласу прекрасно было видно, что труб здесь не так уж много. Чтобы спастись, ему надо пересечь всю крышу, по совершенно открытому пространству. А он так устал. Охотники догонят беглеца прежде, чем он доберется до соседнего дома. А то и вовсе не будут устраивать гонки – пальнут в спину, а там уже как-нибудь разберутся. Оставался только один выход.

Развернувшись, Никлас подался обратно, к слуховому окну, навстречу преследователям. Не успел он сделать и пару шагов, как из разбитого окна показалась голова первого преследователя. Увидев, что жертва возвращается, странный тип тихо вскрикнул, предупреждая напарника, сделал ловкое движение, и вывалился на крышу. Прежде чем Никлас успел к нему подойти, парень вскочил на ноги, сунул руку за отворот плаща…

Бывший сержант не стал дожидаться окончания движения. Быстрым рывком он сорвал с головы кепку, утяжеленную горстью мелочи, и швырнул ее прямо в лицо противнику. Тот отшатнулся, взмахнул рукой, но тяжелая кепка хлестнула его по лицу, на краткий миг отвлекла его… И за этот миг Никлас оказался рядом. Без всякой паузы, с налета, он вонзил свой кулак в живот противника, заставил его отшатнуться, потом взмахнул правой, целя в скулу… И промахнулся. Преследователь ловким движением ушел от удара, рванулся навстречу и ответил четким прямым ударом в лицо. Если бы Ник не прошел через сотню кулачных турниров, он бы полетел на землю с выбитыми зубами. Но он знал этот выпад, и тело ответило само, еще до того, как сам охотник сообразил что делать.

Никлас чуть сдвинулся в сторону и кулак противника лишь мазнул рукавом по его щеке. Левая рука охотника выстрелила вперед, сокрушая открытые ребра противника, правая пошла вверх в идеальном хуке, целя точно в челюсть. Но противник Ника тоже был не из новичков. Он отшатнулся от хука, контратаковал из нижней позиции и получил именной сюрприз охотника за головами. Продолжая движение, Никлас ухватил преследователя за рукав, резко дернул на себя, и, разворачиваясь, потянул за собой, одновременно подставляя подножку. Такому не учат в армейских школах бокса, этому учат драки в подворотнях.

Споткнувшись о ногу бывшего разведчика, его противник потерял равновесие, кувыркнулся, и с воплем грохнулся на наклонную крышу, сминая тонкую жесть. И покатился вниз. Вниз, все дальше и быстрее, пока не достиг самого края. Там преследователь на секунду задержался, взмахнул руками и исчез за краем. Крика Ник так и не услышал – только глухой мокрый шлепок донесшийся снизу.

Развернувшись, охотник бросился к слуховому окну, но опоздал – напарник преследователя уже по пояс высунулся наружу, и драться он не собирался. В руке жилистого типа с узким бледным лицом плясал маленький револьвер, нацеленный прямо в грудь охотнику за головами. Ник замер, ожидая выстрела, но преследователь, оскалившись, выскользнул на крышу и медленно поднялся на ноги, не отводя оружия от своей цели.

– Не стоит, – задыхаясь, выдохнул он, – не надо дергаться… сержант.

Никлас, знал, чем может грозить выстрел в живот из мелкого калибра, и повиновался приказу. Он стоял на жестяной крыше, чуть расставив ноги и опустив руки, а его грудь ходила ходуном от тяжелого дыхания. Двигались лишь его глаза, следя за хлипким человечком с белым лицом, что медленно отходил в сторону от слухового окна, все еще держа на прицеле свою жертву. Где он его видел? Эта узкая физиономия с вечным вороватым выражением, как у мелкого воришки, стянувшего с уличного прилавка пару яблок. Маленькие бегающие глазки, узкие бесцветные губы… Ему бы подошли усы. Жидкие крысиные усики и пара прыщей на остром подбородке…

– Кристоф, – медленно выдохнул Никлас. – Далеко же ты забрался.

– Мое почтение, сержант, – узколицый криво усмехнулся, взмахнув рукой в шутовском приветствии. – Могу тоже самое сказать о вас.

Райт, уже прикидывавший, как допрыгнуть до стрелка, расслабился. Кристоф Рейли превосходно стрелял. Он был гордостью Второго Пехотного полка в ставке вице-губернатора Бангалора. Это было давно, так чертовски давно, что Никлас уже толком и не помнил, когда именно они познакомились. Сам он тогда был самым молодым сержантом полевой разведки при штабе Второго Пехотного, а Кристоф – самым молодым пацаном во всем батальоне. Лонбургский сопляк – беспризорник, случайно загремевший в армию и отправленный на далекий жаркий полуостров, он, внезапно, открыл для себя новую жизнь. Наловчился ловко стрелять – чертовски ловко, настолько, что его ставили в пример другим – и потихоньку пошел вверх. Когда Никлас покинул службу в звании штаб-сержанта, Кристоф, по слухам, возглавил собственное отделение снайперов полка.

– Не ожидал тебя здесь встретить, Крис, – медленно произнес бывший сержант, не отводя взгляда от маленько пистолета в руках противника.

– Опять же скажу – взаимно, сержант, – отозвался тот, облизнув губы острым языком. – Весьма неожиданная встреча, Никлас.

– Можешь мне сказать, – проникновенно спросил Райт, понимая, что драгоценное время утекает как вода сквозь пальцы. – Какого черта вам с приятелем от меня понадобилось?

– А какого черта тебе понадобилось на площади? – спросил Крис. – У нас, знаешь ли, приказ.

– Значит, еще на службе? – быстро сказал Райт, и узкое лицо стрелка скривилось.

– Может быть, – медленно произнес он, и внезапно его глаза вспыхнули. – Пожалуй, сдается мне, у нас тут конфликт интересов, как сказал бы капитан Норберг, упокой господь его душу.

– Возможно, – пробормотал Никлас, прикидывая, сколько времени понадобится третьему охотнику, чтобы найти этот подъезд по трупу у крыльца и подняться наверх. – А возможно и нет. Давай на чистоту, Крис – я не знаю, какого черта вы за мной погнались. И ничего не имею против тебя лично. Я просто делал свою работу.

– Понимаю, – пробормотал Кристоф, быстро стрельнув глазами в сторону края крыши. – Но есть определенные правила. Приказы, сержант, приказы.

– Приказ есть приказ, – нейтральным тоном отзывался Ник, – значит, это все-таки служба, Кристоф?

– Проклятье, – зарычал тот. – Да, сержант, ты меня поймал. Это служба, но богом клянусь, хватит вопросов. Если не знаешь о чем речь, то лучше и не знать.

– Что в особняке? – резко бросил Ник. – Куда я попал, Крис? Ну же, куда я влез, насколько это серьезно?

– Чертовски серьезно, сержант, – выдохнул узколицый. – Я слыхал, ты теперь на гражданке, но по-прежнему занимаешься скользкими делами. Спрошу и я – какого черта тебе тут понадобилось?

– Следил за одним типом, – Никлас небрежно пожал плечами. – Ты же слышал, кем я занимаюсь. Дезертиры, наемники, бандиты… Ну и некоторые дела, о которых лучше не говорить. Понимаешь?

– Вот что, – медленно произнес Кристоф, снова облизнув узкие губы, – по-хорошему, надо бы пристрелить тебя на месте, сарж. Но сдается мне, кое-кто с орденами захочет с тобой потолковать. Давай не будем делать глупостей, Райт, и все будет хорошо.

– Возможно, – отозвался Ник, прислушиваясь к темноте. – Что ты предлагаешь, Крис?

– Давай так, – решительно сказал тот, отступая на пару шагов. – Сейчас ты очень медленно пролезаешь в это чертово окно. Я за тобой. Возвращаемся в Управление. А там ты побеседуешь с кем надо, и если понадобится, я замолвлю за тебя словечко. Идет?

– Идет, – легко согласился Никлас, решив не переспрашивать насчет Управления. – Только одно скажи – еще старые знакомые там есть? Ну, может, стоит на кого-то рассчитывать…

– Чую, к чему ты клонишь, сарж, – мрачно отозвался Кристоф. – Отвечу так – это не армия. Мы гражданская служба. Но богом клянусь, армия нам и в подметки не годится. Все очень серьезно, сарж. И лучше бы тебе помолиться, если помнишь хоть одну молитву.

– Учту, – сухо отозвался Никлас, уловивший краем уха шорох, что донесся из распахнутого окна. – Ну что, двинули.

– Давай, – узколицый махнул свободной рукой. – Вперед. И не делай глупостей сарж. У меня прямо руки чешутся спустить курок. Тот, кого ты сбросил с крыши, был неплохим парнем. На свой лад.

Никлас сдержанно кивнул, принимая условия игры, и медленно двинулся к слуховому окну. Кристоф, стоявший в паре шагов от своего пленника, ближе не подошел – медленно поворачивался на месте, не опуская оружия.

Подойдя к слуховому окну, Никлас медленно вздохнул, собираясь с духом. Он наверняка знал две вещи. Первое – если он попадет в этот дом, то наружу уже не выйдет. Судя по намекам Кристофа, это серьезные ребята, и речь идет минимум об охране титулованной персоны, возможно, принадлежащей к королевской семье. А если уж там узнают, что он видел их наемника за работой, то его жизнь не будет стоить и ломаного пенни. Вторая вещь – на чердаке кто-то есть. Скорее всего, тот третий, что должен был отрезать беглецу путь к отступлению.

Наклонившись к разбитому окну, бывший сержант обратился в слух. Он услышал шаги за спиной и попытался прикинуть на слух, как близко подошел Кристоф, не желающий случайно упустить беглеца. Услышал он и тяжелое дыхание притаившегося в темноте чердака охотника.

– Э, – тихо сказал Ник, сгибая колени и наклоняясь к окну. – Там кто-то есть. Крис, это твой парень? Не хочу получить случайную пулю…

Кристоф тихо выругался, подошел ближе, встав за спиной бывшего сержанта.

– Гарри, – позвал он. – Гарри, сукин сын, это ты?

Из темноты раздался шорох, а затем тихий, едва слышимый свист.

– Не дергайся, Гарри, – крикнул Крис. – Он у меня на прицеле. Я его знаю. Вернемся в Управление все вместе и там разберемся. Не суетись, ладно? Я…

Никлас, сидевший у разбитого окна на корточках, резко распрямил ноги и уже на лету развернулся, как кошка прыгнувшая на мышь. Вытянув вперед руки, он влетел прямо в подошедшего стрелка, и сбил его с ног. Кристоф успел спустить курок, бухнул выстрел, но пуля прошла прямо над ухом бывшего сержанта – стрелок стоял слишком близко и не успел вовремя отреагировать на движение…

А Никлас успел. На лету он перехватил запястье Криса, и когда оба покатились по крыше, даже и не подумал разжать хватку. Райт был выше, тяжелее, и сильнее своего противника, но ему приходилось следить за оружием Криса. А тот орал, словно помешанный, и вертелся как уж на сковородке, пытаясь вырваться из захвата бывшего сержанта.

Когда они остановились, Ник оказался снизу – он все еще сжимал запястье Кристофа, пытаясь не дать ему развернуть пистолет, а правой рукой цеплялся за его воротник. Крис, очутившийся сверху, чуть отстранился, взмахнул свободной рукой и его кулак больно ткнулся в скулу бывшего сержанта. Ник даже не вздрогнул – его противник был не из тех, что могут вырубить одним ударом. Сообразив это, субтильный Кристоф навалился на охотника, согнул свободную руку и надавил предплечьем на горло Ника, пытаясь его придушить. Охотник все еще держал противника за ворот, не давая тому приблизиться, навалиться всем весом на свободную руку, но Крис давил все сильнее и сильней… Никлас внезапно дернул противника за ворот, потянул на себя, словно помогая ему, и Крис нырнул носом вниз, прямо к охотнику. Тому оставалось лишь наклонить голову и встретить лицо Криса своим крепким сержантским лбом.

Хруст ломающегося носа совпал с воплем боли. Стрелок на мгновенье дрогнул, ослабил хватку, и этого Никласу, готового к такому повороту событий, хватило. Он оттолкнул от себя противника, резко поднялся, сел, и в тот же миг грянул еще один выстрел. Кристоф вздрогнул, как от удара, широко раскрыл глаза, и, обливаясь кровью из разбитого носа, повалился обратно на охотника за головами.

Никлас, почувствовав, как ослабла рука стрелка, вырвал из нее револьвер, и, развернувшись, к слуховому окну, выстрелил в темный силуэт, появившийся из окна. Третий из команды – Гарри – припал на одно колено, вскинул свой пистолет и выстрелил еще раз, и еще, уже нисколько не беспокоясь о своем напарнике. Тело Криса вздрогнуло еще раз, когда новая пуля, вонзилась в его тело. Никлас, прикрывавшийся им как щитом, на этот раз успел прицелиться, и когда Гарри снова выстрелил, аккуратно спустил курок. Маленький револьвер толкнулся в ладонь, и Гарри, получив пулю в грудь, откинулся назад, в слуховое окно. Его голова и плечи скрылись в темноте чердака, а ноги так и остались на крыше.

Никлас поднял оружие повыше, стараясь рассмотреть цель сквозь клубы порохового дыма, повисшие над крышей, но второго выстрела не понадобилось. Ноги Гарри лишь тихонько подрагивали, а Кристоф и вовсе не шевелился.

Медленно, держа револьвер наготове, Никлас положил тело бывшего снайпера на крышу, и осторожно поднялся на ноги. Покачиваясь, он обернулся, и бросил взгляд назад, на площадь, где высилось зловещее задние таинственного Управления. Сколько времени им понадобиться, чтобы послать сюда новую команду?

Вздохнув, Никлас опустился на одно колено, взглянул в лицо Кристофа. Его глаза закатились, и хотя на губах еще пузыриться кровь из пробитого легкого, он был мертвее той крыши, на которой лежал. Бывший сержант покачал головой, прикусил губу. Он то надеялся скрутить бедного доходягу, но вышло так… Как вышло. Никлас бросил взгляд на тело у слухового окна. Оно уже перестало вздрагивать. Тогда бывший сержант очень аккуратно вложил маленький револьвер в холодеющую руку Кристофа и поднялся на ноги.

Поднявшийся ветер отогнал клубы порохового дыма к реке и полная луна, выглянувшая из-за тучи, осветила место сражения, словно ярчайший фонарь. Никлас обернулся и еще раз взглянул на большое здание, напоминавшее замок, залитое лунным светом.

– Гражданская служба, – пробормотал Ник, и его лицо окаменело, утратив всякое выражение.

Развернувшись, он, прихрамывая, побрел к дымовым трубам. Бывший сержант знал, что ему нужно убираться отсюда как можно скорее. И знал, как это сделать. Эти чердаки примут его, укроют от погони, и позволят ускользнуть и раствориться среди жителей Лонбурга. Теперь это будет просто. Теперь.

Обернувшись, Никлас бросил последний взгляд на тело Кристофа, а потом легкой трусцой побежал к крыше соседнего дома.

– 15 —

Когда кэб остановился, Томас не сразу понял, что прибыл, наконец, к месту назначения. Он так замерз и устал, что последнюю четверть часа провел в странном полусне, впав в оцепенение, походящее на обморок. Перед глазами молодого ученого проплывали мутные образы забытых сцен из прошлой жизни. Его детство. Большой светлый дом, известие о смерти родителей в Бангалоре, холодные коридоры пансиона военных сирот. Учеба, первые робкие попытки ухаживания за молодыми студентками из первого колледжа искусств, что располагался недалеко от отделения Механики… И везде, в каждой такой забытой картине над головой Томаса светила огромная желтая луна. Слышался плеск волн. И было трудно дышать.

Из забытья Маккензи вырвал хриплый голос кэбмана. Тот, видя, что пассажир не отвечает на его призывы, спустился с козел и довольно грубо растормошил заснувшего ученого. Томас, очнувшийся от грез, не сразу понял, где находится, и кэбману пришлось несколько раз спрашивать с него оплату.

Все еще пребывая в полусне, ученый медленно, разогнул застывшие руки, нашарил мокрый кошелек, негнущимися пальцами отсчитал положенные шиллинги, и попробовал встать с сиденья. Замершее тело так затекло, что ноги почти не слушались Маккензи, и он беспомощно возился в темноте кэба, как перевернутый на спину жук. Кэбман, потеряв терпение, ухватил его за ворот мокрого пальто, в два счета выставил непутевого пассажира на улицу, взобрался на козла и был таков.

Томас и слова не успел вымолвить, как остался один на пустой ночной улице, около крыльца большого четырехэтажного дома, подозрительно напоминавшего ночлежку. Над городом висела огромная желтая луна, словно пришедшая из грез Томаса, и ее света вполне хватало, чтобы осветить кривую узенькую улицу и табличку над крыльцом – Змеиная Аллея два.

Обхватив себя руками, молодой ученый, покачиваясь, медленно двинулся к большим двустворчатым дверям из темного дуба. Никаких медных ручек и молотков тут не было и в помине, поэтому ему пришлось хорошенько постучать ногой в запертую дверь. Когда она, наконец, распахнулась, замерзающий Томас оттолкнул появившегося на пороге старика и ввалился в душное тепло дома.

Он очутился в просторном подъезде. В центре торчала узкая лестница с железными перилами, ведущая наверх, у ее подножия высился массивный деревянный стол с древней масляной лампой. За ним, видимо, дежурил портье или консьерж – как это принято на Континенте.

Медленно обернувшись, Томас столкнулся нос к носу с разъяренным стариком, – тем самым консьержем. Наставив на незваного гостя сухой старческий палец, тот разразился длинным монологом, сводившимся к тому, что все негодяи должны ночевать в камерах полиции. Мысли Маккензи все еще путались, и он понимал едва ли одно слово из трех, но при слове «полиция», в голове чудесным образом прояснилось.

– Арчи, – пробормотал он. – Арчи ждет. Помогите мне, пожалуйста.

Старик прервал свою речь на полуслове, и сердито зашевелил кустистыми бровями, всматриваясь в нежданного гостя. Он увидел перед собой молодого джентльмена в грязном, но дорогом на вид платье, промокшего до нитки, и явно нуждающегося в помощи. Тяжело вздохнув, старик покачал головой, взял Томаса за рукав и повел за собой на второй этаж. Поднимаясь по ступеням, молодой ученый содрогался от дрожи и чувствовал, как у него стучат зубы. Он хотел поблагодарить старика консьержа, но не смог выдавить из себя вразумительного.

Старик привел Томаса в маленькую комнату на втором этаже, походящую на армейскую палатку. Узкая, тщательно застеленная кровать у окна, подранное котами кресло у письменного стола, девственно пустого, пара шкафов – вот и все что там было. Но это все Томас заметил потом – первое, на что он увидел – маленький камин в стене, пылающий как адское пламя и источавший жар.

Всхлипнув, Маккензи бросился к камину и застыл у него, раскинув руки, словно пытаясь обнять пылающее пламя. Волна жара ударила ему в грудь, лизнула лицо, и Томас застонал от наслаждения, чувствуя, как старческая немощь покидает его тело.

– Спасибо, – пробормотал он, прикрывая глаза. – Спасибо…

Старик пытался ему что-то сказать, но потом, поняв, что гость не реагирует, просто стащил с него мокрое пальто, а потом и сюртук. Оставшись в жилете и рубахе, сковавших тело ледяным панцирем, Томас шумно вздохнул, помотал головой, и, отстранив консьержа, принялся раздеваться сам. Жар, исходящий от камина, подействовал на него самым благотворным образом – язык, наконец, отлип от неба, а зубы перестали стучать. Стянув с себя жилет, Маккензи уже настолько пришел в себя, что смог повернуться к консьержу и выдавить из себя:

– Воды, – попросил он. – И еды. Горячей. Я заплачу.

Старик снова зашевелил бровями, окинул гостя долгим взглядом и, после долгой паузы, отозвался:

– Не знаю, что с вами случилось, мистер, но я бы рекомендовал бы вам принять не воды, а стаканчик грога.

– В реку, – бросил Томас и замотал головой. – Я упал в реку. Очень замерз.

– Ага, – морщинистое лицо старика расплылось в подобии улыбки. – Ну, значит, угадал. Грог будет в самый раз. Раздевайтесь, грейтесь, я все принесу.

Бормоча слова благодарности, Томас принялся сдирать с себя мокрую сорочку, липнущую к телу, а старик, не обращая внимания на гостя, удалился неспешным шагом. Маккензи, выиграв бой с сорочкой, бывшей когда-то белоснежно белой, бросил ее прямо на пол, и принялся стягивать брюки. Жар, исходящий из камина, омывал его теплыми волнами, от них в груди становилось жарко, а в голове прояснялось.

Избавившись от брюк, Томас остался в нижнем белье – фланелевой рубахе и кальсонах из плотного хлопка, доходящих до колен. Немного поразмыслив, ученый послал все приличия к чертям и разоблачился полностью. Подтянув к камину пустой стул, Томас уселся прямо на него и, дрожа от холода, протянул к огню посиневшие руки.

Так он и сидел, впитывая живительные волны тепла, пока дверь не распахнулась и на пороге не появился старик с подносом в руках. Томас сделал робкую попытку прикрыться мокрыми штанами, но старик, не обратив на его неподобающий вид гостя никакого внимания, поставил поднос на стол, сдернул с плеча огромное серое полотенце и накинул его на плечи несостоявшегося утопленника.

Маккензи тут же вцепился в сухую ткань, и принялся вытираться, тщательно растирая заледеневшую кожу. Когда он закончил и поднял голову, старика в комнате уже не было. Обернув полотенце вокруг пояса, Томас осторожно подошел к столу, и осмотрел поднос, оставленный консьержем. На нем располагалась большая глиняная миска с бурым месивом горохового супа и глиняная же кружка, исходящая алкогольными парами. Схватив грязную деревянную ложку, Томас в мгновенье ока опустошил миску и заурчал от приятного ощущения тепла, растекшегося изнутри по телу. Схватив кружку, он сделал щедрый глоток и тут же закашлялся – ром, разбавленный водой с сахаром, оказался весьма крепким, таким, что слезы из глаз вышибал.

Откашлявшись, Томас вернулся на стул у камина, и, не выпуская из рук теплую кружку, уставился на пламя. За десять минут он прикончил кружку грога и окончательно пришел в себя. Отставив кружку, Томас поднялся на ноги, подтащил к камину тепловой экран, стоявший в углу, и развесил на нем мокрые вещи. Пододвинув одежду к камину, Маккензи снова хорошенько вытерся уже мокрым полотенцем, тщательно массируя все мышцы, потом швырну полотенце прямо на доски пола, у камина, устроился на нем и провалился в тяжелый сон.

Когда Томас проснулся, уголь в камине едва тлел. Жар давно спал, и в комнате стало если не холодно, то заметно прохладнее. Поднявшись, молодой ученый энергично помахал руками, разминая застывшие мышцы, а потом натянул свое нижнее белье, успевшее просохнуть у камина.

Томас чувствовал себя как нельзя лучше. Голова ясная, дышится легко. Немного болят мышцы и гортань, но это такая мелочь по сравнению с тем, что он пережил на дне реки.

Насвистывая полузабытую мелодию из детства, Маккензи подкинул в камин угля из ведерка, стоявшего рядом с защитным экраном, небрежно вытер руки о полы рубахи и задумчиво уставился на одежду. Брюки, сорочка и сюртук были еще сырыми – конечно, не такими, как пару часов назад, но все еще достаточно влажными. Поразмыслив, молодой ученый направился к платяному шкафу, стоявшему у дверей, надеясь позаимствовать у охотника за головами что-нибудь из сухой одежды. Распахнув дверцы, Томас отпрянул, да столь резво, что чуть не упал. Из шкафа на него глянула отрубленная голова.

Целую минуту Маккензи пялился в ее остекленевшие глаза, прежде чем сообразил, что это муляж. Искусственная голова пожилого мужчины, сделанная, скорее всего, из куска воска, лежала на полке, и смотрела на незваного гостя стеклянными глазами. Томас, медленно выдохнув, придвинулся ближе, и осторожно заглянул в шкаф.

Одежды там не было, а все полки оказались забиты самым разнообразным хламом. Здесь были и стеклянные банки с выцветшими ярлыками и подозрительно мутным содержимым, лоскуты разноцветного тряпья, пахнущие химикатами, пара статуэток из черного дерева, изображавшие многоруких дикарских божков, несколько изогнутых ножей, мотки веревки, и разнообразный мелкий хлам, разложенный по корзинкам. Увидев длинную духовую трубку дикарей, прислоненную к стенке, Томас поежился и захлопнул двери шкафа.

Окинув долгим взглядом пустую комнату, Маккензи, в конце концов, решительно направился к кровати. Сдернул с нее клетчатое покрывало, завернулся в него целиком, как в плед, и лишь тогда приступил к самому главному – исследованию письменного стола. Искомое он обнаружил сразу, в самом верхнем ящике, чем был приятно удивлен. Стопка серой дешевой бумаги и огрызок карандаша – вот все что ему было сейчас нужно.

Без промедления Томас уселся за стол, положил перед собой чистый лист, взял карандаш и задумался. Идея, пришедшая к нему во сне, была совершенно безумной, но в то же время вполне логичной – как это обычно бывает во снах. Но сейчас, когда Маккензи собрался перенести ее на бумагу, все логичное вдруг оказалось полным вздором. Цепочки формул из бумаг, найденных в кабинете Макгрегора, что выстраивались стройными рядами, вдруг снова смешались в малопонятный комок, утратив всякий смысл.

Фыркнув, Маккензи склонился над листом бумаги и начал рисовать – как он делал всегда, когда нужно было начать с самого начала. Изобразив, довольно схематично, человеческую кисть, Томас нарисовал нервы и написал первую формулу электрического сопротивления. Потом, по памяти, начертил ту, химическую, что видел в бумагах профессора. Кажется, она описывала механизм получения электричества с помощью химической реакции, но сейчас Маккензи не был в этом уверен.

Высунув кончик языка, ученый склонился над бумагой и принялся покрывать чистый лист цепочками химических формул и математическими расчетами. Все это… было очень странно. Не хватало самого главного, описания самого процесса, но Томас продолжал работать, покусывая проблемы по краям и постепенно подбираясь к самому центру. Ему явно не хватало знаний, и, осознавая это, Маккензи сердито сопел и пытался справиться с проблемой доступными ему средствами. Электричество, химические реакции, физика, геометрия… Как бы он сам это сделал? Выходило, что никак. Томас не знал решения этой проблемы. Существующими научными путями нельзя было реализовать эту безумную идею – подключения электрической схемы к нервной системе человека. Но группа профессора Макгрегора судя по всему, знала такой метод. Как бы он не назывался – алхимия, колдовство, божественный промысел – они явно смогли сделать то, что собирались. Но как именно – Маккензи не знал.

Томас все еще корпел над бумагой, когда за спиной хлопнула дверь. Вскинув голову, молодой ученый хотел потребовать у консьержа горячего чая, но слова застыли у него в горле.

В комнату вошел Никлас. Грязная куртка была разодрана, волосы всклокочены, сапоги хлюпали при каждом шаге. Но не это остановило вопрос Томаса, не внешний вид охотника за головами, – а выражение его лица. Никлас выглядел так, словно увидел привидение, и теперь с трудом приходил в себя. Остекленевшие глаза, плотно сжатые губы, на скулах гуляют желваки. Лицо его, и без того не слишком широкое, осунулось, заострилось, а глаза глубоко запали. Охотник за головами и сам теперь походил на призрака – своего собственного.

Бросив косой взгляд на гостя, охотник медленно подошел к разгорающемуся камину, высыпал в него остатки угля из ведерка, и принялся раздеваться. Томас тактично отвернулся, уставившись в расчеты, но любопытство быстро взяло верх.

– Никлас, – позвал он. – Все хорошо?