Текст книги "Империя тюрков. Великая цивилизация"

«Священная война» против казахов

Экспансия Шейбани-хана на юг от Дешт-и-Кыпчака до Хорасана включительно была блестяща по своим результатам, однако менее удачны были войны со своими узбекскими соплеменниками, кочевавшими в районах степей от Урала до Чу к северу от Сырдарьи, в бывшем царстве его деда Абулхайра, и не пошедшими за Шейбани в Среднюю Азию. Шейбани долго и упорно воевал с сыновьями Джаныбек-хана, врага его деда», и особенно с Бурундук-ханом, самым могущественным из степных ханов «и одним из великих людей улуса», нередко терпел от них поражения и побеждал их, но подчинить своей власти области Восточного Кыпчака и улуса своего предка Шейбана не мог. Населявшие их узбекские племена, называвшиеся теперь казахами, управлялись своими ханами из того же потомства Чингисхана, от его сына Джучи, и уже с самого начала существования империи Шейбани-хана явились для него весьма опасными врагами.

Таким образом, непрестанные распри между узбекскими племенами Шейбана и Орды, переходившие в кровопролитные войны с колоссальными грабежами побежденных и обращением их в рабов, в XV в. вылились в более определенную форму борьбы узбекских ханов из дома Шейбана с ханами узбеков-казахов из потомков Чингисхана по другой линии. И окончательное обособление узбекских племен Дешт-и-Кыпчака, так называемых узбеков-казахов, от узбекских племен Шейбани-хана совершилось в правление последнего, о чем свидетельствует вся политика Шейбани-хана по отношению к своим соплеменникам, не пошедшим за ним в Среднюю Азию и оставшимся в Дешт-и-Кыпчаке.

Но сознавал ли сам Шейбани-хан и его ближайшее окружение свое кровное родство с этими узбеками, оставшимися на своих старых местах и теперь называвшимися казахами? Историческая хроника того времени говорит об этом совершенно определенно. Обратимся к записям Рузбехана, личного историографа Шейбани-хана. Шейбани-хан, находясь с войсками на стоянке против Отрара, рассказывал Рузбехану Дешт-и-Кыпчаке, восторгаясь привольем степей, превосходными пастбищами, покоем и благоденствием кочевых обитателей «в большей степени, чем всех сынов Адама», отмечая, что «все эти обширные степи суть летовки узбеков, и в летние дни, когда наступает июльский зной и время сильных пожаров, казахский народ занимает места по окраинам, по сторонам и рубежам степей. Вследствие массы скота и нужды в пастбищах все эти обширные степи занимаются ими (узбеками-казахами), и каждый из их султанов имеет в своем владении и подчинении определенный район из общей территории степей». Далее Шейбани-хан повествовал о том, что в каждом знаменитом племени есть свой хан-чингисид, который со своим народом пребывает в своем древнем наследственном юрте и там сидит «со времен Джучи-хана и Шейбан-хана до наших дней», и что «между узбекскими ханами постоянно происходят распри и раздоры, особенно между ханами из дома Шейбана и казахскими ханами. В прежние времена большинство наиболее великих ханов бывало из рода Шейбанова, и в ближайшее к нам время наиболее великим из ханов обоих улусов (т. е. узбеков и казахов) был Хызр-хан, дед Хамзы-султана и брат Шейх-Даулат-султана, который является отцом в бозе почившего Абулхайр-хана».

Иначе говоря, Шейбани-хан, не делая в начале всей тирады никакого различия между казахами и узбеками и обобщая их в один народ «узбеки», далее отделяет последних от казахов в том смысле, что под узбеками подразумевает племена улуса Шейбана, а под казахами – племена Восточного Кыпчака, или улуса Орды. С другой стороны, и сам Рузбехан не отличал четко казахов от узбеков и, например говоря о сражении между Шайбани-ханом и Джаниш-ханом казахским, отмечал, что «узбеки казахского происхождения старались отразить войско узбеков Шейбановых, осыпая его стрелами».

Совпадает ли значение слова «казах», употребляемого историками в смысле скитальца, лишенного постоянного жилища, находящегося без средств, и производного отсюда «казаки-казачество» с подобным им термином «казах» в приложении к целому народу? Из свидетельства Абдураззака Самарканди следует, что в правление Шахруха узбеки, ставшие казахами, совершали набеги на Мазандаран, что Султан-Хусейн-мирза во время своего казачества, т. е. во время своей скитальческой жизни, прибыл к Абулхайр-хану, что Шейбани-хан «во время казачества» опирался на помощь шести узбекских племен и т. п., – выражают по существу совсем иное значение, чем слово «казах» в приложении к целому кочевому народу, занимающему обширные степи и владеющему бесчисленными стадами, среди которого, по словам Шейбани, даже самые бедные владели тысячами голов. Не означает ли в этом случае термин «казах» в приложении к народу, состоящему из многочисленных племен кочевников, просто кочевника, вроде того как в древности русские называли кочевые племена тюрок-команов одним словом «половцы» – возможно, от глагола «полевать», – а предков позднейших русских казаков, бездомных степных скитальцев русского происхождения, именовали бродниками? Ведь у узбеков Шейбанова улуса были какие ни есть города, вроде Туры и некоторых сибирских укреплений, мангкыты – «цари астраханские» – владели Астраханью и рядом крепостей-городов по Сырдарье, а узбеки улуса Орды в эпоху Шейбани никаких городов не имели и лишь кочевали, были казахами.

Так или иначе, но Хайдар-мирза, двоюродный брат Бабура, уделяя в своей истории много места узбекам, не отделяет их от казахов и, говоря о последних, в отличие от узбеков Шейбани именует их узбеками-казахами.

Что касается времени принятия узбеками-казахами ислама, Рузбехан говорит следующее: «Как прежде упомянуто, казахи составляли один народ с узбеками – из улуса Чингисхана и его детей, которые создали мировое государство; из первых поколений никто не принимал ислама до Газан-Мухаммед-хана (1295–1300 гг.), который первый из государей Ирана стал мусульманином. Что касается Чагатаева улуса, то первый из ханов, ставший мусульманином, был Барак-хан (1266–1271 гг.), почти современник Газан-хана». Таким образом, утверждение основ ислама в среде казахского народа было одновременно началом возникновения ислама в государстве Чингисхана. Однако также было определенно известно, что среди казахов распространены и «обычаи неверия». Эти-то «обычаи неверия», т. е. идолопоклонство, и были видимой причиной объявления «священной войны» Шейбани-ханом против казахов.

Ссылаясь на сказанное по этому поводу Шейбани-ханом, Рузбехан писал, что его предок в пятом поколении по линии Чингисхана удостоился принять ислам, а с ним и весь узбекский народ, следовательно, и казахи, что на протяжении более двухсот лет степи непрестанно посещали ученые-богословы из Туркестана, Мавераннахра, из Астрахани и Дербенда Ширванского, из Хорезма, Джурджании и Хивы, из Астрабада, Хорасана и Ирана, что казахские купцы постоянно посещали страны ислама, равно как и купцы мусульманских стран ездили в степи, – тем не менее казахи пребывали в язычестве. Но поскольку они все же мусульмане, читают Коран, исполняют обряды ислама и т. п., их следует считать не невежественными язычниками, не понимающими, что творят, а отступниками ислама, которых надлежит убивать. Вместе с тем казахам вменялось в великий грех обращение к колдунам, вызывающим с помощью магического камня яда дождь и снег на врагов или использующим его с пользой для себя в виде получения урожая или буйного травостоя для своих табунов. Иначе говоря, в среде казахов, несомненно, присутствовали шаманы, которых в свое время истреблял золотоордынский Узбек-хан.

Однако если казахам ставилась в вину вера в магическое действие камня яда, то, как свидетельствует история, эта вера была широко распространена и среди узбеков. Так, во время битвы темурида Султан-Абу-Саид-мирзы с Абдулла-мирзою в Джизакской степи, были несколько узбеков, которым Абу-Саид приказал посредством камня яда вызывать тучи, дождь и снег. Абулхайр-хан также приказывал шаманам вызвать непогоду при помощи этого камня, дабы осложнить положение неприятеля, казахского Махмуд-хана.

В этих языческих верованиях узбеков-казахов мы наблюдаем черты, сближающие их с религиозными воззрениями монголов. Существует любопытная история о буре, будто бы вызванной монгольским колдуном при помощи магического камня яда перед битвой с войском Темура. Предупрежденные монгольские воины оделись в непромокаемые плащи и соорудили укрытие в своем лагере. Солдаты Темура промокли до нитки и всю ночь не могли сомкнуть глаз. Утром войско было измученным и промокшим, тетива луков от дождя ослабла. Схватка, вошедшая в историю под названием «грязевая битва», произошла между Чиназом и Ташкентом. В момент сражения начался сильный ливень. Образовалась липкая, скользкая грязь, лошади теряли устойчивость. Темур проиграл сражение.

«О набожном поклонении солнцу, луне и огню, а также воде и земле монголов XIII в. с посвящением этим светилам и стихиям начатков пищи и пития и преимущественно утром, раньше, чем станут есть и пить», – говорят Плано Карпини и Рубрук. Оба эти путешественника, как и Марко Поло, рассказывают о поклонении монголов войлочным идолам. И если подобное было присуще узбекам-казахам, то, может быть, недалек был от истины Рузбехан, писавший, что «казахское войско в минувшие времена, когда появился на сцене истории Чингисхан, называли татарским войском и под этим названием оно известно и упомянуто в сочинениях на арабском и персидском языках». В этой связи весьма интересно предположение Л. Гумилева, изложенное в его труде «Черная легенда», о том, что «иго, сотни лет довлевшее над русским народом, было не татарским и монгольским, а узбекским».

Отсутствие сведений у Рузбехана о языческих обычаях узбеков, очевидно, это определенное подобострастие к его царственному собеседнику, Шейбани-хану, который видел себя главой истинных мусульман и наместником самого Аллаха, охраняющего ислам во всей чистоте и уничтожающего еретиков и отступников от правоверия, согласно присвоенному ему титулу.

Безусловно, Шейбани-хан опасался, что его сильные противники, ханы Дешт-и-Кыпчака, объединившись, могут вырвать из его рук власть над перешедшей к нему империей темуридов, польстившись на богатые города и цветущие владения как на ценнейшую добычу. Итак, в конце 1508 г. Шейбани-хану поступила информация о том, что на приграничные районы его нового государства из Дешт-и-Кыпчака напали казахи, которые увели в плен и обратили в рабство большое количество его подданных. Шейбани-хан устроил по этому поводу в Бухаре совещание со знатными принцами из потомства Абулхайр-хана, на нем решили объявить казахам «священную войну». Он поручил ученым-теологам Мавераннахра и Хорасана составить фетву о газавате против казахов как неверного народа, допускающего продажу мусульман в рабство, и приказал внести в фетву добавление, что казахи – язычники, поклоняющиеся идолам. Фетву написали, и в Бухаре была объявлена «священная война» против казахов.

В конце января 1509 г. армия Шейбани-хана выступила в поход против казахов. Сопровождавшему его в походе Рузбехану показалось все же странным выступление хана со «священной войной» против своих соплеменников, и он сказал об этом племяннику Шейбани Убайдулле. Ссылаясь на хадис Мухаммеда – «узы родства удлиняют жизнь», – Рузбехан говорил: «Предположим, что у казахского войска действия не согласны с велениями божественного закона, но ведь, тем не менее, казахи вам родственны». Убайдулла, не отрицая сказанного, ответил Рузбехану: «…что касается соблюдений обязанностей родства, о которых вы говорите в отношении казахов, то между нами столь ясно проявились побуждения к вражде и предпосылки к соперничеству и неприязни, что источник родства совершенно иссяк. Распри и войны между нами и ими так засыпали прахом взаимного неудовольствия поверхности страниц наших душ, что мы стряхнули с подола сердца пыль взаимной любви. Да кроме того, если бы соблюдение родственных связей и было бы возможно, то только со стороны его величества хана, убежища халифата, а мы, рабы, положили голову на черту его приказания и не знаем и не имеем другого пути, кроме пути повиновения и служения ему. Если вы находите возможным для себя, то доложите на высоком ханском собрании слова о мире с казахами, наполненные тонкими изречениями Пророка и приличествующими рассказами из Корана и преданий». Рузбехан, однако, не решился сделать этого.

Тем не менее он оставил нам любопытнейшие подробности похода узбеков против своих соплеменников в мемуарах: «В невероятно лютый холод, по глубоким снегам, по покрытым льдом с полыньями озерам двигалось узбекское войско, предводимое ханом. Когда верблюды и лошади останавливались из-за невозможности двигаться дальше, тогда солдаты прокладывали им дорогу. Несмотря на невыносимую стужу, узбеки двигались все дальше в необозримую Дешт-и-Кыпчакскую степь, причем ехавший на коне Шейбани-хан все время беседовал с ученым персом и другими образованными лицами из своего окружения на самые разнообразные темы из области главным образом схоластического богословия, а на стоянках, когда его солдатам с невероятными усилиями удавалось поставить кибитки и добыть огонь, в кибитке хана сейчас же устраивались излюбленные им ученые дискуссии».

Это был период экспансии казахов. Особенно могущественным слыл хан Касым (ум. в 1518 г.). Во время похода в Дешт-и-Кыпчак армии Шейбани пришлось очень туго, как было сказано ранее, к тому же она только успевала отражать нападения казахов, которые разгромили даже войска сына Шейбани-хана, Махмуд-Тимура. Итоги «священной войны» были таковы: этим походом как бы навсегда определились взаимоотношения кочевой степи, где остались не пошедшие за Шейбани племена узбеков-казахов, и оседлых оазисов Мавераннахра, завоеванных Шейбани-ханом. После всех этих перипетий, связанных со «священной войной», Шейбани-хан стал ревностным государем – защитником своего нового государства от кочевых соплеменников и принимал все меры, чтобы не допустить казахов, даже с мирными намерениями, в свои владения. Он отдал приказ о конфискации имущества и товаров казахских купцов в районах Туркестана и в городах Хорезма, затем последовало распоряжение, чтобы население Туркестана не производило торговых сделок с казахскими торговцами и чтобы между ними и жителями этих районов не было никакого сообщения. Но, очевидно, подоплекой этих ограничений было еще и нежелание Шейбани-хана, чтобы казахи воочию убедились, каким благодатным краем владеют ныне узбеки и что порождает причины их миродержавия и прогресса.

В истоках конфликта между кочевником-скотоводом и оседлым земледельцем лежит жизненная философия, настолько глубоко связанная с наследием и традицией, что она кажется незыблемой. Ведь казахи полагали, что узбеки пребывали в крайней естественности обитания и рассматривали их как пленников своих домов, к которым нет, по понятиям степняков, никакого уважения. Поэтому если бы они увидели, какими благами пользовались узбеки, то непременно вступили бы с ними в войну за покорение этих областей. И, зная воинственный дух казахов, остановить их нашествие было бы делом очень трудным.

Оседлый узбек стал в отношении узбека-кочевника отщепенцем, к которому тот относится свысока, с пренебрежением, превосходством, выражавшемся и в большей свободе действий, и в большей воинственности, поддерживавшейся особенностями образа жизни, и, наконец, в вытекавшем отсюда несравненно большем политическом значении. Эта быстро установившаяся, сначала бытовая, а затем и нравственная, рознь была настолько велика, что всем бывшим кочевникам, а ныне оседлым, невзирая на то, из какого рода они происходят, было дано общее нарицательное имя «сарты».

Во всяком случае, теперь между Шейбани-ханом с его племенами и оставшимися на необъятных просторах Дешт-и-Кыпчака его соплеменниками образовалась пропасть, которую уже ничто не могло изменить – ни время, ни политические события. И ханы казахов-узбеков отныне стали для государства Шейбани-хана и его преемников такою же угрозою и таким же бичом, каким были незадолго до этого ханы узбеков для владений темуридов.

Противостояние Шейбани-хана и шаха Исмаила

Когда властелин Западного Туркестана, Мавераннахра, Ферганы и Хорасана, Мухаммед Шейбани-хан, сделал Узбекскую империю главной державой Центральной Азии, тогда он столкнулся с Ираном.

Иран, пережив за четыре с половиной столетия множество тюркских и монгольских правителей (1055–1500 гг.), вновь обрел независимость. Национальная династия Сефевидов (1502–1736 гг.), занявшая трон после победы над туркменской ордой Ак-Коюнлу, готовилась завершить объединение, т. е. отобрать Хорасан у узбеков. Впрочем, сефевиды и узбеки противостояли друг другу во всех областях и, прежде всего, в религиозных верованиях: первые были шииты, вторые – сунниты, причем и те и другие решительно отстаивали свои религиозные позиции. Таким образом, как это нередко бывает, межнациональная вражда приобрела характер вражды религиозной.

В борьбе с неверием, особенно с шиитской ересью, Шейбани-хан не был одинок, у него был союзник – турецкий султан Баязед II (1481–1512 гг.). Правда, мы не находим об этом никаких упоминаний у среднеазиатских историков, как современных Шейбани-хану, так и у позднейших. Но, что связи узбеков с Османской империей были, это не подлежит сомнению. Известно, что Шейбани-хан читал подаренное ему произведение турецкого поэта XV в. Ахмеда Руми, проникшее в Дешт-и-Кыпчак. В XVI в. при двоюродном брате Шейбани-хана, Барак-хане, правителе Ташкента, находился отряд турок в 300 человек, вооруженных огнестрельным оружием, и эти турки оказывали существенную помощь Барак-хану в его завоевательных стремлениях в направлении Самарканда и Шахрисабса. Это подтверждает и турецкий адмирал Сяди-Али Реис, после кораблекрушения в Индийском океане и ряда приключений в Азии возвращавшийся на родину через государство узбеков во время правления Барак-хана. Судя по письмам к турецким султанам преемников Шейбани-хана и ответным письмам из Константинополя, сохранившимся в турецком источнике, принимая во внимание письмо султану Мураду III (1574–1595 гг.) наследника престола Абдулмумина (сына Абдуллы-хана) по случаю взятия им в 1582 г. Мешхеда и о варварском осквернении шиитской святыни, а также поступок шаха Исмаила I после гибели Шейбани-хана в отношении турецкого султана, о чем будет сказано далее, – все говорит за то, что если союз не существовал, то была известная солидарность турок-османов и узбеков в отношении совместных выступлений против еретического Ирана.

В качестве поборника суннизма и потомка Чингисхана Шейбани-хан призывал сефевидского шаха Исмаила I отречься от шиитской «ереси» и покориться, грозя, что в противном случае узбеки дойдут до Азербайджана и «мечом обратят его в истинную веру». Приведем письмо Шейбани-хана, написанное им в мае 1509 г.: «Хвала Аллаху! Престол высшего господства и венец очевидной государственной власти нашей равняются с вершиной Сатурна и даже превосходят его. Все без исключения твари и народные массы процветают, орошаемые источником наших безграничных милостей, и благоденствуют от зефира нашего к ним расположения.

Что же касается тебя, шаха Ирана, то до слуха, получающего аудиенцию в чертоге убежища вселенной, дошло, что ты распространяешь шиитскую ересь, от которой ничего не получается, кроме плотской страсти и дьявольского наваждения, а посему оставь сей закон, не иди по пути неповиновения истинной вере, а путь людей, признающих сунну, – ибо кроме него нет иного пути – поставь за образец для своего слабого разума, не сворачивая стоп повиновения с прямого пути велений божественного закона! …В противном случае я сделаю землю Ирана местом бесчисленных сражений и ударами победоносного меча, находящегося в моей могущественной руке, и эфесом моей воли я сравню с лицом земли твой сильно укрепленный Исфахан, несмотря на то что ты возвысил башни его стен до апогея неба. Я учиню такое законное наказание всем, что до трубы архангела в день Страшного суда оно будет памятно всему населению Ирана».

Последовал ли какой-либо ответ от шаха Исмаила, неизвестно. Шейбани-хан направил ему другое письмо, именуя в нем шаха не государем, а даругою. Это монгольское слово, употреблявшееся в улусах Джучи и Чагатая, у узбеков означало правителя города и его района, также наместника области, но не государя.

Неприязненные отношения между двумя ревностными последователями двух непримиримых толков ислама зашли слишком далеко, чтобы можно было все закончить миром. И вот еще одно очень любопытное письмо Шейбани-хана шаху Исмаилу: «…известно, что святейший посол – да благословит Аллах его и потомство его! – сказал: „То, что от отца остается, переходит к сыну и делается достоянием потомков“. Второе, подсказываемое соображениями разума, – то, что возникла мрачная ночь и звезды появились на небе, особенно яркая из них Канопус, которая восходит из-за вершины гор примерно на один полет копья, она засветила своим золотым блеском, но через какой-нибудь час она задрожит из-за страха перед восходом солнца, когда начинается утро, и в том самом месте, где взошла эта звезда, она и потухает. Таково и наше восхождение со стороны востока и твое восхождение с запада, по аналогии – это восход Канопуса и Солнца. Третье – то, что поклонение великой Каабе есть одна из основ ислама и является обязанностью всех мусульман, посему необходимо все пути, ведущие к великой Каабе, тебе устроить и завершить, ибо наши победоносные войска вознамерились совершить ей поклонение. Приготовь для их пути провиант и подарки, выбей монету, украшенную нашими августейшими титулами, на своем монетном дворе, и пусть каждую пятницу в мечетях твоих владений возглашаются на хутбе наши миродержавные титулы, сам же направься к нашему высочайшему престолу. В противном случае, если ты не подчинишься сему нашему августейшему приказу, мы пошлем против тебя наше дорогое и счастливое дитя, обладающего султанатом и миродержавием, победоносного героя Имадуддина Убайдуллу-бахадур-хана со всеми эмирами и войсками Бухары, Самарканда, Хазора, Никудари, Гура и Гарджистана, чтобы он ниспроверг тебя своим гневом и расправою. Если же он не станет победителем, мы направим на твои владения другое свое дитя, охранителя народа, спокойствие и безопасность городов, уничтожающего неверие и возмущение, „отца всадников“ Тимура-бахадур-хана со всеми эмирами и войсками Кундуза, Баглана, Хисара, Бадахшана и прочих районов Туркестана, чтобы он покорил твою территорию. Если же и вторично такое предприятие не осуществится, то мы пошлем свой победоносный и запечатленный удачей штандарт, т. е. льва чаши войны, первое свое дитя Абу-н-Наср-Камалуддина Сунджик-бахадур-хана со всеми нашими эмирами и приближенными, которые соберутся от Андижана и Ташкента, от Шахрисабса и Ургенча, от Хорезма с берегов Джейхуна и Сейхуна, от районов, занятых кыпчаками и калмыками, и других, чтобы они твердо противостояли врагам и сражались с ними, а знатнейшие сановники государства, кои будут присутствовать в той войне, сохраняли бы основу степенности на земле отважности».

Хондемир в своих трудах утверждает, что шах Исмаил два или три раза писал Шейбани-хану по поводу его враждебного к себе отношения, призывая «стать на путь истинной веры и последовать необходимости повиновения и послушания ему», удерживая его от совершения недостойных действий, кои являются причиною разрушения основ спокойствия народов. Однако все эти увещевания не произвели на Шейбани-хана никакого впечатления. При таком раскладе было ясно, что столкновение не за горами. «Так как выполнение паломничества к св. местам Аравии является непоколебимою основою ислама, то мы в ближайшее время выступаем в Иран и Азербайджан, поэтому извести, в каком месте произойдет наша встреча?» – писал Шейбани-хан. Шах ответил так: «Мы также намерены отправиться для совершения обряда обхождения вокруг гробницы имама Ризы – да почиют благословения на ее обитателях, – почему тебе подобает поторопиться выступить навстречу нашему счастливому и пышному кортежу, чтобы мы могли выявить как дружественные к тебе отношения, так и необходимость во враждебных действиях».

Воспользовавшись походом шаха Исмаила против Ширвана, Шейбани-хан послал отряды узбеков на Керман, что привнесло в область достаточно сильное опустошение. Удовлетворенный своими военными успехами, он отправил шаху дервишскую палку и чашу для сбора подаяний, намекая этим на его дервишское происхождение. Оскорбленный шах Исмаил во второй половине 1510 г. в Харакане объединил войска Ирана, Фарсистана, Кермана, Курдистана, Луристана, Аррана и Азербайджана, дабы подготовить поход на Хорасан, т. е. вопрос о войне с Шейбани-ханом был решен. Всем эмирам, сановникам и начальникам воинских частей были розданы подарки, состоящие из лошадей с богатой конской сбруей, драгоценного оружия, одежды, поясов, дорогих тканей, денег в благородных металлах и т. д. Таким образом, щедрость шаха Исмаила была беспредельной. Очевидно, это было оправдано, поскольку на карту ставилось многое.

Шах сделал шаг первым – он двинулся со всеми войсками на Дамеган, где наместником Шейбани был его зять Ахмед-султан. Услышав о приближении шахских войск, и он и узбекский правитель Астрабада бежали. Оставшаяся в городах знать выехала навстречу шаху с многочисленными подарками.

Шах двигался дальше на восток, гоня перед собою узбекские гарнизоны, разбросанные в разных местах западной части Хорасана, которые отступали, уходя под защиту Герата, где находился Шейбани-хан. Он только вернулся из малоуспешного и утомительного похода на афганских хезарейцев, тревоживших своими налетами его авангарды. Известие о вступлении в Хорасан шаха Исмаила и его успешное приближение к Мешхеду было весьма некстати для Шейбани-хана, к тому же в это время из Самарканда пришло известие, что его сын Мухаммед-Тимур потерпел поражение на Сырдарье от объединенных сил казахов. Войска хана были утомлены только что совершенным переходом, а отступавшие из Хорасана войсковые части были деморализованы, поэтому думать о выступлении навстречу шаху не могло быть и речи. По-видимому, чтобы быть ближе к своим заамударьинским владениям с их узбекскими резервами, Шейбани-хан поспешил с войском укрыться за стенами Мерва, дав знать в Мавераннахр, чтобы немедленно выслали ему подкрепление.

По ходу продвижения армии шаха Исмаила особого сопротивления со стороны противников оказано не было; к примеру, наместник Герата вскоре присоединился к своему государю в Мерве. В результате паники, охватившей узбекскую администрацию в Хорасане, часть из них покорно представилась шаху Исмаилу и была обласкана последним.

Армия шаха двинулась к Мешхеду, которым тоже овладела без особых потерь. Шах Исмаил совершил торжественное поклонение гробнице имама Ризы, с положенным традиционным обхождением, щедро одарил мешхедских сейидов и всех пребывавших у гробницы имама и выступил на Серахс. При его приближении узбекский наместник бежал из города-крепости, а жители выразили шаху покорность и получили пощаду от возможной расправы с ними шахского войска, заявив о своем исповедании шиизма.

Дорога на Мерв была открыта. И шахом, как положено, был выслан отряд разведчиков, который натолкнулся на отряд узбеков. В результате жаркой схватки узбеки отступили к городу и укрылись за его стенами. Вскоре подступили главные войска шаха, и началась осада Мерва. И здесь шах Исмаил проявил тактическую хитрость, которая стоила жизни Шейбани-хану.

Итак, 30 ноября 1510 г., несмотря на успешную осаду города, шах Исмаил внезапно снимает ее. Одновременно он направляет письмо Шейбани-хану такого содержания: «Ты обещал встретиться с нами в Иране или Азербайджане, но не выполнил этого обещания, между тем мы свое выполнили и пришли в Хорасан; ты же уклонился от свидания с нами. Теперь мы возвращаемся на зимовку в районы Хорасана, а по весне, в сезон тюльпанов, мы выступим на арену борьбы с тобою». При этом был очень правдоподобно инсценирован процесс отступления основных сил шаха.

Шейбани-хан, получив письмо шаха и усмотрев из его содержания слабость и бессилие Исмаила воевать с узбеками, вышел из Мерва со всеми своими силами и бросился преследовать «отступающих» персов. Оставленный около моста отряд, уклонившись от боя, обратился в бегство и пропустил узбекскую армию через мост – она стремительным маршем понеслась дальше. Шейбани-хан только тогда понял, что стал жертвой военной хитрости, когда узнал, что оставшийся позади него в 24 км от Мерва мост на Дургаб разрушен и армия шаха Исмаила сомкнула роковой для Шейбани-хана круг. Последовавшее затем кровопролитие было ужасным для обеих сторон. В конце концов победа осталась за армией шаха, и узбеки обратились в бегство, яростно преследуемые врагами, которые рубили их шашками; большая часть узбекских эмиров погибла в этом ожесточенном бою. Шейбани-хан и около пятисот человек из конвоя и свиты, спасаясь от наседавших персов, погнали коней в чардивар, не имевший выхода. Это был один из тех многочисленных степных загонов для скота, которые имеют четыре стены с одним лишь въездным пролетом. За уходившим ханом бросились персы и, окружив эту загородь, начали осыпать узбеков стрелами: те гибли, растаптываемые копытами сжатых в тесноте и взбесившихся коней, немногие же, оставшиеся в живых, по трупам мертвых поднимались на стены чардивара, но здесь либо становились мишенью метких выстрелов шиитов, либо добивались саблями. Когда все узбеки были истреблены в чардиваре, приближенные шаха стали искать Шейбани-хана и один из них, некто Азиз-ака, известный под именем Ади-бахадур, знавший вождя узбеков, нашел его задохнувшимся под трупами. Он отрубил ему голову и, принеся к шаху Исмаилу, по восточному обычаю бросил ее под ноги его коня, воздав при этом приличествующую хвалу шаху. Последний, захватив воинское снаряжение узбеков и все то, что принадлежало Шейбани-хану и его эмирам, приказал разделить добычу между особо отличившимися воинами. Население Мерва и его окрестностей было помиловано. Из голов убитых были сооружены пирамиды. Кстати, захваченный в Мерве Ходжа Камалуддин-Махмуд-и-Согарджи, бывший у Шейбани-хана сановником дивана и принимавший участие в решении важнейших государственных дел, был не только пощажен Исмаилом, но впоследствии находился при нем визирем, членом дивана и непременным участником всех шахских собраний.

С головы Шейбани-хана была снята кожа, набита соломой и послана его союзнику, турецкому султану Баязеду II. Отрубленная рука Шейбани-хана была послана его второму союзнику, владетелю Мазандарана, Ага-Рустаму, который говорил о Шейбани-хане: «Это моя рука, мой подол (покровитель)». Теперь он получил руку Шейбани со словами посла: «Твоя рука не успела вцепиться в подол его платья, зато теперь она вцепилась в твой подол». Согласно традиции, персидский монарх в качестве символа торжества и реванша оправил череп Шейбани-хана в золото и использовал его как кубок для вина на своих пирах.