Текст книги "Пророчество любви"

Алана похолодела. Этьен! Норманны, в ужасе поняла она. Теперь уже трое здоровенных дюжих парней окружали их. От них разило потом и элем. Алана лихорадочно огляделась. Боже милостивый, где же Радберн? Не мог же он их бросить! Мелькнула мысль, что, вероятно, Меррик был прав в своих подозрениях, и Радберн воспользовался удобным случаем и бежал…

– Жаль, нет еще одной, – самый громадный из троицы ухмыльнулся, обнажив в улыбке гнилые зубы. – Но неважно! – он показал на Женевьеву.

– Я займусь этой девкой, а потом вы можете взять ее по очереди, пока я буду развлекаться с другой, – он осклабился, поглядывая на Алану, которая заметно побледнела.

Лицо Женевьевы тоже стало мертвенно бледным.

– Оставьте нас в покое, – приказала она, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Иначе пожалеете! Потому как мой брат Меррик…

– О чем я жалею, – перебил ее другой, – так – это, что мы не заметили вас раньше. Давайте-ка не будем больше терять зря времени, а…

Продолжить он не успел. Темной массой кто-то метнулся из-за их спин, сбив с ног того норманна, что стоял ближе к Женевьеве. Она вскрикнула и уцепилась за Алану, оттаскивая ее в сторону. Только тогда Алана узнала Радберна в их заступнике.

Она пронзительно закричала.

– О, Господи! Он не вооружен! А их трое!

Двое других норманнов надвигались на Радберна. Они усмехались, словно радуясь возможности убить еще одного сакса. Послышался звук меча, извлекаемого из ножен одного воина, а второй вытащил из-за пояса зловеще блеснувший кинжал.

Хотя движения норманнов были медлительными из-за обильного количества выпитого спиртного, все равно они представляли для невооруженного человека смертельную опасность. Медленно начали головорезы кружить вокруг Радберна. Обе женщины вскрикнули, когда Радберн отпрыгнул в сторону, чтобы уклониться от кинжала, но невредимым ему ускользнуть не удалось: клинок прорезал рубаху. Сердце Аланы сжалось, когда сквозь ткань просочилась тонкая струйка крови.

Но Радберна не так-то просто было сломить. Стремительный взмах ноги – и меч упал на землю. Радберн выбросил вперед кулак, и тяжелый удар обрушился на челюсть норманна. Если бы обстоятельства не были столь ужасны, Алана рассмеялась бы, увидев ошарашенное выражение лица норманна, тяжело осевшего на землю.

Но тот момент, когда Радберн отвернулся от оставшегося стоять норманна, дорого ему стоил. Алана пронзительно закричала, когда дюжий норманн вонзил кинжал в спину сакса, выгнувшегося от боли. Но Радберн быстро оправился, и заехал в живот нападавшего. Тот согнулся пополам, затем выпрямился в бешеном рывке.

Оба покатились по земле в яростной схватке. Кто-то вскрикнул: то ли Алана, то ли Женевьева, но от ужаса сжалось горло у обеих, когда лезвие кинжала опустилось… раз… другой… третий…

Норманн свалился замертво, и все стихло.

Колени у Аланы подгибались. Рядом всхлипывала Женевьева. Сквозь застилавшую глаза пелену Алана увидела, как Радберн встал, шатаясь, и направился к ним. Она обняла Женевьеву и рванулась к Радберну, но ему удалось сделать всего лишь один шаг.

Он был жив… но очень близок к смерти.

Как только они въехали во двор замка, Женевьева хлопнула в ладоши:

– Эй, вы там! Ты и ты! Отнесите этого человека в комнату рядом с моей… не так! Осторожнее! Он ранен. Смотри, парень, потише, а то он истечет кровью!

Радберна, потерявшего сознание, унесли. В комнате наверху, пока Алана бегала за травами и снадобьями матери, Женевьева сняла с пострадавшего окровавленную рубаху. Осмотрев раны Радберна, обе женщины судорожно вздохнули. Кроме глубокого разреза у лопатки, страшная рана была и на другом плече, и на боку зияла еще одна…

Алана быстро сделала снадобье, чтобы раненый заснул, так как две из трех ран были очень глубокими, и нужно было их сшивать. Она содрогнулась. Много раз ей доводилось видеть, как делала это мать, но самой ни разу не приходилось сшивать раны.

Она старалась закончить все как можно скорее. Капельки пота выступили на лбу. Сделав последний стежок, Алана перепела дух.

Женевьева взглянула на ровный ряд стежков.

– Отличная работа, – похвалила она.

Алана смочила салфетку в чистой воде и отерла лицо Радберна. Нахмурившись, приложила она тыльную сторону ладони к его лбу.

– Жара нет, но он бледен, как полотно, – сказала она, покачивая головой и закусив губу.

Теперь, когда самое трудное было позади, весь ужас того, что чуть было не произошло, и того, что произошло, обрушился на нее сокрушительным ударом.

– Это я во всем виновата! Я… я сказала, что Радберн – очень надежный человек, потому что знала: Меррику не хотелось бы, чтобы он сопровождал нас, – от страха у Аланы сжалось сердце. – Господи, а вдруг он умрет? – голова у нее закружилась.

Женевьева подтолкнула поближе стул, нажала ей на плечо и заставила сесть.

– Алана, мои познания в искусстве врачевания не так обширны, как твои, но посмотри: ему уже сейчас лучше!

Алана опустила взгляд. Радберн лежал спокойно, тихо – так тихо, словно… «Нет, – подумала она, – о, нет! Нельзя даже думать о смерти».

– Теперь нужно старательно ухаживать за ним, – тихо произнесла она, – особенно в первые дни. Он должен как можно больше спать, а раны следует перевязывать чистой тканью и менять по вязку по крайней мере раз в день.

– Он не умрет, – уверенно произнесла Женевьева. – Ты сумеешь его выходить.

Алана склонила к плечу голову.

– Вы мне доверяете, – медленно проговорила она. – Почему? Другие относятся ко мне с недоверием, даже те, кто принадлежит к моему народу…

Ни одна из женщин не заметила Меррика, притаившегося у двери. Странное чувство бушевало в его душе, и он не мог совладать с ним. Конечно, Меррик не завидовал Радберну. У каждого рано или поздно появляется шанс испытать судьбу. Раны Радберна были серьезны, но в том, что великан-сакс выживет, Меррик не сомневался. Сам он не раз бывал ранен, и гораздо сильнее, однако же выкарабкивался. Могущественный лорд Бринвальда досадовал на то… что внимание Аланы было поглощено Радберном в гораздо большей степени, чем повелителем, овладевшим ею прошлой ночью.

Меррик был чрезвычайно зол на самого себя… и на Алану.

В глубине души Меррик был собой недоволен: такая мелочность прежде ему не была свойственна. Он нахмурился при мысли, что ревнует. Но трудно было отрицать очевидное. Меррик испытывал сердечную муку, видя Алану рядом с этим человеком: ее маленькую белую ручку на его лбу, озабоченное и опечаленное выражение лица… Она никогда не бывала такой с ним! По правде говоря, мрачно признал Меррик, этого и не могло случиться! Ведь Алана презирала его, как никого другого.

Он подошел к сидевшим у постели женщинам. Стоя рядом с Аланой, Меррик глянул на Радберна с бесстрастным выражением лица.

– Он останется в живых?

От его взгляда не ускользнуло, что плечи Аланы как бы одеревенели, стоило ему войти в комнату. Ответила Женевьева;

– Похоже, что так, хвала Всевышнему! Сейчас он спокойно спит благодаря снадобью, приготовленному Аланой.

– Значит, ее присутствие у постели больного вовсе не обязательно, – Меррик направился к двери. – Пошли, саксонка!

Алана съежилась. Она продолжала омывать лицо Радберна, словно не слышала ни одного слова, сказанного лордом.

– Саксонка!

Алана не ответила. Лицо у нее было взволнованным, и на нем отчетливо отражалось нежелание повиноваться, в то время как черты Меррика оставались бесстрастными.

Женевьева украдкой глянула на брата, и одного взгляда на его окаменевшие скулы оказалось достаточно, чтобы она успокаивающим жестом положила руку на плечо Аланы.

– Все в порядке! Я останусь с Радберном на ночь. Если потребуется помощь, я пошлю за тобой, обещаю.

Алана и бровью не повела.

– Нет нужды так вам беспокоиться, Женевьева. Я останусь.

– Саксонка, сколько нужно повторять? Идем! Женевьева пришла в отчаяние. Она низко наклонилась к Алане.

– Прошу тебя, Алана, иди! – прошептала она. – Мой брат многое может стерпеть от меня, но даже я не осмелилась бы ему сейчас перечить.

Алана сжала губы и нехотя кивнула. Она уважит просьбу Женевьевы, но что касается Меррика, гори он на костре, ей до этого дела нет.

Вздернув подбородок, она встала и проследовала мимо лорда, не удостоив его ни взглядом, ни словом.

Меррик не отставал от нее ни на шаг, когда они шли по коридору. Как только дверь комнаты захлопнулась, Алана резко повернулась к нему и дала волю своему гневу.

– Ты совсем лишен сострадания? В тебе нет ни капли ни доброты, ни Милосердия?

Глаза Меррика сверкнули.

– На твоем месте, саксонка, я бы поостерегся. Сегодня вечером настроение у меня не самое хорошее.

Алана бросила на него испепеляющий взгляд.

– И у меня тоже, норманн!

Не обращая на нее внимания, Меррик отстегнул меч и снял рубаху. При виде широкой, поросшей волосами груди Алана почувствовала, как сжалось у нее сердце в предчувствии опасности. Голый по пояс, Меррик казался более грозным, чем когда-либо. Ее взгляд метнулся от его обнаженного торса к постели и обратно.

Коварная улыбка заблуждала на губах рыцаря.

Алана сжала руки в кулаки, ногти вонзились в ладони. Боль придала ей храбрости, и она заговорила:

– О, сколь же эгоистичен ты! Человек лежит раненый, а ты думаешь только о своих удовольствиях!

– А ты дурочка, если мечтаешь усовестить меня, саксонка! Если бы ты не вела себя со мной так вызывающе, я, быть может, и оставил бы тебя в покое, но не сейчас! Ты сама но #сем виновата. И я хотел бы знать, саксонка… ты ляжешь со мной по своей воле… или…

Глаза Аланы гневно сверкнули.

– Никогда! – твердо заявила она. – Никогда я не лягу с тобой по своей воле.

В мгновение ока он оказался перед нею. Улыбка исчезла с его лица.

– Ну что ж, жаль, – сурово произнес Меррик, – потому что все-таки тебе придется разделить со мной ложе!

В его глазах она прочла свой приговор. Лорд-завоеватель сорвал с нее одежду. Задыхаясь, Алана не сопротивлялась, мысли путались. Не успела она протестующе вскрикнуть, как он уже нес ее на постель.

Поцелуй был властным и требовательным, им Меррик как бы скреплял свое право обладания ею. Язык снова и снова проникал в рот, в то время как тяжелое и сильное тело вжималось в нее.

Панический страх, какого Алана никогда прежде не знала, разрастался в ее душе неудержимо. Наконец ей удалось высвободить свой рот. Невыразимо разъяренная, она утратила всякую осторожность и способность здраво мыслить.

– Нет, – выкрикнула она. – Нет! Я не позволю! Ненавижу тебя, слышишь? Я тебя ненавижу!

Меррик выругался. Она просто создана для мужских рук – его рук! Она самим Господом Богом предназначена для любовных утех и наслаждения – его наслаждения!

Взгляды скрестились – горящих зеленых глаз и холодно-голубых.

– Значит, вот как, саксонка! – гневно проговорил он. – Ладно, черт тебя побери, саксонка! Ты заставляешь меня брать силой то, что может быть получено иначе. Ты сама искушаешь меня применить силу! Искушаешь до умопомрачения! Однако же сегодня я найду больше радости в кубке эля, чем в обладании тобою.

Меррик поднялся и глянул на Алану. Словно окаменевшая, она лежала неподвижно, со сжатыми губами.

– Не забывай, саксонка, в следующий раз удача отвернется от тебя. Ты будешь мне служить. По-всякому. Твоя обязанность – доставлять мне усладу, не гнев! Не забывай об этом!

Меррик ринулся прочь из спальни.

Глава 13

На следующий день состояние Радберна не улучшилось, но и не ухудшилось. Признаков жара тоже не было. Алана осторожно расценила это хорошим признаком, хотя предупредила Женевьеву, что слишком рано предсказывать исход событий.

Утром она показывала Женевьеве, как мать учила ее очищать рану и накладывать целебную мазь. Этим они и занимались, когда Женевьева вскользь спросила, как обошелся с ней Меррик накануне.

Алана заколебалась.

– Он был рассержен, – произнесла она, явно чувствуя себя неловко. – Где спал… я не знаю.

Слабая улыбка заиграла на губах Женевьевы.

– Он ревнует, Алана! Клянусь Богом, ревнует! Алана не поняла, чему так обрадовалась Женевьева. Она промолчала, но засомневалась, что все дело в ревности. Разумеется, горько решила Алана, Меррик считает ее своей собственностью – добычей! – и только поэтому так разгневался.

Некоторое время спустя Алана глянула на Радберна и Женевьеву. Радберн спал, и Женевьева тоже заснула. Сидя на стуле рядом с кроватью, она склонила голову в позе, которая показалась Алане очень неудобной.

Саксонка мягко потрясла ее за плечо. Женевьева сонно заморгала. Алана покачала головой:

– Вы не спали всю ночь, так ведь? Женевьева лишь слабо улыбнулась в ответ. Алана указала на дверь:

– Идите в свою комнату и отдохните, – твердо сказала она. – Я останусь с Радберном до вашего возвращения.

Женевьева встала и порывисто обняла Алану за плечи:

– У тебя сердце ангела!

Женевьева ушла. Алана села на стул у изголовья кровати Радберна, но неизбежно мысли ее вернулись к Меррику… Она не видела его с тех пор, как за ним захлопнулась дверь вчера вечером. А что, если он застанет ее здесь? Не успела она об этом подумать, как в дверном проеме показался Меррик – такой высокий, что его темноволосая голова почти касалась притолоки. Алана вскочила, виноватый румянец отчаянно заливал щеки.

– Женевьева всю ночь не смыкала глаз, – поторопилась она объяснить. – Я уговорила ее поспать.

Их взгляды встретились, но Алана так и не узнала, что собирался ответить Меррик, потому как вдруг за его спиной появился Симон. Лицо у юноши было встревоженное и серьезное. Он обрадовался, разыскав дядю.

– Милорд, прибыл рыцарь, назвавшийся Джервасом. Норманн, убитый в Фенгейте Радберном, был одним из его воинов. Он знает, что убийца-сакс еще жив, и требует, чтобы мы его выдали для правого суда.

Алана судорожно вздохнула. Меррик не обратил на нее никакого внимания.

– Вели, чтобы прибывшему рыцарю принесли вина и угощение, Симон. Чуть позже я спущусь к нему.

Оруженосец кивнул и удалился.

Меррик ничем не выдал своих намерений. Лицо оставалось непроницаемым. Длинными пальцами он потирал подбородок. Алане показалось: Меррик забыл о том, что она в комнате. Даже не взглянув в ее сторону, он повернулся и вышел.

Алана бросилась следом. Он успел уже пройти пол коридора, когда она уцепилась за его рукав.

Меррик обернулся:

– Оставь меня, саксонка!

– О, нет! Меррик, пожалуйста… Не выдавай Радберна! Он при смерти!

Меррик пристально взглянул на нее.

– Вчера ты говорила, что его жизнь вне опасности.

– Это так! Но все может обернуться иначе, если его швырнут в какую-нибудь грязную тюрьму.

– Тюрьму? – лорд Бринвальда горько усмехнулся. – Если его заполучит Джервас, саксонка, долго Радберну не прожить, и раны тут ни причем.

Она побледнела.

– Что? – еле слышно переспросила Алана. – Ты хочешь сказать… его убьют?

– Казнят, – уточнил Меррик. – Ведь он сакс, убивший норманнского воина!

У Аланы перехватило дыхание.

– Ты не должен этого допустить!

– Это не твое дело, саксонка!

– Мое! Радберн не сделал ничего плохого! Ты велел ему охранять нас, Женевьеву и меня. А те люди… они хотели изнасиловать нас обеих. Радберн только защищал нас, выполняя твое приказание! – она сдавленно всхлипнула. – Матерь Божия, что же ты за человек? Неужели ты выдашь Радберна только для того… чтобы досадить мне?!

Меррик вдруг разъярился.

– Выходит, этот сакс очень много значит для тебя? Говори, он все-таки был твоим возлюбленным? Да или нет?

– Ах, прекрати! Никогда он не был моим возлюбленным, и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было!

– Так ты просишь за него, саксонка?

– Да, – в отчаянии воскликнула она. – Спаси его!

– Если я откликнусь на твою мольбу, что получу взамен?

– Что хочешь! Я в долгу перед Радберном. Он спас мне жизнь, и я обязана сделать все, чтобы спасти жизнь ему, – Алана говорила быстро, самозабвенно, пылко.

Меррик притянул ее к себе, крепко обхватил за талию. Его взгляд откровенно свидетельствовал о самых низменных намерениях.

– Ты знаешь, что я захочу получить взамен, саксонка. Тебя. Я хочу, чтобы ты сама легла в мою постель и добровольно отдалась мне. Сопротивляясь, ты заставляешь меня чувствовать себя зверем! Всякий раз, как я осмеливаюсь прикоснуться, ты противишься!

Алану охватило вдруг странное состояние: ей стало жарко, а по телу разлилась истома. Меррик, конечно, был властным и самоуверенным, однако не жестоким. Ее гордость была уязвлена, она остро чувствовала свою беспомощность, но, откровенно говоря, делить с ним ложе вовсе не казалось ей страшной пыткой. Он всячески заботился о ней и не причинил ей боли' – кроме той, что возникла однажды. Теперь же выбора у нее не остается, поняла Алана, необходимо отбросить свою гордость ради спасения жизни другого человека.

С трепещущим сердцем, вся дрожа, она заставила себя открыто ответить на брошенный вызов:

– Я… я твоя, норманн, – еле слышно прошептала Алана. – Я повинуюсь. Я буду делать все… что ты захочешь.

На лице Меррика отчетливо отразилось торжество. На мгновение Алана даже возненавидела себя за то, что дала ему испытать это упоительное чувство победы.

– Так тому и быть, саксонка. Принимаю твое предложение, – он выпустил ее из объятий и зашагал прочь.

Алана следила за ним взглядом, пока он не скрылся из вида, потом вернулась к Радберну, который продолжал мирно спать, не подозревая, что только что разгорался спор о его жизни-смерти.

Но от волнения Алана не могла усидеть на месте. Потихоньку она спустилась по лестнице и, усевшись на последней ступеньке, с бьющимся сердцем стала прислушиваться к тому, что происходило в зале. Мельком она увидела незнакомого рыцаря. Без сомнения, это был Джервас. Толстый и лысый, он сидел за столом напротив Меррика – щеки побагровели от ярости, глаза злые.

– …негодяй убил одного из моих воинов! – говорил он. – Я требую, чтобы сакс был выдан мне!

Лица Меррика Алана не видела, но заметила, как он приподнял широкое плечо.

Разве вам не известно, что воины напали на двух женщин?

Джервас насупился.

– Одна из них саксонка! Не станете же вы ее защищать!

Голос Меррика был холоден:

Я очень дорожу этой саксонкой.

«Очень дорожу»! Если это и так, то дорожит он ею исключительно ради сладострастных наслаждений, решила Алана.

А другая из этих двух женщин, – ледяным тоном продолжал Меррик, – моя сестра, и я не могу допустить, чтобы кто-либо, будь то норманн или сакс, посягал на моих близких. И не притворяйтесь, Джервас, что не понимаете, какие намерения были у ваших воинов. Вряд ли похвальные! По моему разумению, Радберн просто защитил женщин, исполняя мое повеление. Я не собираюсь выдавать его ни сейчас, ни когда он выздоровеет. По правде говоря, те двое, что удрали, могут считать себя счастливчиками, потому как, если бы я там оказался, они уже были бы мертвы, как их приятель. Но я готов признать, что вашему войску нанесен урон, и предлагаю разумную компенсацию.

Алана увидела, как Меррик протянул увесистый кошель с деньгами. Джервас без колебаний схватил кошель. Рыцари продолжали беседу, но Алана не стала дальше слушать. Сердце стучало в груди: Меррик выполнил свое обещание!

А теперь… теперь она должна выполнить свое.

Остаток дня Алана провела с Женевьевой у постели больного. Вечером у Радберна начался жар, но когда подошло время ужина, Женевьева выпроводила Алану, уверив, что хорошо его накормит и вполне со всем справится сама. Алана не сомневалась, что Радберн остается в надежных руках.

Внизу, в зале, Меррика не было, в чем Алана убедилась, поискав его глазами среди собравшихся рыцарей. Однако она не сомневалась: он появится, и от этой мысли кровь стыла в жилах. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение к своему плечу.

Но это был не Меррик – Симон. В руках он держал поднос, уставленный едой и напитками.

– Это для вас и милорда, – тихо сказал он. – Милорд просит, чтобы вы сопровождали меня.

Алана скованно кивнула. Если Симон и заметил, как неохотно она поднималась по лестнице, то ничего не сказал. Страх полз у нее по спине, в то время как ноги переступали по ступенькам.

Симон открыл дверь и остановился, пропуская ее вперед. Алана прошла мимо него, чувствуя себя так, словно идет на эшафот, где ее уже ждет палач. Юноша поставил поднос на стол и спокойно вышел.

Очевидно, Меррик только что вымылся. Голый по пояс, он стоял перед ней в облегающих штанах. Волосы, откинутые с широкого лба, еще были мокрыми. В темных завитках на груди, словно крохотные бриллианты, блестели капельки воды. Загорелые плечи казались гладкими, как полированное дерево. У Аланы сразу же перехватило дыхание.

Жестом он подозвал ее к себе.

– Проходи и садись, саксонка.

Алана повиновалась, опустив глаза и молясь, чтобы он не заметил ее замешательство. Рыцарь наложил ей полную тарелку разных яств. Их пальцы соприкоснулись, когда Алана брала тарелку из его рук. Прикосновение пронзило ее, будто молния. С большим аппетитом поглощая еду, он не обращал на нее никакого внимания. Алана же смогла съесть лишь несколько кусочков сельди, обильно сдобренной приправами. Ее взгляд невольно возвращался вновь и вновь к лицу сидевшего перед ней мужчины. Но, увы, она так и не смогла определить, ни какое у Меррика настроение, ни о чем он думает.

Наконец рыцарь откинулся назад, сильной рукой захватив кубок. Взгляд, брошенный на саксонку, был откровенно оценивающим, и Алане отчаянно захотелось казаться такой же выдержанной, как он. Каким только образом ему удается заставлять ее всегда испытывать в его присутствии смущение? Ой, какая глупая мысль! Да ведь он старается, чтобы она всегда оказывалась в нелепом положении!

Алана запустила пальцы в складки юбки, пытаясь выдержать его взгляд, и позорно потерпела поражение.

– Неужели обязательно так смотреть на меня? – она не в силах была сдержать раздражение.

Меррик улыбнулся, но глаза оставались непроницаемыми.

– Я просто отдаю должное твоему самопожертвованию, саксонка. Надеюсь, Радберн оценит твой поступок, – он пристально вглядывался ей в лицо.

– Должно быть, он тебе очень дорог.

Губы Аланы разомкнулись:

– Да, но не в том смысле…

– А в каком, саксонка? Ты его любишь?

Горячность Меррика поразила Алану. Неужели Женевьева права: он ревнует? Она прикусила губу, не подозревая, что все колебания и сомнения отражаются на ее лице.

– Может, когда-то и была влюблена, – робко произнесла Алана, – но тогда я была совсем девчонкой, а он взрослым человеком… Я… я тогда ничего еще не знала об отношениях между мужчиной и женщиной. – Алана склонила голову. – Он сын лорда с юга Англии, – продолжала она тихим голосом. – Я рано поняла, что такой рыцарь, как он, никогда не возьмет в жены дочь крестьянки, разве только свяжется с нею ради развлечения. Его… его будущее потерпело бы крах. Я понимала, он должен связать свою судьбу с леди…

Она говорила, а Меррик водил загрубевшим пальцем по краю кубка. Он был рад и безмерно доволен целомудренностью Аланы. Радберн просто глупец, что проглядел такую красавицу. Однако ревность продолжала его мучить. Не тоскует ли она втайне по нему?

Меррик поднялся, подошел к очагу и обернулся к Алане.

– Я хотел бы знать, саксонка, мечтала ли ты о нем, когда делила со мной ложе?

У Аланы невольно вырвался возглас:

– Нет!

Слишком поздно сообразила она, что иной ответ, возможно, освободил бы ее от Меррика на эту ночь и, пожалуй, даже еще на несколько…

Неумолимый взгляд лорда обескураживал.

– Ты дорого платишь за его свободу, саксонка. И ничего от этого не выигрываешь!

– Я точно так же позаботилась бы и о любом другом. Я не простила бы себе, если б из-за меня пострадал кто-то.

– Выходит, ты можешь поклясться, что он ничего для тебя не значит?

Алана покраснела, но не уклонилась ни от взгляда Меррика, ни от его вопроса.

– Да.

– И по своей воле ты идешь ко мне?

К своему ужасу она обнаружила, что не может отвести глаз от глаз Меррика. Алана кивнула, не в силах говорить.

– Тогда иди же ко мне!

Сердце у нее начало сильно биться. Меррик ждал, расставив ноги и высокомерно держа голову. Глаза у него сверкали, как серебряные факелы.

В горле у Аланы сразу пересохло, ноги задрожали. И все же она поднялась. Сделка есть сделка, нужно платить. Медленно приблизилась Алана к рыцарю.

Странная дрожь охватила ее. Она была взволнована, как никогда прежде. На близком расстоянии он казался еще выше и громаднее. Алана покорилась судьбе, но в глубине души удивлялась, почему Меррик производит на нее такое впечатление – человек, которого она презирает всем своим существом! Достаточно ему посмотреть на нее, и она чувствует себя так, будто внутри поднимается ураган. А уж когда он прикасается к ней…

Рука Меррика скользнула по ее волосам. Мурашки пробежали по телу, когда кончиками пальцев он коснулся затылка.

– Ты дрожишь, саксонка! Неужели ты до сих пор находишь меня отвратительным?

– Нет, – торопливо ответила она. – Это только потому, что я не знаю, чего ты от меня потребуешь в следующую минуту.

Воображение далеко завело Меррика. Чего он потребует! Ее близость всегда возбуждала его до болезненного состояния. Он хотел чувствовать, как маленькие руки саксонки гладят ему тело, хотел ощущать ее горячие губы на своей коже…

Пальцы Меррика погрузились в великолепие золотых волос. Он медленно приподнял ее лицо.

Взгляд рыцаря пронзил Алану. Его голос звучал тихо и напряженно:

– Я не требую, я прошу тебя не отвергать меня этой ночью. Раздели со мной ложе, саксонка, и все удовольствия любовных утех, но без единой мысли об отказе, без единого вздоха сожаления. Если ты не можешь сделать это… если не хочешь… то тебе лучше сейчас уйти.

Алана не сводила с него глаз. Никогда еще не была она так потрясена. Вошла она в спальню Меррика в полной уверенности, что он намерен приручить ее, добиться своего, однако сейчас она не могла различить на его лице ни единого намека на насмешку или победное торжество. Алана видела в его глазах только лучащиеся теплоту и нежность, от которых у нее бешено заколотилось сердце,

Она вздохнула. Ее пальцы слегка касались груди Меррика, тело как будто горело в огне. Желание отдернуть руку было велико, но Алана этого не сделала. Ее рука показалась ей такой маленькой и белой среди темной поросли на мужской груди.

– Я не собираюсь нарушать условия сделки, которую мы заключили, – прошептала она и тряхнула головой. – Я… я не уйду, норманн.

Его глаза потемнели.

– Пусть так, – услышала в ответ Алана, – в любом случае больше я не могу ждать.

Губы Меррика завладели ее губами, и Алана сдалась на милость победителя с тихим стоном. Она обвила руками его шею. С нежной пылкостью губы рыцаря прижимались к ее рту. В его объятиях чувствовалась ненасытность, и страсть Аланы разгорелась с такой же неистовостью.

«Отказаться?» – в смятении думала она. Святая Дева! Алана не могла отказаться, не могла отрицать свое предательское влечение к норманну.

Меррик не прерывал упоительного слияния губ, ни когда опускал Алану на постель, ни когда ложился с ней рядом. Он отстранился, лишь став освобождать ее от одежды. Она вспыхнула от обжигающего взгляда его сверкающих глаз, скользивших по обнажаемому телу, но не отвернулась.

Меррик приподнялся, чтобы раздеться. На могучих плечах поблескивали отблески огня. Торс был сильным, мускулистым.

Взгляд Аланы коснулся выпуклых мускулов сильных рук и беспомощно скользнул ниже. У нее перехватило дыхание при виде его возбужденной плоти. Она отвела глаза и снова посмотрела Меррику в лицо, осознав, что ее изумление не осталось незамеченным. Краска залила ей щеки. Алана страшно смутилась, что рыцарь застал ее за столь нескромным разглядыванием.

Меррик вытянулся на постели рядом с ней, шепнув на ухо:

– Я не могу и не хочу скрывать мою страсть к тебе, саксонка, но никак не предполагал, что ты станешь разглядывать мой член. Однако я рад этому, – он издал странный смешок, – но еще больше обрадуюсь, если ты к нему прикоснешься.

Алана встрепенулась. Неужели… он считает, что она должна прикоснуться… Нет! Он не смеет даже предполагать…

Святые небеса, он смел.

Она задохнулась, когда Меррик прижал ее руки к своей груди. Сами по себе ее ладони заскользили по темной поросли. Сильные пальцы завладели нежными пальчиками и потянули их вниз по упругому плоскому животу. Рука рыцаря подводила пальцы саксонки все ниже и ниже, пока ладонь не заполнилась упругой плотью.

Странная, идущая из глубин сознания, дрожь охватила Алану, Размеры члена привели ее в трепет: ладонь прикрывала лишь половину длины! Пальцы шевельнулись в робкой попытке сжать плоть. Член был горячим – и каким горячим! Алана была поражена и жаром, и твердостью, и бархатистой поверхностью члена. Кровь зашумела у нее в ушах. Она почувствовала, как напрягаются мускулы живота Меррика. И снова его рука сомкнулась вокруг ее руки, в то время как он безмолвно показывал, какие движения доставят ему наивысшее наслаждение.

То была мука, необыкновенная, сладостная. Великолепие всего христианского мира отдал бы Меррик за этот момент. Он откинул голову, мощная шея выгнулась, глаза полузакрылись. Он сжал зубы. Неопытная ласка саксонки сводила его с ума. Он наслаждался, пока мог, опасаясь, что окажется не в силах отдалить миг наивысшего блаженства.

Обхватив Алану за плечи, он осторожно опустил ее на спину, пальцы жадно и смело принялись ласкать наготу, открытую взору. Саксонка была восхитительна. Маленькие упругие груди увенчивались нежными розовыми сосками. Он наклонился и коснулся языком одного розового кружка, потом втянул в рот другой. Языком он увлажнил соски, и они стали плотными, напряженными. Алана впилась пальцами в его плечи. Ее быстрое лихорадочное дыхание невыразимо возбуждало Меррика.

Он медленно поднял голову. Рука с немыслимой настойчивостью заскользила вниз по животу. Его пальцы проникли в золотистые завитки и глубже – во влажную плоть, уже готовую принять его. Рыцарь застонал. Сердце билось Так сильно, что он едва мог дышать. Член готов был взорваться от напряжения, но Меррик хотел продлить блаженство.

Он уверенно нашел средоточие женской чувственности – бугорок, скрытый в розовых складках, и все тело Аланы содрогнулось, но лорд-завоеватель мечтал добиться от саксонки более глубокого наслаждения. Он стал гладить и ласкать нежную плоть. Алана не оттолкнула его, наоборот, сама раздвинула бедра. Он ускорил движения руки. Сладострастные звуки вырывались из груди саксонки.

Меррик приподнялся, возжелав разделить с ней экстаз страсти. Их пальцы сплелись. Алана тихо вскрикнула, почувствовав, как его член медленно проникает в ее глубины. Она не могла отвести умоляющий взгляд от лица Меррика, пока он не заполнил ей все лоно.

Меррик взволнованно шепнул:

– Я не причинил тебе боли, милая?

Удивительно, что он вообще мог говорить, столь горячо и безудержно погружаясь в сладостную теплоту. Ощущая тесный шелковистый плен плоти, он совершенно терял самообладание. Алана была такой хрупкой и маленькой, что он бы, наверное, поранил ее, если бы любовная влага не оросила лоно,