Текст книги "Пророчество любви"

Глава 16

Меррик не мог объяснить, что за темная тень нависла над его душой и почему сомнения разъедают сердце. Саксонка плакала из-за Симона, опасаясь за его жизнь. Но были ли ее слезы искренними или лживыми, притворными? Ах, как легко могла бы она войти в сговор с саксами, чтобы захватить мальчика и, выманив лорда Бринвальда из замка, убить ненавистного норманна!

Меррик заскрежетал зубами. Не проходило часа, чтобы он не думал о ней, хотел того или нет! Он вспоминал, как таяла Алана в огне страсти, какими влажными и нежными были ее губы под его жаркими поцелуями, как безудержно двигались ее бедра под его натиском. И еще он раздумывал… сумел ли вызвать у нее столь же сильное ответное желание, какое она вызывала у него. Не отдавалась ли саксонка ему только для того, чтобы обмануть, усыпив бдительность?

«Я оплакиваю тот день, когда ты и твои злобные норманнские негодяи высадились на наши берега, и мечтаю о том дне, когда вы уберетесь… или падете под саксонским мечом! Вот тогда я порадуюсь!»

Гневный крик все еще звучал в памяти. Нет, мрачно подумал Меррик, так просто саксонка не отбросит спою ненависть к норманнам. Ему следует ее опасаться.

Много темных и горестных мыслей пронеслось в его душе в момент внезапного смятения, и он бросил ей с оскорбительным пренебрежением и во взгляде, и в голосе:

– Ребенок мой, саксонка? Или ты облагодетельствовала какого-нибудь английского сэра?

Алана почувствовала себя так, словно он ее ударил. Горло у нее сжалось, на мгновение лишив дара речи, но затем оскорбленная саксонка обрушилась на рыцаря уж со всем кипением яростных чувств, бушевавших в сердце:

Я ненавижу тебя, норманн! Да простит меня Бог, я тебя ненавижу!

Она бросилась бежать и, влетев в комнату, громко хлопнула дверью. С проклятием Меррик пошел за ней следом, но путь ему преградила Женевьева.

Ты глупец, – заявила она без лишних предисловий.

– Что ты путаешься у меня под ногами, сестра? – проворчал Меррик.

Женевьева вскинула голову. Голос ее звучал тихо, но дрожал от гнева:

– Воистину ты жесток! Как ты не понимаешь? Это жестоко – оскорблять Алану подозрениями! Ты прекрасно знаешь, что ее не касалась рука другого мужчины! И ты не смеешь даже предполагать, будто она могла попытаться войти в сговор с саксами с целью погубить тебя. Ее соотечественники клеймят бедняжку, утверждая, что она якобы ведьма, а ты осуждаешь за то… что вообще не может быть правдой!

Лицо Меррика окаменело.

– Я жесток? Саксонка не так уж невинна, как ты думаешь, Женевьева! Она пробовала убежать от меня и раньше! К тому же ты была в зале сегодня вечером и, должно быть, как и все, заметила ее грустный и расстроенный вид. Алана не хочет иметь от меня ребенка!

– Она была обеспокоена предстоящей встречей с тобой, но не по той причине, которую ты выдумал! Алана не знала, как сказать тебе о своей беременности, а ты, грубиян такой, повел себя именно так, как она и опасалась! – Женевьеву охватил праведный гнев. – Ты знаешь жизнь лучше нее, брат! Если у тебя не было намерения признавать ее ребенка, который, как нетрудно было предположить, не заставит себя ждать, ты не должен был завлекать девушку в свою постель. И у тебя нет права осуждать Ала…

– Никого я не осуждаю! – взорвался Меррик. – Просто все слишком неожиданно…

Тонкие брови Женевьевы приподнялись:

– Если ты вспахал поле, то зерно прорастет, брат.

Меррик смотрел на сестру пылающим взором, стараясь отбросить угрызения совести. Но внутренний голос не молчал. «Она права, – донимал голос. – Ты должен был предположить».

– Если ты умен, то лучше оставь ее сейчас в покое, брат. Она переживет трудное время, и…

– Снова ты вмешиваешься, куда не следует! В последнее время это вошло у тебя в привычку, Женевьева! Будь любезна, дай мне пройти.

Несмотря на видимость вежливого обращения, то было требование, и Женевьева это поняла. Напряженное выражение лица рыцаря ясно говорило о его намерениях. Женевьева обеспокоено взглянула на брата, когда он прошествовал мимо.

Дверь комнаты захлопнулась за ним, и молодая дама вознесла к небу пылкую молитву, чтобы Господь вразумил Меррика.

Алана оцепенела, когда он вошел. Ей потребовалось все мужество, которое у нее было и которого не было, чтобы повернуться и посмотреть ему в лицо.

Время как будто остановилось. Тишина, казалось, окутала их. Наконец Меррик заговорил.

– Сдается мне, нам есть о чем побеседовать, саксонка.

Она вздернула подбородок.

– Мне больше нечего тебе сказать, норманн.

Меррик не дал вырваться язвительному ответу, едва не сорвавшемуся с языка. Свет огня в очаге окутывал Алану золотистым сиянием. Она стояла перед ним, большеглазая, бледная, с показным спокойствием сложив на груди свои маленькие руки. Никогда она не казалась ему более желанной, красивой… и, к его все возрастающему раздражению, неприступной!

– Мне не следовало бросать тебе те необдуманные слова, которые сорвались у меня с языка… Ребенок, конечно, мой, – отрывисто признал Меррик. – Я был в гневе. Ты умеешь вынуждать меня сердиться.

– Вынуждать? Да я ни слова не сказала! – к ужасу Аланы голос у нее предательски задрожал. – И я не понимаю, почему ты сердился. Едва ли в том моя вина!

– Я и не сказал, что вина твоя. Но мне интересно знать, саксонка… ты рада, что носишь мое дитя?

Скулы Меррика были крепко сжаты, выдавая волнение. Вдруг невыносимым показалось ей напряжение последних дней. Она возненавидела саму себя за слабость, но, увидев невысказанную мольбу во взгляде Меррика, не смогла проявить твердость.

Маска ледяной холодности спала. Алана с неприязнью в голосе ответила:

– Мне следовало бы знать, что ты едва ли будешь рад ребенку.

Меррик помолчал, затем резко приказал:

– Ложись спать. Поговорим об этом завтра. Он повернулся к ней спиной.

– Алану не потребовалось упрашивать. Она быстро сбросила одежду и в одной рубашке юркнула в постель. Натянув на себя меховое одеяло, Алана взглянула на Меррика. Он стоял перед очагом, заложив руки за спину, в напряженной позе.

Проходило время. Только потрескивание огня нарушало тишину. Не в силах вынести ужасное молчание, Алана отодвинулась на край кровати и свернулась клубочком. Никогда прежде она не чувствовала себя такой несчастной.

Алана расслышала: он стал раздеваться, бросая одежду на пол. Меррик задул свечу и лег рядом с нею. Алана закрыла глаза и притворилась спящей.

Но сон бежал от нее в эту ночь. Алана не знала, долго ли пролежала она вот так, в безмолвии темноты. Они находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки, и расстояние это казалось огромным. Он не прикасался к ней, и… ей вдруг захотелось, чтобы он прикоснулся, захотелось почувствовать крепкие объятия сильных рук и как ровно и гулко бьется в мощной груди сердце.

Отчаяние переполнило душу. Что же с ней происходит? Не более часа тому назад она клялась, что его ненавидит, и верила в это всем своим существом. Теперь же единственное, чего она жаждала, так это взять назад слова и притвориться, что ничего не произошло. Но это было уже невозможно! Тишина нависла над ними и давила все сильнее.

Меррик вел себя именно так, как она того и опасалась. Он пришел в ярость, узнав о ребенке. Отчаяние терзало ей сердце и так давило на грудь, что она едва дышала. Горло сжалось, когда Алана попыталась удержать слезы, но, думая, что Меррик спит, она не стала заглушать короткое всхлипывание.

Лорд быстро повернул голову. Он приподнялся на локте, чтобы взглянуть на саксонку. Она лежала, свернувшись в клубочек и прижав к груди маленький кулачок. В ее позе было что-то очень трогательное – воплощение обиды и страдания, незащищенности и душевной боли. Меррик не смог остаться равнодушным.

Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее плечу. Меррик отвел прядь волос с лица Аланы, освещаемого огнем очага.

– Что такое, саксонка? Почему ты плачешь? Не заболела ли ты?

Алана покачала головой, но, увы, слезы полились ручьем. Ни на что не обращая внимания, Меррик повернул ее к себе. Она опустила ресницы, чтобы избежать его взгляда, но он взял ее за подбородок и приподнял лицо.

– Скажи мне, – потребовал Меррик, – почему ты плачешь?

Из груди Аланы вырвалось сдавленное рыдание, неожиданно все переживания хлынули безудержным потоком:

– Ты думаешь, что я сговорилась с разбойниками, но клянусь, я тут ни при чем… Потом ты спросил, рада ли я… А я… по правде говоря, я… не знаю, что чувствую! Но ты недоволен, ты сердишься…

– Если я и недоволен, саксонка, то лишь тем, что узнал о твоей беременности от своей сестры, хотя должен был услышать эту новость раньше нее и от тебя самой! Почему ты мне не сказала?

Он был спокоен, но в голосе слышалось, как и прежде, раздражение. Алана заговорила, с трудом подыскивая слова, и вдруг почему-то почувствовала себя виноватой.

– Я поняла это только сегодня утром… вернее, Женевьева догадалась, – она заколебалась и продолжила надломленным голосом: – Я… я понимаю… конечно… больше я не нужна тебе… и мой ребенок тебе тоже не нужен…

Она не успела договорить, он перебил ее:

– Ты забываешь, что твой ребенок и мой тоже. Наш ребенок. И ты ошибаешься, полагая, что больше не нужна мне.

Алана изо всех сил старалась сдержать слезы.

– Тебе нужна была… шлюха… а ребенок, кажется, не был нужен…

Меррик сжал зубы. Его пальцы соскользнули с ее подбородка. Он мрачно нахмурился.

– Ты не шлюха, саксонка!

Она задрожала, ощущая на себе его пронизывающий взгляд, острый, как кончик ножа.

– Я… я буду тебе обузой… и скоро надоем, – она не смогла скрыть предательский надлом голоса, – …и мой ребенок будет тебе обузой…

– Обузой! Во имя всего святого… не думаешь же ты, что я отошлю тебя из замка? – Меррик с досадой выругался. – Ты ведь так подумала, да?

Она опустила голову. Он был прав, именно эта мысль мучила ее весь день.

– Я не отошлю, саксонка. Не отпущу от себя. А теперь… иди ко мне!

Голос у него был жестким, но руки оказались нежными. Меррик молча, без единого слова, прижал ее за спину к своей обнаженной груди. Загорелая рука обхватила округлое бедро, и снова между ними воцарилось молчание, но на этот раз оно не было тягостным. Алана слегка вздрогнула. Меррик еще крепче прижал ее к себе.

– Ты плохо себя чувствовала последнее время? – прошептал он.

– Иногда, по утрам, – призналась Алана. – Очень глупо было с моей стороны не догадаться.

Может быть, то была не глупость, подумал Меррик, а страх… страх перед правдой, но эту мысль он оставил при себе.

Они вновь замолчали. Меррик поморщился, пытаясь разобраться в противоречивых чувствах. Близость саксонки возбуждала его неимоверно. Он испытывал острое желание опрокинуть ее на спину, сорвать рубашку и заставить забыть обо всем, кроме страсти, которая соединила бы их в неистовом объятии. Но Меррик не сделал этого, потому что Алана носила в своем чреве ребенка.

Его ребенка, подумал он в приливе гордости, и невероятная важность этого события вдруг открылась ему. Меррик почувствовал, как насторожилась Алана под его рукой, когда он провел ладонью по ее телу. От пополневших грудей его пальцы перебрались на небольшую выпуклость живота.

– Твое тело изменилось, – тихо произнес он. – Мне бы тоже следовало заметить это, саксонка, и догадаться обо всем.

Алана вспыхнула. Он не видел ее лица, но ощутил жар запылавших щек. Прилив чувства властного обладания захватил его. Боже, какая же она милая!

Меррик прижался губами к нежной округлости плеча,

– Когда появится ребенок? – голос Меррика звучал у самого ее уха.

Сердце Аланы забилось сильнее, странная боль стеснила грудь. Ей хотелось верить, что он говорит правду: вовсе он не сердится! Невыносима была мысль, что Меррик не захочет признать ребенка. Не находя в рыцаре прежней жестокости, Алана ухватилась за слабый лучик надежды.

– Я не уверена, – прошептала она, – но думаю… в конце лета, ближе к Михайлову дню.

– Михайлов день! – в голосе Меррика звучали нотки удовлетворения. – Бринвальд будет полон дарами земли, а мы с тобой будем пожинать плоды наслаждений холодных зимних ночей.

Алана возмущенно задохнулась от такой грубой прямоты, а он лишь тихо рассмеялся и привлек ее к себе. Меррик переплел пальцы саксонки со своими и прижался к выпуклости живота.

Алана ничего не могла с собой поделать. От этого простого жеста слезы снова навернулись ей на глаза. Но на этот раз это были слезы радости. О, быть может, все ее страхи – просто чепуха! В настроении Меррика ей почудилось умиротворение. Она ощущала тяжесть мужской руки на своей талии, спиной чувствовала биение сильного сердца. Счастливая, несмотря на все треволнения дня, Алана стала засыпать. Веки ее опустились, тело расслабилось. Скоро она спала глубоко и безмятежно.

На следующий день уже ни для кого в замке не было секретом, что Алана в положении.

Кто-то – она не знала, кто именно, – видимо, прошлым вечером слышал их с Мерриком перепалку на лестнице. Новость распространилась с поразительной скоростью. Уже все в округе знали, что она носит ребенка Меррика. И увы, одолевавшие Алану страхи снова возвращались и становились с каждым днем во сто крат мучительнее… особенно с того дня, как она столкнулась с Сибил в комнате Женевьевы.

Алана зашла, чтобы одолжить ниток. Сибил подняла на нее глаза от постели, которую застилала.

– Женевьева пошла в деревню навестить ту женщину, что варит эль.

Алана прошептала сестре слова благодарности за ответ и собралась уйти, но Сибил обогнула кровать и позвала:

– Не уходи! Я хочу поговорить с тобой. Сибил уперла руки в бока и кивнула на живот Аланы.

– Очень глупо с твоей стороны проявить подобную беспечность, сестра!

Алана была слишком поражена, чтобы ответить.

– Насколько далеко это зашло? – спросила Сибил.

– Через две недели будет четыре месяца, – медленно проговорила Алана.

– Четыре месяца! Скоро ты станешь толстой, как свинья!

Рука Аланы непроизвольно потянулась к животу. Моясь сегодня утром, она заметила, что живот начал уже округляться, а талия заметно пополнела, груди же стали тяжелыми и особо чувствительными.

Сибил беззастенчиво продолжала:

– Скоро Меррик от тебя отвернется. Тебе это известно?

Гордость пришла Алане на помощь: – Похоже, ты ревнуешь, Сибил! Сибил запрокинула голову и от души расхохоталась:

– Мне ни к чему ревновать, Алана, – она подмигнула. – Рауль следит, чтобы у меня не оставалось времени на других мужчин.

Губы Аланы неодобрительно сжались. Совершенно немыслимо, как Сибил может поощрять такого человека, как Рауль.

– Кроме того, – со знанием дела добавила Сибил, – большинство мужчин начинает погуливать, когда их женщины собираются рожать. Огромный живот – это некрасиво и неудобно, портит все удовольствие, если ты понимаешь, что я имею в виду. Да и к чему Меррику хранить тебе верность? Ты же ему не жена!

У Аланы перехватило дыхание. От мысли, что Меррик увлечется другой женщиной, болезненно сжалось сердце.

Сибил поджала губы и продолжала уверенным тоном:

– Можно не сомневаться, вскоре ты проклянешь родившегося ребенка.

Алана в ужасе встретилась с нею глазами.

– Нет! – сказала она дрогнувшим голосом. – Нет!

Сверкающие темные глаза Сибил притягивали взгляд Аланы.

– Есть способ избежать этого, ты ведь знаешь. Алана непонимающе взглянула на сестру, и Сибил нетерпеливо вздохнула.

– Ну же, Алана, твоя мать, конечно, знала какое-нибудь снадобье, чтобы избавиться от беременности.

В напряженной тишине Алана пристально смотрела на сестру. Может быть, Сибил и на самом деле хочет помочь ей, но продолжать беседу Алана не могла. Она повернулась и убежала.

Неодобрительные взгляды слуг преследовали ее, когда она шла в свою комнату.

Алана опустилась в кресло перед очагом. Встревоженный рой мыслей метался в голове. А что, если Сибил права? Сейчас Меррик испытывает к ней желание… но что будет, когда она станет полной и отяжелеет от своего бремени? Сибил права! Он перестанет ее желать!

«Разве не этого хотела ты с самого начала? – язвительно поддевал ее внутренний голос. – Разве ты не хотела освободиться от него навсегда?»

Сердце сжалось. Она не знает… Боже мой, не знает!..

Скоро пришел Меррик. Он встал на пороге, высокий, стройный и такой красивый, что у Аланы перехватило дыхание. Но не обманывает ли ее зрение, нет ли задумчивой мрачности в этих устремленных на нее глазах?

Она поднялась, не понимая, в каком он настроении и как ей себя вести. Какое-то странное чувство закралось в сердце. Волосы Меррика были взлохмачены, как будто он без конца ворошил их пятерней. Алане бросилось в глаза, что выглядит он невероятно усталым. Глубокие складки залегли в уголках рта.

– Ты устал, должно быть, – прошептала Алана. – Может, горячая ванна снимет усталость?

Она не стала ждать его ответа, прошла к двери и попросила слуг принести горячей воды.

Некоторое время спустя Меррик погрузился в круглую деревянную лохань, не смущаясь своей наготы. Алана разделась и легла в постель обнаженной. Ее взгляд снова и снова беспомощно возвращался к Меррику. Лорд мылся, не попросив ее о помощи, а ей так хотелось этого!

На фоне мерцающего в очаге огня благородный профиль Меррика вырисовывался особенно гордым. Глаза Аланы скользили по мужественным очертаниям носа и скул. Руки и плечи у него были влажными, блестящими, отчетливо выделялись бицепсы. Пальцы у нее заныли – так захотелось ей прикоснуться к плотному крепкому телу и насладиться ощущением силы, исходящей от перекатывающихся под кожей мускулов.

Она обнаружила, что не может отвести глаз от Меррика, поднявшегося из воды. Капли сверкали в волосах, покрывавших грудь, и стекали по плоскому животу и длинным ногам.

Он вытерся куском полотна и опустился на ложе рядом с Аланой. Он лежал, положив одну руку за голову и устремив глаза в потолок. Должен же он хоть когда-нибудь заговорить, думала Алана. Она была озадачена и обеспокоена: Меррик казался таким чужим!

Саксонка решила первой нарушить молчание, спросив испытующим тоном:

– Почему ты сегодня столь молчалив, норманн?

Он повернулся к ней, и они долго смотрели друг на друга, прежде чем Меррик заговорил:

– Сегодня вечером мне о многом надо подумать, саксонка.

Алану охватил страх. Накануне он заявил, что не отошлет ее из замка. Неужели лорд так скоро изменит свое решение?

Неожиданно потребность близости с ним захлестнула Алану, став такой сильной и непреодолимой, что бороться с желанием не было никакой возможности. Ей хотелось ощутить внутри себя его напряженную плоть. Только тогда она уверится, что желанна ему до сих пор!

– Выдался тяжелый день? – еле слышно спросила она.

Алана боялась, он отвернется.

Меррик сел в постели, глядя на нее. Меховое одеяло сползло, обнажив его бедра, но он не обратил на это внимания.

– Вот именно, – медленно тянул он слова, – тяжелый день…

Сердце у нее встрепенулось, потому как взгляд Меррика упал ей на губы.

– А теперь я хочу спросить тебя, саксонка, не снимешь ли ты груз забот с моих плеч и не заставишь ли забыть обо всем, кроме страсти к тебе?

Он обвел пальцем полную нижнюю губу саксонки.

Алана прижала к щеке его ладонь жестом, который удивил их обоих. Сердце у нее застучало так сильно, что кровь зашумела в ушах. Дыхание лихорадочно участилось.

– Если это в моих силах, – услышала она свой голос как бы издали.

Его глаза потемнели. Он обхватил Алану за талию и подтянул вверх, чтобы она смогла увидеть, с каким нетерпением он ждет ее ласк. Скромность предписывала ей прикрыться, Алана до сих пор стеснялась показываться перед Мерриком обнаженной, особенно теперь, когда ее формы стали меняться. Однако прилив горячего желания повелевал иное. Взгляд Меррика неторопливо скользил по ее телу, как бы лаская. Груди Аланы, казалось, набухли. Они вздрагивали. Бутоны сосков стали твердыми и болезненными. Она жаждала хотя бы прикосновения его пальцев к самым их кончикам, мечтая о сладостном касании языка.

Меррик приподнял ей лицо за подбородок, ловя ее взгляд.

– Это в твоих силах, – произнес он тихим, прерывающимся шепотом.

Пальцы Аланы погрузились в жесткие темные волосы у него на груди. Она хотела доставить ему удовольствие, доведя до такого же безумия, до которого он доводил ее. Но печаль вдруг коснулась чела. Она почувствовала себя смущенной и неуверенной.

– Я не знаю… – торопливо призналась она, – …не знаю, чего ты хочешь. Что мне сделать?

Меррик заглянул ей в глаза.

– Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, саксонка, руками, губами… всюду, где захочешь и как захочешь…

Его слова привели Алану в смятение. От возбуждения холодок пробежал по спине. Осмелев от теплого сияния его глаз, она обвила Меррика тонкими руками за шею. С замиранием сердца подняла Алана к нему трепещущие губы.

Его рот завладел нежными губами. Она упивалась поцелуем, испытывая желание и отчаянное стремление к чему-то недосягаемому. Она слепо цеплялась за Меррика, страстно прижавшись к нему и прильнув к широкой груди.

Он взял в свои руки тяжелые груди саксонки и низко склонился, захватывая губами то один сосок, то другой. Сердце Аланы бешено билось. Она вспомнила, что он сказал в первую ночь… «Я овладею тобой, но не силой и не угрозой». Он так и поступил. Даже когда сопротивлялся ее разум и упрямилось сердце, ему достаточно было лишь дотронуться до нее, и тело откликалось само собой. Всегда он отдавал ей себя, прежде всего стараясь доставить наслаждение, а потом уж и получить.

Сладострастное забытье охватило Алану. Она ощущала, какое волшебство витает между ними в темном великолепии ночи. Много раз мечтала она самозабвенно отдаться своей страсти, но боялась, что Меррик расценит это как свою окончательную победу. Теперь же… теперь ей хотелось одарить его такой же лаской, какой одарял ее он.

Алана прервала поцелуй и мягко отклонилась от его прикосновений к ее груди. Она уловила удивление, мелькнувшее на лице Меррика, и тихо покачала головой. Он замер, его руки легли вдоль тела.

Алана медленно опустилась на колени между его ног.

Дрожа и молясь о том, чтобы он не догадался о ее неуверенности в себе, она пропустила между пальцев темные волосы на груди мужчины, касаясь сосков, и с удивлением обнаружила, что они такие же чувствительные, как и у нее. Дыхание Меррика перехватило. Алана осмелела. Губами она скользила по его коже все ниже и ниже – к плотному мускулистому животу.

Вздохи Меррика то учащались, то замирали, но не возникало даже мысли остановить саксонку. Этого момента он ждал… целую вечность – с того раза, как впервые коснулся ее. И сейчас она прикоснулась к нему по своей воле! Неясная тень, блуждавшая в сознании, замаячила препятствием, но он отмахнулся, желая получить все, что сулила ему страсть Аланы.

Мускулы живота сжались. Маленькие ручки нежно прокладывали путь прикосновениям губ, нежных, как лепестки розы.

Золотистые волосы касались его бедер – совсем как было это сотни раз в мечтах. Язык Аланы скользил по коже, все ближе подбираясь к низу живота. Меррик скрипнул зубами. Кровь прилила к чреслам, вызвав сильнейшее возбуждение. Он посмотрел на Алану и чуть было не застонал. Боже милостивый, неужели ж она никогда…

Сначала прохладные пальцы прикоснулись к пышущей жаром возбужденной плоти. Дыхание, теплое и влажное, овеяло средоточие его чувственности, а потом язык закружился вокруг самого кончика члена в обольстительной сладострастной ласке. Крупная дрожь сотрясла Меррика.

Его руки погрузились в роскошные волосы Аланы. Ее ласки превосходили его самые смелые видения. Дыхание было хриплым и учащенным. Он откинул голову на подушку, мускулы шеи напряглись, раздался протяжный стон. Погрузившись в мучительно-сладостные ощущения, он терпел, сколько мог, робкие ласки Аланы, пока не понял, что в следующую минуту мир рассыплется на множество искр.

– О, Иисус! – приглушенно произнес Меррик, ~ Больше я не выдержу… Достаточно, милая! Достаточно! Иначе мне нечего будет тебе дать…

Он схватил саксонку под руки и поднял над собой с невероятной силой. Алана чувствовала, как кружится у нее голова от сознания, что она доставила ему безмерное удовольствие. Ощущая его дрожь, она испытывала огромное блаженство. Глаза Аланы широко раскрылись, когда руки Меррика приподняли ее за ягодицы. Тихий крик замешательства сорвался с губ. Она поняла; он хочет овладеть ею… но как?

– Обхвати меня ногами, – хрипло приказал он.

Повторять ему не пришлось. Алана вздрогнула, заметив отблеск страсти на его лице.

Она сделала, как велел лорд, и прерывисто вздохнула. Ее ногти глубоко впились в выпуклые мускулы плеч Меррика: он приподнял над собой Алану и вошел в глубины ее плоти. Она вскрикнула, не сомневаясь, что ни одно женское лоно не сможет вместить столь огромное орудие любви, каковым стал, невероятно увеличившись в размерах, член Меррика, но он погрузился в нее целиком, одарив совершеннейшим ощущением наполненности.

Какое-то мгновение Меррик не шевелился, потом поцеловал Алану с проникновенной нежностью, смешав свое дыхание с ее дыханием. Она застонала и прильнула к нему еще сильнее, пытаясь высказать ему все, что чувствует, но слов у нее не было.

Казалось, рухнули все преграды. Пальцы лорда крепко обхватили бедра саксонки, направляя движения гордого меча в нежном лоне. Мускулы на руках Меррика напряглись, когда он поднимал ее и опускал, нанизывая на пульсирующую затвердевшую плоть… снова и снова… поднимал и опускал…

Никогда еще чувства не захлестывали их до такой степени в буре сладострастия. Неистовое наслаждение уносило Алану в небеса. Дыхание срывалось на всхлипывание, и от этого звука они оба испытывали сильнейшее возбуждение. Меррик яростно врезался в нее, стремясь добраться до самого сердца, до самых глубин и тела, и души. Их сотрясла блаженная дрожь, и наконец они рухнули на постель в сплетении рук и ног. Меррик обнял Алану за талию и прижал к себе. Она коснулась могучей груди, на которой казалась такой маленькой и невероятно белой ее рука. Они прижимались друг к другу так крепко, что крепче прижаться было уже невозможно.

Приподняв подбородок Аланы, Меррик коснулся ее губ в долгом поцелуе, полном истомы.

Когда их губы разомкнулись, Алана опустила голову Меррику на грудь и прижалась ртом к его шее.

– Мой лорд, – прошептала она. – Мой лорд… завоеватель.