Текст книги "Пророчество любви"

Алана напряглась, но боли не было. Она встряхнула головой. Глаза Меррика сверкали подобно тлеющим в золе углям, на лице застыло вожделение.

Его ладони скользнули под ее ягодицы. Алана обвила руками его спину. Горячий жар разливался по всему телу. Она выдохнула его имя, снова и снова повторяя в упоении:

– Меррик… Меррик…

И вдруг словно рухнули какие-то преграды в тайниках его души. Меррик прижал к себе Алану, заглушая поцелуем ее стоны. Вновь и вновь он пронзал нежное лоно в безудержном стремлении достичь экстаза. Искры вдруг вспыхнули в его сознании, и они оба вознеслись на вершины блаженства, замерев в объятиях друг друга.

Время как будто остановилось. Алана даже не заметила, что Меррик лег рядом, прижал к себе и укрыл ее по плечи меховым одеялом. Долгий счастливый вздох вырвался у нее из груди. Ей казалось, что даже кости плавятся от восторга. Странное умиротворение снизошло с небес, и это состояние нарушать не хотелось.

Но Меррик нарушил. Пробормотав проклятие, он поднялся на локте. Алана сонно нахмурилась:

– В чем дело? – прошептала она. Он нетерпеливо воскликнул:

– Проклятый кот! Выходит, он все время был здесь?

– Седрик? – приподняла голову Алана, что бы проследить за его взглядом.

Она постаралась скрыть улыбку: это действительно был Седрик. Он сидел в уголке, облизывая лапу. Как будто почувствовав на себе пристальный взгляд людей, он поднял голову и уставился на них блестящими желтыми глазами, потом прошелся по полу, лениво помахивая хвостом. Алана похлопала по постели рядом с собой. Седрик вспрыгнул на кровать и подсунул голову ей под руку. Тихо засмеявшись, Алана погрузила пальцы в его шерсть и погладила кота по спине.

Меррик недовольно искривил рот:

– Чертово отродье! – пробормотал он. – Только вчера я попросил Симона отнести его в лес и там оставить.

Алана удивленно подняла глаза.

– Но ему больше некуда идти. Как и мне. Разве не так, милорд? Ах, я забыла! Я не смею жаловаться, ведь у меня есть теплая постель и еды вдоволь.

Мягкость тона не скрывала язвительность иронии.

– Нечего посмеиваться надо мной! – проворчал Меррик.

– Что ты! Я никогда не посмела бы! – нежно заверила Алана. – Ведь ты мой лорд и завоеватель, не так ли?

– Да, это так, – медлительная улыбка появилась на его губах, он склонился над саксонкой. – Так скажи мне, доставил ли тебе наслаждение твой лорд и завоеватель?

Насмешливый огонек в его глазах служил ей предупреждением…

– Я удивляюсь, как ты можешь спрашивать после того, как я-то испытала наслаждение, а ты нет! – отрезала Алана.

Меррик засмеялся тихим гортанным смехом. Алана бросила на него пронзительный взгляд. Ее сердце странно затрепетало, потому что уловила она что-то похожее на нежность в выражении его лица…

Седрик перебрался им в ноги и улегся. Алана вздрогнула, когда кончиком пальца Меррик провел по изящной округлости ее обнаженного плеча.

Если бы ты не доставила мне наслаждение, саксонка, весь Бринвальд узнал бы об этом.

Щеки Аланы вспыхнули ярким румянцем. Она спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо, чтобы он не заметил этого. Но Меррик сразу же перекатился на спину, и Алана оказалась сверху него. Пораженная, она смущенно смотрела на лорда-завоевателя. Рука Меррика ласкала великолепные волосы саксонки.

– Да, – снова произнес он, не сводя глаз с ее губ, – ты доставила мне наслаждение… и без сомнения, еще раз одаришь меня блаженством этой ночью.

И она всю ночь дарила наслаждение и блаженство.

Но не только Меррик с Аланой бодрствовали этой ночью. Женевьева ухаживала за Радберном, как мать за сыном. Жар у него все усиливался, но Женевьева не хотела будить Алану, потому как ей самой не впервые приходилось сталкиваться с жаром у больных.

Она наполнила миску теплой водой, намочила полотняную салфетку и осторожно обтерла обнаженный торс молодого человека. Радберн заметался в забытьи, простыня сбилась, открыв взору дамы облегающие штаны.

Женевьева затаила дыхание, сердце у нее забилось быстрее. Конечно, видела обнаженную мужскую грудь она не впервые, но этот мужчина произвел на нее особое впечатление. Ее взгляд медленно скользил по телу саксонского рыцаря. Румянец окрасил щеки норманнской дамы.

Сомневаться не приходилось, рыцарь был искусен в обращении с мечом и копьем, мускулы груди и плеч были мощными, выпуклыми. Глаза Женевьевы устремились к лицу Радберна.

Взъерошенные длинные волосы были черны, как ночь, темные ресницы загнуты на концах, подбородок казался квадратным, ноздри – чуткими.

Но именно рот привлек ее внимание. Изумительно очерченный, он притягивал взгляд.

Сердце Женевьевы дрогнуло, и как-то странно перехватило дыхание. Мысли безудержно заметались. Сакс по имени Радберн… очень красив! Ее рука замерла, и вдруг заныла душа. Ни один мужчина до сих пор не казался ей красивым с того времени, как умер Филипп…

Боже милостивый, глаза Радберна неожиданно широко открылись, и взглядом он встретился с ней! К ее удивлению, а затем и недовольству, рыцарь сел.

Женевьева попробовала уложить его,

– Нет, Радберн! – воскликнула она. – Тебе еще нельзя подниматься!

Странный свет блеснул в глазах, жадно рассматривавших лицо дамы,

– Вы красавица, леди, – прошептал он. – Необыкновенной красоты женщина! – голос у него был хрипловатым, но весьма приятным.

У Женевьевы мелькнула мысль, что молодой сакс не в себе и не узнал ее. Она коснулась плеч Радберна, остро ощутив под рукой его кожу, горячую, как огонь, гладкую и упругую.

Необычная дрожь пронзила тело Женевьевы. Она умоляюще подняла на рыцаря глаза.

Прошу тебя, пожалуйста, Радберн!.. Ты должен лечь, иначе навредишь себе!

Его взгляд остановился на устах норманнки.

Поцелуй, – хрипло произнес он. – Поцелуй, и я послушаюсь!

Он не дал ей возможности возразить, склонив голову к ее лицу. Глаза Женевьевы широко распахнулись. Она уступила с тихим стоном. Против воли ее руки сами по себе обвились вокруг шеи рыцаря, и он крепко прижал женщину к своей обнаженной груди.

То было чистое сладострастие, то был порок, и Женевьева постаралась найти в себе силы оттолкнуть рыцаря. Ее губы задрожали… но разомкнулись под требовательным нажимом. Сердце изнывало, дрожь пробегала по телу. С тех пор, как погиб Филипп, ни один мужчина не вызывал у нее желания, но – видит Бог! – как это хорошо: вновь оказаться в крепких мужских объятиях! Как хорошо, когда тебя осыпают поцелуями! Как замечательно чувствовать разгорающееся в крови пламя страсти!

Женевьева не знала, почему все это должно было случиться именно теперь… почему возникла у нее страсть к пылкому саксонскому рыцарю… но она вдруг поняла: в этом нет ничего плохого!

К тому времени, как Радберн оторвался от е« уст, голова Женевьевы безумно кружилась. Она попыталась справиться с собой, не понимая, что на нее нашло.

Чувствуя горячий взгляд на своем лице, женщина собралась с духом и подняла на Радберна глаза.

– Пожалуйста, – сказала она дрожащим голосом, – пожалуйста, Радберн… Тебе надо заснуть…

Дрожащими руками Женевьева постаралась уложить его в постель. Какое-то мгновение она боялась, что он станет спорить. Но Радберн сразу же откинулся на спину, его силы были на исходе.

Полузакрыв глаза, он протянул руку, и крепкие пальцы переплелись с пальцами Женевьевы.

– Останься со мной, красавица, – раздался хрипловатый голос. – Останься…

Вскоре он заснул. Женевьева бодрствовала всю ночь напролет, отирая его лоб и успокаивая нежным шепотом, когда он начинал беспокойно ворочаться.

Утром молодая дама вознесла к небесам пылкую благодарственную молитву, потому что по прошествии ночи жар у него спал…

Ее пальцы оставались сплетенными с пальцами Радберна.

Глава 14

На следующее утро Меррик сказал Алане, что разрешает ей навестить Обри, если она согласится, чтобы ее сопровождал Симон.

Такого поворота дел Алана не ожидала. Это было для нее неожиданно и приятно. Она не осмелилась расспрашивать его, почему он изменил свое решение, опасаясь, что он вновь передумает.

Дни становились короче, ночи длиннее и темнее. Она проводила у Обри много времени, потому что слабое здоровье старика ее беспокоило. Вскоре в их крае полновластно воцарилась зима, заморозила реки и озера, припорошила холмы и леса снегом.

Хотя ни Меррик, ни Алана и словом не обмолвились об этом, но мало-помалу их взаимоотношения менялись.

Жизнь с Мерриком Нормандским вовсе не была уж такой невыносимой, как ей казалось прежде. Алана больше не смотрела на него со страхом и не бросала вызов.

Днем все еще преобладала настороженная враждебность, но они уже не старались как можно больнее ранить друг друга словом или делом. А ночи… ночи ослепляли страстью. Долгие часы проводили они в объятиях друг друга.

Стоило лишь Меррику взглянуть на нее, как в глубине души Аланы возникало волнение, неведомое ранее. Она приходила в отчаяние от своей слабости и поклялась себе однажды, что больше не будет враждовать с ним, и старалась сдержать обещание. Много раз пыталась Алана держаться отстраненно, чтобы он оставил предъявлять права на ее тело и сердце. Но Меррик был не из тех мужчин, кого легко можно оттолкнуть.

И к тому же она не была настолько сильна, чтобы суметь отвергнуть его ласки.

Алана часто наблюдала за Мерриком, когда он вершил правосудие во дворе замка. Втайне от себя она надеялась обнаружить несправедливость и вероломство в его решениях и суждениях, но Меррик всегда был справедлив.

В один из дней начала февраля она стояла у винтовой лестницы, спокойно слушая, что происходит во дворе.

– Двое пьяных норманнов захватили мешок зерна в моей хижине! – жаловался крестьянин по имени Филберт. – Они разрезали его и развеяли зерно по ветру. А у меня в семье пять ртов, милорд. Мне нечем кормить детей! Они голодны.

Меррик сидел в своем кресле, потирая подбородок.

– Ты можешь указать мне этих норманнских воинов?

– Да, – безбоязненно заявил Филберт. – Вот эти двое, милорд! – крестьянин указал на двоих воинов, которые, стоя у стены, посмеивались между собой, пока виллан жаловался на них лорду. Когда взгляд Меррика остановился на них, смех норманнов резко оборвался.

– Арман, Марсель! Что вы скажете в ответ на обвинения этого человека?

Тот, кого звали Арман, открыл рот, но слова не шли у него с языка. Марсель же быстро ответил:

– Этот человек просто сумасшедший, милорд! Филберт покачал головой:

– Я сумасшедший? Мне говорят, что я с ума сошел, раз решил попытаться вынести дело на суд. Но я всем сказал, что лорд Бринвальда судит честно, невзирая, кто виноват, норманн или сакс. А я видел, как эти двое развеивали по ветру мое зерно, своими собственными глазами! И моя жена видела!

Меррик глянул на воинов. В его голосе появились стальные нотки.

– Я и сейчас рассужу по справедливости! Арман, Марсель! Вы украли зерно у этого человека?

На этот раз вперед выступил Арман.

– Так оно и было, как говорит этот виллан, милорд, – пробормотал он.

Меррик перевел взгляд на Филберта.

– Я возмещу тебе зерно, которого ты лишился, из кладовых Бринвальда, – он сделал знак одному из своих людей. – Жан, отведи этого человека в амбар и проследи, чтобы ему был выдан мешок зерна. А что касается вас, Арман и Марсель, весной вы отработаете семь дней на поле Филберта.

Когда стали разбирать следующее дело, Алана, устав слушать, удалилась с задумчивым выражением лица. Воистину, Меррик вершил суд по справедливости, не делая поблажек ни норманнам, ни саксам. Алане пришлось признать чистейшую правду – Меррик Нормандский вовсе не чудовище, как она раньше была склонна думать. Он мужчина, похожий на ее отца, – сильный, благородный, справедливый, осмотрительный…

Однако сердце не давало ей покоя. Никогда прежде оно так не разрывалось на части – между верностью памяти отца и зарождающимся чувством к Меррику.

Она не осмеливалась любить норманна. Она не любила его, нет… Он оставался ее лордом и завоевателем…

Сибил не нравились чувства Меррика и Аланы. Она наблюдала, как они смотрели друг на друга: Меррик – темными, горящими глазами; и Алана – со смутной тревогой. За столом почти всегда Алана сидела рядом с лордом или у его колен. И много было таких вечеров, когда, вставая, Меррик молча протягивал руку Алане.

Уголки пухлых губ неизменно опускались при этом. Просто немыслимо, почему Меррик выбрал для себя эту бледную костлявую девчонку! Тем более удивительно, что он мог заменить Алану ее сестрой! По замку ходили сплетни, что никому, кроме нее, он не уделял столько внимания. Разумеется, ее собственное тело куда более привлекательно, неприязненно думала Сибил. Она с одобрением провела рукой по высокой груди и хитро улыбнулась. Алана не одарена столь щедро! Зато вот у ее сестры бедра такие пышные и широкие, что превосходно подойдут мужчине со статью Меррика! От одной только мысли о том, что однажды ей удастся развести бедра перед лордом, Сибил распалялась.

Безусловно, Меррик должен оказаться сильным и требовательным любовником. Улыбка сползла с лица Сибил. Без сомнения, эта глупая девка Алана и не знает, как ублажить такого мужчину! Другое дело она, Сибил! Сестра Аланы нахмурилась, огибая угол коридора. Мысли ее блуждали недолго. В дальнем конце коридора стоял Рауль, знаком подзывая ее к себе.

Мечтательные фантазии улетучились. Хотя Сибил и предпочла бы Меррика, но она не колебалась, когда представлялась ей возможность получить удовольствие с другим. А Рауль к тому же оказался весьма умелым любовником. Никогда не знавала она мужчину, который мог бы, как он, часами удовлетворять ее ненасытную похоть.

Молодые люди быстро нашли то, что искали, – свободную комнату.

Через несколько секунд Сибил стояла перед Раулем уже нагая.

– Ты долго пренебрегал мной, мой сладострастный норманнский принц, – она приподняла свои пышные груди, словно предлагая ему полюбоваться ими.

Сибил знала, как это на него подействует. Дыхание Рауля участилось, член напрягся и увеличился в размерах прямо у нее на глазах.

Он хрипло рассмеялся.

– Не так уж долго, цыпочка!

Рауль стиснул ее груди и наклонился, чтобы поцеловать тугие соски. Подстегивая его, Сибил сладострастно выгнулась, прижавшись к нему. Рыцарь поднял голову и впился в ее рот. Он грубо рванул Сибил к себе, положив руки ей на бедра.

Она вскрикнула и раздвинула ноги, затем постаралась распахнуть его рубаху, чтобы коснуться обнаженной кожи, но и этого ей показалось мало, и ее руки смело проникли в штаны, захватив непомерно огромный член в ладони.

Улыбаясь, она облизнула губы. Нажав руками ей на плечи, он заставил ее опуститься, и вскоре протяжный стон вырвался из груди норманна.

В спешке никто из них не подумал поплотнее закрыть тяжелую дубовую дверь.

Алана направлялась по коридору в комнату Женевьевы. Услышав какие-то звуки в не занятой никем комнате, она остановилась, заметила приоткрытую дверь и, подойдя ближе, заглянула в узкую щель.

На мгновение она не поверила своим глазам. Сдавленный возглас чуть не вырвался из сжавшегося горла. Едва понимая, что делает, Алана отступила в глубь коридора, неожиданно натолкнувшись на высокого человека.

Меррик поддержал ее за локоть. Он сразу же заметил выражение глубокого потрясения на ее лице.

– Алана! Что случилось? Она лишь потрясла головой.

– Рауль, – вырвалось у нее. – Сибил…

Вдруг раздалось несколько коротких пронзительных женских вскриков, сопровождаемых все усиливающимся звуком толчков.

Алана побледнела.

– Боже милостивый, – прошептала она и бешено засопротивлялась, когда Меррик потащил ее куда подальше от этой комнаты.

Она вырвала свою руку.

– Пусти! Я не могу оставить Сибил там с Раулем…

– Этих двоих сейчас лучше всего не трогать, саксонка!

В памяти Аланы запечатлелась ужасная картина: Рауль вцепился в волосы Сибил, а она…

– Но ты не видел того, что видела я! – воскликнула Алана.

К тому времени они уже оказались в своей спальне. Меррик сложил руки на груди и выгнул темную бровь.

– Что же ты видела? Щеки Аланы вспыхнули.

– Я… я не могу тебе сказать, что я видела, – заупрямилась она.

– Нет, можешь, саксонка!

Он был настойчив, решителен, расспрашивал и выпытывал, пока – слово за словом не узнал, что за сцена предстала ее взору.

Однако Меррик не проявил ни малейшего сострадания к Сибил. Губы у него искривились, как будто он находил все это необыкновенно забавным.

Алана разъярилась. Участь Сибил вовсе не казалась ей веселой. Возмущенно выпрямившись, она бросила ему обвинение:

– Ты жесток! Рауль – животное. И почему только некоторые норманны так порочны…

– Уверяю тебя, саксонка, это не так. Могу побиться об заклад, то же самое и он делал ей.

Алана побледнела. Или он думает, что она, Алана, простушка и поверит ему, или… Боже, неужели это правда?

– Нет, – слабым голосом проговорила она. – Этого не может быть… – она отвернулась, не в силах смотреть ему в лицо.

Алана вдруг почувствовала себя ужасно глупой и наивной.

Меррик испытывал сильное искушение вновь рассмеяться, такое потрясение легло на лицо Аланы! Глаза широко раскрылись, щеки запылали, как огонь…

Он обнял ее со спины и прижал к своей широкой груди, опершись подбородком о золотистую шапку волос. Теплое дыхание коснулось ее уха.

– Некоторые говорят, что это пиршество чувств… самое чудесное ощущение, которое мужчина и женщина могут подарить друг другу.

Он повернул ее к себе. Ладони Аланы легли ему на грудь. Под пальцами она чувствовала густые волосы на его груди. В низу живота возникла знакомая пульсация. Но все же она осмелилась возразить:

– Ты же слышал крик Сибил… Рауль делал ей больно!

– Не всегда кричат от боли, милая, – он погладил нежную, как у ребенка, кожу у нее за ухом. – Мне нужно тебе напомнить об этом?

Меррик медленно поднял ее лицо к себе. Никаких следов улыбки больше не было на его устах.

– Я с большим удовольствием докажу тебе это, саксонка, – спокойно произнес он.

И, Господь всемогущий… он доказал!

Неторопливо раздев Алану, Меррик сбросил одежду с себя и отнес саксонку на кровать, лицо хранило торжественно-настойчивое выражение. В его любовных ласках была проникновенная нежность, от которой у Аланы перехватило дыхание. Руки блуждали повсюду. Она дрожала, когда он упивался чувствительными вершинами ее грудей, посасывая и облизывая соски.

Голова лорда опустилась ниже, губы заблуждали по упругому животу. Сердце у Аланы замерло. Мягкими движениями он поднял ее ноги себе на плечи, и все слабые возражения застыли у нее на губах, потому что улетучились все мысли.

Сначала теплое и влажное дыхание, а потом ласкающие движения языка почувствовала Алана в потайном своем местечке. Взрыв острого наслаждения пронзил тело. Это было чудесно! Она закрыла глаза и выгнулась навстречу движениям языка в нестерпимом желании продлить сладкую муку, но ощутила, что пик блаженства неумолимо вызревает в самой глубине ее существа. Руки вцепились в простыни. Меррик был настойчив. Алана кусала губы, сдерживая крики восторга.

Она учащенно дышала, грудь бурно вздымалась. Меррик оторвался от лона. Его глаза сверкали. Алана не смогла закрыть глаза, созерцая, как сливаются их тела. Он проникал в нее не спеша, но, погрузившись, отдал ей всего себя, сведя с ума их обоих.

Меррик наклонил к ней свою темноволосую голову.

– Твой сердитый зверек оставил однажды отметины на моем плече, – сказал он, касаясь губами ее губ, – но я не стану возражать, если ты, милая; сделаешь то же самое.

Он начал двигаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не утратил всякую власть над движениями. Алану унес порыв страсти, головокружительное наслаждение захватило в поток любовной истомы. Охваченная безудержным желанием, она впилась ногтями в его плечи. Вдруг острейшее чувство неистового наслаждения пронзило ее. Полностью отдавшись страсти, она издала исступленный крик, в котором слились мука наслаждения и восторг любви. Она почувствовала содрогание тела Меррика, и горячий поток семени оросил лоно.

Медленно Алана приходила в себя. Только теперь она осознала, какой сладострастницей оказалась. Мускулистая рука крепко обнимала ее, лицом она уткнулась Меррику в плечо.

Это грешно, – прошептала она, – то, что ты делаешь… и то, что заставляешь меня чувствовать, норманн.

Его грудь под ее щекой заколыхалась в едва сдерживаемом смехе. Он намотал на кулак прядь золотистых волос.

– Грешно? – он разразился смехом в полную силу. – Просто удивительно, как кто-то может считать тебя ведьмой! Ты же наивна, как ребенок!

У нее перехватило дыхание. Алана была недовольна тем, как предательски ведет себя ее собственное тело. Она ужасающе быстро теряла над ним власть всякий раз, как они с Мерриком оказывались наедине.

Сознание этой горькой истины тяжело давило на нее всю ночь напролет и не покинуло на следующий день.

Алана медленно шла рядом с Симоном в деревню, собравшись навестить Обри. Меррик уехал в Йорк. День был необычно солнечным, снег искрился под ногами и сверкал на полях, но стоял ужасный мороз. Подбитый мехом плащ, который Меррик привез ей из Лондона, тяжелыми складками окутывал плечи, но холод все равно пробирался и пронизывал насквозь.

Алана так погрузилась в свои мысли, что лишь когда Симон несколько раз позвал ее по имени, она заметила, что он остановился. Оторвав от земли взгляд, она обнаружила, что несколько всадников остановились перед ними.

– Эй, вы! – выкрикнул один из них. – Я хотел бы попросить вас о любезности!

Алана застыла в нерешительности. По его говору и одежде она распознала в заговорившем человеке сакса. Голос у него звучал довольно приятно, однако беспокоил голодный и оборванный вид всадников. Алана почувствовала, как насторожился Симон.

Оруженосец лорда обратился к ним с вопросом:

– О какой любезности вы просите, сэр? Мужчина потер небритую щеку.

– Мы только что проехали развилку и, боюсь, сбились с пути… Которая из двух дорог ведет в Лондон?

Симон поднял руку и показал:

– Если вернетесь назад, откуда вы приехали, то левая дорога приведет вас к Лондону с юга. Путь займет три-четыре дня.

Мужчина приподнял шляпу.

– Благодарю!

Всадники развернули коней и умчались. Алана вознесла пылкую молитву, благодаря Господа, что люди уехали. Она кивнула Симону, и они продолжили путь.

В сумочке Алана несла несколько медовых пряников, к которым Обри всегда проявлял особое расположение. Она была рада, что преподнесет ему любимое угощение, не сомневаясь: старик обрадуется.

Уже стало смеркаться, когда Алана наконец поднялась, чтобы попрощаться с Обри. Ей не хотелось уходить и казалось, что только с Обри она может оставаться самой собой. С Мерриком приходилось все время быть настороже, постоянно сдерживая свои чувства.

Хотя Алана и настаивала, чтобы Обри не вставал с постели, он проводил ее до двери. Старик ухватился за посох, стоявший у постели. Он сильно сдал, подумала Алана со сжавшимся от жалости сердцем. Страх закрался ей в душу, мимолетное ощущение печали поразило ее… Сколько еще раз доведется им свидеться? Молодая саксонка пылко обняла старика, а он потом долго прочищал горло, прежде чем сказать:

– Дитя мое, не медли больше! Скоро совсем стемнеет. Я бы хотел, чтобы ты и мальчик поскорее вернулись в Бринвальд. Я слышал, разбойники бродят в округе, грабят и убивают, не испытывая никакой жалости к своим жертвам.

Алана положила ладонь на его руку.

– Мы вернемся в замок задолго до темноты, – уверила она.

Однако думала Алана вовсе не о предостережении Обри, а о странном чувстве, неожиданно возникшем в ее душе.

Старик сердечно попрощался и вновь попросил их поторопиться.

Может быть, осторожно решила она, когда деревня осталась позади, воображение впустую навело ее на дурное предчувствие.

Вскоре мысли потекли совсем в другом направлении. Но едва они вышли на край поля, как Симон взял ее под руку. Алана подняла глаза и увидела… что их с Симоном окружили… те самые оборванные и грязные люди, которые встретились им раньше.

Симон гневно потребовал:

– Дайте нам пройти!

– Полагаю, пройти вам не удастся! – человек, обратившийся к ним с вопросом о дороге, по всей видимости предводитель разбойников, хрипло засмеялся. – Нет, не удастся!

Алана похолодела, но смело глянула ему в лицо.

– Мы вам ничего не сделали плохого, – заявила она. – Мы возвращаемся в замок Бринвальд…

– Ах, милочка, это нам известно, – он усмехнулся, показав щербатые зубы. – Просто удивительно, как много можно узнать, если правильно задашь вопрос.

Сердце Аланы перестало биться. Губы едва шевелились, когда она спрашивала:

– Чего вы от нас хотите? У нас нет ни денег, ни драгоценностей…

– Жаль, конечно, но деньги за вас мы получим от лорда Бринвальда. Не бойся, милочка, если лорд проявит щедрость, оба вы уже через две недели окажетесь дома.

Страх ледяным комом тяжело придавил ей сердце.

– Что? – тихо переспросила Алана. – Не хотите же вы сказать, что… решили похитить нас?

Мужчина осклабился.

– А быстро она соображает, а, парни?

– Нет, вы не посмеете! Я саксонка, как и вы…

– Саксонка, но добыча норманна, и, очевидно, весьма им ценимая! Стоит только глянуть на этот твой плащ! – предводитель разбойников ухмыльнулся. – Можно не сомневаться, лорд заплатит за тебя королевский выкуп, да и за своего племянника тоже!

Ужас охватил Алану. Все четверо всадников спешились. Симон и Алана попятились, но двое разбойников схватили их. Пленники сопротивлялись изо всех сил, но их быстро опутали веревками и швырнули на спины лошадей.

По сигналу предводителя саксы со своей добычей помчались к лесу. Только одна мысль билась в голове у Аланы… только одна…

Меррик, конечно, подумает, что она снова попыталась от него убежать!

Алана не ошиблась. Меррик пришел в ярость, когда, возвратившись из Йорка, обнаружил, что саксонка не вернулась из деревни. Он немедленно приказал найти Симона, но юноши тоже нигде не было.

Тогда лорд послал людей к Обри. Старик клялся и божился, что незадолго до наступления сумерек Алана ушла от него вместе с Симоном.

Меррик ударил кулаком по ладони. Ему следовало бы знать, что нельзя доверять той… чьи губы были так сладки и послушны. Неужели она солгала, обманула?.. Он презирал саму эту мысль, однако другого объяснения ее исчезновению не находил. Саксонка снова ускользнула от него!

Но почему с нею скрылся Симон? Этому не было объяснения. Она заставила его оруженосца покинуть замок вместе с нею? Симон, конечно, не так силен, как взрослый мужчина, но он все-таки натренированный и крепкий юноша и уж, разумеется, отбился бы, если б на него напала женщина, особенно такая хрупкая, как Алана.

Пока Меррик стоял, погрузившись в раздумья, пошел снег. Через несколько минут перед глазами уже была сплошная белая пелена. Проклятье! Если снег в ближайшее время не прекратится, все следы к утру исчезнут.

Меррик стиснул зубы. Но он ее найдет! Во имя Пресвятой Девы, найдет! Рыцарь в том твердо поклялся себе. А когда найдет… тогда саксонка поплатится за то, что делала из него дурака все последнее время!