Текст книги "Пророчество любви"

Меррик. А что за человек стоит с ним рядом?.. Отец Эдгар!

Взгляд Аланы снова метнулся к Меррику, и больше она уже не могла отвести от него глаз. Женевьева сзади легонько подтолкнула ее и прошептала:

– Иди!

Сердце у Аланы дрогнуло. Как всегда решительно, Меррик направился к ней и, встав перед молодой саксонкой, загородил ее от взглядов окружающих.

Она вдруг задрожала, как лист на ветру. «Нет, – не доверяя самой себе, подумала она, – этого не может быть!» Алана боялась надеяться. Святой Боже! Она боялась даже подумать, что…

Губы саксонки едва шевельнулись:

– Меррик… – промолвила она, и звук ее голоса, казалось, донесся откуда-то издалека.

Он протянул к ней руки.

– Думаю, нам нужен священник, саксонка. Священник? Алана смотрела на него, будто громом пораженная. Колени у нее подогнулись. Она сама, не знала, как случилось ей не упасть. Это, разумеется, сон… но сон, которого не нужно бояться!

Чувства теснились в груди, Алана сама удивилась, услышав свой голос, тихо вопросивший:

– Почему? Почему ты это делаешь? – ее рука легла на живот. – Из-за ребенка?

Он отвел ее руку.

– Да, из-за сына, – но помолчав мгновение, Меррик добавил: – и мне нужна ты, саксонка.

Алане захотелось заплакать от радости. Она не могла говорить, ком стоял в горле.

– Ты… женишься на мне? – тихо звучал ее голос.

Ей нужно было услышать это, иначе она решила бы, что какой-то отчаянный сон, поднявшийся из глубин сознания, уводит ее в мечту.

Улыбка коснулась его губ, но голос был серьезным, а глаза хранили торжественное выражение.

– Женюсь, – тихо проговорил он. – Я хочу, чтобы ты была моей женой. Сегодня. Этой ночью и всегда. Навеки.

Она пытливо всматривалась в его лицо… и в самые глубины своего сердца, которое рвалось из груди. Именно этого она хотела. Она мечтала, чтобы ее ребенок носил имя своего отца, и не имело значения, что Меррик – норманн. Он не отказался от нее. Он доверял, когда все прочие осуждали.

Но все казалось таким нереальным… Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Приоткрыв веки, Алана увидела, что Меррик все еще стоит перед ней, высокий и сильный, красивый, как всегда.

– Не в моих привычках просить или умолять, саксонка, поэтому я просто спрашиваю: ты выйдешь за меня замуж?

Алана затрепетала. О, как это на него похоже! Он не просил и не умолял, воистину! Он приказывал. И вдруг Меррик сделал то, чего она не ожидала: он предоставил ей выбор.

– Тебе решать, саксонка, – голос лорда был суровым, но глаза нежными. – Скажи «да» или «нет», но скажи сейчас, немедленно!

Мысли Аланы беспорядочно заметались. Святые небеса, он хотел, чтобы она вышла за него замуж!

Отказать ему она не может, решила Алана, и просить о большем не может тоже… потому как это было все, чего только она хотела.

– Да, – прошептала Алана, – я выйду за тебя замуж, норманн.

Робко саксонка вложила свою руку в его ладонь, крепко сжавшую тонкие пальцы, и вдруг попала в пылкие объятия. Счастливая пара направилась к отцу Эдгару, который все больше волновался и беспокоился. Его глаза перебегали от Аланы к Меррику и обратно. Он наклонился ближе и прошептал:

Простите мне смелость, милорд, но… вы уверены в том, что делаете? – неодобрительный взгляд священника скользнул в сторону Аланы.

Она похолодела. Меррик почувствовал это и проницательно взглянул на невесту. Саксонка опустила глаза, однако он успел заметить, как померк ее взор.

Отец Эдгар поджал губы.

Эта женщина…

Глаза его чуть не вылезли из орбит, когда сильная рука вдруг сгребла его за ворот грубого шерстяного одеяния.

…скоро будет моей женой и хозяйкой Бринвальда, – сквозь зубы проговорил Меррик. – Так что молчите, если не хотите жалеть об этом до конца своих дней! Полагаю, такого вы себе не желаете, святой отец, – в его взгляде неодобрение выражалось также ясно, как в тоне голоса.

Отец Эдгар побледнел.

– Как пожелаете, милорд, – пробормотал он. – Как пожелаете.

К тому времени, как они дошли до часовни, мысли Аланы совершенно смешались. Собравшиеся следовали за ними. Все притихли, когда обитатели Бринвальда плечом к плечу встали позади них для созерцания церемонии. Алана пыталась подавить панический страх. Они пришли, чтобы посмотреть на венчание лорда Бринвальда? Или же… на ведьму?

Прочистив горло, отец Эдгар занял свое место у алтаря. Меррик опустился на колени, потянув за собой Алану на гладкий деревянный пол. С этого момента Алана уже мало что понимала. Когда отец Эдгар осенил их крестным знамением и благословил, завершая церемонию, она уже совершенно оцепенела. Все окончилось, осознала вдруг Алана.

Ее взгляд устремился на Меррика. Странная улыбка изогнула его губы, но глаза говорили… о любви. Буря чувств переполнила сердце. Боже милостивый, он стал ее мужем. Мужем! Помимо воли улыбка медленно расцвела на устах, столь нежная, что у мужчины, стоявшего рядом с ней, захватило дыхание, потому что никогда еще не приходилось ему видеть на лице этой женщины такого ослепительного сияния.

Ее рука была поднята, вверх и зажата в руке Меррика, когда он повернулся к собравшимся в часовне.

– Хозяйка Бринвальда, – провозгласил он. Они оказались в толпе народа. Алана теснее прижалась к Меррику, не зная, чего ожидать от людей. Но оскорбительных выпадов не последовало. Раздавался только радостный смех, и звучали шумные поздравления. Алана почувствовала, как ее руку пожимает то один человек, то другой. Она обернулась, и вдруг перед нею мелькнуло бледное лицо Сибил. Черная злоба исказила ее черты, словно только что ей был нанесен страшный удар. Но мимолетное впечатление исчезло, и Алана решила: ей это показалось. Сибил поцеловала Алану в щеку.

– Ты хорошо устроилась, сестрица, – прошептала она.

Подошла Женевьева и пылко обняла новобрачную.

– Я так рада за тебя, Алана. Вы будете счастливы, я знаю. Чувствую сердцем.

Народ в Бринвальде всегда был готов отложить работу, чтобы попировать и повеселиться, и свадьба лорда оказалась для этого подходящим случаем. Вино и эль лились рекой на протяжении всего дня и вечера. Затем наконец настало время проводить молодоженов на покой. Среди смеха и непристойных выкриков Алана поднялась по лестнице в сопровождении Женевьевы.

Именно она помогла ей освободиться от одежды, надеть рубашку тончайшего полотна и лечь в постель. Алана прислонилась к подушке, гадая, что принесет ей эта ночь.

Едва успела Женевьева выйти из комнаты, как появился Меррик. Он закрыл тяжелую дубовую дверь и помедлил минуту. В этот момент он показался Алане высоким, как небеса; его грудь – широкой, как море; а сам он – могущественным и сильным, как какой-то языческий бог.

Ее охватил трепет. Никогда не был он так хорош собой, никогда не была она так испугана. Все чувства безнадежно смешались. Ведь столько бесчисленных ночей она уже провела с ним…

…но ведь никогда при этом еще не была его женой!

Алана почувствовала его тяжелый взгляд на своей полной груди. Взгляд настойчиво скользил по ее губам, округлому животу… томление разливалось по телу…

Но неожиданно пришло отчаяние, и ей так захотелось, чтобы эта ночь стала особенной! Чтобы она могла вновь стать стройной и гибкой… А вместо этого она сейчас казалась себе располневшей, бесформенной и с каждым днем расползающейся вширь все больше и больше!

Но у Меррика, однако, складывалось совсем другое впечатление. Его взгляд медленно скользил по фигуре Аланы. Свет очага переливался на ее волосах, превращая их в шелковисто-золотистые волны, которые таинственно обрамляли лицо с прекрасными чертами, изысканно ниспадая на плечи. Саксонка казалась очень юной в этой белой полотняной рубашке, и что-то шевельнулось в груди рыцаря.

Прилив чувств захлестнул его. Он правильно поступил, связав свою судьбу с нею и венчанием скрепив их союз. Меррик вспомнил, как Алана взглянула на него снизу вверх, когда поняла, что он хочет жениться на ней – огромные глаза засияли на прелестном лице. И теперь она уже стала его женой. Боже, его женой! Скоро у нее родится ребенок – и даст Бог, будут и другие дети. Саксонка разделит с ним жизнь и все радости и беды, которые принесет с собой жизнь.

Но что-то беспокоило Алану: глаза встретились с его глазами и вдруг скользнули в сторону. Он нахмурился, заметив ее робость и неуверенность. Она сжалась, как голубка перед большим и грозным зверем.

Меррик присел на край кровати и осторожно взял жену за руку.

– Эта ночь ничем не отличается от многих других ночей, которые мы провели вместе.

– Нет, – выдохнула она. – Отличается!

С минуту он внимательно смотрел на нее.

– Чем же?

– Мы не были тогда еще женаты, – отчаянно проговорила она. – А теперь женаты!

– И это тебе нравится?

– Да, но… – она попробовала высвободить свою руку, Меррик не отпустил ее, наоборот, чуть сильнее сжал тонкие пальцы.

– Нет, – мягко приказал он, – не отворачивайся, саксонка. Я должен узнать, что тебя так печалит, Алана вдруг почувствовала всю свою беспомощность. Она заколебалась, не решаясь сказать правду, но поняла затем, что должна признаться в своих переживаниях, ведь в противном случае Меррик может вообразить себе все что угодно.

Губы у нее задрожали.

– Все иначе сегодня, потому что… мы женаты… но… но я хотела бы прийти к тебе, как подобает невесте… нетронутой… стройной… – язвительные слова Сибил всплыли в памяти и сорвались с ее губ: – А я не могу, потому что я толстая… как свинья… а мне вовсе не хотелось быть такой в первую брачную ночь.

Алана думала, Меррик согласится с этим, по крайней мере рассмеется, но, к ее ужасу, он сдернул с нее одеяло и посадил к себе на колени. Тепло его дыхания коснулось щеки.

– Никто другой, кроме меня, не прикасался к тебе, саксонка, и эта мысль тешит меня, как ни какая другая.

Она почувствовала, как нежно ласкают его пальцы ее живот,

– У меня нет слов, чтобы высказать тебе, какое счастье испытываю я, зная, что в твоем чреве мой ребенок, милая. Для меня ты желаннее и дороже, чем когда бы то ни было. Ты обладаешь несравненной красотой, и мне не нужна никакая другая женщина, кроме тебя. И не будет у меня никакой другой женщины, кроме тебя!

Торжественное и серьезное выражение, его лица взволновало Алану. Горло у нее сжалось. Слова, которые он произнес, были именно теми словами, которые она так отчаянно желала услышать.

Со сдавленным стоном облегчения саксонка обвила руками Меррика за шею и прижалась лицом к его плечу. Некоторое время он держал ее в своих объятиях, ожидая, когда Алана перестанет дрожать, потом отвел шелковистый локон со щеки и провел губами по нежной коже, поцеловав дрожащие губы – так нежно, что на глаза молодой женщине навернулись слезы.

Наконец он откинулся, приподняв ей подбородок, чтобы видеть прелестное лицо. Широко раскрытые зеленые глаза блестели, пленительная улыбка сияла на губах…

Одна лишь мысль билась в голове лорда. «Моя», – удивленно думал он и властно повторял про себя: «Она моя…» Между ними разгоралась горячая, испепеляющая, всепоглощающая страсть.

Со стоном Меррик прижал Алану к себе. Он целовал ее снова и снова, затем торопливо сбросил с себя одежду и осторожно освободил жену от одеяния.

Они лежали рядом, обнаженные и не стыдящиеся своей наготы. Алана мучительно покраснела, когда его глаза заблуждали по всему ее телу, но не сделала даже робкой попытки прикрыться, ведь тепло его глаз ласкало.

Никогда не любил лорд-завоеватель ее более нежно. Он поцеловал живот, где мирно спал их ребенок, и засмеялся, почувствовав, «что малыш шевельнулся в утробе матери.

Пальцы Аланы пробежались по выпуклым буграм рук Меррика, наслаждаясь прикосновением к гладкой коже, под которой перекатывались сильные мышцы.

И на самом деле в ту ночь слияние их тел не было таким, как в прежние дни. Их соединила сила, более могущественная, чем зов плоти: то было слияние душ.

Муж и жена.

Лорд и леди.

«Я люблю его, – беспомощно думала Алана. – Я так его люблю!» Открывшаяся истина обжигала грудь, и эти же слова шептали ей губы мужа, касаясь ее губ.

Они заснули в тесном объятии. Маленькая рука покоилась в большой и надежной ладони, устроившейся на животе, как бы для того, чтобы защитить и уберечь ото всех бед и напастей готовящегося выйти в мир малыша.

Глава 21

Проходили дни, лето набирало силу, ребенок рос во чреве, живот становился все больше. Меррик был неизменно бережен, внимателен, нежен, предупреждал каждое желание жены. Его длани простирались над нею надежным укрытием от бед и тревог. Но прошла всего неделя, как снова нашли убитого ягненка.

И опять крестьяне решили, что Алана повинна в том. О, как ненавистен был ей шепот, раздававшийся повсюду в замке, и враждебные взгляды, которые люди бросали на нее, когда полагали, что она на них не смотрит. Однажды во дворе ей довелось услышать, как один конюх шепнул другому:

– Моя мать говорит, что Алана убивает животных. Мать сказала, лучше смотреть в сторону, когда ведьма проходит мимо.

Алана содрогнулась и поспешила уйти. Она не знала, что Меррик тоже слышал этот разговор. Женевьева позже поведала ей, что лорд Бринвальда схватил конюха за шиворот и строго предупредил: он больше не потерпит пустых домыслов.

Как странно, думала Алана, лежа в теплых объятиях мужа, что Меррик, поклявшись однажды быть ее лордом и завоевателем, в действительности стал самым ревностным защитником!

Нет, она не могла больше скрывать правду от самой себя. Пришло время осознания истины и сладостной, и горестной. Она полюбила Меррика – безумно, навсегда.

Но мысль, что, возможно, ей удастся завладеть его любовью безраздельно, ужасала. Да, он шептал ночами о своей страсти и наслаждении. Однако Алана страшно боялась, что муж, отдавая ей свое тело, душу и сердце однажды отдаст другой.

К несчастью, вернулись и продолжали преследовать кошмары. Часто она вскакивала ночью. Крик стоял в горле, готовый вырваться. Во сне Меррик снова возвышался над ней с высоко поднятым мечом, чувство опасности терзало душу.

Но на этот раз ей приснился совсем другой сон. Сибил стояла, упираясь руками в бока и сверкая темными глазами, а сама она лежала на кровати, и маленький спеленутый сверток был возле ее груди.

– Да, Меррик женился на тебе, – насмехалась Сибил. – Но твоего ребенка все равно люди будут называть бастардом. Бастардом и ублюдком, как звали и его мать!

– Нет! – прошептала Алана. – Нет!

– Да, сестрица, да! Ребенок родится, как и ты, проклятым! – глумилась Сибил.

Она наклонилась поближе и прошептала:

– Есть способ покончить с этим, ты знаешь. Я тебе подскажу…

Алана видела все будто издалека.

– Нет! – слышала она свой пронзительный крик. – Ты не дотронешься до моего ребенка! Ты не дотронешься!

А Сибил лишь смеялась, смеялась и смеялась… и вдруг протянула к ребенку руку.

– Алана! Святой Боже, ты поранишь себя! Не отбивайся так! Слышишь? Не надо со мной бороться!

Глаза Аланы широко раскрылись. Она уставилась в лицо Меррика, склонившегося над ней. Только теперь она поняла, что, бешено извиваясь, отбивалась не от Сибил – от него. Почувствовав теплые и сильные руки мужа на своих плечах, Алана откинулась на подушки. Ее рука опустилась на живот. Ее ребенок жив и здоров – вон как бьется у нее в животе! Молча помолилась она, благодаря Бога, что то был всего лишь сон. Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась.

Дыхание мужа овевало завитки волос у нее на виске.

– Опять кошмар, Алана? Ты и несколько месяцев назад видела ужасный сон, но ничего не произошло, и на этот раз не произойдет. Ведь ты моя жена, милая! Моя жена! И никогда я не допущу, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.

Как ни тихо говорил он, сила его страсти успокоила ей сердце. Алана снова помолилась, чтобы так оно и было. Невыносимо ей думать, что любит она человека, способного однажды, как предвещает сон, убить ее. Меррик прав, старалась Алана успокоить саму себя, такого просто быть не может. Нет, конечно, нет… Несмотря ни на что, она все же дрожала.

Сильные руки обхватили ее. Прижавшись к груди мужа, она прерывисто вздохнула.

– Алана! – пожурил ее Меррик. – Ну почему ты дрожишь от страха? Ты должна мне верить. Никогда не подниму я свой меч на тебя, никогда!

Ее пальцы вцепились в темные волосы на его груди.

– Я знаю, – неуверенно проговорила она, – и по правде говоря, не тебя я боюсь, – Алана замолчала, не в силах продолжить.

Меррик мягко подбодрил ее.

– А кого же тогда? Скажи мне, милая.

Алана сморгнула слезы. Скоро наступит время родов. Ребенок выйдет в мир из ее чрева. Она мечтала о дне, когда сможет взять своего малыша на руки, но не так-то легко было прогнать страхи. Как сказать Меррику о том, что таится в глубине души?

– Я… я боюсь. – Чего?

Лицо Сибил возникло перед ее мысленным взором. Слова сестры всплыли в памяти. Алана зажала уши.

– Скажи мне, саксонка! – настаивал Меррик. Он был настойчив и умел добиваться своего.

Алана знала это.

– Во сне Сибил сказала мне, что ребенок родится проклятым, как и я, – она положила голову мужу на плечо, голос звучал тихо, как дуновение ветерка.

Меррик в сердцах выругался.

– Если бы Сибил не была твоей сестрой, я бы выгнал ее из замка! Вечно она норовит тебя расстроить! Во имя всего святого, у этой девицы такой язык, что ей следовало бы его укоротить! А на тебе, саксонка, никакого проклятия нет. Все проклятия Господу надо приберечь для твоей сестрицы!

Горло у Аланы сжалось. Всегда Меррик принимает сторону жены, защищая, оберегая. Если бы только он еще и любил бы ее при этом! Если бы…

Она снова заснула, свернувшись рядом с ним в клубочек и доверчиво положив голову ему на грудь. Алана слегка приподнялась, когда на рассвете муж встал с постели. Меррик коснулся ее губ в легком поцелуе, и она заснула снова, радостно вспоминая о нежной ласке. Некоторое время спустя Алана проснулась окончательно и, поморщившись, встала с постели. Тупая боль в пояснице, мучившая в последние дни, не прекращалась.

Она как раз закончила причесываться и надела платье, когда услышала шум и суету в нижних помещениях замка. Как можно быстрее Алана спустилась в зал. Все вдруг устремились к часовне. Странный озноб пробежал у нее по спине. Влекомая неведомой силой, она медленно последовала за остальными.

Раздался пронзительный крик.

– Он мертв! – завопил кто-то. – Боже милостивый, отец Эдгар мертв!

– Убит! – послышался крик. – Священника убили!

Алана подошла к часовне. Сердце у нее сильно забилось, она неуверенно вошла в дверь, словно в трансе. Несколько воинов расступились, пропуская ее.

Алана похолодела. Отец Эдгар лежал у алтаря лицом вниз… в луже крови.

Все завращалось вокруг Аланы, голова неистово закружилась, лицо побелело. Алана прижала руку ко рту.

– Не может быть! – воскликнула она. – Не может быть!

Один за другим все повернулись к ней. У Аланы появилось такое чувство, будто весь христианский мир воззрился на нее. Лица выражали самые разные чувства: от ревности и осуждения до откровенного испуга.

– Кто же мог убить служителя Господа? – пополз шепоток.

Человек, находившийся рядом с телом, высоко поднял кулак и показал на Алану.

– Это ее рук дело! – крикнул он. – Она убила отца Эдгара, потому что он не хотел венчать ее с Мерриком!

– Ведьма! – выкрикнул другой, – Ее рукой движет дьявол!

Алана задрожала.

Меррик проложил себе путь в толпе.

– Глупости вы тут болтаете! – нервно вскричал он. – Жена была со мной всю эту ночь, как и все другие ночи и вечера. Не смейте ее обвинять!

Внезапный приступ боли скрутил внутренности Аланы. Потом приступ повторился, еще более сильный, чем прежде. С тихим стоном она опустилась на колени, схватившись за живот.

Женевьева, стоявшая поодаль, была потрясена случившейся смертью, но как только она увидела, что Алане стало плохо, сразу же оказалась рядом с ней.

Она озабоченно склонилась:

– Что, Алана? Подошло время? Их глаза встретились.

Я… я не знаю, – выдохнула молодая саксонка, – но думаю, так оно, наверное, и есть.

Женевьева обняла ее.

Ну, не беспокойся, – утешала она. – Многих малышей я приняла на пороге этого мира, и можешь быть уверена, мне хочется увидеть этого младенца не меньше, чем тебе, – подбодрила она.

Меррик стоял рядом с таким же обеспокоенным лицом как и у сестры.

– Что?.. Рожаешь?

Алана кивнула и попробовала улыбнуться, но улыбка исказилась гримасой боли.

Не говоря ни слова, Меррик подхватил жену на руки и отнес в спальню.

Как скоро узнала Алана, родить ребенка было не таким уж простым делом. Конечно, раздумывала она несколько часов спустя, боль преследует ее ужасная, но схватки проходили не совсем так, как предупреждала о том Женевьева. Тупая боль терзала, временами все усиливаясь, но затем вдруг боль прекратилась на несколько часов. Алана одновременно почувствовала и облегчение, и тревогу. Теперь, когда пришло время родов, единственное, чего она хотела, так это взять своего ребенка на руки как можно скорее. Но придется подождать, решила она, как схватки неожиданно начались снова и быстро стали усиливаться и учащаться. Алана не могла сдержать крик. Казалось, боль сейчас разорвет ее пополам.

Услышав крики, Меррик ворвался в комнату. Женевьева, стоявшая в изножий кровати, попыталась было возразить:

– Меррик! Тебе нельзя сейчас здесь находиться!

– Почему же?

– Потому что… потому что… так не принято! Она замолчала: Меррик не собирался обращать на ее слова внимание. Он сел рядом с кроватью, на которой, стеная, лежала его бледная жена.

Женевьева всячески выражала свое недовольство и бросала мрачные взгляды, но Меррику было, кажется, все равно. Потрясенный до глубины души, все свое внимание он обратил на Алану. Руки саксонки он крепко сжал в своих руках. Ужасный страх вонзал свои когти ему в сердце. Матерь Божья, а вдруг он потеряет ее сейчас?.. О, нет! Меррик отказывался даже думать об этом.

Сердце его снова и снова обливалось кровью – всякий раз, как новый спазм сотрясал тело роженицы. Никогда не видел он Алану такой слабой и бледной. Как хотелось ему взять на себя ее боли, что, увы, было невозможно. Он мог только находиться рядом и утешать.

Как раз когда Меррик подумал, что больше она не выдержит, Женевьева сказала:

– Ну вот! Теперь уже скоро! Тужься, Алана, тужься!

Алана оперлась на локти. Она напряглась, затем в изнеможении откинулась на подушки. Слезы блестели у нее на глазах.

– Я не могу! – простонала она. – Прими, Господи, мою душу, я не в силах больше это выдержать!

Меррик наклонился. Пальцами, которые, оказывается, могли быть такими неудержимо нежными, он отвел волосы с ее лица и заговорил сурово:

– Что это еще такое, женщина? Я на тебе не для того женился, чтобы потерять вскоре и жену, и ребенка! Давай рожай мне сына! Или неужто вы, саксы, такие слабаки?

Искра жизни вспыхнула в глазах роженицы. Она глубоко втянула в себя воздух и приготовилась тужиться вновь, как вдруг боль усилилась. Она уцепилась за руку мужа так сильно, что ногти вонзились в его ладонь.

Женевьева возбужденно воскликнула:

– О, Алана! Я уже вижу головку! А сколько волос, милая! И кажется… точно… темные!

Осознав, что совсем близко желанный момент, которого она ждала так долго, Алана собралась с силами и напряглась, изогнув спину и сжав зубы.

Ребенок выскользнул из ее тела. Пронзительный плач повис в воздухе. Алана в изнеможении откинулась.

Меррик взял в ладони ее лицо и нежно поцеловал,

– Вот и все, саксонка! Все позади! У нас родился сын. Прекрасный ребенок, милая!

Алана открыла глаза. Меррик рассмеялся и пылко запечатлел на ее губах еще один поцелуй.

Женевьева занималась обмыванием и обтиранием маленького скользкого тельца. Ребенок пищал. Меррик стоял, тревожно всматриваясь в крошечное существо.

Женевьева обернулась. Странная улыбка заблуждала на ее губах, когда она увидела, как появляется в его глазах нежность, которую лорд, должно быть, не хотел выказывать столь открыто.

Его сердце дрогнуло, когда сестра передала ему на руки туго спеленутого младенца. Он взволнованно почувствовал, что душа его наполняется гордостью. Цвет волос младенца был от отца, но изгиб бровей и рот – совсем как у матери.

Буря чувств охватила Меррика. Ему трудно было представить себе, что настанет в его жизни такой момент. Он был отцом замечательного малыша и мужем красавицы. Его счастье, без сомнения, половину мужчин в королевстве переполнит завистью.

Алана – его жизнь.

Алана – его любовь.

Она разделит с ним жизнь, родит ему еще детей. Ее красота вызывала у него желание, не сравнимое ни с чем, испытанным прежде. Она принадлежит ему, и так будет вечно!

Однако хоть гордость завладела сердцем, горькое отчаяние разъедало душу. Он сомневался, окончательно ли Алана отбросила свою ненависть к нему? Любит ли его?

Меррик отдал ребенка Женевьеве, подошел к кровати, встал на колени и прошептал имя жены.

Ее ресницы дрогнули, и глаза распахнулись навстречу его взгляду. Алана улыбнулась нежной, безмятежной улыбкой, но вскоре зеленые глаза закрылись снова, и по ровному дыханию Аланы Меррик понял, что она заснула. Он поцеловал ей пальцы и губы и лишь потом встал и вышел из комнаты.

Алана проснулась лишь вечером. Последние лучи заходящего солнца проникали в комнату. Детский плач доносился из угла. Алана повернулась к колыбели. Женевьева была уже рядом с малышом. Она вынула ребенка из колыбели и перепеленала его. Алана наблюдала, боязливо пересчитывая пальчики сына. Плач стих, но когда Женевьева снова взяла его на руки, он заплакал вновь.

– Где наша мама? – посмеивалась Женевьева, поднося мальчика к постели. – А вот, мама, и наш молодой лорд! – она положила сверток возле Аланы. – Ягнятки мои, оба вы получили, что хотели!

Впервые держа на руках своего сына, Алана расцвела в лучезарной улыбке. С помощью Женевьевы она спустила рубашку и обнажила грудь. Ребенок крепко захватил сосок – с такой силой, что глаза у матери округлились от удивления. Она улыбнулась и, кончиком пальца проведя по красиво изогнутым бровям, прижалась губами к темному пушку на головке. Невыразимая радость переполнила ей сердце.

Ее сын был урожденным лордом. Она не смогла бы вынести, если б этому невинному ребенку пришлось столкнуться с такими же трудностями и страданиями, которые выпали на долю ей. Когда-нибудь он займет место своего отца, став таким же высоким и сильным, как Меррик. И норманны, и саксы будут почитать и уважать его.

Звук низкого мужского голоса прервал ее размышления. Муж! Она смотрела на него смущенно и радостно. Меррик не остановился у порога, он сразу подошел к кровати. Алана вспыхнула. Грудь была обнажена. Она не ожидала, что появится Меррик. Только сейчас Алана заметила, что Женевьева скромно удалилась, оставив новорожденного и родителей наедине.

Алана была поражена переменой, произошедшей с Мерриком. Он уже не был хладнокровным, безжалостным воином, некогда пленившим ее в лесу. В глазах у него светилась нежность, смягчавшая черты лица и заставлявшая сильнее биться сердце его жены.

Устремив взгляд на ее губы, он прошептал:

– Хочу поблагодарить тебя за сына, саксонка.

Большие глаза Аланы испытующе смотрели на него.

– Малыш… тебе нравится? – еле прошептала она.

В глазах Меррика мелькнуло какое-то особенное выражение, от которого душа Аланы зашлась от восторга. Его рука скользнула по густой массе – золотистых волос. Он нагнулся, их губы встретились в проникновенном поцелуе. В крови разгорался огонь. Свободной рукой Алана уцепилась за рубаху Меррика. Их сердца бились, как одно сердце.

От негодующего крика оба вздрогнули и… рассмеялись, обнаружив, что их сын выпустил то, к чему так жадно приникал. Алана смущалась взгляда Меррика, но не хотела, чтобы он уходил. Она переложила малыша к другой груди, как учила ее Женевьева. Ребенок жадно принялся сосать.

Сосредоточив все внимание на сыне, Алана погладила нежную щечку.

– Обри предсказал, что у нас будет сын, – прошептала она.

Алана скорее почувствовала, чем увидела удивление на лице Меррика.

– Ты не рассказывала мне, что Обри, как и ты…

– Нет-нет! Он никогда и не был таким, как я, – быстро ответила она, – но, умирая, говорил так уверенно, что я не могла не поверить в предсказание. И он не ошибся.

– Да не ошибся, – с улыбкой повторил Меррик. – А теперь, милая, давай-ка выберем имя для этого малыша, – он встретился с ней глазами. – Я подумал… может быть… Джеффри?

Алана так нежно ему улыбнулась, что у Меррика захватило дыхание.

– Пусть будет Джеффри.

Но, к сожалению, вскоре безмятежное настроение пропало. Только что получивший имя Джеффри заснул у ее груди. Меррик взял ребенка и осторожно переложил в колыбель. Вернувшись к Алане, он нахмурился, заметив, как затуманился ее взор.

– Что такое, милая? Тебе нехорошо?

– Нет, со мной все в порядке, – ответила она сдавленным голосом, – но я не могу думать… об ужасной смерти отца Эдгара. Меррик, я должна знать… как он умер?

Муж крепко сжал ей руки. Казалось, отвечать он не хотел, но все же ответил;

– Его убили ударом кинжала в сердце. Алана опустила взгляд на свою хрупкую руку, доверчиво лежавшую в руке Меррика. Смутная боль бередила душу. Теперь она была хозяйкой Бринвальда, но оставалась… ведьмой.

– Как люди могут думать, что я сделала такое? Ни разу в жизни я никого не обидела! Ни разу!

Она дрожала, прижавшись к мужу. Меррик произнес:

– Алана, тебе нельзя волноваться! Она уперлась лбом в его плечо.

– Боюсь, изменить ничего нельзя, Меррик. Мне… мне страшно! Зачем кто-то умерщвляет животных? И убил священника…

Могучие руки крепко обняли саксонку.

– Я не допущу, чтобы что-либо плохое случилось с тобой или Джеффри, – поклялся он.

Меррик держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не заснула.

Но на душе у него было так же неспокойно, как и у Аланы. Он подумал об изувеченных ягнятах, которых находили на полях и пастбищах. Какой злодей вытворял эту мерзость? Чья рука совершала столь отвратительные деяния?

Озноб пробежал по его спине. На самом деле, мрачно размышлял Меррик, вопрос не столько в том, зачем…

… как – кто?