Текст книги "Возлюбленная герцога"

Глава 19

Спустя неделю Грейс отправилась на Беркли-сквер на обед.

Сразу после свадьбы Уит купил жене прекрасный дом на западной стороне площади, потому что особняк ей понравился, а он посвятил себя единственной цели в жизни – баловать Хэтти. Дом стоял пустым большую часть недели, поскольку Хэтти управляла самыми крупными морскими перевозками в Лондоне. Уиту тоже хватало работы в главной конторе Бесперчаточников, и большую часть времени супруги проводили в уютном и обжитом доме в Ковент-Гардене.

Но Уит не любил посетителей в своих частных апартаментах, даже членов семьи, поэтому они каждую пятницу устраивали семейные обеды в новом доме. Уит с Девоном доставляли себе удовольствие припугнуть франтов. Развлечение включало в себя появление в древней громыхающей двуколке, заляпанные грязью сапоги и лица, срочно нуждающиеся в бритье.

Достаточно сказать, что у почтенных аристократов, соседей по Беркли-сквер, всегда было о чем поговорить субботним утром.

Эти обеды бывали самым счастливым временем для Грейс, давая ей немного времени пообниматься с дочерью Девона и Фелисити, Хеленой, восьми месяцев от роду и во всех отношениях самим совершенством.

Но нынешним вечером, спустя неделю после ее тайного свидания с Эваном, она страшилась этого обеда, понимая, что больше не может избегать мыслей о крыше дома герцога Марвика.

Не могла она не думать и о вечере в доме герцога Марвика. Ни о минутах на коленях герцога Марвика, ни о дне, проведенном с Марвиком в Гардене, ни о крови и грязи на его рубашке.

И уж точно не могла избегать мыслей о самом герцоге Марвике, который перестал быть герцогом Марвиком в ее сознании. Потребовались годы, чтобы перестать думать о нем, как об Эване, и всего несколько дней, чтобы опять вернуться к этому.

«Эван».

И этой перемены, ничего не значащей для остального мира, хватило, чтобы устроить в душе Грейс настоящий хаос.

«Кто я без этой ненависти?»

«И кто ты?»

Эти вопросы звучали у нее в голове целую неделю, пока она жила своей жизнью, управляла бизнесом и планировала октябрьский Доминион. И всю эту неделю ответы от нее ускользали.

Все же она отправилась на обед, вошла в дом, сняла пальто и взяла лепечущую Хелену из рук улыбающейся няньки, радуясь, что ребенок послужит ей щитом. А щит наверняка сегодня потребуется.

Не только у нее в Ковент-Гардене имелись шпионы. Просто у Далии были самые лучшие. И уже совсем не требовалось лишних глаз, чтобы заметить, как герцог целует Далию среди бела дня на виду у толпы восхищенных прачек.

Щеки ее горели, когда она вошла в столовую, половина которой была занята длинным, красиво накрытым столом, уже уставленным блюдами с дичью и овощами, словно Хэтти готовилась встретить саму королеву. Вторая половина комнаты служила гостиной. В основе такого решения, одобренного Грейс, лежало отвращение Хэтти к тому, чтобы леди и джентльмены после трапезы расходились по разным комнатам, и она исключила такую возможность, сделав столовую удобной не только для еды.

Грейс впорхнула в комнату, болтая всякую милую чепуху Хелене. Дьявол медленно отвернулся от буфета, где наливал себе виски, и сказал:

– Ага, а мы тут гадали, почтишь ли ты своим вниманием наше скромное общество.

Не обращая внимания на его ехидство, Грейс лучезарно улыбнулась своим невесткам – Фелисити, стоявшей у высокого окна в дальнем конце комнаты, и Хэтти, устроившейся на подлокотнике большого кресла, в котором сидел Уит, – и сказала веселым мелодичным голосом, предназначенным Хелене:

– А с чего бы мне игнорировать такую замечательную компанию?

– Не знаю, – ответил Дьявол, подходя к ней со вторым бокалом. – Мы думали, может, ты слишком занята, обжимаясь с Марвиком.

– Вижу, мы сразу приступаем к делу. – Сердце Грейс колотилось так, что грозило выскочить из груди, и она гадала, не слышат ли остальные этот грохот, перекрывающий лепет Хелены, шлепающей Грейс ладошкой по щеке – единственный звук в комнате.

Она взяла бокал у Дьявола и посмотрела внутрь.

– Это не опасно пить?

Он ухмыльнулся, и шрам на щеке сильно натянулся.

– Это не за мной тянется история с попыткой убить тебя, Грейс.

Дьявол ни разу в жизни не придержал удар.

– О, да ради бога! – Фелисити покинула свое место у окна и зашагала к ним, шурша ярко-розовыми юбками. – Прекрати, ладно? Слушать его еще, – фыркнула она. – Можно подумать, сам вел жизнь святого.

– Я не пытался соблазнить женщину, которую едва не убил, – парировал он.

– Верно, – согласилась Фелисити, – ты пытался соблазнить женщину, всего лишь стремясь разрушить ее жизнь.

Хэтти кашлянула, пытаясь скрыть смешок, а брови Уита и Грейс одновременно взлетели вверх, что доказывало – братьям и сестрам не обязательно состоять в кровном родстве, чтобы быть на одной волне.

– Это совсем другое! – заявил он. – Я намеревался должным образом устроить твою жизнь, так чтобы она подходила старой деве.

– А, да. Вдовий коттедж на Гебридах или что-нибудь в этом роде. – Фелисити резанула его взглядом и повернулась к Грейс. – Рассказывай.

– Не знаю, о чем ты.

«Вранье». Но от Фелисити так легко не отделаешься.

– Мы знаем, что ты целовалась с ним после… это кажется особенно странным… после того, как вы помогли Элис со стиркой.

Отрицать не имело смысла. Сцена разыгрывалась на глазах у доброй половины Трущоб.

– Это правда.

Опять молчание, и Грейс ощутила на себе жаркий взгляд сразу четырех пар глаз, но продолжала делать вид, что занята только Хеленой, ее единственным союзником. Малышка выдула пузырь и засмеялась, совершенно не догадываясь о том, в центре какой драмы находится.

Девон повернулся к Уиту.

– Тебе есть что сказать?

Уит пожал плечами.

– Я тебе говорил.

– Как будто нам нужен гребаный оракул, чтобы все понять.

Грейс повернулась к нему.

– Понять что?

Он провел рукой по волосам.

– Что он вернулся ради тебя.

«Причина, по которой я все это делал с самого начала, сказал он. Ради тебя».

– И не только, – вставил Уит. – Ты тоже вернулась ради него.

– Нет. – Она помотала головой. А затем, под четырьмя недоверчивыми взглядами: – Я не должна была.

– Чертовски правильно, – заключил Девон.

– Девон, – уклончиво сказала Фелисити.

Он проворчал:

– Она не ошибается.

– Но что, если ошибается? – вмешалась в разговор Хэтти, встала, пересекла комнату и взяла с блюда морковку. – Я полагаю, сегодня мы не садимся обедать, верно? – Она откусила кусочек, прожевала и задумчиво проговорила: – А что, если он и впрямь изменился?

Грейс постаралась унять ликование, охватившее ее. При мысли, что Хэтти считает такое возможным. А вслух сказала:

– Мужчины не меняются. Вот первое правило выживания женщин в этом мире.

– Это правда, – кивнул Дьявол.

– Чушь, – отрезала Фелисити. – Ты же изменился.

– Ты меня изменила, любовь моя, – мгновенно отозвался он. – Это совсем другое.

– Конечно, изменила, – согласилась она, – в точности как ты изменил меня.

Она подошла к мужу, и он приобнял ее.

– Что, если Грейс изменила его? – Фелисити помолчала, затем сказала: – Человек, который покушался на тебя, на Уита, на Хэтти… на меня… За этим стоит такая душевная боль.

«Они сказали, что ты умерла».

Фелисити пожала плечами.

– Надежда изменяет человека.

Услышав это, Грейс застыла.

«Что, если у него все-таки есть надежда?»

А если у нее?

Хелена начала выкручиваться у нее из рук, и Грейс передала ее родителям. Даже глазом не моргнув, Девон усадил девчушку на руку, вытащил из кармана серебряную погремушку и протянул дочери.

– Так что ты пытаешься нам сказать, Фелисити? – спросил он, удобно устроив малышку.

– Думаю, ты прекрасно знаешь, что я пытаюсь сказать, – ответила она мужу и взглянула на Грейс. – Я говорю тебе: не слушай их.

– Правильно, правильно! – мгновенно подхватила Хэтти. – Они понятия не имеют, о чем говорят.

– Им обоим потребовался почти смертельный опыт, чтобы понять, чего они хотят.

– Это неправда! – возразил Девон. – Я знал, чего хочу.

– Не знал, – сказал Уит. – Нам с Грейс пришлось вбить тебе в голову немного здравого смысла, чтобы ты понял – ты и мечтать не мог о такой чудесной женщине, как Фелисити. – Он улыбнулся невестке: – Тебе же это известно, правда?

Она счастливо улыбнулась в ответ.

– По правде сказать, да.

– С другой стороны, я знал, что хочу Хэтти, с первой же минуты, как ее увидел.

Хэтти выразила крайнее удивление.

– Вот как?

Он широко улыбнулся жене.

– С того момента, как ты вытолкнула меня из кареты на полном ходу. А как иначе?

Хэтти повернулась к Грейс.

– Любитель острых ощущений.

– Да уж. Мне начинает казаться, что это у нас семейное, – сухо отозвалась та.

– Но герцог… – сказала Хэтти. – Похоже, что он добивается любой цели, которую ставит перед собой.

– Кой черт мы тут обсуждаем? – вмешался Дьявол. – Вы забыли, что из-за этого распрекрасного герцога мы находились в бегах столько лет? Забыли, что он ударил меня по голове и попытался заморозить насмерть?

– Важно отметить, что ты не замерз насмерть, – сказала Фелисити.

Дьявол недовольно поморщился.

– У нас будет серьезный разговор, когда вернемся домой, жена.

Она помотала головой, обращаясь к остальным:

– У нас никогда не бывает серьезного разговора, когда мы возвращаемся домой.

– Это потому, что ты меня отвлекаешь, но уж от этого я себя отвлечь не позволю, – сказал Девон. – Я выжил, потому что ты меня спасла.

Она повернулась к Грейс.

– Не только я одна. Герцог покинул Лондон в ту ночь, когда оставил Девона умирать. Он знал, что за ним следили. Если бы я не спасла Девона, спас бы Уит – он бы пошел сказать ему, что герцог Марвик уехал.

Такая вероятность имелась, подумала Грейс. Но это, конечно, авантюра.

– Я никогда не покупался на этот довод, – проворчал Девон.

– Никогда? – Брови Грейс приподнялись. – Это что, часто обсуждается?

– Это теория Хэтти, – буркнул Уит. – Мне она не кажется убедительной, – он посмотрел на жену, – потому что он ее взорвал.

– Повторяю еще раз, – примирительно откликнулась Хэтти, – я почти не пострадала.

Грейс посмотрела на Хэтти, чувствуя себя так, будто ей дали слишком маленькую порцию настойки опия, и вместо того, чтобы уснуть, она галлюцинирует.

– Почти?

Уит что-то раздраженно буркнул.

Хэтти махнула рукой.

– Он ведь хотел найти меня и предупредить. Чтобы я не пострадала. Ко второму взрыву он непричастен. К тому, что ранил меня и других. Это нам известно.

– И что? Похвалим его за то, что не он зажег спичку? – спросил Уит. – За то, что не выстрелил из пистолета? Намерение не спасло бы тебя, если бы ты…

Хэтти легко чмокнула его в щеку.

– Да, любимый. Но я не погибла.

– И что же, мы простим его просто за то, что ты выжила?

– Не думаю, что он остался безнаказанным, а ты? – сказала Грейс.

– Черт, нет, – отрезал Девон. – Но я бы запер его в ледовом хранилище на десяток-другой лет. Охладил бы свой пыл!

«Они сказали, что ты умерла».

– А если бы он все-таки уничтожил Хэтти? Навредил Фелисити? Что бы вы сделали тогда? – спросила Грейс.

Девон взглянул на Уита, и она увидела, что ответ был для них очевиден. Поняла это, потому что так ответила бы и она сама.

Девон сказал:

– Я бы сжег Мейфэр дотла, лишь бы добраться до него.

Она кивнула.

– Мы трое, крещеные в отмщении.

– Нет, – тихо сказал Уит. – Мы четверо.

Девон негромко выругался и посмотрел на дочь, радостно пускавшую слюни ему на рукав.

– Несмотря на все невзгоды, мы оказались счастливчиками. У меня есть Фелисити и Хелена – и Гарден. Бизнес. – Он коротко взглянул на Грейс. – И ты, я полагаю.

– Право же, это слишком лестно, – улыбнулась Грейс.

Он сверкнул улыбкой и спросил:

– Но что получил он? Имение? Дом в Мейфэре? Титул и почести, которые к нему прилагаются? И воспоминания.

– У нас тоже есть воспоминания, – уточнила Грейс.

– Да, но наши воспоминания питают собой настоящее. – Он помолчал. – Нас троих. Взрослых. Изменившихся. Выживших. А что есть у него, кроме одиночества и сожалений?

Уит что-то буркнул.

– Не знаю, – негромко произнесла Грейс.

Девон продолжил:

– Не имеет значения, ведь то, что есть у него, это ерунда. Вопрос в том, что есть у тебя, Грейси.

Она покачала головой.

– Все то же, что и у вас.

Уит опять что-то буркнул, а потом:

– У тебя все хуже.

– Почему?

– Потому что мои ребра срослись. И лицо Дьявола зажило. И прочие раны… – Он протянул руку к Хэтти, и ее ладошка тотчас же скользнула в его лапищу. – Мы зализали свои раны. А ты… твои раны исцелению не подлежат.

«Он разбил ей сердце».

– И поскольку выздоровления не произошло, ты не могла полюбить снова. Вот почему ты всю свою жизнь посвятила заботам о Гардене. О служащих в твоем клубе, о девушках на крыше и о нас – никогда ни на секунду не задумавшись, как можно позаботиться о самой себе. Ни разу не рискнув влюбиться снова. Вместо этого ты на Шелтон-стрит культивировала любовь без обязательств и делала вид, будто никто не замечает, что к концу ночи ты всегда оставалась одна.

Она возненавидела каждое произнесенное им слово – за правду; ее бесило, что Уит, такой немногословный, всегда зрил в корень.

– Ты мне больше нравишься, когда молчишь.

Он что-то буркнул.

– Я люблю, – защищаясь, сказала она. Братья переглянулись, и она воскликнула: – Люблю! Против воли я люблю вас обоих. И ваших жен. И Хелену. – Она показала на Хэтти, сидевшую во главе обеденного стола. – И младенца в животе Хэтти – кстати, когда он родится?

Хэтти погладила свой огромный живот.

– Похоже, он хочет там остаться.

– Она не дурочка. Мир – опасное место, – сказал Уит, кивком указав на Грейс. – Тетя Грейс подумывает начать встречаться с чертовым психом.

– Я с ним не встречаюсь.

– Что же тогда?

– Не знаю.

– За последний час ты произнесла это больше раз, чем за всю свою жизнь, – заметил Девон.

На целую вечность повисло молчание, затем он продолжил:

– Грейс, если я хоть что-то смыслю в жизни… если хоть что-то понял за последний год… это то, что любовь – то единственное, чего мы не знаем.

– Значит, встречайся с психом, – заключил Уит.

– Он не псих, – буркнула Грейс.

– Нет, не псих, – подтвердила Хэтти, посмотрев на Уита.

– Что это значит? – спросила Грейс, переводя взгляд с одного на другого. Все они что-то недоговаривали. – Что?

Хэтти вздохнула.

– Он приходил ко мне несколько дней назад, в контору Седли – Уиттингтон.

– Правда?

Седли – Уиттингтон, названная по фамилиям Хэтти и Уита, занимала ведущее место в транспортном бизнесе лондонских доков. Чего Эван от них хотел?

– Ему повезло, что Уит не утопил его в Темзе, – заметил Дьявол, плеснув себе еще виски.

– Зачем? – спросила Грейс. – Дать докам еще денег?

– Нет, – ответила Хэтти. – Просил работу.

– Что?!

Уит пробурчал:

– Я сказал то же самое.

Грейс не обратила на него внимания, глядя только на невестку.

– И что ты ответила?

– Да, жена, что ты ответила?

– Дала ему то, о чем он просил.

Наверняка она плохо расслышала.

– Ты дала герцогу Марвику работу.

Хэтти кивнула.

– Я же не дура. Слышала, как он расправлялся с ледяными блоками. Смогла представить, на что он будет способен с крюком.

Глаза Грейс широко распахнулись.

– Ты дала ему работу – таскать ящики?

Хэтти жестко на нее посмотрела.

– Он в самом деле пытался взорвать меня, Грейс. Я не собиралась быть добренькой.

Грейс потрясенно рассмеялась.

– Чего же он хотел?

– Ну уж точно не работу, – отозвался Дьявол.

– Он чертовски хорошо с ней управляется для человека, который не хочет этим заниматься, – сказала Хэтти. – Я уже подумываю его повысить.

– Но зачем?

Хэтти пожала плечом.

– Может, не стоит все усложнять. Может, он хочет получить еще шанс. Хоть какую-нибудь надежду.

«Надежду».

Хелена что-то тихонько залепетала. Грейс посмотрела на малышку, которая вместо погремушки теперь слюнявила отцовский палец, и произнесла, не отводя от девочки глаз:

– Это он предоставил в парламент билль о помощи Трущобам.

Молчание. А затем Зверь опрокинул в рот остатки виски.

– Билль провалится. Герцог сражается с ветряными мельницами.

«А разве не все они делают то же самое?»

– Грейс, – тихо произнесла Фелисити. – А чего хочешь ты?

«Что тебе нужно?»

Слова то и дело эхом отзывались у нее в голове.

«Приходи ко мне, когда будешь знать».

Она посмотрела на братьев.

– Возможно, я тоже хочу иметь надежду.

– Проклятье.

– Твою ж мать.

Фелисити ухмыльнулась.

– Потрясающее единодушие!

Глава 20

Перед домом номер 72 по Шелтон-стрит стоял пожиратель огня.

«Она называла себя специалистом по вечеринкам, – думал Эван, глядя, как языки пламени пляшут в ночи, пока карета тяжело катилась по узкой булыжной улочке. – А это настоящее увеселение, таких еще поискать».

Задумайся он об этом всерьез, то предполагал бы услышать пронзительный смех, увидеть ярко освещенные окна, из которых на мостовую льется золотистый свет, превращая булыжники в золотые слитки. Предполагал бы увидеть толпу женщин в масках, в изысканных нарядах, наслаждающихся свободой вдали от Мейфэра, здесь, где их никто не может узнать. Но когда она хвасталась своим талантом, ему даже в голову не пришло, что на таких вечеринках можно встретить пожирателя огня.

А это был именно такой циркач, с фляжкой на бедре и факелом в руке, окруженный широко распахнувшими глаза детишками Ковент-Гардена. По обе стороны от него стояли артисты на ходулях, возвышаясь почти до второго этажа здания – здания, в котором Эван был всего один раз, когда Грейс привела его, чтобы укрыть от преследования братьев, и преподала ему урок, вполне справедливый.

Он помнил его с кристальной ясностью.

«Ты никогда ее не вернешь».

Он сделался другим человеком, и за прошедшие недели несколько раз возникали мимолетные моменты, когда губы ее изгибались в улыбке, а бдительность ослабевала, и он думал, что, может быть, она стала относиться к нему теплее. Когда она целовала его. Когда забывалась в его объятиях и, охваченная наслаждением, выкрикивала его имя.

Тогда он был почти уверен, что сумел надколоть лед в их отношениях.

А потом случилась та ночь на крыше, когда он зашел слишком далеко, открыл слишком многое, и она обратилась в бегство. А он уже не сомневался, что все испортил. На следующий же день он отправился к леди Генриетте, решив, что если не сможет завоевать Грейс, то хотя бы выплатит свои долги Гардену, начав с Хэтти. С кораблей, которых она лишилась. С доков, которые ей придется восстанавливать, и людей, работающих с ней.

Он принес свои извинения, и, как ни удивительно, она их приняла.

Эван целую неделю пропитывал смолой палубы и таскал ящики, а возвращался домой в Мейфэр только для того, чтобы рухнуть в кровать. Он не помнил, чтобы когда-нибудь спал так крепко. Говорил себе, что все дело в физической усталости, но на самом деле знал правду. Причина заключалась в том, что он не разрушал, а созидал.

И надеялся, что, искупив свою вину, он получит прощение.

Пусть не Грейс, но людей.

А затем, неделю спустя, ему принесли пакет – тонкую эбеновую коробочку, завернутую в черное, с золотыми цифрами 72. Он мгновенно понял, что это от нее.

Внутри, на подкладке белого шелка, лежала черная маска-домино, копия той, которую он надевал на свой бал-маскарад. Он взял ее в руки и увидел карточку с единственной написанной строчкой.

«Приходи повидаться».

На карточке сзади было указано точное число, время и адрес: дом номер 72 по Шелтон-стрит. А чуть пониже, в самом центре светло-бежевой карточки, – розовый георгин[3]3
  Dahlia (англ.) – Далия; георгин.


[Закрыть].

Ее подпись.

«Приходи повидаться», – подумал он. Почти то же самое он сказал ей, покидая Гарден. Почти.

Он знал, что ей нужно. А она?

Не питает ли он иллюзий?

Во всяком случае, он не собирался упустить возможность побыть с ней. Особенно здесь, в ее стихии. Он просил ее рассказать о Далии, и теперь она готова приоткрыть завесу.

Но увидеть пожирателя огня он не ожидал.

Тот как раз сделал глоток из своей фляжки, поднял факел и осветил ночь – столб огня взмыл ввысь не меньше, чем на четыре фута. Дети, окружавшие лицедея, неистово завопили, и крики их сделались еще пронзительнее, когда люди на ходулях зажгли собственные факелы и начали перебрасываться ими, отчего казалось, что дверь дома 72 по Шелтон-стрит окружает огненная арка.

Эван замедлил шаг, дожидаясь конца представления, но пожиратель огня уже заметил его.

– Добро пожаловать, милорд! – Он сорвал с головы цилиндр и церемонно раскланялся. – Прошу вас! Входите!

Эван посмотрел на артистов с факелами, лицедей громко расхохотался и сказал:

– Это лишь начало представления. Заходите, и увидите, что вас ожидает… внутри!

Другой ночью, в другое время эти слова разожгли бы его любопытство в достаточной мере, чтобы ринуться в дверь. Но сейчас Эвану не требовались обещания экстравагантного представления и демонстрации силы. Хватало мысли, что внутри его ждет Грейс.

И он прошел сквозь огонь, чтобы добраться до нее.

Металлическая дверь, ведущая в клуб, открылась мгновенно, словно его появления ждали. Внутри высокая чернокожая красавица с искусно подведенными глазами, мерцавшими в свете свечи, прошептала что-то на ухо другой женщине, и та мгновенно исчезла за тяжелыми бархатными занавесями.

– Я…

– Я знаю, кто вы, – спокойно ответила служительница. Она потянулась назад и приоткрыла занавесь, совсем чуть-чуть, чтобы глянуть на что-то, происходящее внутри помещения. Видимо, удовлетворившись увиденным, она снова обратила свое внимание на гостя. – Вы же помните, что маски предназначены для того, чтобы сохранять анонимность, сэр?

Сэр. Не герцог. Не здесь. Здесь у него нет титула, удовольствие от этого оказалось безмерным.

Эван оглянулся и обнаружил двоих огромных охранников с пистолетами в кобурах под мышкой. Кто-то другой мог бы почувствовать себя неуютно при виде столь грозной силы, но Эван только обрадовался. Это значило, что в этих стенах Грейс в большей безопасности, чем он мог надеяться.

Он кивнул охранникам. Они никак не отреагировали.

Тогда он взглянул на чернокожую красавицу.

– Итак?

Она протянула руку к занавеси и отдернула ее настолько, чтобы он смог пройти. Небольшая прихожая тотчас же наполнилась разухабистой многоголосицей и шальными красками вечеринки.

– Доминион ждет вас.

«Доминион».

Разумеется, это должно Доминион.

И она ждет его здесь. Чтобы он насладиться этим. Насладился ею.

Грейс. Далией. Обеими.

В нем запело возбуждение. Он посмотрел на привратницу, открывшую для него портал в мир Грейс.

– Где она?

Красотка прищурилась и оценивающе посмотрела на гостя. Отлично. Ему нравилась мысль о том, что рядом с Грейс есть люди, которые оберегают ее даже здесь, где она правит.

– Я не знаю, о ком вы говорите, сэр.

Он кивнул. Похоже, его предоставили самому себе, и тогда он сделал то единственное, что мог, – отодвинул занавесь и прошел в вакханалию Грейс.

Это не походило на все то, что ему доводилось видеть раньше – буйство цвета и звуков, смеха, криков и музыки, яркое и праздничное… никакого симфонического оркестра или струнного квартета, а только отдельные музыканты. Молодая скрипачка в большом напудренном парике музицировала в одном углу большого открытого зала, все быстрее и быстрее, а танцовщица в маске, окутанная облаком розового газа, кружилась с невероятной скоростью, ткань ее платья разлеталась в разные стороны, а зрители хлопали в такт музыке.

По другую сторону зала группка женщин в масках собралась возле большой круглой площадки, обитой роскошным темно-синим бархатом, и наблюдала за выступлением циркачки. Акробатка в прозрачном трико сгибалась и скручивалась, принимая невероятные позы, причем очень медленно, что только подчеркивало ее удивительный артистизм.

Когда она сделала стойку на одной руке, вытянув ноги так, что они смотрели прямо в потолок, женщины разразились аплодисментами.

Мимо проплыл поднос, уставленный бокалами, и с полдюжины рук, обтянутых шелком и бархатом всевозможных оттенков, потянулись к нему, а державшая поднос официантка не совершила ни единой ошибки, протягивая каждой гостье ее любимый напиток. Когда дамы, довольные, разошлись, служительница повернулась и посмотрела на него с такой приветливой улыбкой, словно с самого начала знала, что он тут стоит.

– Шампанского, сэр? – спросила она.

Он покачал головой.

– А чего пожелаете?

Она исчезла сразу же, едва он сказал, что предпочитает бурбон, и Эван на мгновение задумался, увидит ли он ее когда-нибудь снова; уж наверное в такой огромной толпе найти кого-то не представляется возможным.

Он повернулся и направился в небольшую прихожую, куда была открыта дверь. Внутри за столиком в углу стояла женщина без маски, а несколько гостей остановились рядом, наблюдая. Она улыбнулась и поманила его.

– Присоединяйтесь к нам, сударь, – произнесла она с сильным итальянским акцентом.

Он подошел, не в силах сдержать любопытство, а дама, представившаяся Фортуной, вытащила из-под стола несколько чашек с нарисованными на них венецианскими масками.

Выставляя чашки одну за другой на стол, она их именовала.

La Tragedia[4]4
  Трагедия (ит.).


[Закрыть].

La Commedia[5]5
  Комедия (ит.).


[Закрыть].

Gli Innamorati[6]6
  Любовники (ит.).


[Закрыть].

А затем, используя тугие красные бутоны роз, начала ошеломлять публику невероятными фокусами, протаскивая цветы сквозь керамику и одновременно рассказывая драматическую историю влюбленных, которые познали и счастье, и печаль, а в конце концов обрели друг друга.

Чашки кружили по столу.

– …обреченные быть…

Бутоны появлялись и пропадали.

– …принимали любовь как должное…

А затем исчезли все одновременно, когда она показала зрителям пустую чашку с портретом двух любовников в неистовом объятии.

– …разбитое сердце, – произнесла она тихо и поставила чашку на стол вверх дном.

– Но! – сказала Фортуна после того, как вокруг повисла тишина. – Сегодняшняя ночь не для разбитых сердец, верно? – Она посмотрела на стоявшую к ней ближе всех гостью. – Правильно, леди?

Та помотала головой.

– Ни в коем случае.

Фортуна взглянула на него.

– Сэр?

Он не удержался от улыбки.

– Нет.

– Allora[7]7
  В таком случае (ит.).


[Закрыть]… – торжествующе проговорила она. – Возможно, люди правду говорят. В любви всегда есть надежда.

Она подняла кажущуюся пустой чашку, и под ней оказалась пышная ярко-алая роза. Зрительницы хором ахнули, а Эван улыбнулся еще шире, когда Фортуна взяла розу, яркую и прекрасную, склонила голову и протянула цветок ему.

– Для вашей innamorata[8]8
  Возлюбленной (ит.).


[Закрыть]. Piacere[9]9
  Для радости (ит.).


[Закрыть].

Он протянул руку, но не успел взять цветок, как ее взгляд устремился куда-то вдаль, поверх его плеча.

– Разве что… – Она помолчала. – Роза не подходит?

А затем, на глазах у всех присутствующих, она взмахнула рукой над цветком у себя в ладони, и будь он проклят, если тот не превратился в нечто совершенно другое.

В ошеломительно розовый георгин.

Ему стало жарко, он уже догадался, что увидит, когда обернется.

– Собственно говоря, – произнес Эван достаточно громко, чтобы она его услышала, – это подходит идеально.

Улыбка Фортуны сделалась еще шире, и она вложила цветок ему в руку. Затем проговорила что-то по-итальянски, но Эван уже поворачивался к Грейс, и от ее вида у него перехватило дыхание.

Она была в золотом.

Золотые нити, которые он обещал ей в детстве, были сотканы в великолепное платье, в богатый шелк дюпон, блестящий в отсветах пламени свечей. Оно плотно облегало плечи, а длинные рукава были оторочены кружевами. Глубокий овальный вырез демонстрировал упругость груди и гладкую, усыпанную веснушками кожу. Ее медные кудри рассыпались по плечам, цеплялись за ткань, а один локон пленительно оттенял грудь, как дикое искушение.

Сочетание золота и меди превратило ее в солнце: его внезапно обдало невыносимым жаром.

Она должна немедленно снять этот наряд, иначе подожжет все здание.

На ее губах заиграла улыбка, а в глазах что-то мелькнуло, словно она прочитала его мысли. Она кивнула на его руку; он едва сдерживался, чтобы не смять волшебный цветок.

– Любимый фокус Фортуны.

– И просто превосходный, – проговорил он голосом хриплым и низким, как будто молчал несколько недель. – В особенности мне понравилась та часть, где она материализовала тебя.

– Это происходит не всегда. – Она улыбнулась шире, и Эван испытал безумный порыв выпятить грудь. Он готов сделать так, чтобы она улыбалась вечно.

– Меняемся? Мой приз на твой?

Она протянула ему бокал с налитым на два пальца бурбоном. Эван обвел взглядом комнату в поисках официантки.

– Как она…

– Доминион придуман, чтобы обеспечить вас удовольствиями, сэр. Вы думаете, немного бурбона – верх волшебства?

Он расслышал в ее голосе гордость и торжество, и ему захотелось зацеловать ее.

– Обеспечить меня удовольствиями, вот как?

– Обеспечить удовольствиями всех присутствующих, – рассмеялась она.

– А как насчет тебя? – спросил он. – Ты принимаешь в этом участие?

Она коротко качнула головой.

– Нет.

– Почему?

Она помолчала, и он увидел, что ответ уже готов, просто она не произносит его вслух. А он никогда в жизни не хотел так услышать ответ, как сейчас.

Он ждал. «Скажи мне».

– Потому что это мой бизнес, – сказала она наконец. И явно недоговорила. – Потому что это мой дом, мой бизнес и мой товар. Я не участвую, потому что мое удовольствие – дарить его другим.

Он кивнул.

– Как мне?

Она потупилась. Неужели покраснела? Господи, какая прелесть! Он хотел видеть этот румянец вечно.

– Если захочешь, то сегодня ночью, да.

«Сегодня ночью».

– Мне бы очень хотелось, и сегодня, и каждую следующую ночь.

Она точно покраснела.

– Я предлагаю только сегодняшнюю.

Он сыт по горло одной ночью. Хочет их все.

– Что ж, я ее беру. И проведу вечер, убеждая тебя подарить мне больше.

Она неопределенно улыбнулась.

– Посмотрим.

– Это не твердое «нет».

Она закатила глаза, но когда отворачивалась, он заметил игравшую на ее губах улыбку. Грейс вывела его из комнаты Фортуны, через большой зал, где к первой скрипачке присоединилась вторая, а рядом с первой танцовщицей самозабвенно кружились несколько пар.

Грейс остановилась, чтобы посмотреть, и золотые юбки обвились вокруг ее ног. Он проследил за ее взглядом. Танцевали три пары, и прижимались они друг к другу так, что это походило совсем не на танец, а на нечто куда большее.

Пожилая женщина в маске кружилась с высоким белокурым партнером, и они не отрывали друг от друга взглядов. Брюнетка, танцевавшая ближе всех к Эвану и Грейс, вывернулась из объятий любовницы, широко, победительно улыбнулась ей и поманила за собой… вероятно, куда-то в более уединенное место, очень уж быстро обе дамы затерялись в толпе.

А Грейс с искренним восхищением улыбнулась.

– Разрешите пригласить вас на тур вальса?

Она посмотрела на него в замешательстве, словно он заговорил на неизвестном ей языке.

Эван поставил бокал на ближайший столик и протянул ей руку.

Она шагнула в его объятия, и толпа вокруг тут же расступилась, освобождая место. Они начали танцевать, быстро поймав ритм музыки. Грейс отдалась его объятиям, и вскоре они уже покачивались и кружились все быстрее и быстрее в такт музыке, а затем он оторвал ее от пола, подняв высоко над собой, а она обвила его руками и ногами и захохотала, глядя сверху вниз, а толпа вокруг обезумела от возбуждения.