Текст книги "Призвание – писатель. Том 1"

– Знаешь, Яшенька, я тебе так скажу, мой мальчик: старость – это настоящий ад для женщины, у которой ничего не было, кроме красоты. У нас было много чего, поэтому старость – если и не рай, так уж точно не ад. Нечто среднее. Я бы сказала: чистилище. Нужно готовиться и думать, думать и готовиться. К чему готовиться? К вечности, сынок. Приходит время, когда нужно подводить итоги. Папа? Конечно, подводил. Он знал, что уходит. И он ушёл так же красиво, как жил. Просто заснул – у него было больное сердце.

Говорят, что по тому, как человек лежит в гробу, можно определить, как он жил. Ты помнишь, как лежал папа? Он был как живой, Яшенька. Как живой. Он лежал и улыбался… Мне казалось, что сердце моё разорвётся от горя, но я всегда знала, что кто-то это должен будет сделать первым. Папа меня опередил и в этом вопросе. Он всегда был впереди планеты всей. Он обгонял время, Яша, потому и ушёл. Уже пять лет скоро, как его нет со мной. Ты думаешь, Яша, я хочу ехать? Ты ошибаешься, сынок. У меня было одно желание: лежать рядом с Мишенькой.

Знаешь, я думаю, что, если бы он так легко не ушёл, если бы он мучился, я бы ушла первой. Это сейчас умереть страшно, сынок. А если когда-нибудь, скажем завтра или через неделю – совсем другое дело! Главное, когда уходишь на тот свет, не выключить этот. Для меня Миша выключил… Я так хотела бы лежать рядом с Мишей! Нет, люба моя, это не ты забираешь у меня последнее желание. Собственно, почему последнее? Я знаю, что за могилой будут хорошо ухаживать и что ты платишь фирме. Я не об этом… Когда имеешь несколько браков, у тебя хотя бы есть выбор, к кому лечь. Я имею в виду кладбище, Яша! У меня выбора нет. Скажи, как я смогу его оставить? Как я смогу жить там, если он здесь?

Да? Я уже забыла, о чём я рассказывала: мысли путаются. Я думаю, что мне не нужно ехать… Да, знаю, что билеты куплены, вещи собраны, такси вызвано… Так, а что про конкурс? Ох, забыла, о чём говорила. Так приятно именно сегодня вспомнить всех… Я как будто прощаюсь с ними, Яшенька. Я им говорю: милые мои соседи! Я – единственный свидетель, оставшийся в нашем дворике. Для меня время остановилось. Вы все разъехались или умерли – вам уже легче. А мне нужно сегодня принимать решение. Это так трудно, дорогие мои! Так трудно…

Итак, наступил день конкурса. Весь наш двор был похож на сцену какого-то дворца культуры. Во дворе в три ряда стояли стулья, чуть – поодаль наш большой стол, который Степан хранил в сарае и собирал, когда мы все вместе что-то праздновали. Скажу тебе, Яша, нас не столько интересовал конкурс, сколько главный приз, который забрал наши деньги. Знаешь, сынок, нашему народу, которого здесь было большинство, всегда было присуще чувство юмора. Так что даже если бы этот конкурс не состоялся в результате Мониных выкрутасов, мы бы не так расстроились: он подарил нам главное – общее дело и интерес. Единственное, что нас немного смущало, так эти товарищи из инстанций, которых пригласил Моня: два Степанько, один Деревянко и одна Особь.

Я надела своё самое красивое платье, пошитое в нашем ателье. Оно было чёрное, гипюровое, до щиколоток, с атласным чёрным воротником.

Причёску из моих волос нормальную не сделаешь, но мне помогла Симочка Гройсман – она всем нам сделала причёски, за что этот паршивец Моня повесил её на доску почёта. Мы с папой приготовили рыбу-фиш и сделали чудесный квас на дрожжах, закваске, с изюмом. Целое ведро кваса.

Те из женщин, кто не участвовал в конкурсе, накрывали на стол, благо было лето и стояла прекрасная погода. Мони нигде не было видно.

– Взял такси и поехал за гостями! – сказала Маня, ставя на стол тейглах.

Яша, ты помнишь, как тётя Маня делала тейглах? Лучше неё не делал в Одессе никто! Мужчины и Эсфирь Самуиловна расселись на заранее купленные места и стали ждать.

Прождав час, мы стали немного переживать и спросили у члена организационного комитета Лёвы, где его босс Моня.

Лёва удивлённо пожал плечами и сказал, что коробку с призом Моня привёз и она на месте, а где Моня с гостями – непонятно. Все посмотрели на Маню.

– А я шо? – спросила Маня.

– Маня, ты здесь не шокай. Где твой квартирант?

– Я же сказала: поехал за гостями.

– Поехал за гостями, – повторил Зяма.

– На чём поехал?

– Та на такси же.

– А что с собой взял?

– Та шо я знаю? Я как раз бегала к Симе причёску делать.

– Зяма, а ты где был?

– Таскал стулья.

– А ну, мужики, пойдёмте и глянем на его комнату, – предложил Степан.

– А пойдёмте! – поддержали Степана все, и мы поднялись в квартиру к Мане и Зяме.

Войдя в Монину комнату, мы таки поняли всё и сразу… Мониных вещей не было. Маня кинулась к тайнику, что был под матрасом, но её ждало разочарование: их надёжный семейный сейф был пуст. Маня кинула взгляд на шкатулку, и у неё затряслись руки. Зяма быстро побежал на кухню и принёс бутылочку с сердечными каплями. Мы стояли в немом оцепенении и не знали, что сказать. Маня на цыпочках подошла к шкатулке, но открывать её не спешила.

– Маня, я бы на вашем месте произнёс «Шма Исроэль», – сказал Илья Моисеевич.

– Идите в тухес, Илья Моисеевич! – произнесла Маня. Илья Моисеевич, привыкший, что его все туда посылают, улыбнулся:

– Маня, если бы этот шмаровозник был там, я бы пошёл. Но боюсь, его там нет.

Маня открыла шкатулку, и мы все поняли, что нужно вызывать скорую помощь. Симочка выхватила у Зямы капли и накапала их полстакана. Маня, прежде чем заорать, залпом выпила капли, а я побежала за аппаратом, чтобы измерить давление. Маня сползла на стул и заорала. Она орала так, что слышала, наверное, вся Одесса.

Когда Маня закончила кричать и немного пришла в себя, мы спросили, много ли бриллиантов унёс этот проходимец Шнур. Оказалось, что там лежало всего два старых кольца и бусы из какого-то стекла.

– А шо вы так орали, Маня? – спросил Лёва Штейман, и все обернулись на него. В комнате повисло молчание.

– Скажи, Лёва, где твой напарник? – спросил Лёву твой папа.

Лёва молча стал пятиться к двери.

– Лёва, а ну, покажи приз, который он оставил! Немедленно, – потребовала Маня.

– Маня, приз победительнице! А вдруг ты не выиграешь этот конкурс?

– Лёва, я тебе так скажу: этот конкурс я уже проиграла, но за моральный ущерб мне положена хотя бы какая-то компенсация!

Лёва посмотрел на всех и сказал:

– Маня, судя по весу, я не думаю, что этот приз тебя утешит…

– Посмотрим, – сказала Маня и быстрым шагом пошла во двор.

Мы все пошли за ней. Лёва как-то чересчур легко принёс огромную картонную коробку и поставил её посреди двора.

Мы все были согласны, что Маня заслужила главный приз, и расселись на купленные места. Маня подошла к коробке, открыла её и из огромной коробки вытащила что-то небольшое, завёрнутое в бумагу. Медленно развернув пакет, Маня продемонстрировала главный приз. Это были шорты. Обыкновенные шорты, Яша. Все посмотрели на Лёву.

– Маня, посмотри ещё. Там ещё что-то должно было быть. Он сказал, что шорты идут как дополнение и что это сейчас самая модная одежда в Одессе, – пробормотал Штейман.

Маня заглянула в коробку и вытащила газету. Беспомощно посмотрев на нас, Маня еле произнесла:

– Здесь только газета.

– А что в газете? – спросил Зяма.

– Идиёт! Тебя прямо сейчас интересуют свежие новости? – спросила Маня и стала причитать: – Чтоб он сдох, этот шлимазл, этот шмок, этот мерзавец! А вэйхэр балкон дир ин коп![2]2
  Чтоб балкон свалился ему на голову!


[Закрыть] Чтоб твои враги вывихнули ноги, танцуя на твоей могиле! Куда можно пойти в таких шортах? И чей тухес влезет в эти шорты?

– Маня, вам вызывать скорую или вы таки наденете эти шорты, мы присудим вам первое место, устроим показательное выступление и сядем за стол? – спросил Илья Моисеевич.

– Я вам уже говорила: идите в тухес, Илья Моисеевич, – устало произнесла выдохшаяся Маня.

– Маня, скажи Богу спасибо, что взял деньгами, и пошли уже кушать: в животе урчит, – спокойно сказал Боря и взял у Мани из рук газету. Посмотрев газету, Боря торжественно показал её нам.

На первой странице был портрет счастливой обладательницы короны и почётного титула «Мисс Одесса».

Яшенька, у евреев есть хорошая поговорка: «Если проблему можно решить деньгами, то это уже не проблема, это затраты».

Чем закончилось? Чем обычно всё заканчивается у евреев: мы сели за стол, вкусно покушали, хорошо выпили, попели песни и потанцевали, после чего в урне сожгли и шорты, и газету. А потом долго смеялись над тем, как этот прохвост обвёл нас вокруг пальца. Какие гости, Яша? Откуда гости?

Через месяц в той же газете мы увидели лицо проходимца Мони Шнура в криминальных новостях – его поймали при ограблении каких-то граждан: он продал им Малую Медведицу за огромные деньги. Настоящую. С неба. Мы аккуратно вырезали фотографию и пришпилили её на пустующую доску объявлений – единственное напоминание о «конкурсе красоты имени Мони Шнура».

Яшенька, скажи-но мне, мальчик, как мне решить мою главную проблему? Как какую? Какая главная проблема у евреев всего мира? Ехать или не ехать? Яша, Миша меня не простит… Как это взять его с собой? Чем ты думаешь, Яшенька?

Марина Левина

Марина Левина выросла в Москве, училась в одной из лучших московских школ на Пушкинской. В своей жизни Марина занимается любимым делом – работает в области дизайна и рекламы. Редактируя чужие пресс-релизы, она часто ловила себя на желании написать что-то своё.

И вот настал пандемийный год. Все расселись по домам, работы стало мало. В доме появился щенок Кора и кошечка Руж. Жизнь потекла в другом русле, и как будто открылся кран: стихи полились с такой скоростью, что автор не успевала их записывать.

Теперь это стало её любимым делом.

1

 
У нас появилась собака —
Не злая, не забияка.
Красивая девочка Кора,
Но смотрит на нас с укором.
 
 
Не лает и не играет,
Поест и тотчас засыпает.
 
 
Нам так хотелось друга,
Но смотрит она с испугом,
Как будто ждёт подвоха…
Такая вот дурёха.
 
 
А мы её полюбили,
Всё лучшее ей предложили,
Готовы гулять и гладить…
Но как с ней контакт наладить?
 

2

 
Мы вчера купали Кору,
Но вначале были споры:
Как, когда и чем купать,
Чтоб её не испугать?
 
 
Взяли губку и шампунь
И воды налили,
И стоит в джакузи
Наш кутёнок в мыле.
 
 
Ей понравилось купаться,
Полотенцем вытираться,
И хороший, без заплат,
Отдала ей свой халат.
 
 
Мы её потом сушили,
Расчесали, распушили,
Уложили с собой спать,
Но не под, а на кровать.
 
 
Руж завидовала очень,
Но решила показать,
Что купаться не захочет,
Лучше лапку полизать.
 

3

 
В тёплом доме у окна
Поселилась тишина,
А домашние зверушки
Разобрали все игрушки.
 
 
Ружка моет лапки,
Кора тащит тапки,
Рыбы плавают в пруду,
Добывают там еду.
 
 
Все довольны, сыты,
Вовремя привиты
И гуляют во дворе,
Пока двор не в серебре.
 
 
А когда пойдёт снежок
И засыплет весь лужок,
Они сядут рядышком,
Как в гостях у бабушки.
 
 
На пушистый двор боятся
Выйти первый раз…
Но об этом напишу я
Следующий рассказ.
 

4

 
Что вчера мы натворили!
Дверь случайно не закрыли.
Дело в том, что в эту ночь
Шёл холодный снежный дождь.
 
 
Руж сбежала без оглядки,
Засверкали только пятки.
Тут сказался зов природы —
Захотелось ей свободы.
 
 
Я её звала, кричала,
А она не отвечала.
Где ты, Руж, скажи на милость?
Как сквозь землю провалилась!
 
 
Два часа она гуляла.
Где ходила, где блуждала?
И, промокнув под дождём,
Наконец вернулась в дом.
 
 
Дверь теперь мы закрываем
И её не выпускаем,
А на птичек из окна
Пусть любуется она.
 

5

 
Размяукалась подруга,
Видно, хочет погулять.
Кора на неё с испугом:
«Что опять?»
 
 
Ей гуляние не в радость:
Все кругом шумят,
Там газон стригут, там косят,
Здесь полно ребят.
 
 
Непонятные созданья
По дорогам мчат,
Не мяукают, не лают,
Странно так рычат.
 
 
Вот идёт огромный Локки,
Адам семенит.
Все они собаке рады,
А она бежит,
 
 
Убегает без оглядки —
И скорей домой.
И вкусняшки ей не сладки,
Пусть их съест другой.
 
 
Вот характер, вот трусиха,
Просто наказанье.
И понятно, будет труден
Процесс воспитанья.
 

6

 
Удивительный вопрос:
Наша Кора – пылесос?
Пылесосит всё подряд:
И вкусняшки, и салат,
 
 
Что бы я ни уронила —
Кора сразу проглотила.
А ещё, как полный хрюш,
Отбирает всё у Руж.
 
 
Ну какая ж это леди,
Королевская где кровь,
Если только за обедом
Проявляется любовь?
 

7

 
Села Ружка на окно,
А на улице темно
И совсем не видно птичек,
Нет воробушков, синичек.
 
 
Если их нельзя поймать,
Можно хоть понаблюдать.
Дома нету даже мушек —
Что ловить, кроме подушек,
 
 
И кого кусать, скажите?
Поцарапать ей кого?
Если, кроме Коры, рядом
Из зверья нет никого…
 
 
Но с собакой шутки плохи,
Хоть готова та играть,
Прихватить за лапу может
И за хвостик потаскать.
 
 
Ночь придёт, и они вместе
Засыпают на полу.
Снятся им сосиска в тесте
И барашек на лугу.
 

8

 
К нам зима пришла нежданно.
Мы проснулись утром рано —
Всё вокруг белым-бело,
Закружило, замело.
 
 
Кора тоже вышла рано.
Может, это всё сметана
Разлилась по всем дорожкам?
Только б не досталось кошке!
 
 
Начала снежок лизать,
Что за вкус, ей не понять,
Но зато в сметане этой
Очень весело играть!
 
 
И она зовёт подружку,
Ну конечно, кошку Ружку.
Если нечего делить,
Можно вместе пошалить.
 
 
Закопались в снег пушистый,
Наигрались и потом
Обернулись, отряхнулись —
И скорее в тёплый дом.
 

9

 
Ружка очень любит книжки,
Они нравятся малышке,
Только вместо почитать
Очень хочется порвать.
 
 
В доме множество игрушек,
Всё – от мышек и до мушек,
Только все эти игрушки
Игнорируют зверюшки,
 
 
И летают, словно птицы,
В клочья порваны страницы.
 
 
Коре книжек не достать,
Но готова помогать,
Только если Руж их рвёт,
Кора отправляет в рот.
 
 
Если б это только книжки…
Можно просто их убрать.
Наши милые воришки
Всё готовы разорвать,
 
 
Стырить дедовы таблетки,
А у бабушки – конфетки,
Пробки, тапки и носки…
Всё спасает от тоски.
 
 
Мы на них не можем злиться
И мешать им веселиться.
Ну а важные предметы
Убираем по пакетам.
 
 
Скоро лето, и на травку
Побегут они вприпрыжку
Кто за палкой, кто за мышкой —
Будет радость шалунишкам!
 

10

 
Наступают холода.
Только это не беда,
Ведь у нашей кошки
Белые сапожки,
 
 
Шубка тоже хороша
На неё надета,
И гуляет в ней она
И зимой, и летом.
 
 
А у её подружки
Рыженькие ушки,
Только это не лисёнок,
Даже вовсе не бельчонок,
Это маленький щенок,
Замечательный зверёк.
 
 
Вместе им прекрасно очень,
Весело играть.
Можно кубарём кататься
И немного покусаться,
А потом поспать.
 
 
Мы же бесконечно рады,
Что среди невзгод
Звери стали нам наградой
За ковидный год!
 

11

 
Смотреть мне очень нравится,
Как Ружка умывается,
Моет лапки, хвостик, брюшко,
Ну а главное – два ушка.
 
 
Коре только удивляться —
Сколько можно умываться?
Ну давай играть пойдём!
Ты умоешься потом.
 
 
Вот умылась наша кошка
И уселась у окошка.
Надо птичек посчитать,
Прежде чем идти играть.
 
 
Солнце светит им в глаза,
Снова к нам пришла весна,
Станет жарко, и опять
Можно по двору бежать.
 
 
И конечно уж, для смеха
Начинается потеха.
Хорошо, что Кора с Ружей
Замечательно так дружат.
 
 
Двум малышкам, двум подружкам
Очень нравится вдвоём.
Пусть она помоет ушки,
Мы потом гулять пойдём!
 

12

 
Шмель летает у ограды.
Наша Руж сидит в засаде.
Как же это всё же мило —
То, что лето наступило.
 
 
Шмель работает на даче
У него своя задача:
Он садится на цветок
Собирает сладкий сок.
 
 
Полосатый и пушистый
Собирает сок душистый,
И не знает дурачок,
Что попался на крючок.
 
 
Всё, что в воздухе летает,
Очень кошку привлекает.
Если прыгнуть высоко,
То достать шмеля легко.
 
 
Только я шмеля спугнула.
Улетай скорей, дружок!
И для дел своих насущных
Выбирай другой лужок!
 

13

 
«Мурр-мяу» бывает разное:
Бывает нежное и ласковое,
А бывает очень грозное,
Наглое и совершенно серьёзное.
 
 
Каждый день Руж приходит с работы.
Охота – её работа.
Приносит она нам награды,
А мы им совсем не рады,
 
 
Ведь это живые зверушки —
Птенчики и лягушки,
И трудно ей объяснить,
Что для нас их нельзя ловить.
 
 
Едим мы другие продукты,
Всё больше овощи, фрукты,
И ездим мы на машине,
Чтоб это купить в магазине.
 
 
Вы к нам не летите, птички,
Лягушки, спасайтесь в пруду,
Когда наша Руж выходит
Охотиться вам на беду!
 

14

 
Подрастает наша Кора,
И в глазах уж нет укора.
Только мало что меняется,
Всё равно всего пугается
 
 
И гуляет только с Ружей,
Только с нею нежно дружит,
Терпит маленьких детей,
Но своих, а не гостей,
 
 
Тех, кто проживает в доме,
Кто ей близкий и знакомый,
А от тех, кто незнаком,
Кора охраняет дом:
 
 
На пороге грозно лает,
Даже за ноги хватает,
Но не сильно, понарошку,
Ведь собака всё ж, не кошка.
 
 
Нас же любит бесконечно,
Только с нами ей беспечно.
Смотрит взглядом оленёнка
Наша милая девчонка.
 
 
Мы за Кору отвечаем,
Это чётко понимаем.
Будем так себя вести,
Чтоб её не подвести!
 

15

 
Как под вечер я устала:
Целый день в саду гуляла,
Поиграла с лягушонком,
Погонялась за мышонком,
 
 
В прятки с Корой заигралась,
По дорожкам пробежалась,
Взгромоздилась на забор —
Так мне лучше виден двор.
 
 
Прогнала кота чужого —
Ишь, повадился ходить!
Мне не надо ухажёров,
И без них прекрасно жить.
 
 
Правда, кот был симпатичный
И с характером отличным,
Терпеливо ждал в сторонке
И мурлыкал, как девчонка.
 
 
Ночью надо отоспаться.
Только б завтра дождь не шёл!
Я с котом не буду драться,
Раз уж в гости он пришёл.
 

16

 
Лето, жарко, птиц не слышно,
В дымке замерли кусты.
Воздух будто бы реально
Состоит из пустоты.
 
 
Только бабочки летают,
Им, конечно, невдомёк,
Что за ними наблюдает
Рыжий маленький зверёк.
 
 
Руж охотница на славу,
И жара ей нипочём,
А свои трофеи справно
Показать приносит в дом.
 
 
Но трофеям мы не рады,
Ведь не только мотыльки:
И лягушки, и цикады,
И птенцы, и хомяки…
 
 
Знают все, что от природы
Кошкам дан инстинкт охоты.
Мы за это не ругаем,
Но добычу отнимаем,
 
 
Лечим, кормим, помогаем
И на волю выпускаем.
Нету в лапах никого —
С облегчением вздыхаем.
 

17

 
Хотите ли, не хотите ли,
Но мы кото– и пёсородители,
У нас основная работа —
О наших питомцах забота.
 
 
Нужно с ними погулять,
Накормить и поиграть,
Если надо, разобраться,
Коль надумали подраться.
 
 
Что-то вдруг не поделили,
Ну какой-то пустячок,
Вдруг вкусняшку уронили
Или что-нибудь ещё.
 
 
Ночью холодно вдруг стало —
Прыг скорей под одеяло.
Можно мне подвинуть папу?
Положить мне негде лапу.
 
 
Если мама села есть,
Надо рядышком присесть —
Может, что-то вкусно там,
Но для нас, а не для мам.
 
 
Так вот с ними и живём,
Всё девчонкам отдаём.
 

18

 
На плите стояла миска,
В ней лежали две сосиски.
Я убрать их собралась,
На минуту отвлеклась…
 
 
Руж заметила всё это,
И хоть сосиска не котлета,
Но полакомиться можно,
Если только осторожно.
Подобраться можно к миске.
Миг один – и нет сосиски!
 
 
Чтобы я не разозлилась,
С Корой тоже поделилась,
А с двоих что можно взять,
Хоть и надо б отругать!
 

19

 
Вдруг на ель, что недалёко,
Прилетели две сороки
И уселись поболтать,
Раз остались зимовать.
 
 
Руж взлетела вмиг на ёлку,
Несмотря, что там иголки.
Но сороки были смелы,
Только головой вертели:
 
 
«Ну и глупая ты кошка!
Хоть боимся мы немножко,
Всё ж тебе нас не достать,
Ведь умеем мы летать».
 
 
Посидела Руж на ёлке
И, поняв, что нету толку
Караулить ей сороку,
Кубарем спустилась с ёлки.
 
 
Лучше с Корой поиграться,
Чем с сороками сражаться!
 

Людмила Марковская

Беларусь, г. Минск. Окончила Белорусский государственный университет им. В. И. Ленина. Филолог. Работала заместителем директора и преподавала русский язык, мировую литературу и мировую художественную культуру в Минском педагогическом колледже им. Максима Танка. В Министерстве культуры Республики Беларусь курировала вопросы науки и учебные заведения в сфере культуры. Окончила с отличием московские литературные курсы в Creative Writing School («Язык и стиль» Марины Степновой, «Проза для продолжающих» Майи Кучерской). Автор ряда статей, книги «Забыть невозможно вернуться». Рассказы печатались в коллективных сборниках, журналах «Немига литературная», «Метаморфозы», «Молоко», «Пашня» и др.

Ключи от счастья

Уютные запахи домашнего утра – свежемолотого кофе, апельсинов, ванили, корицы – успокаивали. В ванной лилась вода, слышалось пение, мирно гудел фен – Андрей собирался в командировку. Лида встала пораньше, чтоб помочь собрать вещи и накормить его.

Вот он вышел из ванной, рослый, подтянутый, ни одной лишней жиринки – Аполлон, да и только, уселся завтракать.

Лида подошла сзади, приобняла мужа за широкие загорелые плечи, уткнулась в рассыпающиеся, вкусно пахнущие шампунем волосы. Вот даже их цветом бог его наградил – необыкновенные, золотистые с рыжинкой, блестят на солнце, как новенькие медные, только что отчеканенные монетки. Полуобернувшись, он взглянул на неё серо-голубыми глазами с золотыми крапинками вокруг зрачков, накрыл её руку своей большой, всегда горячей ладонью и улыбнулся. Вот за эту гагаринскую широкую и открытую улыбку да ещё за ямочку на подбородке и любила его Лида до беспамятства. Впрочем, она любила его за всё: размашистую походку, мелодичный мягкий баритон, за нежные и в то же время уверенные руки, за пряный запах его парфюма – дуб, кожа, мох, лимон, за то, как уверенно он общается с официантами и таксистами (сама Лида абсолютно не умела этого делать), за небрежный, но хорошо продуманный стиль в одежде, за особые словечки, которые он находил только для неё…

Оксана ожидала Андрея в своем жёлтом приметном джипе. Вообще-то ей нравились ребята попроще, в чёрных водолазках, кроссовках, с татухами, с бритыми черепами и предсказуемым поведением. Андрей с его белыми свитерами, замшевыми пиджаками и мокасинами, грамотным построением фраз, безупречным поведением казался ей не от мира сего. С другой стороны, он, конечно, видный мужик, с таким в любой компании показаться не стыдно.

Вот он вышел на крыльцо офиса – высокий, крепкий, наглый, хищный, скалит зубы. Ветер треплет рыжеватые пряди волос.

«Рыжий-красный – человек опасный, – вспомнилось Оксане. – Ничего, мы и не таких видывали».

Заметил её машину, машет, стремительно приближается, продолжая улыбаться плакатной американской белозубой улыбкой. Забросил на заднее сиденье кофр.

– Привет, дорогая! Можно я поведу?

Положил на руль красивые и крепкие руки с длинными породистыми пальцами. Такие руки ловко завязывают узлы судьбы.

Один знакомый следователь как-то посоветовал Оксане: чтоб лучше запомнить человека, нужно обратить внимание на форму его ушей, у каждого обязательно есть какая-нибудь особенность – то ли вывернутая мочка, то ли лопоухость, то ли волчья заострённость верха. Вот и сейчас Оксана по привычке повернула голову и удивилась: ухо Андрея было идеальным – овальным, классическим, среднего размера. Он уже начал раздражать её своей правильностью, неуязвимостью и особенно безмятежными голубыми глазами. Но ничего не поделаешь, аванс взяла, задание нужно выполнять.

И она самым нежным своим голоском пропела:

– Как же я соску-у-училась!

Лиде позвонили после четвёртого урока. И она, как дура, помчалась за город по указанному «доброжелателем» адресу, веря и не веря. Дверь двухэтажного серого особняка почему-то оказалась открытой. Судорожно придумывая причину, по которой она могла здесь очутиться, если вдруг наткнётся на хозяев, Лида, бесшумно ступая по мягкому ковру, вошла в просторный холл с огромным зеркалом и вздрогнула, увидев в нём то, что происходило за открытой нараспашку дверью спальни.

Да, он был здесь, да, не один, а с женщиной. Звучала, закручиваясь спиралью, незнакомая раздражающая музыка. Лида быстро встала за высокие старинные напольные часы рядом с лестницей и продолжала смотреть в зеркало. Прежде чем что-то предпринять, ей нужно было понять всего одну-единственную вещь. И она не отрывала глаз от его лица и читала его чувства, как знакомый текст.

Блаженство. Не секундный пик наслаждения, как это было с ней, а блаженство совершенное и длительное. Как тёплая вода, в которой он неторопливо плывёт, плывёт, плывёт…

Каждое прикосновение любовницы вызывало у него судорожное подёргивание губ, мышц живота. Ласка её языка, мягкость длинных шелковистых волос, скользящих по знакомому до каждой родинки его телу, хваткое сжатие пальцев – всё это было ему приятно.

В голове у Лиды почему-то вертелось четверостишие Бальмонта, которое она читала сегодня десятиклассникам и которое удивительным образом ложилось на ритм их движений и на эту чужую музыку:

 
Ландыши, лютики. Ласки любовные.
Ласточки лепет. Лобзанье лучей.
Лес зеленеющий. Луг расцветающий.
Светлый свободный журчащий ручей!
 

И только когда наступил оргазм, Лида отвела взгляд. Она поняла, что после любовной игры с этой гибкой сильной длинноногой красавицей постельные ритуалы с другими женщинами были бы для него невыносимы.

В кино в таком доме обязательно был бы ружейный шкаф со стеклянной дверцей, и Лида разбила бы её, вооружилась и недрогнувшей рукой застрелила соперницу. Но хозяева, похоже, не читали её сценария.

Лида тихо вышла из дома. Свет был не мил.

– Измена! – крикнул Мальчиш-Кибальчиш. – Измена!

Лида отключила мультфильм, с трудом подняла с подушки тяжёлую голову, и сразу же в неё дрелью вонзились мысли, мучившие её с тех пор, когда она увидела мужа в объятьях любовницы.

Какое странное и страшное слово – из-ме-на. Согласно христианской этике, измена является особенно серьёзным трансцендентальным грехом. Лида довольно часто рассуждала об этом на уроках литературы, не предполагая, что она войдёт и в её жизнь.

– Дети, подберите синонимы к слову «измена».

– Предательство!

– Дезертирство!

– Неверность!

Рыжий Саша Никаноров с третьей парты, живший с родителями-дипломатами три года во Франции, кричит, победно оглядываясь вокруг:

– Адюльтер! – и поясняет важно: – Прелюбодеяние, детки.

Сегодня Лида поняла, что все другие измены – партийные, религиозные, клановые, расовые – ничто по сравнению с изменой супружеской, хотя бы потому, что это касается тебя лично, это тебя предаёт самый близкий тебе человек.

Она совершенно не ожидала, что такое может произойти. Любила его безоглядно все два года, была счастлива и уверена, что он даже не смотрит на других женщин. Как жить дальше? Голова кипела от мыслей: «Наверное, можно сделать вид, что ничего этого не было, и встретить его со лживой улыбкой, как это делают сотни женщин, но это противоречит моей натуре. Нет, я просто физически не смогу вести себя так, как прежде, зная, что он… М-м-м, как жмёт сердце… Это больно, господи, как больно! Успокойся, Лида, выпей валерьянки и продолжай искать выход.

Итак, я оскорблена в своих самых чистых чувствах. Что дальше? Мстить за свою поруганную честь, не думая, что будет дальше со мной и с моей душой? Не смогу. Ибо “нет на свете печальней измены, чем измена себе самому”.

Скандалы и выяснения отношений – это тоже не моё. Но жить с ним больше не буду, потому что измена – это предательство любви, это нарушение верности, это переход на сторону врага, это отказ от принципов порядочного человека, от всего светлого, что было у нас. Это не прощается и не забывается.

Но самое главное вот в чём: я видела его счастливое лицо и поняла, что для него это не просто интрижка, что забирать у него эти минуты счастья было бы бесчестно.

Я всё еще люблю его, так пусть по теории “разумного эгоизма”, как у Чернышевского, хотя бы двое из любовного треугольника будут счастливы. Это лучше, чем будут несчастливы все трое.

Ну что ж, “из командировки” он приедет только послезавтра, я успею уволиться. Хорошо, что учебный год подходит к концу. Директриса даже будет рада, она давно смотрит на меня с такой кислой миной, будто разжевала лимон. Исчезнуть и начать новую жизнь с нуля в 33 года сложно, но возможно. И я останусь сама собой. Я даже не стану ему ничего объяснять. Где мой рюкзак?»

Можно испытать что угодно – ревность, разочарование, боль, злость, сильное желание принять какое-то решение, касающееся тебя самое. И следовать ему. Только так открывается дверь из удушливой тюрьмы обид: событие – чувство – решение.

Ей нужно было уехать как можно дальше из этого города, от этих страшных событий, от любимого, но предавшего её человека. Перебирая в уме самые глухие и отдалённые места, где она могла бы, спрятавшись, как улитка в ракушке, пережить свою боль, она вспомнила мамину двоюродную сестру, тётю Аню, которая в последний раз приезжала к ним, когда Лида была ещё семнадцатилетней. Потом они изредка переписывались, и адрес быстро нашёлся на новогодней открытке. Жила тётя Аня в какой-то лесной глухомани, далеко от железной дороги и вообще от цивилизации. Оставив на столе лаконичную записку «Не ищи меня» и ключи от дома, где она была так счастлива, Лида поехала на вокзал. Будто охваченная изнуряющим недугом, как в тумане, купила билет и устроилась в уголке купе. Она не знала, чего боялась больше: того, что он её найдёт, или того, что он не станет её искать?

Жизнь потеряна. Где найти точку опоры? Тупо уставившись в окно и ничего там не видя, она раз за разом переживала своё унижение. Вновь и вновь перед ней возникала страшная картина измены. Внутри, раздирая грудь, вырастал колючий куст репейника. Но она приказала себе спрятать все воспоминания в железный сейф, закрыть на кодовый замок и выбросить ключ. Решено – значит решено.

Грузовик высадил её на развилке, где дорога раздвоилась. Немного подумав, Лида выбрала левую ветку, поросшую травой, и зашагала вперёд.

Маленькая заброшенная деревушка дворов в десять-двенадцать встретила молчанием. Никого нет, ни машин, ни людей. Старые деревянные дома не жмутся друг к другу, много свободы и воздуха. Название деревни поэтическое, есенинское, осеннее и тихое: Осентишки. Лида прокатала его на языке несколько раз: О-сен-тиш-ки… Сразу вспомнились «Лесов таинственная сень…», «Тишь да гладь, божья благодать…». В небе друг за другом летели птицы, образуя ровную ниточку агатовых бус. Наверное, хорошо и спокойно жить в таком месте, окружённом рыжими корабельными соснами, ягодниками и клюквенными болотами.

Лида прошла мимо сада со старыми скрюченными яблонями и наконец за сараем увидела мужика, который копал погреб. Он распрямился, обхлопал ладонями испачканные песком коленки, хитро прижмурился:

– День добрый! А к кому это вы? Молодёжи у нас тут нет.

– Здравствуйте! Я к Нифонтовой Анне Васильевне. Племянница я её.

– А-а-а. Вот по этой дорожке идите, третий дом с синими наличниками, не перепутаете.

– Спасибо!

За серым косеньким шатким забором на крылечке трясла коврик пожилая женщина в душегрейке и зелёной косынке. Прищурилась, вглядываясь в гостью.

– Добрый день! Я Лида Нефёдова. Я к вам, тётя Аня.

– Лидочка! Девонька моя! Вот молодец, что приехала. Сколько ж мы не виделись? Заходи, заходи. А мы тут с суседкой бабой Зоей живём. Ей уж 88 годков. А деток бог не дал. Я её вместе с козой к себе забрала прошлой зимой. Вдвоём веселее, да и экономнее. А у нас сегодня щавелёк горячий со сметаной да копытка с луком, любишь?

Вечером рассматривали старые бледные фотографии с потерянным от времени фокусом.

– Расскажи, как живёшь, кем муж твой работает? – спросила тётя Аня.

Неожиданно Лида расплакалась, как маленькая, припав к уютному родному плечу, и, всхлипывая, рассказала свою беду двум старым женщинам.

– А ты поплачь, поплачь, – успокаивала баба Зоя, – глядишь, полегше станеть.

Тётка расстелила в горнице парадную постель с белым, накрахмаленным до жёсткости бельём.