Текст книги "Призвание – писатель. Том 1"

– Спи спокойно, детка, утром оладушек вкусных напеку.

К утру в беспокойном полусне Лиде привиделась толпа родичей в белых блузах и рубахах. Старые изношенные лица, знакомые по фотографиям. Их фигуры походили на восковых кукол из музея мадам Тюссо. Они казались неодушевлёнными, а глаза напоминали осколки мутного зеркала. На лицах лежала печать усталости от тяжёлой жизни. И сама она шла рядом с ними – неживая, холодная, спокойная. Пепельно-серый рассвет пробрался в комнату, и она почувствовала, как горе, бессонница и измученное сердце делают её старше.

Умывшись, Лида подошла к старому потускневшему зеркалу. Её отражение поправило длинные русые волосы и наклонило голову. Внимательно вглядываясь, Лида стала критически изучать себя: подтянутая фигура, средний рост, большие серые глаза, в школе коллеги считали её красивой и говорили, что своими тонкими чертами она напоминает им портрет Марии Волконской кисти Константина Маковского. Почему же он…

– Лидочка, завтракать!

Обжигаясь, ели пышные горячие оладьи с маслом, сметаной, мёдом, малиновым вареньем, долго пили чай с мелиссой.

– Вот это завтрак! Королевский! Спасибо, тётя Анечка!

– Сейчас, слава богу, еды хватает, не война. Вот когда поголодали-то, – покачала головой бабушка Зоя.

Сели лущить фасоль.

– Бабуля, расскажите, как вы тут выживали?

Баба Зоя потуже затянула концы цветастого платка:

– Ну слухай. В конце войны случай был. Шли мы раз на Миничи, там просо на поляне сеяли, хорошо родило. Идем, слышим – стонет кто-то. Хлопчик молодой лежит. Парашют рядом. Обе коленки пулями перебиты. Белый, худой: «Десять дней я тут лежу – вы первые, кто пришли». Десять днёв не евши, не пивши! Сделался белый-белый. Всю кругом себя траву поел. Треба что-нибудь делать. Насекли палок, его на палки положили и потащили на еродром. А еродром был промежу Нового Двора и Рожковскими Хатками. Мы его расчищали. Отнесли хлопчика, а документы у нас остались. После освобождения послали их к его батьке-матке. И пришла благодарность: сын остался живой. И ён благодарность нам прислал.

Трудно жили, голодно. Мы, подростки, зерно с колхозного амбара воровали, а бригадиром там был Степан Ямновский. Вода в тот год неисчисленно здоровая пришла. И откуда ни возьмись Степан подходит. Здоровый дядя. Кругом вода, тикать некуда. А мы: «Степан Гаврилович, но надо же чем-то жить». А ён: «Да вы спросили бы». А мы: «Да что спрашивать, спросишь, так вы не разрешите». А ён: «Ну что с вами делать? Протокол писать – так посадят вас, дураков». Отпустил ён нас. Мы отвезли ему на кордон горелки да с пол пуд а муки. Ен тоже хочет жить, ему теми сталинскими грошиками четыреста рублёв платили. Ух, ён горелку любил – ведро выпьет и пьяным не бывает. От водки потом и помер.

И в пятьдесят втором году весной страшная вода пришла, катилась валом, как с горы. В нашем доме только на два пальца до окна не достала. Ехала комиссия с райисполкому нас спасать, так на Ершовом поле ихню лодку об дуб как вдарило, взлезли они на дуб, кричат на убой: «Рятуйте!» Ездили их стягивать.

Лида, представив уполномоченных на дубе, хохочет. Баба Зоя продолжает:

– Все тогда в колхозе робили. Дед Саня молоко в Красную Слободу на волах возил четыре сезона. Вёз литров триста. Раз с голодухи сливок переел, так года два на молоко глядеть не мог. Волов звали Мирон и Комик. Ходили только шагом. Мирон крепко давал прикурить. Обязательно в кусты или в воду затянет! Не подчинялся! А Комик был послушный.

Сталин обложил всех кругом. Агент по заготовкам такой был, Коротченков из Денисовки. Сдай за год 250 яичек, 253 литра молока, 20 килограммов мяса. Сдай картох, уже не помню сколько… И 250 дней должен отробить в колхозе за трудодни, и ни граммочки не платили. Хоть стой да не лежи! Председатель, бригадиры, учётчики за нами смотрели, чтоб не украли чего. А тех, кто не выработал 250 дней, то судили. Деда Лагуна бабу судили, не успела минимум выробить.

Сено косили за десять процентов – сначала девять стогов для колхоза ставишь, потом тебе один разрешают накосить. Детей мучали своих, заставляли помогать. При Хрущёве стали за двадцать процентов косить.

А выжили тем, что сажали картоху да продавали скотину. Сено в Трокеники продавали. Самогонку бабы гнали, в Чухраях была самая дешёвая в районе. Я за зиму делала до тридцати пар носков, рукавиц. Днём на поле роблю, а приду домой и за два вечера шарф или косынку свяжу.

Лида обняла старушку и поцеловала в щёку:

– А меня вязать научите?

Через три дня Лида спросила:

– А что, тёть Ань, почему в доме у колодца никто не живёт? Там, где рябины у калитки? Он такой красивый.

– Так это и есть баб Зоин дом-то.

– А можно я там поживу какое-то время, чтоб вам не мешать? Да и подумать мне нужно.

– Ай, так конечно, деточка, живи, сколько хочешь. Всё ж людской дух будет в доме. Его ещё дед Саня поставил. И нам в радость, что он тебе сгодился. Там в подполе картоха, огурцы, капуста, варенье. Ключи, ключи возьми!

Дом был идеальный. Лида прошлёпала босыми ногами по прохладным широким деревянным половицам, крашенным бордовой краской, в середину горницы и огляделась. Коснулась рукой гладкой, насиженной до лакированного блеска скамьи под окном, погладила белую, вышитую по краю трогательными васильками скатерть на столе, потрогала блестящие шишечки на кровати с панцирной сеткой и синими спинками. Надо же, сохранилась! Дом будто радовался новой хозяйке, живо поскрипывал половицами под её стремительными лёгкими шагами, дверцы с готовностью распахивались от первого прикосновения. И пахло здесь хорошо: мятой, чабрецом, сушёным зерном, деревом и немного пылью. Свернув тканые половички и подоткнув юбку, Лида с наслаждением хозяйничала в своём новом жилище: вымыла полы и окна с прелестными узорными шторками ручной работы. Как же называется эта техника? Ришелье, кажется. Печка-голландка ждала, чтобы её затопили. Лида спустилась в подпол с припасами и ахнула: да здесь пять лет автономно прожить можно!

К вечеру уселась на крылечке с чашкой чая, обозревая двор. Вокруг было тихо, пустынно, как будто весь мир вымер – ни звука, ни огонька кругом. Оглушительно пахли маттиола и душистый горошек, посаженные в маленьком палисаднике. Под боком пристроился бабы Зоин серый кот и заурчал моторчиком. Закинула крючок на входной двери, с наслаждением вытянулась на мягкой покойной кровати. Всё правильно. Тайм-аут. Пауза. Перезагрузка.

И странно: в этом чужом, но казавшемся родным доме она впервые уснула крепко, без сновидений.

С каждым днём Лида молчала всё больше и больше. Иногда по целым дням не произносила ни слова. Или читала, или сидела на своей кровати, глядя в стену и наслаждаясь тем, что в голове нет мыслей. Время медленно протекало сквозь неё, как вода сквозь ржавый фильтр. Одновременно в ней происходила скрытая работа души и сердца.

Впереди не было ничего радужного. Но она подспудно понимала, что следует заставить себя перестать думать и о прошлом, и о будущем, а жить сегодняшним днём, пытаться сосредоточиться на дне завтрашнем и стараться сделать его хорошим. А ещё учиться справляться с житейскими горестями у бабы Зои и тёти Ани, у которых точно отсутствует светлое будущее. Несмотря на это, они умеют быть счастливыми и помогают в этом другим. Они принимают жизнь такой, как она есть, ни на что не ропща и не жалуясь.

Вот баба Зоя ещё пару лет назад проворно сновала по дому: побелить, подкрасить, принести воды. Её худенькая лёгкая фигурка то склонялась в поклонах перед иконами, то хозяйничала у печи, то в саду, успевая посадить, прополоть, полить. И хоть после болезни она ослабла, но и сейчас делала что могла: мазала пёрышком противень, маленькими натруженными руками месила тесто, била яйца в творог. Её старые больные ноги двигались медленно, но двигались, не сдаваясь старости. И тётя Аня никогда никому не отказала в помощи, у всех соседей картошку копала, деток нянчила, последним делилась.

Обычно люди любят подсматривать в чужие освещённые окна с улицы. Лида делает наоборот. Устраивается поудобнее у окна и через тонкие занавесочки наблюдает за миром, благо времени навалом. Вчера следила за соседским рыжим петухом Ухажёром, не могла оторваться от него минут двадцать и убедилась, что кличку свою он получил не зря.

Сегодня картинка в окне гораздо печальнее. Из леса, где он обычно гонит самогон, возвращается сосед Виталик. Походка его иллюстрирует работу классика марксизма-ленинизма «Шаг вперёд, два шага назад». Видимо, алкоголь действует на отделы головного мозга, отвечающие за движение. Виталик похож на вихляющуюся куклу-марионетку с ногами на шарнирах. Он их смешно вскидывает сантиметров на тридцать над землёй, а затем огромным усилием рывком бросает тело вперёд. Шатаясь тонкой рябиной, ещё пытается тащить велосипед. В конце концов велосипед побеждает, и сосед падает, гулко ударившись головой о бетонное покрытие двора. Господи! Умер? Лида вскакивает. Нет, жив, шевелится, поднимается. Бог всегда держит над детьми и непутёвыми свою защитную ладонь. Что жизнь делает с людьми? Или что люди делают со своей жизнью?

В дверь постучали:

– Есть кто дома?

В дверь вошла Ирина, сорокалетняя крепкая женщина, жившая на краю Осентишек с мужем и четырнадцатилетним сыном Гришей.

– Просьба у меня. Аня говорила, что вы учительница. Позанимайтесь с балбесом моим пару месяцев. У него по русскому переэкзаменовка осенью. А я вам молочко буду носить каждый день, ну и масло, сметану, творожок, яйца. Так как?

Лида неожиданно легко согласилась: соскучилась по работе. Балбес оказался вполне здравомыслящим симпатичным пареньком, вскоре дело пошло на лад.

Постепенно Лида втягивалась в эту простую тихую и спокойную деревенскую жизнь и находила в ней множество разнообразных прелестей. В мире устанавливался новый порядок, и в нём больше не было Андрея.

Подруга-психотерапевт учила, что внутри любого кошмара надо пытаться искать позитивные эмоции. А в этом благословенном месте их было хоть отбавляй! Физический труд, лес, земля, вода, тишина, красота, люди. Лида много двигалась, загорела, похудела.

За огородами бабы Поли – яркий ковёр брусники, не видевший рук человека. Ягоды крупные, цвета старого вина, гроздья лежат на влажном, как губка, зелёном мху. Листочки глянцевые, блестящие, Лида берёт ягоду в большое ведро, но понимает, что никогда не соберёт её всю. Вдруг за спиной слышится треск веток и какая-то возня. Ожидая увидеть по меньшей мере волка, Лида хватает обломившийся сук, вскакивает и резко оборачивается. Перед ней стоят обыкновенные дети лет девяти – две девочки с эмалированными кружками и мальчик с лукошком. Лида улыбнулась своим страхам:

– Вы откуда? Почему одни, без взрослых? Не боитесь в лесу?

Девочка в красной курточке ответила:

– Мы из детского дома. Он здесь недалеко. И мы не одни, мы с Иваном Сергеевичем.

Другая в такой же, только синей куртке, частит:

– Наш класс повариха тётя Катя за ягодами послала. А вот он сказал, что покажет нам настоящую кикимору. Мы поверили и пошли. Заблудились немного. И ягод мало набрали.

– Как же зовут этого голубоглазого врунишку?

Мальчишка глянул исподлобья:

– Ну Алё-ё-ёша, – и вдруг широко улыбнулся.

Дома тётя Аня уже нарезала груши и прокипятила их в сладком сиропе. Они перебирали бруснику, и вдруг тётка запела:

 
Гулял мой милый во зелёном саду;
С любушкой сошёлся,
«Здравствуй» не сказал;
Другой раз сошёлся,
Шапочки не снял.
 

Лида неожиданно для себя подхватывает мамину любимую:

 
Не смейся, мой милый,
В глаза надо мной,
Бог тебя накажет
Несчастной судьбой —
Немилой женой!
 

Лида взяла за привычку каждый вечер гулять у озера. Вот и сегодня она шла по обочине знакомой дороги, вдыхая тонкие запахи, словно изысканные духи, растворяясь в окружающей красоте, наслаждаясь лесным прохладным воздухом с привкусом опавших листьев. Присела на толстую поваленную берёзу. Мимо гордо, как галера, проплыл старый лебедь. На тёмную мерцающую воду упало несколько длинных ивовых листочков, напоминающих жёлтые лодочки. Скоро осень. Как незаметно пролетели три месяца!

 
– Пряный вечер. Гаснут зори. По траве ползёт туман,
У плетня на косогоре забелел твой сарафан.
В чарах звёздного напева обомлели тополя.
Знаю, ждёшь ты, королева, молодого короля…
 

Лида вздрогнула. На берегу стоял и улыбался молодой мужчина. У него было приятное славянское лицо, и характер сразу виден был на нём как на ладони.

– Добрый вечер! Позвольте представиться. Я тот самый незадачливый Иван Сергеевич, потерявший в лесу детей, которых вы заботливо привели в детдом. Вообще-то я математик, но стихи очень люблю. А ещё по вечерам купаюсь в озере. Здесь со дна такие особенные ключи бьют, вода чистейшая и всегда прохладная.

– А я Лида. Я вам помешала? Простите. Мне уже пора, утром огород будем с тётей Аней к зиме готовить.

– Нет-нет, что вы! Я так соскучился по общению. Здесь его не так много. Позвольте вас проводить. А вы мне стихи по дороге почитаете.

– Ну что ж. Тогда продолжим из Есенина?

 
Вот оно, глупое счастье
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат…
 

Первые палые листья, побитые старческой гречкой, успокаивающе шелестели под их ногами.

В круговороте буден и ежедневных простых дел постепенно исчезали переживания, страхи, болезненные всплески фантазии. Даже мучительные вопросы: «Что же со мной будет? Как жить дальше?» – ушли. Она оттаивала, успокаивалась и постепенно поняла, что нельзя существовать в круглосуточном, непроходящем чувстве ненависти, раздражения, неприятия, ощущении беды и горя. Нет такой боли, которая длится вечно. Должны быть оазисы, просветы. Жизнь-то одна. И она так прекрасна. Вчера неожиданно родились строчки:

 
Как бы ни умирала – дыши,
оставляй вчерашнему его тень,
доставай себя из-под одеяла:
ты не можешь больше стенать и плакать —
времени очень мало…
 

В последние дни августа солнечным утром в кабинет директора детского дома уверенно вошла красивая молодая женщина с охапкой ярких астр. Всё время разговора в щель двери подглядывал голубоглазый Алёшка.

Вячеслав МеньшикоВ

Родился в 1940 г. в г. Свердловске, на Урале. Военный журналист. Окончил во Львове факультет журналистики Высшего военно-политического училища СА и ВМФ (1967 г.). В дальнейшем, в 1984–1985 гг., проходил обучение в Военно-политической академии, г. Москва, на Высших академических курсах. В итоге, защитившись, стал военным историком.

Полковник в отставке, кандидат исторических наук (1985 г.), доцент (1986 г.). Более 50 лет в журналистике, из них 16 лет служил редактором военных и гражданских газет. Член Союза журналистов СССР с 1964 г. Автор ряда книг по истории Великой Отечественной войны, вышедших как в военной, так и в гражданской печати.

Всем смертям назло!
Попытка журналистского расследования

1. Всё началось в Монреале

Может ли человек обмануть свою смерть? Конечно нет, скажете вы. И возможно, будете правы. Только жизнь такая штука, что наши схемы и предположения в неё не вписываются. Так, Ивану Даценко не по его воле пришлось пережить не одну, а три свои смерти. До сегодняшнего дня в это верится с трудом. Но факты, как говорил классик, упрямая вещь. В этом очерке и пойдёт речь о таких упрямых фактах. Однако всё по порядку.

Попытки попасть за рубеж всегда были связаны с большими трудностями. О них знает каждый, кто смог пересечь границы других государств, в том числе и Канады. А если нам перенестись более чем на пятьдесят лет назад, в 1967 год? В ту пору, когда шло строительство развитого социализма, пересечение границы Советского Союза было равносильно подвигу. Почему? Потому что на страже границ СССР первым стоял бдительный КГБ, потом пограничники, далее своя таможня, таможня чужая, иммиграционные власти другой державы. Везде сплошные документы и разрешения.

Можно себе представить, сколько нужно было оформить и предъявить бумаг! Ведь каждого выезжающего рассматривали и парторганизации, и профсоюзы, и комсомол. Каждый должен был представить своего поручителя-заложника, остающегося дома. Но мы сосредоточим сегодня внимание не на этом, а всего на двух вещах – на деятельности всесильного и всемогущего КГБ, а также на некоторых незапланированных встречах за рубежом.

Поэтому, когда очередную всемирную экспозицию достижений стран в 1967 году определили в Канаде, в Монреале, у Комитета государственной безопасности СССР появилось огромное поле деятельности. Особую трудность для чекистов представляла работа с творческой интеллигенцией. Кого-то из российских мастеров всех направлений и культуры знал весь мир. Знал, но ни разу не видел! А тут, на выставке в Монреале, далёком городе, был построен свой огромный павильон, где СССР демонстрировал достижения в науке, технике, спорте и культуре.

В каждом подразделении народного хозяйства страны социализма была определена своя группа лучших представителей СССР. Павильон привлекал всеобщее внимание неординарностью архитектурных и других достижений советских людей. Им по праву было чем гордиться. На просмотр этих новшеств для остального мира стояли очереди, а на культурную программу Страны Советов билеты были раскуплены задолго до её начала.

https://www.youtube.com/watch?v=lZruOZNm69s

Фотохроника ТАСС

Особенно канадцы и гости выставки хотели попасть на блиставшего тогда танцора, исполнявшего танцы практически всех стран мира, – Махмуда Эсамбаева. Знаете почему? Потому что это был настоящий гений движения. Он жил только сценой. И жесточайшей дисциплиной по отношению к себе достиг невероятных результатов.

Иногда иностранцы учились у Махмуда танцам своей страны! Чтобы вы поверили этому, напомним только одну деталь: талия у него, мужчины ростом больше 180 см, была всего 47 см. Ровно на один сантиметр больше, чем у Людмилы Гурченко, снявшейся в знаменитой «Карнавальной ночи».

Танцует Махмуд Эсамбаев. Фото из открытой печати

В 1967 году в Канаде во время выставки «ЭКСПО-67» проводились Дни российской культуры. Прибыла сюда правительственная делегация во главе с первым заместителем председателя Совета министров СССР Дмитрием Полянским. Всего выступало около двухсот артистов. Состоялся гала-концерт советских мастеров сцены.

После просмотра зажигательных танцев президент Канады обратился к незабываемому Махмуду Эсамбаеву:

– Я бы хотел сделать для вас подарок. Что вы желаете?

– Хорошо бы познакомиться с индейцами, увидеть их танцы.

Приглашение было незамедлительно сделано. Но, несмотря на него, Эсамбаеву пришлось долго уговаривать ответственных лиц, чтобы они также поддержали его просьбу, чтобы ему дали возможность подробнее посмотреть, как танцует коренной народ Канады – индейцы. Ему пошли навстречу и повезли к ирокезам. При этом напарником в поездку определили хмуроватого вида человека, который представлялся официальным представителем Махмуда и других артистов.

В резервации ирокезов гостей встречали с почётом. Там уже собралось почти всё племя, насчитывающее что-то около двухсот человек. По этому случаю все жители надели свои праздничные наряды – в основном из шкур диких животных, перьев, с клыками медведей и другими украшениями.

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=CeOZysB09TA

Приехавших собрали в большом вигваме, где угощали сушёным мясом оленей карибу и неожиданными, похожими на хот-доги пирогами с дичью. Вокруг жилищ индейцев были зажжены костры, звучали бубны.

Вспоминает Махмуд Эсамбаев: «Завезли меня в дебри. Вигвамы стоят, шкурами обтянутые. Я говорю: “А где же вождь?”» Навстречу ему вышел высокий, крепкого телосложения мужчина. Он ничем, кроме цвета лица, не отличался от собратьев. Был загорелым, что называется, прокопчённым у костра, но всё-таки среди других его несколько выдавал европейский вид. Рядом с вождём стояла его жена. Тоже красивая женщина, настоящая дочь своего племени.

На голове вождя был праздничный убор – перья, весь разукрашен.

Следует заметить, что многие коренные народности считали перья орла священным символом. Традиционные головные уборы индейских вождей украшали орлиными перьями в качестве символа власти. Считалось, что такое обрамление не должно касаться земли и тот, который положит перо на землю или упустит его, будет нести проклятие.

https://canada-ru.livejournal.com/69148.html

Вождём ирокезов нельзя было не восхититься: высокий, статный, брови чёрные, волосы чёрные. Сзади – свита. По его сигналу начались танцы. Танцевали потрясающе. Эсамбаев не спускал глаз с ирокезов. Тщательно запоминал движения. Особенно ему понравился боевой танец «макумба». Захотелось обменяться мнениями. Махмуд только и развёл руками:

– Как же мы говорить-то будем?

И вдруг вождь индейского племени ответил:

– Здоровеньки булы. Ласкаво запрошую до мого вигваму…

Чуткое ухо Эсамбаева сразу выделило хохляцкое «г», да и в целом чистый украинский говор. Дальше произошло вообще всё быстро и поначалу непонятно. Вождь пригласил и завёл в хижину только одного гостя. Там-то он и представился удивлённому Махмуду: что родом с Полтавщины и зовут его… Иваном Даценко.

Хмурый сопровождающий остался у дверей – обычаи племени не позволяли ему пойти против желания вождя: приглашения на разговор в хижину он не получил.

Вождь индейского племени или Иван Даценко – советский лётчик, ставший главным среди ирокезов?

https://www.youtube.com/watch?v=CeOZysB09TA

Несмотря на некоторое нарушение «протокола», Иван Даценко смог облегчить душу и всё рассказал такому приятному гостю о своей необычной судьбе. Вождём ирокезского племени, можно сказать, стал случайно. После многих лет жизни на новом месте Иван понял их язык, стал метким охотником и своей силой, трудом и справедливостью завоевал уважение всех членов племени.

Потом женился на дочери вождя ирокезов, принял обычаи и нравы индейцев и стал хорошим помощником стареющего вождя. Когда же старший из ирокезов почувствовал, что он уже не всегда способен быть настоящим вождём, то на совете племени скво (так зовут женщин среди индейцев), которые по правилам принимали самые важные решения, предложили собратьям выбрать вождём Ивана, которому дали звонкое имя Пронзающий Огонь.

Все в племени согласились с мудрым решением своих матерей и жён, и оно было признано в резервации справедливым. Так Иван Даценко и возглавил местных ирокезов. Благо что их было не так много. К нему с дочкой вождя перешло всё хозяйство. Вот теперь и управляется с новым делом.

Подали в вигвам кушанья, в том числе и галушки! Появилась «горящая вода», что-то вроде горилки, которую готовил сам вождь. После такого радушия и закусок захотелось облегчить душу – что-то спеть. Махмуд сказал об этом вождю. Тот, долго не раздумывая, начал любимую песню: «Распрягайте, хлопцы, коней…». Жена поддержала мужа. Видно, он научил и её украинским песням. Только в этом хоре была одна особенность – вождь ирокезов в вигваме, без чужих глаз, пел и плакал. На вопросительный взгляд гостя просто ответил:

– До сих пор не могу без Родины… Всё бы отдал, чтобы повидать её, мою Полтавщину…

Эсамбаев сам долго не мог отойти душой от встречи. Даже просто поверить всему сказанному. Но в итоге прислушался к просьбе Ивана – не рассказывать об услышанном всем. Его до сих пор не отпускал страх перед кем-то всесильным, который мог достать кого угодно и где угодно. Расставание было трудным. Гостю и хозяину не хотелось заканчивать разговор…

И только через много лет Махмуд Эсамбаев, выступая в 1972 году в Кирове, рискнул впервые рассказать об этой встрече Александру Сёмину, который был в ту пору заместителем директора Кировской филармонии. Тот так же с удивлением узнал о потрясающей судьбе советского лётчика, которого война забросила в далёкую канадскую резервацию индейцев. В подтверждение этой встречи Александр Арсентьевич показывает свой альбом и фотографию со знаменитым танцовщиком. Махмуд был на ней в индейском наряде, в котором танцевал на сцене Кировской филармонии. Среди его танцев народов мира был и танец ирокезов – макумба. Именно его танцовщик подсмотрел в той далёкой резервации.

Рассказав о необычной встрече, Эсамбаев не нарушил данное вождю слово. Он так и не назвал никому его имени. Говорил, что случай интересный, но будущий вождь в Канаду приехал якобы в качестве эмигранта, а затем, волею судьбы, попал в резервацию, где жили индейцы.

Сам же Махмуд, узнав всё о судьбе Ивана Даценко, говорить даже его родным в Полтаве опасался. Ведь не зря так настойчиво бывший лётчик не хотел снова встречаться с представителями самой могучей конторы на земле – КГБ. Да и местные начальники в Канаде не обрадовались бы, узнав, что вождь коренного племени совсем даже не ирокез. А как Иван добрался туда – разговор отдельный…

 
Над Канадой небо синее,
Меж берёз – дожди косые.
Так похоже на Россию.
Только всё же не Россия…
 

2. Пронзающий Огонь

Биография будущего героя была проста. Родился 29 ноября 1918 года в селе Чернений Яр (недалеко от Полтавы) ныне Диканьского района Полтавской области в семье крестьянина. У него была сестра Дарья и брат Василий. Дети рано потеряли мать, отец часто болел. Ребята росли самостоятельными, трудолюбивыми, хорошо учились. В 1937-м Иван Даценко окончил Писаревщинский зооветеринарный техникум и в том же году был призван в армию.

Вот о чём дальше рассказала племянница Ивана Даценко – Ольга Васильевна Рубан (на снимке автор этого очерка берёт у неё интервью): «Иван Иванович Даценко – мой родной дядя. Его настоящая фамилия – Доценко, но при поступлении в Чкаловское лётное училище в Оренбурге Ивана Ивановича там почему-то записали как Даценко. Был у него ещё брат, также мой дядя. Они оба окончили Чкаловское лётное училище в Оренбурге. С начала войны участвовали в боях. Брат Василий Доценко был лётчиком-истребителем и погиб в бою в 1943 году. А вот Иван Даценко – воевал после гибели брата до 1944 года, когда под Львовом его самолёт был подбит и он не вернулся с того полёта.

Мама дяди Ивана умерла. И её дочери, моей маме, Дарье Ивановне, похоронка не приходила, а только вручили выписку из приказа по авиационному полку, что гвардии капитан Даценко И. И. не вернулся с боевого задания. Конечно, для нас это стало большой надеждой, что мой дядя может быть жив. На фронте, в боях ведь всякое случалось. Когда я стала более внимательно следить за его судьбой, то нашлись очевидцы с места, где самолёт его был подбит, которые говорили, что на месте этой бомбардировки, на земле видели, что на дереве висел парашют.

Ещё его сослуживец, также Герой Советского Союза – Николай Жуган, писал моей маме, Дарье Ивановне, письмо, которое я храню до сих пор: “Ви питаете, як загiнув Iван. Можливо, вiн ще живе, тiльки в нiмецькому полонi. Це було в квiтнi мiсяцi в районi Львова, в ночi його збила зенiтка, лiтак його загорiвся. Я теж лiтав тодi i все бачив, но допомогти не можна було нiчим…”.

А когда в московской газете “Труд” вышел материал о судьбе лётчика – капитана Ивана Даценко, то я впервые узнала, что дядя может быть жив, и в Канаде. По фото в газете узнала его сразу, хоть сколько времени с войны прошло. А тем более что у него ещё такое красивое имя было в племени: Пронзающий Огонь. Мы всей семьёй сразу загорелись желанием узнать больше о том, как это всё случилось. И точно ли, что этот вождь племени мой дядя…»

.. Шёл 1943 год. Обозначился перелом в войне против фашистов. Враг был ещё очень силён, и все бойцы дрались за каждый метр родной земли, освобождая её от гитлеровской оккупации. В составе 752-го (10-го) Гвардейского авиационного полка за победу воевал и лётчик дальней бомбардировочной авиации Иван Даценко. Как это получалось у него, лучше всего говорят строки из его наградного листа: «.. В полку считается исключительно отважным, неутомимым и грамотным лётчиком. Летает в сложных условиях дня и ночи. На всех типах самолётов налетал четыре тысячи часов. У него не было ни одного возвращения без выполнения боевого задания… Был тяжело ранен…»

Кажется, несколько скромно, просто. Но только об истребителях можно писать взахлёб: атака, переворот на крыло, бочка, ведущий, ведомый… А лётчик Даценко летал на другом самолёте – дальнем бомбардировщике ДБ-3. В нём он был не один – с экипажем: штурманом и стрелком. Из-за этого была нужна чёткая слаженность в совместных действиях. Так как от одного зависела жизнь всех.

Лётчикам бомбардировочной авиации постоянно приходилось бороться с главной опасностью – огнём зенитных установок и слепящим светом прожекторов. Чтобы точно выйти на цель, требовалось иногда подавить страх и с прямого маршрута, за самое короткое время точно отбомбиться. Нужно было научить себя не бояться идти через лавину огня и света. Такова уж была участь этих многотонных железных птиц – авиации дальнего действия. Она была предназначена для нанесения бомбовых ударов по административно-политическим и военным объектам глубокого тыла противника.

В 1940 году Иван Даценко, окончив Чкаловскую военную авиационную школу лётчиков, постоянно и настойчиво совершенствовал свою специальную выучку и идейную закалку. В бой лётчики полка, где он служил, вступили сразу же, как только фашистские войска совершили вероломное нападение на нашу страну.

Дальше нужно привести краткие строки из истории 10-го Гвардейского авиационного полка: «В октябре 1941 года полк перешёл к ночным боевым действиям. Лейтенант И. И. Даценко выполнял разнообразные задания. Вместе с членами своего экипажа – штурманом Григорием Безобразовым и стрелком-радистом Иваном Светловым – он совершал вылет за вылетом, уничтожая живую силу и боевую технику противника на железнодорожных станциях и аэродромах, в местах сосредоточения, вёл боевую разведку, наносил удары по мостам.

Ст. лейтенант Даценко к авг. 1943-го совершил 213 боевых вылетов. 22 июня 1942 г. экипаж Ивана Даценко в составе группы самолётов вылетел на выполнение боевого задания. Оно заключалось в том, чтобы с предельно малой высоты уничтожить бомбами самолёты противника на аэродроме в районе города Орёл. В результате удара группы было уничтожено шесть фашистских самолётов.

Но машина Даценко тоже оказалась подбитой. Лётчик бросал самолёт с крыла на крыло, скользил, чтобы сбить пламя, охватившее бомбардировщик, стараясь дотянуть до своей территории. Ценой невероятных усилий, благодаря мастерству пилота машина пересекла линию фронта. И тогда Даценко скомандовал экипажу: “Всем покинуть самолёт!” Убедившись, что штурман и стрелок благополучно спускаются на парашютах, он последним покинул воздушный корабль».

Отметим для себя небольшую часть содержания из исторического формуляра «…Ценой невероятных усилий, благодаря мастерству пилота, машина пересекла линию фронта». Момент возвращения лётчиков на свою территорию позже станет поворотным в судьбе Ивана Даценко.