Текст книги "Китай у русских писателей"

Наш спутник оказался директором опытной станции, которая помогает тайцам восстанавливать чайные плантации и вести их по научным правилам агротехники.

– В прошлом году, – сказал директор, – в нашем районе было собрано чая уже шестнадцать тысяч пикулей. Из трехсот тридцати четырех семейств, живущих на горе Наньбо, двести двадцать произвели посадку новых плантаций. И вот видите, у нас снова зацвели чайные кусты.

На горе Наньбо десять поселков. Мы задержались в одном, который назывался раньше «черным», потому что люди, жившие в нем, не имели даже примитивных хижин. Настоящее название поселка Шуйхэсай. Все четырнадцать его семейств имеют сейчас фанзы, сооруженные из бамбука, двенадцать семейств уже возродили чайные плантации.

Несколько часов мы провели в семье Сань Бянь. Мы сидели на глиняном полу, вокруг небольшого костерка, и слушали рассказ вдовы о невзгодах, которые постигли ее семью. До освобождения пять ее братьев и сестер от нужды были проданы в чужие семьи. Чтобы прокормить старых и малых, муж ушел куда-то на поиски работы и умер от болезни вдали от дома.

– После освобождения, – сказала вдова, – все мои братья и сестры собрались вместе. В прошлом году мы посеяли тридцать цзиней семян чая. Если из каждого цзиня вырастет сто пятьдесят кустов, то через три года наша плантация увеличится на четыре с половиной тысячи.

Около костра сидела мать вдовы, старая семидесятилетняя женщина. От огня она так раскраснелась, что разгладились морщины. Прислушиваясь к разговору, старуха что-то шептала про себя, а когда дочь умолкла, сказала нам:

– У нас есть сейчас восемь свиней, полсотни кур, еще купили домашний инвентарь. В прошлом году собрали восемьдесят вьюков риса, два с половиной вьюка соевых бобов, двадцать ценней хлопка. За весенний чай купили чумизы, да еще дома лежат летние и осенние чайные листья. Вот как хорошо пошла жизнь! В прежние годы мы плакали по три раза в день, а в нынешней жизни смеемся по три раза в день.

Поселок Шуйхэсай выглядит еще скромно. Тринадцать сдвинутых вплотную друг к другу бамбуковых фанз. Плоские крыши их образуют как бы одну сплошную площадку, на которой играют дети, бегают щенки. Летом на этих крышах по ночам спит весь поселок: там и прохладнее и можно не бояться зверей.

В поселке нет еще ни скотных дворов, ни клуба, ни бань. Однако появилась уже одна новинка – школа. Ее соорудили тайцы в прошлом году общими силами всех десяти поселков. К школе даже провели водопровод из бамбуковых труб.

– Мы находимся в самом начале пути, – сказал нам председатель районного народного комитета, – но мы идем на гору. И когда там будем – перед нами раскроется еще более прекрасный мир. Мы обязательно будем на вершине, потому что знаем: не взобравшись на гору, нельзя увидеть долины.

В. Овечкин

Валентин Владимирович Овечкин (1904–1968), прозаик, драматург, журналист, чье творчество сыграло большую роль в развитии русской прозы 50—60-х гг., прежде всего документального очерка, посвященного проблемам и бедам современного, в советские времена колхозного, села. В 1958–1968 гг. Овечкин был членом редколлегии журнала «Новый мир». В Китайской Народной Республике писатель побывал в октябре – ноябре 1954 г. в составе делегации советских журналистов, которая совершила большую поездку по стране. Овечкина, естественно, прежде всего интересовали проблемы развития и перестройки китайской деревни, которая в тот период переживала процесс ускоренного кооперирования, раздела и передела земли. Этим темам, как и методам партийного руководства, по преимуществу была посвящена большая статья-очерк Овечкина «В далеком и по-родному близком Китае», опубликованная в московском журнале «Огонек» (1955, № 14 и 15, 3 и 10 апреля), которая ниже печатается с сокращениями. Увиденное произвело сильное впечатление на писателя, и он часто возвращался к воспоминаниям о Китае. В 1957 г. Овечкин написал небольшое предисловие к рассказу китайского писателя Лю Биньяна, намеченного к публикации журналом «Москва». О событиях «культурной революции» и о судьбе писателей, в частности Лю Биньяна, Овечкин с горечью писал в письмах к Л.П. Делюсину, А.Т. Твардовскому, к сыну (см.: В.В. Овечкин. Собр. соч. Т. 3. М., 1990).

В далеком и по-родному близком Китае

Название этих очерков, пожалуй, не совсем точное на чей-нибудь придирчивый взгляд. И географически Китай ведь близок к нам, граничит с Дальним Востоком и среднеазиатскими республиками Советского Союза на протяжении тысяч километров. Но все же от центра России до Пекина очень далеко. Три дня летели мы из Москвы в Пекин самолетом, девять суток ехали обратно курьерским поездом.

Трудно начинать писать о Китае. За короткий срок мы, делегация советских журналистов, увидели там очень много, Пекин, Тяньцзинь, Нанкин, Шанхай, Чунцин, Чэнду, снова Пекин, Шэнян (Мукден), Фушунь, Аньшань, Дальний, Порт-Артур, возвращение в Пекин и с исходной точки обратно в Советский Союз железной дорогой – таков маршрут части делегации, отделившейся в Шанхае от другой группы, которая полетела на Кантон. Трудно писать потому, что понять Китай, его обычаи, культуру, изучить жизнь народа за такой малый срок (мы были в Китае месяц с небольшим) нельзя. Понять и изучить невозможно. Да и не вместить глубокого, всестороннего исследования о Китае в краткий журнальный очерк.

Хочется начать с итоговых впечатлений, с какими чувствами мы покидали Китай, что унесли в душе из этой братской страны. <…>

Все, кому мне приходилось рассказывать о Китае, спрашивали:

– Ну, как там жизнь, похожа на нашу? Много общего с нашим?

Да, очень много общего. При всей несхожести обычаев, языка, культуры, архитектуры городов, внешнего облика деревень, сельского пейзажа, приемов земледелия очень много у нас общего. Пожилому человеку из Советского Союза в Китае на каждом шагу то одно, то другое напоминает наши первые стройки.

Нам пришлось в Китае встречаться и беседовать со многими государственными деятелями, партийными работниками, писателями, журналистами, студентами, рабочими, членами сельскохозяйственных кооперативов, артистами, инженерами, учителями. <…>

Что в Китае похоже на наше, а что не похоже?..

На юго-западе Китая, вокруг Чэнду, столицы провинции Сычуань, равнина. Но какая равнина? Смотришь с самолета: где же поля, а где усадьбы, где границы деревень, сел? Таких сел, какие мы привыкли видеть у себя: больших скоплений домов с улицами и переулками между ними, – здесь нет. Несколько фанз или даже одна фанза с пристройками, огороженные глинобитной стеной, небольшие поля, напоминающие скорее усадебные участки, дальше еще фанза, еще поле, еще фанза – и так на протяжении сотен километров. Земли здесь мало. Но поля очень плодородные. И климат, мягкий, теплый, позволяет снимать два и даже три урожая в год.

Вокруг Чунцина, другого крупного города этой же провинции, древние невысокие, размытые горные хребты, террасные поля. До сих пор многие из нас знали только по учебникам географии, что такое террасные поля. Это небольшие площадки ровной земли, отвоеванные у каменистых хребтов, вьющиеся фигурными ленточками, уступами одна над другой от подножия до середины, а то и до вершины хребтов. Площадки эти выровнены в идеальную плоскость руками человека. Даже сам плодородный слой почвы создан человеком: ведь все это было когда-то сплошным камнем. И из камней, убранных с площадок, сделана ограда по краям каждого поля, чтобы ливнями, бурями не размыло, не разрушило ни вершка земли. Поля, засеянные рисом, заливаются водой, стекающей из водохранилищ, тоже в большинстве искусственно созданных. Какая здесь сложнейшая, взаимосвязанная система орошения! Чуть нарушить ее где-нибудь в верхних уступах или даже на середине террасы, и все ниже расположенные поля останутся без воды.

Смотришь на эти поля-озерца, зеркальными ленточками вьющиеся по склонам горных хребтов, и думаешь: нелегко достается китайскому крестьянину хлеб. Сколько труда вложено в эту землю, сколько пота пролито на ней!

И понимаешь мудрость компартии и народного правительства Китая, проводивших аграрные преобразования своеобразно, с учетом особой приверженности китайского крестьянина к своей родовой земле, которую еще деды и прадеды его, может быть, начинали отвоевывать у этих диких горных хребтов. Земля в Китае не национализирована. Земли отобраны у помещиков, которые раньше, например, в Центрально-Южном Китае, составляя 8 процентов населения, владели 50–60 процентами всей земли. Помещики как класс ликвидированы. Имения у них отобраны. Земельные участки отведены им в размере общих наделов. <…>

Всего в результате революционной аграрной реформы безземельные и малоземельные крестьяне в Китае получили 47 миллионов гектаров земли.

Очень не похоже здешнее земледелие на наше. Сроки сева, уборки – все необычно. Сеют озимую пшеницу в ноябре, в декабре сеют масличные культуры. Убирают то и другое в апреле. Здесь очень рано начинается весна – субтропики ведь, основная часть провинции Сычуань расположена на широте Каира и южнее, – и в апреле первый урожай уже готов. Сразу же после уборки на тех же участках пашут и сеют рис. Между уборкой риса в сентябре и новым посевом пшеницы в ноябре кооператив успевает еще выращивать на отдельных участках овощи, картофель. Пусть картофель не полностью созревает, клубни не достигают нормальной величины, но все же это уже третий урожай.

Некоторые иностранные наблюдатели «приходят в ужас» от «жестокости» китайских крестьян, издевающихся якобы над своими поверженными ниц классовыми врагами. По нашему же мнению, невозможно придумать более гуманного способа превращения бывших помещиков в безвредных и даже, может быть, небесполезных членов общества, как, сочетая убеждение с принуждением, привить им вкус к трудовой жизни, научить их работать.

Иностранная буржуазная печать вопила о «самосудах» над помещиками в Китае. Нет, то были не самосуды. Органы народной власти, взяв это дело в свои руки, направляя в организованное русло веками накопившийся гнев крестьян против безжалостных кровососов, ненасытных эксплуататоров, тем самым спасли помещиков от жестоких самосудов. Присутствие на обвинительных митингах представителей партийных комитетов, местных органов власти, вооруженной охраны сдерживало ярость крестьян. Иначе многие помещики лишились бы предоставленной им сейчас возможности перевоспитаться и жить собственным трудом, как все люди.

Органы народной власти в демократическом Китае относятся к бывшим помещикам куда мягче, чем сами помещики относились к приходу этой власти. За время с 1950 года по июнь 1952 года в провинциях одного лишь Центрально-Южного Китая органами общественной безопасности и отрядами крестьянской самообороны было захвачено и отобрано у бандитов, в большинстве помещиков и их наймитов, 71 727 винтовок и пистолетов, 6205 автоматов, 361 пулемет и 1 миллион 800 тысяч патронов. <…>

Перенесемся на северо-восток Китая. Перенесемся в буквальном смысле. Самолет так быстро перебрасывал нас из одной провинции в другую, что мы, вчера еще изнывавшие от тропической жары где-нибудь в Чунцине или под Шанхаем, сразу попадали в морозы Дунбэя или пронизывающие до костей ветры Желтого моря.

Провинция Ляонин – одна из провинций Дунбэя, занимающего большую часть территории прежней Маньчжурии. Центр ее – Шэнян (Мукден). Здесь уже сельский пейзаж несколько напоминает Россию: поля просторнее, деревни компактные, все чаще встречаются на полях тракторы. В этой провинции организация групп трудовой взаимопомощи началась еще до образования Китайской Народной Республики – провинция была освобождена раньше. Здесь к осени прошлого года насчитывалось уже 16 810 производственных кооперативов (без групп трудовой взаимопомощи), в которых состояло 416 тысяч крестьянских дворов – свыше 18 процентов всего деревенского населения.

Мы побывали в деревне Гаокань, где из 160 дворов 116 состоят в кооперативе. Поразительны перемены в жизни крестьян, вступивших в этот кооператив. Доходы от высоких урожаев кукурузы, гаоляна, риса и подсобных отраслей позволили кооперативу совершенно преобразить деревню. Шестьдесят пять новых кирпичных, под черепицей жилых домов украшают деревню, много возведено помещений для общественного животноводства, построена школа. Раньше в среднюю школу ходило из деревни только 2 ученика, дети помещиков. Сейчас в ней 28 учеников. Дети бедняков и батраков с 7–8 лет уже работали у помещиков и не учились, конечно. Теперь все малыши поступают в начальную школу. И взрослых крестьян много учится на разных курсах. <…>

В 1952 году Центральный Комитет КПК и Народное правительство Китая объявили борьбу против «пяти зол». Это было массовое движение, направленное против капиталистов – преступников, вредителей. Первое зло – подкуп государственных работников, дача взяток. Второе зло – недобросовестность в выполнении государственных заказов. Третье зло – укрытие от правительственных органов объектов обложения налогами. Четвертое зло – выкрадывание экономической информации и использование ее в антигосударственных целях. Пятое зло – расхищение государственного сырья и материалов, полученных в переработку.

Всюду на заводах и фабриках проходили собрания рабочих и служащих.

Борьба против «пяти зол» сделала большое дело в подъеме общественно-политической жизни страны. Рабочим и трудовой интеллигенции был дан предметный урок бдительности. В этой борьбе вырос многочисленный актив. В одном лишь Шанхае в общественных бригадах содействия борьбе против «пяти зол» принимало участие 80 тысяч рабочих. Были выявлены огромные дополнительные источники государственных доходов.

B очень сложных и трудных условиях работает городская партийная организация Шанхая. В недавнем прошлом Шанхай был земным раем для всяческих авантюристов, международным перекрестком для встреч и сделок крупнейших гангстеров, «джентльменов удачи», морских и сухопутных. Наследие капитализма здесь особенно чувствительно и в экономике и в идеологии. Сектор частного капитала в промышленности и торговле здесь больше, чем в других городах. Но и в Шанхае, как и всюду в Китае, идет неуклонный рост государственного, кооперативного и госкапиталистического секторов.

В Шанхае – могучий рабочий класс, миллион тридцать шесть тысяч производственных рабочих. В городской партийной организации десятки тысяч коммунистов. Эта сила обеспечит осуществление пятилетнего плана в городе и по росту экономики, и по социальным сдвигам.

После опубликования генеральной линии Коммунистической партии Китая в переходный период рассеялись надежды некоторой части капиталистов насчет того, что Китай, возможно, уклонится с пути социализма и диктатуры народа, руководимого рабочим классом, на проторенную многими другими странами дорожку обыкновенного буржуазного парламентаризма.

Капиталисты из неглупых, не потерявших способности трезво оценивать обстановку, обращаясь в правительство с просьбой сделать их предприятия смешанными по управлению, госкапиталистическими, действуют по мудрым правилам: лучше успеть попасть на корабль, чем опоздать к его отплытию; лучше сесть в поезд заранее, чем цепляться на ходу, рискуя попасть под колеса.

Но все же классовая борьба в стране за последнее время обострилась. Реакционеры из числа капиталистов и бывших помещиков применяют различные формы классовой борьбы, пытаясь оказать сопротивление социалистическим преобразованиям.

Борьба есть, борьба обостряется, и в этой борьбе, безусловно, победит генеральная линия компартии Китая, горячо одобряемая и поддерживаемая всем китайским народом.

* * *

В Китае идет огромное строительство новых заводов, железных и шоссейных дорог, вузов, дворцов культуры, но все же избыток рабочей силы пока есть.

В Пекине много рикш. Они на велосипедах. К обыкновенному велосипеду приделана легкая коляска, на эту коляску кладут груз, а порою в ней видишь и пассажира. На улицах множество таких велорикш, или иначе – педикэбов.

Дальше на юг, на юго-запад, в глубинных городах Китая педикэбов встречается меньше. Простые тележки, и рикши везут их без всяких механических приспособлений, на себе, взявшись руками за оглобли. Въезжая в город Чэнду с аэродрома, мы видели целые, если можно так сказать, колонны рикш, подвозивших на новостройки на ручных тележках кирпич, цемент, песок.

В Чунцинском речном порту, у слияния двух бурных горных рек, Янцзыцзян и Цзялинцзян, где мы любовались чудесным пейзажем, напоминавшим нам Кавказ, и огромным красавцем-теплоходом «Миньчжун» («Народ»), недавно построенным на шанхайских судоверфях, первенцем китайской отечественной промышленности в этом классе, мы видели и такую картину: артель грузчиков, подбадривая себя хриплыми гортанными возгласами, переносила на длинных бамбуковых шестах многотонные тяжести – ящики со станками и заводским оборудованием, прибывшим из-за границы. Может быть, это было оборудование для какого-то завода высочайшей автоматики, где труд рабочего будет сведен к пультам управления, но выносили пока китайцы эти громадные ящики с чугуном и сталью с пристани в крутую гору на руках.

На стройке многоэтажных корпусов новых институтов в районе вузов Пекина, на жилищном строительстве в разных городах пока немного подъемных кранов и прочих машин. Очень быстро строят китайцы, баснословно быстро, но пока больше вручную. Недостаток механизмов покрывается избытком рабочей силы. На ирригационных сооружениях в таких местах, где и ручную тележку не провезешь, мы видели, как массы людей переносят в корзинах, подвешенных к бамбуковым коромыслам, землю, камни, песок.

Что же это, хорошо или плохо, что в Китае еще много рикш и тысячи рабочих на стройках носят грузы на плечах?..

Китайский народ сознает, понимает, что сегодня тяжелым трудом, с большим напряжением сил он строит то, что в будущем даст ему и облегчение труда, и высокую механизацию производства на фабриках и заводах, и обильные урожаи, и благоустроенные жилища – безбедную, культурную, счастливую жизнь.

Хорошо, очень хорошо, что в Китае много строек и миллионы людей получают на них работу. В этом главное. Ведь Народному правительству досталась в наследие от старого Китая нелегкая задача – ликвидировать безработицу. За годы после освобождения безработица сильно сократилась, но все же проблема трудоустройства населения еще не снята. А повсеместная механизация, поднятие производительности и облегчение труда человеческого машинами – эти задачи, само собою, будут решаться и решаются.

Специфические китайские трудности и особенности строительства не могли заслонить перед нами масштабов и значения уже сделанного. В Чунцине мы осматривали крупную электростанцию – последнее слово техники по автоматизации управления, – построенную с помощью советских специалистов, оборудованную советскими машинами. Молодые китайские рабочие (средний возраст рабочих на электростанции – 22–23 года) и такая же молодежь – инженеры – уже полностью освоили новейшую технику и успешно справляются с эксплуатацией станции. Созданная в Чунцине мощная электроэнергетическая база вызывает сейчас к жизни строительство здесь целого промышленного района.

Мы, естественно, не могли побывать на всех промышленных стройках Китая: слишком много их, на это не хватило бы и двухгодичной командировки. За первую пятилетку, к осуществлению которой китайский народ приступил в 1953 году, в стране будет построено и реконструировано 600 крупных промышленных предприятий, среди них 156 предприятий, строящихся с помощью Советского Союза. Это металлургические комбинаты, оборудованные, конечно, по самым новейшим образцам, предприятия цветной металлургии, угольной и нефтяной промышленности, заводы тяжелого машиностроения, автомобильные, тракторные и авиационные заводы, химические заводы, электростанции и другие предприятия. Строительство большинства этих объектов будет закончено в 1958 году. Из 156 объектов, строящихся с помощью Советского Союза, 17 уже вступили в число действующих предприятий.

Мы были в самом сердце тяжелой индустрии Китая, на северо-востоке, в Аньшане, Шэняне (Мукдене), Фушуне. Именно здесь решался успех блестящей победы рабочего класса Китая: увеличение производства чугуна и стали в прошлом 1954 году почти в тринадцать раз против 1949 года.

Аньшаньский металлургический комбинат – огромнейшее предприятие, включающее в себя свыше 50 заводов и рудников, на которых работают десятки тысяч производственных и строительных рабочих. Японцы и гоминдановцы почти полностью разорили Аньшань, и сейчас все, что видишь на его заводах, – все это построено и строится заново с помощью Советского Союза. Заводы именно не восстановлены, а заново построены, реконструированы, расширены, старое японское оборудование заменено новейшим. Станки и машины, что видели мы на действующих заводах, – с марками наших гигантов тяжелого машиностроения. Уже сейчас производительность Аньшаньского комбината превысила лучшие показатели так называемого лжеманьчжурского периода, хотя японцы, удирая из Дунбэя, оглядываясь на дымящиеся за их спинами руины, пророчили, что теперь китайцам потребуется полстолетия для восстановления комбината.

Гости, приезжающие в Китай из других стран Азии, очень интересуются, на каких условиях Советский Союз помогает Китайской Народной Республике создавать и осваивать собственную металлургическую, машиностроительную и прочую промышленность. Задача наших специалистов, работающих сейчас в Китае, не только помогать проектировать, строить, реконструировать промышленные предприятия, но также – и это, пожалуй, даже главная их задача – помогать молодой Китайской Народной Республике создавать, выращивать свои собственные инженерно-технические кадры.

На гостей, приезжавших в Китай в дни пятилетия народной республики, сильное впечатление производила выставка достижений экономического и культурного строительства Советского Союза, открытая в Пекине. Но еще более, нежели сама выставка и представленная на ней наша современная советская техника, поражало их то, что всеми новейшими, сложнейшими машинами управляют китайцы, обученные этому советскими специалистами.

Что ж, их удивление и недоверие оправдываются тем, что во всей человеческой истории не было пока подобных примеров. Действительно, не было ведь нигде случаев, чтобы одно государство, имеющее мощную промышленность, помогало другому безбоязненно, бесхитростно, с открытой душой и так же полностью открытой технико-экономической информацией создавать свою промышленность, не опасаясь, что это лишит кого-то монополий, сузит рынки сбыта и т. п.

* * *

Я был в Китае впервые, не знаю старого Китая, и мне не с чем сравнить то, что я видел там, в городах и селах, в смысле благоустройства, культуры. Но кто был там раньше, лет хотя бы пять назад, поражается удивительным переменам.

За малый срок, конечно, не реконструируешь в должной мере очень перенаселенные, скученные города Китая. Но при всех трудностях наведения чистоты в тесных кварталах, узеньких уличках китайцы с этой задачей справились.

Когда рассказываешь о Китае, приходится некоторым слушателям несколько раз повторить одно и то же, пока наконец они вдумаются в услышанное и начинают тебе верить. Да, в Пекине, Шанхае, Нанкине и других городах мы не видели мух, хотя были там в теплое еще время года: октябрь по этим местам – конец лета, самое «мушиное» время. Не знаю, как в городах на крайнем юге, там я не был, но здесь убедился лично, что мухи истреблены, и, можно сказать, даже не «в основном», а поголовно. Уж где бы им водиться, как не на рынках, где торгуют сырым мясом, рыбой, всякими фруктами и сластями, – и там их нет. И истреблены они не бог весть какой химией – обыкновенными хлопушками – эластичная металлическая сеточка в виде лопатки на деревянной ручке. Заодно с мухами истреблены крысы, тараканы, комары в окрестных водоемах и прочая нечисть.

Мы осматривали в Пекине многие достопримечательные места. Были в прекраснейшем парке Ихэюань на северо-западе от Пекина.

Осматривали бывший «запретный город», императорский дворец, резиденцию богдыханов Минской и Цинской династий, со всеми его великолепными строениями, внутренними двориками, переходными лабиринтами, садами и прудами в центре Пекина. Были в Храме неба, построенном тоже столетия тому назад, в 1420 году, при династии Мин, осматривали его окрестности, катались на лодках по Северному Морю – громадному озеру, у берегов заросшему лотосами. Были в императорском парке, раньше называвшемся Центральным, а сейчас имени Сунь Ятсена. Были и в других городах, в зимних и летних резиденциях императоров, в прошлом, конечно, закрытых для народа.

Экзотический пейзаж, грандиозность строений, красота и неповторимое своеобразие архитектуры, сокровища древней скульптуры и живописи – все это поражает, очаровывает, ласкает глаз и душу. Но восторгались мы этим великолепием не только с эстетической стороны. Ведь отныне все эти художественные и культурные ценности принадлежат народу.

И в этих районах большого скопления народа не увидишь нигде ни окурка, ни обгорелой спички, ни клочка бумажки, не говоря уже о консервных банках и пустых бутылках. Если продолжить еще рассказ о том, чего мы не видели в Китае за полтора месяца, – не видели на улицах и в общественных местах ни одного пьяного.

Говорят, совсем недавно еще зрители приходили в китайские театры и кинотеатры с едой, узелками орехов, пили, ели, курили, разговаривали, уходили и приходили во время представления. Сейчас от этих обычаев не осталось и следа – тишина и порядок на всех спектаклях идеальные, а про чистоту в общественных местах уже было сказано. Борьба за чистоту стала в Китае делом всенародным, делом чести каждого трудящегося.

Рост культуры в Китайской Народной Республике за последние годы изумляет не меньше, чем темп хозяйственного строительства. Когда узнаешь, во сколько раз увеличилось против гоминдановских времен количество начальных и средних школ в стране, сколько открыто новых вузов, сколько взрослого населения, рабочих, служащих, крестьян охвачено вечерними школами и разными курсами, создается впечатление, что весь Китай учится, кроме, может быть, дряхлых стариков. В школах ликбеза бывшие неграмотные, конечно, не получают большого образования, но все же выходят оттуда со знанием элементарного набора иероглифов для чтения популярной литературы. Окончившим начальные школы открыт путь в школы взрослых повышенного типа.

Мы были в китайских университетах и институтах, были в районе вузов Пекина – так скромно называют китайские товарищи этот пригород столицы. На самом деле это не район, а целый город вузов, уже действующих и строящихся. Похоже, будто строится огромный промышленный комбинат: такую территорию он захватывает и такими темпами ведется строительство.

* * *

Все наши друзья и знакомые расспрашивали нас, когда мы вернулись в Советский Союз, как нас принимали китайские товарищи. Об этом труднее всего рассказывать, не подберешь слов. Об этом стихами надо писать, кто умеет.

Нам довелось встретить и провести тридцать седьмую годовщину Великой Октябрьской революции в глубинном китайском городе Чэнду. Шестого ноября нас, всю делегацию, пригласили на торжественное заседание, организованное Обществом китайско-советской дружбы. А вечером седьмого ноября в Чэнду, как и во многих других городах Китая, было организовано народное гулянье в честь тридцать седьмой годовщины Октября. Китайский народ радовался нашему великому празднику, как своему собственному. Нам, семерым советским людям, о приезде которых население города знало уже из местных газет, трудно было пробираться по улицам, забитым гуляющими.

Всюду в ярко освещенных скверах и парках из репродукторов лились советские песни на русском и китайском языках. В парках для гуляющих – всевозможные развлечения и зрелища. Там выступают акробаты, там – борцы, там – фокусники, жонглеры, там поет хор, там читают с эстрады юмористические рассказы. Вот на большую танцевальную площадку, зеркально поблескивающую под лучами «юпитеров», выбегают из гримировального павильона китайские парни и девушки в нарядных украинских костюмах и лихо пляшут под духовой оркестр «гопака».

– Кум, – спрашиваю я редактора «Радянськой Украины» Прикордонного, достающего опять из кармана носовой платок, – ты, кажется, плачешь?

– Та вже тричi ревiв…

* * *

И вот последний этап наших поездок и полетов по Китаю – Дальний, Порт-Артур. Китайские товарищи, понимая нашу русскую душу, предложили нам в конце маршрута посетить места, где каждая сопка от подножия до вершины залита кровью русских солдат и каждый камень говорит об их мужестве.

В Порт-Артуре мы повидались с нашими офицерами и солдатами, которые скоро совсем покинут эти края, передав все сооружения военно-морской базы Народно-освободительной армии и флоту Китая. Поднимались на гору Перепелиную, откуда вся панорама героической обороны Порт-Артура видна, как на карте. Были на Электрическом утесе, ездили к форту № 2, где погиб душа порт-артурской обороны генерал Кондратенко. Все сохранилось там, как и было, когда в блиндаж угодил японский снаряд крупного калибра. У развороченных взрывом тяжелых плит бетона до сих пор находят ржавые осколки снарядов. Были на военном кладбище, где вдруг такой Россией повеяло на нас. Русские имена на памятниках с незабываемой датой «1904 год», невысокие корявые акации, уже потерявшие листья, какая-то наша очень знакомая деревенская трава на дорожках между могилами, свист осеннего холодного ветра в голых ветках деревьев.

…Снова Пекин. День дорожных сборов. Прощание с друзьями, которых нажил в Китае и с которыми трудно теперь расставаться. Вот такие они и есть, дальние путешествия. Много удовольствий, много видишь нового, интересного, незаметно пролетают дни, и вдруг под конец чувствуешь, что тебе немножко грустно, и домой уже пора, и уезжать как-то не хочется, и жалко с кем-то расставаться, и не знаешь, доведется ли тебе еще когда-нибудь встретиться с ним. При первой же высадке из самолета в Пекине я встретился с Лю Биньянем, пекинским журналистом, коммунистом, и как сели мы с ним на аэродроме в одну машину, так и не расставались почти все время. Сказать, что он был моим постоянным переводчиком во всех городах, на всех литературных беседах с китайскими журналистами и писателями, – этого мало. Ведь когда приходилось делиться с китайскими товарищами своими мыслями о книгах, об их роли и месте в нашей жизни, мечтами о подлинно великой литературе, не отстающей от великих дел народа, литературе – разведчице самых глубинных жизненных процессов, боевой помощнице партии в трудной работе по воспитанию коммунистического человека, о такой литературе, чтоб сбылось наконец страстное желание Маяковского: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо», – чувствовалось, что это и его, Лю Биньяня, мысли, мечты. Он не просто переводил чужие слова, он говорил их от себя, от своего сердца, от своих убеждений. Он знает советскую литературу не меньше, чем свою родную, китайскую, и любит ее, и желает ей могучего расцвета. И как трогательно заботился он о нас всюду в пути и на месте прибытия, как старался показать нам все, что только можно успеть осмотреть за малый срок в огромном Китае, чтобы ни один час нашего пребывания в его родной стране не был потерян нами без пользы для будущих наших рассказов и очерков о ней. Спасибо, дорогой друг Лю Биньянь, за все!