Текст книги "История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха"

20

Что такое революция?

Государственное право утверждает: изменение конституционного строя не предусмотренными конституцией средствами. Если согласиться с этой сухой дефиницией, то нацистская «революция» марта 1933 года не была революцией. Ибо все происходило строго «законно», с использованием средств, предусмотренных конституцией. И «чрезвычайные распоряжения» рейхспрезидента, и решение передать неограниченную законодательную власть правительству, решение, за которое проголосовали больше двух третей депутатов рейхстага, как оно и полагается при внесении изменений в конституцию.

Разумеется, все это очковтирательство. Но даже если посмотреть, как дело складывалось в действительности, а не на бумаге, возникают кое-какие сомнения в том, что происшедшее в марте 1933 года, заслуживает название «революция». Ведь с точки зрения common sense[129]129
  Здесь: общих представлений (англ.).


[Закрыть], самым важным в революции является то, что революционеры с оружием в руках штурмуют твердыни существующего порядка, атакуют полицию, армию и т. п. и в конце концов побеждают. Очень часто в этом нет ничего вдохновляющего и прекрасного, поскольку сплошь и рядом связано с бесчинствами, насилием, брутальностью плебеев, ограблениями, убийствами и поджогами. Но от людей, называющих себя «революционерами», все-таки ждут того, что они идут в атаку, проявляя мужество, рискуют жизнью и свободой. Баррикады нынче, наверное, нечто устаревшее, но спонтанность, вдохновение, подъем, бунтарство – это, конечно, существенные черты настоящей революции.

В марте 1933 года не было ничего подобного. Все происходившее тогда было состряпано из самых причудливых элементов, и среди них начисто отсутствовали мужество, храбрость и великодушие, причем отсутствовали с обеих сторон. Четыре вещи принес с собой март 1933-го. Из их соединения сложилась неприступность нацистской власти: террор, праздники с напыщенной декламацией, предательство и, наконец, коллективный коллапс – синхронный индивидуальный нервный срыв у миллионов людей. Рождение многих, да в общем-то большинства европейских государств происходило куда кровавей. Но ни одно не было столь отвратительным.

Европейская история знает две формы террора: одна – кровавое буйство опьяненных победой революционных масс; другая – холодная, обдуманная жестокость победоносного, рассчитанного на устрашение и демонстрацию власти государственного аппарата. Эти формы обычно соответствуют революции и реакции. Первая форма террора – революционна; она оправдывается возбуждением и яростью в данный момент, потерей контроля над собой. Вторая форма террора – репрессивна; у нее есть оправдание в возмездии за ужасы только что происшедшей революции.

Нацисты стали исключением, соединив обе формы террора; таким образом, их террор не может быть оправдан никакими мотивами. Террор 1933 года был делом рук настоящего кровожадного плебса, подонков из SA[130]130
  SA – штурмовые отряды (сокр. от нем. Sturmabteilung).


[Закрыть] (SS[131]131
  SS – отряды охраны (сокр. от нем. Schutzstaffel).


[Закрыть] тогда еще не играло такой роли, как впоследствии[132]132
  SS – военизированные формирования НСДАП, первоначально предназначались для личной охраны Гитлера и входили в состав штурмовых отрядов (SA). С 1934 года SS стали отдельной карательной структурой.


[Закрыть]), – но SA действовали при этом как «вспомогательные отряды полиции»: никакой спонтанности, возбуждения и никакого риска, – напротив, штурмовики чувствовали себя уверенно, зная, что выполняют приказ, и неукоснительно соблюдая строгую дисциплину. С внешней стороны это был революционный террор: оравы диких небритых хамов вламываются ночью в дом и волокут беззащитных сонных людей в пыточные подвалы. Но внутренним содержанием их акции был реакционный террор: холодное, точно рассчитанное государственное мероприятие, совершаемое при умелом полицейском и военном прикрытии. Все это делалось не в возбужденном состоянии, которое возникает в ходе победоносной борьбы и преодоления большой опасности, – ничего подобного у нацистов не было; это делалось и не в отместку за жестокости и зверства, учиненные врагами, – никто не был жесток по отношению к нацистам. Все, что происходило, было просто бредовым переворачиванием нормальных представлений: бандиты и убийцы выступали как полицейские, облеченные всеми государственными полномочиями; с жертвами обращались как с преступниками, унижали, арестовывали и убивали без суда. Вот пример, настолько вопиющий, что вызвал общественный резонанс: в Кёпенике социал-демократ, профсоюзный лидер, вместе со своими сыновьями оказал сопротивление штурмовикам, вломившимся ночью в его дом, чтобы «произвести арест». В перестрелке он убил двух штурмовиков, безусловно действуя в пределах необходимой обороны. В ту же ночь социал-демократ и оба его сына были схвачены во много раз превосходящими по численности штурмовиками, их прибыло два отряда, и повешены в сарае поблизости от дома. На следующий день в Кёпенике появились дисциплинированные, четко исполняющие приказы отряды штурмовиков. Они врывались в дома тех, кто был известен как социал-демократ, и убивали на месте без суда и следствия. Число убитых осталось неизвестным[133]133
  Хафнер довольно точно излагает события «кёпеникской кровавой недели» 21–26 июня 1933 года. Действительно, 21 июня в дом к руководителю социал-демократического профсоюза Антону Шмаусу вломились штурмовики. Принялись его избивать. Двадцатидвухлетний сын Шмауса начал стрелять в штурмовиков. Убил троих. После чего он был застрелен, а вся семья Антона Шмауса была не просто убита, а забита насмерть. На следующий день в Кёпеник на грузовиках въехала орда штурмовиков. Началось избиение социал-демократов, коммунистов, евреев, а также известных противников нацистского режима. Избивали не просто того или иного человека, а всю его семью. Женщин (избитых) заставляли мыть пол от крови и продолжали избиение. Руководил «операцией» штурмовик Герберт Герке. Он лично забил насмерть социал-демократа, бывшего президента земли Мекленбург-Шверин, Йоханнеса Штеллинга. Сам Герберт Герке убит в марте 1945 года. Точное число забитых насмерть во время «кёпеникской кровавой недели» неизвестно. Трупы засовывали в мешки с камнями и сбрасывали в Шпрею. Из известных политиков были убиты руководитель окружной социал-демократической организации «Рейхсбаннера» (Союза германских участников войны и республиканцев) Пауль фон Эссен, руководитель городского «Рейхсбаннера» Рихард Ассман, коммунисты Карл Покерн и Эрих Яницкий. Депутат рейхстага от католической Партии Центра Генрих Кроне (1895–1989) подал запрос министру внутренних дел по поводу кёпеникских событий. Министр юстиции, Франц Гюртнер, в ответ на этот запрос издал «распоряжение о помиловании» не только кёпеникских убийц, но и всех, кто «активно действовал» летом 1933 года в рамках борьбы с марксистской угрозой.


[Закрыть].

Этот род террора имел то преимущество, что всегда можно было пожать плечами и заговорить о «неизбежных печальных издержках любых революций» – то есть сослаться на оправдание революционного террора; или можно было указать на строгую дисциплину исполнителей, – мол, в Германии царит покой и порядок, так что налицо всего только полицейские акции, спасающие страну от революционных бесчинств, то есть провести оправдание реакционного террора. Оба эти оправдания сменяли друг друга в зависимости от публики, на которую ориентировались адвокаты нацистского террора.

Этот род паблисити, разумеется, приводил – и сегодня приводит – к тому, что чем дальше, тем больше нацистский террор становился все отвратительнее, чем какой-либо иной в европейской истории. Даже в жестокости могут быть черты величия, если жестокость совершается с пафосом высшей, искренней решимости; если те, кто совершают жестокость, фанатично преданы своему делу – как это было во французской революции, в российской и испанской гражданских войнах. Нацисты никогда не демонстрировали ничего, кроме перепуганных, бледных физиономий изолгавшихся убийц. Систематически занимаясь пытками и убийствами беззащитных, они ежедневно торжественно уверяли всех и каждого, что никого и пальцем не трогают и что ни одна революция еще не совершалась так гуманно и не была так бескровна. Да, спустя несколько недель после начала кошмара был принят закон, согласно которому жестокое наказание ожидало и того, кто в четырех стенах своего собственного дома стал бы вести разговоры о терроре.

Само собой, нацисты вовсе не стремились по-настоящему скрыть свои кровавые дела. Скрывая их, они не достигли бы своей действительной цели – вызвать всеобщий ужас, растерянность и покорность. Воздействие террора, однако, должно было возрасти благодаря тайне, в которой он совершался, и той опасности, которой подвергался всякий, решившийся об этой тайне заговорить. Открытое обсуждение того, что происходило в пыточных подвалах SA или в концлагерях – с трибуны ли оратора или на газетной странице, – могло бы даже в Германии привести к отчаянному сопротивлению. Тайно прошептанные, жуткие истории – «Будьте осторожны, дорогой сосед! Знаете, что случилось с Х?» – беспроигрышнее ломали хребты и души.

Тем более что людей отвлекали и занимали – шел непрекращающийся хоровод праздников, посвящений и национальных торжеств. Началось все перед выборами с грандиозного праздника победы, «дня национального возрождения», 4 марта: марши и фейерверки, оркестры, барабаны и флаги над всей Германией; Гитлер, ревущий из тысяч репродукторов, клятвы и обеты – и все это несмотря на то, что было еще неизвестно: не принесут ли выборы поражение нацистам. На самом-то деле так и вышло: на последних выборах в Германии они получили 44 % голосов (до того было 37 %) – большинство немцев все еще голосовало против Гитлера[134]134
  На самом деле все обстояло не так радужно. Нацисты получили на выборах 43,91 %. Социал-демократы – 18,25 %, коммунисты – 12,32 %, католическая Партия Центра – 11,25 %, Немецкая народная партия – 1,1 %. Это были партии антинацистские. Получалось, что даже без нацистской чистки в парламенте голосующих против нацистских законов было бы 42,2 %. Надо приплюсовать еще мелкие националистические партии, вскоре поглощенные нацистами, и получится, что даже без чистки в рейхстаге у нацистов было подавляющее большинство – 57,18 %.


[Закрыть]. Если учесть, что террор был уже в полном разгаре и левым партиям в последние, решающие недели фактически заткнули рот, то стоит согласиться с тем, что немецкий народ в основной своей массе вел себя еще вполне прилично. Но это уже не было помехой для нацистов. Поражение отпраздновали как победу, террор усилился, праздники удесятерились. Флаги целых две недели не исчезали с балконов и окон. Неделю спустя Гинденбург отменил старые цвета государственного флага, и нацистский флаг со свастикой стал «временным имперским флагом» – вместе с черно-бело-красным[135]135
  Флаг Веймарской республики – черно-красно-золотой – вместе с конституцией Германии был принят 19 августа 1919 года Учредительным народным собранием в городе Веймаре. Черно-бело-красный флаг – флаг Германской империи. Монархисту Паулю фон Гинденбургу он был милее, чем революционно-оккультный партийный флаг нацистов: красное знамя, в центре белый круг с черной свастикой. 12 марта 1933 года Гинденбург издал указ: отныне у германского государства было два(!) флага: нацистский и кайзеровский. 15 сентября 1935 года нацистами был принят «Закон о флаге рейха». С этого времени флагом Германии стал нацистский партийный флаг.


[Закрыть]. И – снова – ежедневные шествия, торжественные митинги, благодарственные собрания в честь национального возрождения, военная музыка с утра и допоздна, чествования героев, освящение знамен и, наконец, в качестве апофеоза, безвкусное, напыщенное, помпезное (сущий балаган!) представление «Дня Потсдама»[136]136
  «День Потсдама» (День национального обновления) – торжества в честь созыва нового рейхстага, прошедшие 21 марта 1933 года в бывшей королевской и императорской резиденции – Потсдаме. Первое массовое нацистское празднество, срежиссированное Йозефом Геббельсом. Кульминацией стала встреча престарелого маршала (Гинденбурга) и молодого политика (Гитлера). Маршал (в пышной военной форме) пожимает руку почтительно склонившегося перед ним политика во фраке и цилиндре. (Цилиндр Гитлер, понятное дело, снял.) Встреча произошла перед гарнизонной церковью Николаискирхе. После чего было торжественное богослужение в той же церкви. Депутаты-католики отслушали мессу в расположенной рядом католической приходской церкви. Социал-демократические и коммунистические депутаты не принимали участия в «Дне Потсдама». Рядовые депутаты не пришли, а руководители фракций, которые должны были получить приглашения, их не получили, поскольку, согласно объяснению министра внутренних дел Вильгельма Фрика, «были заняты на общественно полезных работах в концлагерях».


[Закрыть]: старый предатель Гинденбург стоит у гробницы Фридриха Великого; Гитлер в сотый раз клянется в верности неизвестно чему[137]137
  В качестве рейхсканцлера Гитлер принес присягу на верность конституции Веймарской республики, каковую он нарушал несчетное количество раз.


[Закрыть]; колокольный звон; депутаты торжественно проходят в церковь; опущенные шпаги, военный парад, машущие флажками дети, факельные шествия.

Чудовищная пустота и бессмыслица этих не прекращающихся ни на миг торжеств, разумеется, не входила в планы устроителей. Население нужно было приучить праздновать и «национально возрождаться», хотя бы оно и не видело для этого никаких оснований. Для всеобщего ликования хватало и того, что людей, не желавших принимать в нем участие, – т-с-с! – ежедневно и еженощно садистски пытали и забивали насмерть железными прутьями. Итак, мы будем с волками жить, и по-волчьи выть, и праздновать волчьи праздники, хайль, хайль![138]138
  Приветствие «Хайль Гитлер» (Да здравствует Гитлер)было введено Рудольфом Гессом. Во время одного из партсъездов по окончании речи Гитлера Рудольф указал на фюрера и заорал: «Хайль Гитлер!» Зал подхватил этот крик, и с той поры приветствие стало таким же атрибутом нацизма, как и «римский салют», вскинутая вверх правая рука. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 года нацистское приветствие было введено в обязательном порядке в вермахте. В гражданской жизни никто не предписывал законодательно вскидывать при встрече руку и орать «хайль», но если ты не отвечал на такое приветствие, то у тебя могли возникнуть проблемы.


[Закрыть] Многим это пришлось по вкусу. Кроме всего прочего, в марте 1933 года стояла великолепная, солнечная, теплая погода. Окунуться в радостную толпу на согретой весенним солнцем площади и слушать торжественные речи об Отечестве и свободе, национальном возрождении и священных обетах – что же тут плохого? Уж во всяком случае это лучше, чем в пустой, холодной казарме SA получить промывание желудка с помощью насоса и резинового шланга.

Поначалу в праздниках участвовали из страха. Но, однажды попраздновав из страха, люди не хотели в дальнейшем праздновать только по этой причине – ведь это было бы по́шло и достойно презрения. В дальнейшем они взвинчивали себя до надлежащего праздничного настроения. И это станет дополнительной, психологической, причиной победы национал-социалистической революции.

Конечно, для того, чтобы победа была полной и окончательной, понадобилось еще и многое другое: например, трусливое предательство вождей всех партий и организаций, которым доверилось 56 % немцев[139]139
  См. примеч. 121. Не 56 %, а в лучшем случае 42 %.


[Закрыть], 5 марта 1933 года голосовавших за них и против нацистов. Это ужасное и много определившее событие весьма мало отразилось в историческом сознании всего мира: нацисты не заинтересованы акцентировать на этом внимание, ибо тем самым ощутимо снижается ценность их «победы»; что же до самих предателей, то им и вовсе ни к чему помнить о собственном позоре. Однако только этим предательством и можно объяснить кажущийся необъяснимым факт: большой народ, состоящий не из одних трусов, без сопротивления отдался такому сраму.

Предательство было всеобщим, оно захватило всех без исключения, от левых до правых. Я уже рассказывал о том, как коммунисты за хвастливым фасадом «подготовки к гражданской войне» подготовили только своевременное бегство за границу своих высших функционеров[140]140
  В данном случае Хафнер не справедлив по отношению к немецким коммунистам: Эрнст Тельман, председатель ЦК КПГ, арестован 3 марта 1933 года; Эдгар Джозеф Андре, член ЦК КПГ, руководитель гамбургского «Рот Фронта», арестован 3 марта 1933 года; Вернер Шолем (брат еврейского мистика, богослова и теолога Гершома Шолема), член ЦК КПГ, депутат рейхстага, арестован 23 апреля 1933 года; Йон Шер, председатель ЦК КПГ после Тельмана, арестован 1 февраля 1934 года в Берлине и тогда же убит.


[Закрыть].

Что до социал-демократического руководства, то предательство ими своей верной и слепо лояльной паствы, состоящей из законопослушных приличных маленьких людей, началось 20 июля 1932 года, когда Зеверинг и Гржезинский «избежали насилия». Предвыборную борьбу 1933 года социал-демократы вели ужасающим, унизительным образом, идя за нацистскими лозунгами и подчеркивая свое «тоже национальное направление»[141]141
  Все политические партии Германии того времени вовсю «разыгрывали» национальную карту. В том числе и коммунисты. Их риторика против «грабительского» Версальского мирного договора ничем не отличалась от соответствующей нацистской риторики.


[Закрыть]. 4 марта 1933 года, за день до выборов, «сильный человек партии» премьер-министр Пруссии Отто Браун[142]142
  Отто Браун (1872–1955) – немецкий политик, социал-демократ. С 1921 по 1932 год – министр-президент Пруссии. В Германии его называли «красным царем Пруссии». 20 июля 1932 года ничем не проявил свою царственность. «Сильным человеком партии» он стал из-за своего внешнего вида. Огромного роста (1 м 90 см), широкоплечий, с мощным голосом. Хафнер все точно описал: 4 марта 1933 года Отто Браун бежал в Швейцарию, где и прожил до 1955 года. В 1940 году вышли его мемуары «Von Weimar zu Hitler» («От Веймара до Гитлера»).


[Закрыть] на автомобиле пересек швейцарскую границу; он заблаговременно купил домик в кантоне Тичино. В мае 1933 года, за месяц до запрета и роспуска[143]143
  21 июня 1933 года распоряжением министра внутренних дел Вильгельма Фрика СДПГ была запрещена как «подрывная и враждебная государству». В этот же день штурмовики захватили помещения и редакции газет Немецкой народной национальной партии. 29 июня НННП сообщила о своем самороспуске. Это было сигналом для других ненацистских партий. 4 июля 1933 года сообщили о своем самороспуске католическая Партия Центра и Немецкая народная партия. А следом за ними и совсем уж мелкие партии прежней Веймарской республики.


[Закрыть], социал-демократы дошли до того, что голосовали в рейхстаге за доверие правительству Гитлера[144]144
  С голосованием социал-демократов 19 мая 1933 года все не так просто. 10 мая 1933 года помещения их партии и редакции их газет были захвачены штурмовиками. Но дело не только в этом. 17 мая 1933 года Гитлер выступил в рейхстаге со своей внешнеполитической программой. Эта речь была вызвана обращением американского президента Франклина Делано Рузвельта к главам 44 государств. Рузвельт призывал правительства этих стран отказаться от тяжелого наступательного вооружения, не производить бомбардировщики, танки, подвижную тяжелую артиллерию. В ответ на это Адольф произнес самую мирную свою речь: «Предложение, внесенное президентом Рузвельтом, о котором я узнал вчера вечером, заслуживает самых теплых слов благодарности германского правительства. Оно готово одобрить такой способ преодоления международного кризиса… Предложение президента – это луч надежды для каждого, кто желает сотрудничать в деле сохранения мира… Германия целиком и полностью за запрещение всякого наступательного оружия, если вооруженные страны, в свою очередь, уничтожат наступательное оружие… Германия также готова ликвидировать все свои вооруженные силы и уничтожить те небольшие запасы оружия, которые у нас еще имеются, если также поступят соседние государства… Германия готова пойти на любой торжественный договор о ненападении, ибо думает она не о нападении, а о собственной безопасности… Война – это безграничное безумие. Нам, немцам, чужд образ мыслей, характерный для людей прошлого столетия, которые полагали, что из поляка или француза можно сделать немца… Французы, поляки и другие народы – наши соседи, и мы осознаем, что никакие исторически мыслимые обстоятельства не могут изменить эту реальность…» После чего Гитлер предупредил, что Германия хочет равенства в вооружениях с другими странами. Если этого равенства не будет, Германия оставляет за собой право выйти из Лиги Наций и Комиссии по разоружению. Почему бы и не проголосовать за доверие такому внешнеполитическому курсу?


[Закрыть] и вместе с нацистами пели «Хорста Весселя». (В парламентском отчете значится: «Долгие, несмолкающие аплодисменты в зале и на трибунах. Аплодирует и рейхсканцлер, повернувшись к социал-демократам».)

«Центр», большая бюргерско-католическая партия, в последние годы собиравшая все больше и больше голосов протестантской буржуазии, созрела уже в марте. Благодаря ее голосам образовалось то большинство в две трети, которое на «законных» основаниях смогло передать правительству Гитлера диктаторские полномочия. Причем тогда руководил партией бывший рейхсканцлер Брюнинг. За границей это обстоятельство основательно забыто, так что в Брюнинге видят возможное избавление Германии от Гитлера. Но в Германии-то это никогда не забудут, и человек, который даже 23 марта 1933 года считал, что из тактических соображений можно заставить доверившуюся ему партию проголосовать за Гитлера, здесь в качестве антинацистского лидера попросту невозможен.

И наконец, немецкие националисты, консервативные правые круги, провозгласившие «честь» и «героизм» неотъемлемой частью своей партийной программы, – о боже! – до какой степени бесчестен и труслив был спектакль, который продемонстрировали руководители этих организаций своим верным партийцам в 1933 году и с тех пор еще не раз! После того как надежды 30 января 1933 года – дескать, мы «поймали» нацистов, мы их «обезвредили» – не оправдались, все рассчитывали по меньшей мере на то, что немецкие националисты станут «тормозом» нацистского террора и не позволят совершиться «самому худшему». Ничего подобного! Напротив, они во всем участвовали – в терроре, в преследованиях евреев, в преследованиях христиан; их не смутил даже запрет их собственной партии и аресты ее сторонников. Социалистические функционеры, удравшие за границу и бросившие на произвол своих избирателей и сторонников, что ни говори, представляют грустное зрелище. Но что же тогда сказать о благородных аристократах, которые, подобно фон Папену, видят расстрелы своих друзей и сотрудников, остаются на своих постах, да еще и кричат «Хайль Гитлер»?

Каковы партии, таковы и их боевые отряды. В Германии были «Рот фронт»[145]145
  «Рот Фронт» (Roter Frontkämpferbund, Союз красных фронтовиков) – военизированная организация КПГ. Создана в 1924 году в Тюрингии, после того как войска рейхсвера свергли законно избранное коммунистическое правительство земли Саксония. Первый председатель «Рот Фронта» – Вильгельм Пик, будущий президент ГДР; впоследствии им руководил Эрнст Тельман. «Рот Фронт» был запрещен в Германии 6 мая 1929 года после так называемого «красного мая» 1929 года. Берлинская первомайская демонстрация 1929-го, в которой участвовали «рот-фронтовцы», переросла в столкновения с полицией. Побоище продолжалось три дня. Погибло тридцать три человека, было ранено около двухсот. С 6 мая 1929 года «Рот Фронт» в Германии был на нелегальном положении. Широкое распространение получило символическое приветствие «ротфронтовцев»: вскинутый вверх сжатый кулак правой руки. Это приветствие ввел в оборот руководитель гамбургского «Рот Фронта» Эдгар Андре.


[Закрыть] и «Рейхсбаннер»[146]146
  «Рейхсбаннер» (Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold. Bund deutscher Kriegsteilnehmer und Republikaner; Имперский черно-красно-золотой. Союз германских участников войны и республиканцев) – межпартийная (но фактически руководимая социал-демократами) военизированная организация, созданная для защиты Веймарской республики от ее врагов – экстремистов и радикалов. «Рейхсбаннер» был учрежден членами Социал-демократической партии Германии, Партии Центра, Немецкой демократической партии и профсоюзами 22 февраля 1924 года в Магдебурге в ответ на «Пивной путч» нацистов в Мюнхене и гамбургское восстание коммунистов в 1923 году. «Рейхсбаннер» являлся ветеранской организацией, использовавшей военный опыт участников Первой мировой для защиты республики от национал-социалистов, монархистов и коммунистов. Отсюда и название организации (черно-красно-золотой – цвет флага Веймарской республики). К 1932 году, по собственным данным организации, «Рейхсбаннер» насчитывал более трех миллионов человек. В марте 1933 года «Рейхсбаннер» запрещен.


[Закрыть]; они были по-военному организованы, не то чтобы совсем уж безоружны, у них были миллионы бойцов, задача которых состояла в том, чтобы в случае необходимости держать под угрозой штурмовиков. И что же? О «Рейхсбаннере» не было слышно ничего, ну совершенно ничего. Он исчез бесследно, как будто и вовсе не существовал. Во всей Германии сопротивление нацистам свелось к единичным актам отчаяния, как тот случай с профсоюзным лидером из Кёпеника. Офицеры «Рейхсбаннера» не оказали ни малейшего сопротивления, когда их казармы стали занимать штурмовики. «Стальной шлем»[147]147
  «Стальной шлем» отнюдь не сочувствовал нацистам. Стычки между штурмовиками и «стальношлемцами» были достаточно серьезны, настолько, что в «Стальной шлем» стали вступать бывшие «ротфронтовцы». Следом за ними в «Стальной шлем» пошли и «рейхсбаннеровцы». Дело закончилось тем, что в Брауншвейге было достигнуто соглашение между бывшим руководством брауншвейгского «Рейхсбаннера», бывшим руководством брауншвейгского «Рот Фронта» и руководством «Стального шлема». Все бывшие боевики двух запрещенных организаций вступают в пока еще не запрещенный «Стальной шлем». Впрочем, этим дело не закончилось, этим оно началось. 27 марта 1933 года к зданию казармы «Стального шлема» пришло около четырех тысяч человек – записываться. Площадь перед казармой была окружена вооруженными штурмовиками, полицией и эсэсовцами. По сигналу нацисты принялись палить в толпу и избивать раненых дубинками. Рассеяв толпу, нацисты ворвались в казарму «Стального шлема» и принялись за «стальношлемцев». Все это происшествие получило название «Путча „Стального шлема“». 27 апреля 1933 года «Стальной шлем» был распущен.


[Закрыть], армия немецких националистов, приняла нацистскую идеологию, потом была по частям распущена, недовольно ворча, но – опять-таки – всерьез не сопротивляясь, покорилась своему роспуску. Не было ни одного примера обороны, мужества, стойкости. Были только паника, бегство и измена. В марте 1933 года миллионы еще были готовы к борьбе. В один миг они оказались преданы, обезоружены, лишены руководства. Часть из них в отчаянии присоединились к «Стальному шлему» и немецким националистам, как только выяснилось, что другие партии не собираются сопротивляться нацистам. В течение нескольких недель численность соединений «Стального шлема» возросла фантастически, невиданно. Но потом и эти соединения были распущены и капитулировали без борьбы.

Эта ужасающая моральная несостоятельность руководства всех антинацистских партий – важнейшая черта «революции» марта 1933 года. Эта несостоятельность сделала победу нацистов невероятно легкой. Конечно, такая легкость ставит под сомнение ценность и долговременность победы. Свастика внедрилась в немецкую массу, которая оказалась не сопротивляющейся, но потому и формообразующей, субстанцией, а бесформенным, вязким, кашеобразным тестом. Придет день – и тесто так же легко и без сопротивления примет любую другую форму. «А стоит ли вообще лепить что-либо из этого теста?» – после марта 1933 года ответа на этот вопрос нет. Проявившаяся тогда моральная, субстанциональная слабость Германии столь велика, что история рано или поздно эту слабость оценит по заслугам.

У других народов любая другая революция, какие бы кровопотери и какую бы временную слабость она ни вызвала, в конце концов приводила к невиданному увеличению моральной энергии противоборствующих сторон и тем самым – к колоссальному укреплению нации, если иметь в виду длительные исторические периоды. Достаточно вспомнить случаи героизма, мужества, презрения к смерти и человеческого величия, которые проявили якобинцы и роялисты в революционной Франции; франкисты и республиканцы в современной Испании! Притом, конечно, что были там и дикий разгул, и жестокость, и насилие. Каким бы ни был исход революции, храбрость, с которой велись сражения за этот исход, остается неистощимым источником сил. У нынешних немцев там, где должен был возникнуть этот источник, живет только память о позоре, трусости и слабости. Несомненно, однажды это приведет к очень тяжелым последствиям; очень возможно, что результатом будет распад немецкой нации вместе с ее государственностью.

Третий рейх родился из предательства его врагов; из чувства слабости, беспомощности и отвращения, которое это предательство вызвало. Пятого марта 1933 года нацисты были еще в меньшинстве. Но если бы три недели спустя проводились новые выборы, нацисты наверняка набрали бы большинство голосов. Причиной тому – не только террор, не только бесконечные праздники (хотя немцы с великой радостью опьяняются патриотическими торжествами). Решающую роль сыграло то, что ярость и отвращение к собственным трусливым вождям-предателям в тот исторический момент оказались сильнее ярости и ненависти по отношению к настоящему врагу. В течение марта 1933 года в нацистскую партию вступали сотнями тысяч. Вступали те, кто до сих пор противостоял нацистам. Их называли «павшие в марте»[148]148
  «Павшие в марте» («Märzgefallenen») – двойная ирония. Так в немецкой исторической и культурной традиции принято именовать погибших в Берлине в марте 1848-го, во время революции. Их похороны превратились в мощную революционную демонстрацию. «Павшим в марте» – так называется знаменитая картина (1849) Адольфа Менцеля, на которой изображены эти похороны.


[Закрыть]. К ним с недоверием и презрением относились сами нацисты. Сотнями тысяч переходили к нацистам прежде всего рабочие из социал-демократических и коммунистических организаций, они вступали в нацистские «ячейки на предприятиях» или в SA. Причины, по которым они это делали, разнообразны, зачастую то был целый клубок причин. Но как бы долго и тщательно мы его ни распутывали, не удалось бы найти одну-единственную, несомненную, четкую и рациональную причину. Этот процесс в каждом отдельном случае носил явные признаки нервного срыва. Самой простой и, если покопаться, почти у всех самой глубокой причиной был страх. Избивать, чтобы не быть избитым. Затем: мутное опьянение, опьянение единством, магнетизм массы. Далее, у многих было также отвращение и жажда мести по отношению к вождям и руководителям, бросившим своих партийцев на произвол судьбы и нацистов. И, наконец, странное типично немецкое рассуждение: «Все предсказания противников нацистов не сбылись. Они утверждали, что нацисты не победят, но они победили. Противники нацизма не правы. Значит, правы нацисты». К этому добавлялась (в основном у интеллектуалов) вера в то, что удастся изменить лицо нацистской партии и скорректировать ее деятельность, коль скоро сам ты в эту партию вступил. Разумеется, было и самое обыкновенное приспособленчество, примитивное карьерное шкурничество. У самых простых людей, примитивных, привыкших все воспринимать вместе с массой, переход в другой лагерь разыгрывался так, как он происходил в первобытные мифологические времена, когда побежденное племя с презрением отвергало не оправдавшего их надежд идола и выбирало своим патроном и покровителем бога победившего вражеского племени. Святой Маркс, в которого верили, которому верили, не помог. Святой Гитлер оказался сильнее. Разобьем образы святого Маркса над алтарями, поместим на их место святого Гитлера. Выучим новую молитву: во всем виноваты евреи, вместо прежней: во всем виноват капитализм. Глядишь, она и даст нам избавление…

Это, как видно, процесс не такой уж неестественный, он не выходит за рамки нормального функционирования психики и почти полностью все объясняет. И тем не менее кое-что остается необъяснимым – полное отсутствие как в нации, так и в человеке того, что зовется «породой»: отсутствие твердого, неподвластного никакому давлению извне ядра, отсутствие благородной твердости, внутренних, мобилизующихся как раз в час испытаний резервов гордости, убеждений, веры в себя, в свое достоинство. Всего этого у немцев нет. Немцы как нация ненадежны, мягки, лишены костяка. Март 1933 года это доказал. В момент вызова, когда у народов, обладающих крепким костяком, словно по заранее заключенному всеобщему соглашению, рождается спонтанный подъем, в Германии, тоже словно по всеобщему соглашению, наступили растерянность, расслабленность, полная сдача и капитуляция – коротко говоря, нервный срыв.

Результатом этого нервного срыва стал объединенный, готовый на что угодно многомиллионный народ, который сегодня стал кошмаром для всего человечества.