Текст книги "Милицейская сага"

– Так я чего? – Богун неуверенно приподнялся над стулом. Ровно настолько, чтоб не рассердить невзначай Лисицкого.

– Пошел вон, – мрачно подтвердил приказание оперуполномоченный.

– С кем приходится работать, – ужаснулась Панина, брезгливо пнув под зад прошмыгнувшего мимо завскладом.

– Хочешь, чтоб посочувствовал? Или еще какие проблемы?

– А как же? Мне собственно и ты нужен: склад открывать.

На этот раз не сдержался Мороз:

– А бумаги туалетной вам подать не надо?

Пренебрежительно выдержал недобрый взгляд.

– Да в самом-то деле, Маргарита Ильинична, – Лисицкий отвлек ее от молодого опера. – Сами откроете – невелика хитрость.

– Велика – не велика. А откроешь! Ты опечатал, вот и изволь …

– А хуху не хохо?! – осклабился Лисицкий.

– Поезжай, Николай Петрович, не спорь с красивой женщиной, – неожиданно вступился за Панину подзабытый в сторонке Рябоконь.

Лисицкий напрягся.

– А, Сергей Васильевич, ты! – Панина опамятовала. – Извини, пролетела, не поздоровалась.

– Бывает, – необидчиво простил Рябоконь.

– Поезжай, поезжай, – настойчиво повторил он. – Заодно и проветришься. Проигрывать в нашей профессии тоже надо уметь.

– Вот это слова не мальчика, – Панина признательно склонила голову. – Я понимаю: работа у вас такая… охотничья. Ну, не в этот раз, так в следующий кого-нибудь затравите. Помельче. Последствий, обещаю, не будет.

– Я бы и сам с вами проехал. В такой-то компании, – Рябоконь изо всех сил изобразил на своей физиономии некое подобие томности. – Но – дела. С Никандрычем надо переговорить, Малютина найти срочно… Много все-таки у нас ворья, – пожаловался он Паниной.

Та коротко кивнула:

– Так что, Николай Петрович?.. Или опять в УВД звонить?

– Да что в самом деле?! – Лисицкий разудало пристукнул по столу. – Не земной шар, чай, опечатали. Открыл-закрыл. Мир не перевернется. Поехали!

Проходя мимо стоящего безучастно у косяка Рябоконя, он, не в силах сдержать чувства, благодарно сжал его локоть.

6.

– Брось, Николай Петрович, так переживать, – Панина развернулась на переднем сидении. – Недели через две закроешь. Какая разница?

В салонном зеркале отражалось кривящееся лицо водителя. «Ух, щас бы врезать, – сладко возмечтал Лисицкий. – А еще лучше, – Богуну». Но тот, притиснувшийся к самой дверце, чтоб не напоминать о себе, будто что-то почувствовав, и вовсе начал сползать с сидения.

Лисицкий расхохотался:

– Да ладно, все о делах да о делах. Продаю последний сексанекдот! Стало быть, стой там – слушай сюда: наш командировочный в Париже…

Машина под ухахатывание шофера и поощряющий смех Паниной прокатилась вдоль подгнившего деревянного забора и свернула в сторону каменной, восемнадцатого века церквушки – первого склада КБО.

– Эй-эй! Совсем заболтался, – спохватился Лисицкий. – Проскочил, горе-водитель. Разворачивай к конторе.

– Ты уж не помнишь, что опечатывали? – Панина достала сигарету. – Склад. Склад, а не диспетчерскую.

– А документ! – добродушно упрекнул ее Лисицкий. – Чтоб все по форме. Не буду же я акт писать, лежа на тюках с тряпьем.

– Какой еще к черту акт? – происходящее перестало Паниной нравиться: больно игрив – не к месту – сделался маленький опер. А ведь самолюбив, засранец.

– Акт на распечатывание склада. Ты что думаешь? Сорвал пломбу да ушел? За каким же я сюда тащился?

– Ладно, поворачивай, – крутнула рукой Панина. – Бюрократ!

Лисицкий виновато вздохнул.

Машина осторожно развернулась меж сваленными штабелями торфа и, так же вздрагивая и припадая на ухабах, подъехала к деревянному зданию диспетчерской.

При появлении начальственной кавалькады девчонки-диспетчеры, «дожевывавшие» последний рабочий день недели, испуганно повскакивали.

– Двух понятых надо, – распорядился Лисицкий.

– Вон их сколько, выбирай, – Панина согнала одну из девиц с единственного кресла.

– Ваших нельзя, – огорчился Лисицкий. – Понятые не должны иметь отношение к КБО.

– А когда опечатывали, было можно, – наябедничал Богун. Он успел нацепить замызганный халат и, словно от того, заметно приободрился. Даже выдержал недобрый взгляд оперативника.

– Я говорю, опечатывали-то при них, – повторил он.

– Поэтому теперь и нельзя, – отрезал Лисицкий. И отдельно для внимательно всматривающейся директрисы умоляюще повторил: – Ну, нельзя! Закон не позволяет. Что я против закона?

– Двух человек с улицы, – распорядилась Панина. – Теперь у вас все?

Просияв от благодарности, Лисицкий шумно вскрыл молнию на папке, достал ручку, огорченно покрутил:

– Вот, твой грызун изжевал-таки мне нового «паркера».

– Купим, – холодно пообещала Панина.

– Купишь, как же. Где такого «паркера» достанешь?

С недоверчивым бормотанием Лисицкий водрузился за освобожденный стол, придирчиво провел пальцем по поверхности.

… Вот уж двадцать семь минут , морща от усилия лоб, в третий раз переписывал он акт.

– Никак не дается, – раздосадованно признался Лисицкий. – Что-то я сегодня туповат.

– Да, больше обычного, – Панина стояла у единственного окошка и выстукивала по стеклу холеными ноготками.

Остальные, в том числе две домохозяйки, перехваченные Богуном по пути из магазина, терпеливо перешептывались.

«Хоть бы возмутились, ушли! Нет у людей самолюбия», – тосковал Лисицкий, бесполезно гипнотизируя понятых. Готовый акт, в котором и осталось-то подписи поставить, лежал на столе.

– Ну, вот опять! – расстроенно вскричал он, поднимая лист и удрученно демонстрируя его присутствующим. – До чего докатился. «Распечатать» через «и». И исправлять нельзя – документ!

– Слушай, ты! – взорвала мореную тишину Панина. – Ты что задумал? Что голову морочишь? Видела я, как ты свои актики задрипанные строчишь. Самолюбие заело? Решил напоследок хоть чем-то да уязвить? Так оно тебе боком выйдет. А ну кончай эту мороку. А то ведь я в вашу ментовку звонить больше не стану. Прямо в обком! Ну?!

И она широкими шагами заходила по тесной диспетчерской, будто шары, гоняя перед собой перебегающих из угла в угол сотрудниц.

Лисицкий осклабился невообразимо дружески.

– Маргарита Ильинична, позвони мне денька через два. Только обязательно.

– Что?! –ошалело воззрилась на него Панина.

– Я тебе такое успокоительное достану. Ахнешь! Вот при понятых обещаю. Мотаем нервы, словно сопли, на всякую, понимаешь, мелочь. А акт? Что ж, если присутствующие не возражают, оставим его в этой, прямо скажем, несовершенной редакции. И пусть мне потом будет стыдно.

Разомлевшие присутствующие готовы были подписать все что угодно.

– Тогда прошу к столу!

Он услышал, а потом и увидел через окошко то, чего нетерпеливо ждал и на что, завороженные Панинским рыком, не обратили внимания остальные: у крыльца остановился старый брезентовый газик, под тяжестью тела заскрипела рассохшаяся лестница.

– Ну, вот и все, – Лисицкий неспешно убрал в папку подписанный акт, выложил на стол копию.

– Так что, можно открывать? – все еще не верил Богун.

– Можно, – рассмеялся оперуполномоченный, поскольку в диспетчерскую входил начальник районного госпожнадзора майор Малютин. Был Малютин глуховат, и Лисицкий произнес громко и раздельно:

– Официально ставлю в известность: можете распечатывать склад!

– Чего это распечатывать? – непонимающе переспросил Малютин.

– Ба! Какие люди! – очень естественно поразился Лисицкий. – Ты-то откуда?

– По работе, откуда ж, – хмуро объяснил Малютин, протер запотевшие очки и, обнаружив среди теснящихся людей заведующего складом, строго произнес. – Буду опечатывать склад.

– То есть как?! – Панина задохнулась бешенством. – Что значит?.. Ты вообще кто такой?

– Я? – Малютин подивился, что есть кто-то, кто его не знает, скосился на всякий случай на собственные погоны. – Я – Госпожнадзор!

Верно, таким голосом будут вещать ангелы о прибытии Господа бога в день Страшного суда.

– И что же понадобилось пожарной инспекции именно теперь и именно на первом складе?

– На складе пожароопасное состояние.

Безупречно логичная эта фраза произвела на новоиспеченного председателя горисполкома самое неожиданное впечатление.

– Раздавлю сволочей, – коротко пообещала она, подбегая к телефонному аппарату.

– Мы вас уже трижды штрафовали, – хладнокровно напомнил Малютин. С хрустом вскрыл папку, вытащил бланк. – Двух понятых нужно.

Лисицкий, не удержавшись, всхрюкнул.

– Я, пожалуй, пошел.

У двери обернулся к Паниной, уточнил:

– Значит, как и договорились, склад я распечатал. Полный ненависти взгляд был ему ответом. Но даже это не испортило озорного настроения маленького опера. Панина могла звонить куда угодно. Малютин не был конфликтен и, когда ему объясняли, чего делать не надо, этого не делал. Потому и просидел на своем месте свыше десятка лет. Но порой попадала ему под хвост эдакая шлея, и тут уж начальник Госпожнадзора на короткое время делался неуправляемым, блистая бескомпромисностью. А в этот раз, как сообразил Лисицкий, у него имелась особая причина стоять до конца. Дело в том, что накануне, на дежурстве, перехватив лишний стакан и войдя в азарт, Малютин проиграл жуликоватому Рябоконю в очко аж сорок семь рублей, что для многодетного майора было ощутимым ударом по бюджету. Похоже, что долг ему скостили.

«Ну, не до конца, но уж до понедельника-то он продержится. А там и КРУ подоспеет», – прикинул Лисицкий, и от полноты чувств подмигнул подвернувшейся блекловатой девице лет двадцати восьми.

– Нахал, – грустно и недоверчиво произнесла та.

7.

Лисицкий раздраженно бросил на стол телефонную трубку, и теперь она взволнованно полаивала, выбрируя на плексигласе.

– Что, решительно отказал? – Мороз, перегнувшись, вернул трубку на рычаги.

– Не решительно. А категорически. Оказывается, все силы контрольно-ревизионного управления задействованы на плановых проверках. Надо же, в первый раз Никандрыч мне отказал.

– Так ты и диссидентствуешь в первый раз, – Рябоконь, примеряясь, вертел початую бутылку «Белого аиста». –Ты ж раньше с санкции работал. А ныне в беспредел ушел, – вот и получил полный отлуп.

– Полагаешь, успели нажать на стоп-кран?

Рябоконь фыркнул. Вопрос, по его мнению, не заслуживал ответа.

– Хотя жаль. Комбинация была задумана не хилая. Та еще комбинация. Из прежних, – он ностальгически поднял стакан, чокнулся с портретом Котовцева, тоскливо воззрился на истыканный косяк, подлил коньяку.

– В Ялту уеду. У тетки там домик. Мордой в пляж воткнусь и – чтоб ни одной рожи. А тебе, пацан, скажу!

– Серега! – предостерегающе произнес Лисицкий.

– Дуй ты из этой легавки.

– Я сюда работать пришел, – Мороз набычился.

– Вот за тем и дуй. Пока жизнь тебя, дурака, не обдула. Ой, как же мне все обрыдло! Уж и не верю, что дотяну до дембеля.

Что-то ему не понравилось в реакции Лисицкого.

– Брезгуешь? Старым боевым корешком брезгуешь! А болтаться меж ног у начальства и ждать, когда соизволят помочиться сверху, как Марешко? Это тебе как? Я так скажу: все мы протитутки. Только признаться себе не хотим. Вот и мельтешим. А ты, пацан, на меня не зыркай. Я давно насквозь прозырканный. Не дернешь отсюда, так скоро, помяни, научишься выполнять «чего изволите-с». И ножкой эдак.

– А пошел бы ты! – огрызнулся Мороз.

Рябоконь захохотал.

– Да, Серега, умеешь создать настроение, – отдал ему должное Лисицкий. – Тебе на похоронах хорошо выступать.

– Точно. На собственных, – пьяно согласился Рябоконь. – И брось ты, Коля, кочевряжиться. Ну, умылись. Впервой, что ли? Главное – до точки дошел. Тальвинского, можно сказать, превзошел. Кстати, чего это он не показывается? Мог бы и литр выставить за потуги наши геройские.

– Нет его нигде, – коротко сообщил Мороз.

– Может, тоже пьет, – предположил Лисицкий. – Вот кому сейчас свет в овчинку. С его-то гонором!

– А собственно с чего бы ему хуже, чем нам? – взбрыкнул Рябоконь. – Подумаешь, гонор у него. Так это надо ухитриться, чтоб десять лет в ментовке и – все целочка. По слухам, кадры уже приказ о его назначении подписали. Если так, станет из самых фешенебельных шлюх. А уволят – тоже не схилеет. Адвокатура мигом подберет – юрист-то он, чего говорить, классный: прежняя клиентура в очередь выстроится. Так что за него как раз будь спок. О себе подумай. Мы-то ломовые, от «бордюра». Выкинут на улицу, куда денешься? Так что плюнь и забудь. Это еще если Панина не накапает. И впредь наука – не высовывайся…О!! Твою мать! Главный районный поджигатель явился.

– Лето, а подморозило, – сообщил, войдя, Малютин. Зажав локтем папку, он интенсивно принялся растирать пальцами запотевшие стекла. – Должно, к ранней зиме.

– Эк удивил. Выпьешь?!

– А?.. Не. В пожарку еще надо. Я это…опечатал склад.

– А на хера? – полюбопытствовал Рябоконь.

– Чего это? – лицо Малютина вытянулось.

– Дядя шутит, – успокоил его Лисицкий. – Спасибо тебе, дед.

– А? Да ладно. Только это…до понедельника.

– Давят уже?

– Да. Ну, я пошел, – он потоптался.

– Так чего, налить все-таки? – по-своему понял его колебание Рябоконь.

– Тут это… – Малютин намекающе скосился на Мороза.

– Свои, валяй, – разрешил Лисицкий.

– Когда опечатывали, завскладом сигнализацию не включил.

Лисицкий присвистнул.

– Может, забыл, – предположил Мороз.

– Может, и забыл.

– А ты-то сам чего тогда не включил? – поинтересовался Рябоконь.

– Так, может, и не забыл…Пошел я… Стало быть, с долгом?..

– Квиты, квиты. А как насчет?.. – коварный Рябоконь интимно показал ему краешек засаленной карточной колоды.

Суетливо, хотя и с видимым сожалением, Малютин подхватил папку и поспешно вышел.

– Все равно подловлю и отдеру, – Рябоконь с досадой швырнул колоду в ящик стола.

– А где у нас сейчас интересно Марешко? – Лисицкий сделался задумчив.

– Где ему быть, гнусу? – похоже, при упоминании этой фамилии у Рябоконя повышалось давление. – Сидит, как таракан, в кабинете до ночи: вдруг начальство соизволит обеспокоиться.

– А тебе к чему? – запоздало насторожился он, увидев, что приятель закрутил диск телефона. – Чего опять задумал, падла?

Не отвечая, тот выдохнул и придал лицу предельно благообразное выражение.

– Юрий Александрович? – сладко пропел он. – Ни сна, ни отдыха измученной душе. Трудишься, аки пчела. Стало быть, докладаюсь: в соответствии с полученной директивой склад мною распечатан…Да, так и доложи по инстанции…Да я понимаю, дед, что тебе это тоже не в радость: кому удовольствие в грязюке-то?.. Ладно, порадую, а то, гляжу, совсем сник – склад вслед за нами тут же опечатали пожарники.

Он помолчал, смакуя возникшую глубокую паузу, подмигнул недоумевающему Морозу, показал «козу» свирепому Рябоконю. – Скажем так, мы тоже приложили руку. Но формально – мы в стороне. Так что даже и не беспокойся…Понимаю, что к понедельнику откроют.

– Заюлил, гнус, – определил Рябоконь.

– Но есть тут одна деталька. Только без огласки, – Лисицкий доверительно понизил голос. – Сугубо между нами. В девять утра в понедельник на склад нагрянет небольшая бригада из КРУ… Тальвинский договорился… Что ж, что отобрали. Андрей человек дела. А значит, уголовное дело для него само по себе, а дело – само по себе. То есть прежде всего дело, – движением бровей он обозначил собственное изумление от неожиданно родившегося каламбура.

Мороз вскинул большой палец.

– Брось нервничать, дед! Мы-то в стороне. Только гляди – могила!

Лисицкий аккуратненько положил трубку, нежненько отер пыль:

– Порядочек.

– То есть ты считаешь, что он …сообщит? – догадался Мороз.

– Вне всякого сомнения, потому что уважаемый наш Юрий Александрович есмь стукачок.

– Уж это к бабке не ходи, – подтвердил Рябоконь. – Через полчаса вся ихняя банда знать будет…

– Что в понедельник на складе начнется ревизия, – воодушевленно подхватил Мороз. – А допустить этого, естественно, нельзя. И, стало быть…

– И, стало быть, вот этот урод провоцирует их взломать собственный склад, – Рябоконь, в сердцах хлопнув ящиком стола, поднялся, выхватил из шкафа кожаное пальто, а поскольку, на несчастье, оно зацепилось, сорвал с «мясом», едва не опрокинув и сам шкаф. Сжав волочащееся по полу пальто в кулаке, притормозил возле безмятежно рисующего на клочке бумаги Лисицкого.

– Держишь себя за самого умного? Так вот я в эти игры не играю. Будь здоров!

Он постоял угрожающе:

– Вот так, я сказал. И пошел. Мне еще до дембеля тянуть и тянуть. Я, видишь ли, в Ялту собираюсь. В Ялту, а не на Колыму! Надо додуматься – засаду, да еще без санкции.

– Почему собст…? – не понял было Мороз. Но, еще не договорив, сообразил.

– А если они с оружием? Да чего там «если»?! Кто ж на такое без всего пойдет? Наверняка добрынинскую братву подключат. Опять же, сколько в этом складе дверей, какие подходы? Это ж все…

– Я вот тут планчик накидал. Плохонький, конечно, – скромненько сообщил Лисицкий. – Может, глянешь ястребиным глазом, а?

– Точно – скотина, – утвердился в догадке Рябоконь. Он швырнул в угол пальто, водрузился на соседнем стуле, скептически глянул на услужливо протянутый набросок, внезапно повернулся к застрявшему в другом углу Морозу:

– Ну, а ты чего? Иль тоже на предмет смыться норовишь, как шеф твой?! – подозрительно рявкнул он.

– Я?!

– Ну, так какого хера? Придвигайся ближе. Помаракуем.

8.

Аркадий Александрович Чекин все не мог уснуть. Возбужденное, нервное состояние, охватившее его с вечера, не спало даже после выпитого стакана водки. Не имея к тому ни малейших поводов, он находился в странном, мистическом ожидании чего-то неизбежного. Причем он одновременно боялся этого и торопил его приближение. В углу в обнимку с женой посапывала приболевшая дочка.

Когда раздался короткий, гулкий в ночи звонок в дверь, Чекин осознал, что к чему-то подобному был внутренне готов. Тщательно блокируя дребезжание цепочки, чтоб не разбудить домашних, снял ее, отодвинул собачку замка, аккуратно потянул поскрипывающую дверь – опять забыл смазать – и остолбенел.

Опершись о косяк, ему ухмылялся старший оперуполномоченный ОБХСС Рябоконь. Сзади вырисовывалась фигура Мороза.

Но даже не их появление во втором часу ночи ошеломило Чекина. Брюки и кожаное пальто, в которых пребывал лощеный обычно Рябоконь, были в засохшей глине. Подбородок Мороза был небрит и оцарапан. Волосы его сбились в грязный начес.

Случилось чрезвычайное.

– Пройдемте.

Не раздеваясь, Рябоконь следом за хозяином протопал на кухню, подталкивая перед собой заторможенного, спотыкающегося Мороза.

– Ваша? – внизу под окном Чекин разглядел одинокую легковушку.

– Наши внештатники. С Богуном.

Чекин вопросительно вздёрнул подбородок.

– Выпить есть?.. Мечи на стол и не перебивай. Итак колотит, – Рябоконь показал потряхивающиеся пальцы. –Время – деньги, которых у нас нет и, боюсь, теперь не будет. Как говаривал покойный Николай Лисицкий.

– Что ты несешь?!

– Убили Кольку! – всхлипнул Мороз, стыдливо прикрыв лицо разодранным рукавом единственного своего джемпера.

– Та-ак! Дальше, – Чекин ощутил неясное томление в паху, требовательно повернулся к Рябоконю, разливавшему по стаканам водку. – Появилась информация , что в выходные будут взламывать опечатанный склад. Организовали засаду.

– И руководство дало санкцию?

Рябоконь всунул стакан в руку одеревеневшего Мороза: «Пей, парень! Тебе нужно. Помянем», – толчками запихнул налитые полстакана в себя и, еще допивая, зло отмахнулся:

– Во–первых, какое руководство такую засаду санкционирует? А во-вторых…

– Понял.

– Смысл засады все-таки, чтоб о ней никто не знал, а не наоборот.

– Да я уж извинился. Просто не включился пока.

– Так врубайся. Времени чуть. В общем, прихватили внештатников из понадежней. Я ствол взял.

– Незарегистрированный?!

– А кто мне на выходные табельное оружие выдаст? Разве ты?! Так вас с Тальвинским найти – тоже еще тот детектив. Один в командировку усвистал. Спасибо хоть тебя дома застали, – Рябоконь непонимающе оглядел выставленный перед ним палец, перешел на хрип.

– Не знали единственно, в какую ночь сунутся. Получилось – сегодня. В общем трое их было. И еще шибздик этот – завскладом. Главным – младший Будяк. Когда Коля крутить его стал, тот ножом и – на рывок. Достал я его из шпалера.

Лицо Рябоконя перекосилось.

– А что я, по-вашему, глядеть буду, как корешка на глазах убивают? Так, скажешь?! – яростно прохрипел он, недружелюбно оглядывая выдернутого из теплой кровати Чекина.

– Последствия?

– Да особенно никаких. Пулю в затылок всадил. А так никаких. Завскладом этот, само собой, не отходя от кассы, до жопы раскололся: где, куда, кто послал. Панина, конечно. Сильна все-таки баба. Крепкий будет пред исполкома, – Рябоконь скрежетнул зубами. – Морозу, к слову, как видишь, тоже досталось, – он, будто в неодушевленный предмет, ткнул в кровоточащее от огромной ссадины лицо Виталия. Сам Мороз при этом остался все так же неподвижен. – Он ведь двоих других в беге достал и положил. Один – двоих!

– Ты что, по правде убил? – все еще на что-то надеялся Чекин.

– Убивал понарошку, убил по-настоящему. Да не твои это проблемы. Ты, случись чего, не в курсе. Тут, главное, – ситуацию не упустить. Я с полчаса назад звонок в УВД выдал: мол, нападение на улице, Лисицкий убит, преследую остальных. И – трубку на рычаг. Без деталей. Сейчас, само собой, всех подняли. Ищут. Но до утра-то время твое. Пока сообразят, что к чему, пока с нашим делом увяжут, пока главные «рычаги» включатся. Полагаю, полсуток у тебя в запасе. Вот полная раскладка, – он покопался в запасном кармане, кинул на стол смятый лист. – Тут все набросано. Что у кого. Где картотека.. ..Так, что еще забыл? Машина, внештатники, – в твоем распоряжении. Вот на всякий случай адрес Лавейкиной.

– Лавейкина три часа назад умерла, – произнес Чекин.

– Убили?! – вскинулся Мороз.

– Зачем убили? Сама. По дороге в больницу – от обширного инфаркта.

– Нашла время, дура! – выругался Рябоконь. – Ну, так и черт с ней. И без того кругом концов, как в оголенном проводе. Только успевай соединять!

– Сережа, нас ведь с Тальвинским от дела отстранили.

– Слышал. Только нас с Колей к вашему делу вообще никто не приставлял. Вот он теперь и лежит – неприставленный. Да и я, похоже, до дембеля не дотянул. Понял?!

Чекин колебался. Строго говоря, следовало отказаться. Вопрос с передачей дела предрешен. И, возобновляя следственные действия сейчас, он безусловно нарушал полученное указание. А это …Что-то мешало ему. Не Рябоконь, нет. Но что-то… Вся повернутая к нему правым боком фигура Мороза излучала нетерпеливое ожидание. Его горящий, заплывающий глаз призывно пробивался к Чекину, будто сигнальный огонь исчезающего за поворотом маяка.

Чекин прокашлялся.

– Ты-то сам что теперь?

– Я?! – Рябоконь мрачно сплюнул. – Мавр сделал свое дело. Денька на три на «дно» лягу. А там – поглядим.

– Нетабельное оружие?

– Покойничек обронил, а я подобрал, – он осклабился.

– Труп?

– Это извините. Пытался задержать убийцу. А что, упускать?!.. Да не. На чистый криминал меня не возьмут. Покрутят, конечно. Но в конце умоются! Вот им Рябоконя обломать! – вскрикнул он, с силой ударив себя ребром ладони по сгибу сжатой в кулак другой руки. – Хотя из ментовки, само собой, выпрут.

Поднялся, прошелся взглядом по початой бутылке. Чекин понятливо отогнул распахнутое его пальто и сам аккуратно вставил бутылку во внутренний карман.

– Короче, мы с Колей свой путь до конца прошли. Дожмите их, мужики!

Призывно взметнув кулак, старший оперуполномоченный ОБХСС Рябоконь вышел из квартиры и исчез в ночи.

– Какие будут приказания, Аркадий Александрович? – Мороз, слегка оживший после выпитого, повернулся к Чекину, стараясь выглядеть собранным.

– Чего уж теперь? – буркнул Чекин. – Отсчет пошел.