Текст книги "Милицейская сага"

14.

Андрей, опустошенный, раскинувшись, лежал на кровати, не в силах, казалось, пошевелиться.

– Вот уж подлинно – счастливые часов не наблюдают! – в комнату в пеньюаре и с газетой, вынутой из ящика, зашла Альбина. – Ты хоть знаешь, что уже третий час ночи? И утром нам на работу.

– Так то утром. А пока у нас впереди куча времени, – он всматривался в очертания ее тела под пеньюаром, ощущая новый прилив сил. – Иди ко мне.

– Как? Опять?!

Резко приподнявшись, Андрей поймал ее за руку и опрокинул на кровать. Зарылся лицом в джунгли волос, подрагивая от заполнившего чувства:

– Альбина! Альбиночка моя!

– У-у?

– Какие у тебя глазищи! Это что-то непередаваемое… Приложи руку к виску. Чувствуешь?

– Похоже, мы оба сошли с ума, Андрюшка. Ну, что я завтра скажу своему жениху? А – родителям? Я ж обещала их познакомить.

– А кто у нас родители? – Андрей откинулся на спину, нащупал сигареты.

– О! – протянула Альбина. – Вообще-то с отцом я года три как не разговариваю. Общаемся через маму. Не смог простить, что без его согласия замуж вышла. Не нашего круга, видите ли. Да еще за еврея.

– А ваш круг – это антисемиты?

– Не без этого! – чмокнув его в щеку, Альбина вскочила. – Не забивай этим голову. Раз впереди еще полночи, пойду заварю кофе.

Проводив ее хищным взглядом, Андрей поднялся. Потянувшись, подошел к «стенке» из инкрустированного дуба, лениво взял в руку стоящую за стеклом фотокарточку, на которой юная Альбина сидела в бальном платье на кресле, а справа и слева от нее стояли улыбающиеся торжественно мужчина и женщина. Лицо мужчины, властное, с жесткой складкой на лбу, было Андрею явно знакомо, хотя он никак не мог уловить, откуда. С оборотной стороны короткая надпись – «Альбиночке в день окончания школы от папы и мамы». Внизу – резкая, тоже чем-то знакомая подпись. Андрей вновь перевернул фото и – опознал: рядом с дочерью стоял нынешний первый секретарь обкома КПСС Кравец.

Из кухни послышались шаги. Не желая быть застигнутым, Андрей втиснул фото на место и бросился на кровать.

15.

– Да придержи ты свои нервы, Валерий Никанорович. Ты меня своей опекой совсем за жабры ухватил! – Муслин и впрямь перебирал со звонками. – Обвинение предъявлено. Через час следователь едет за санкцией, – Андрей приподнял трубку замигавшего пульта связи с дежурным. – Подождите, у меня разговор с управлением, – отложил её в сторону. – Доложу, доложу! Как только, так сразу. Но и тебя прошу помнить о договоренности. Насчет Хани – частное определение пересылаете на рассмотрение нам…Накажем, будьте покойны. Строгач ваше заведение устроит?.. Нет?! Любите же вы кровушку! Шучу. Ладно – будет – «с занесением». И не волнуйся так, Никанорыч, все идет по плану.

Улыбаясь, разъединился.

Где-то в тяжелом вчера остались потрясение от измены жены и причастности ее к преступлению. И невольный, давящий страх перед неизвестностью. Ситуация разрешилась, и – к Андрею вернулось давно, казалось, утраченное ощущение легкости и свободы.

– Разрешите? – Альбина осторожно осмотрелась, убеждаясь, что кабинет пуст от посетителей, и – просияла свежей улыбкой, от которой у Андрея заныло в паху.

– Аленька! Чудесно смотришься, – наклонился интимно. – Но в постели все равно лучше.

И только, когда она напоминающе ткнула в лежащую на плексиглазе трубку связи с дежурной частью, Андрей спохватился.

– Что у вас? – пробасил он.

– Товарищ подполковник! Вас срочно просит старший судмедэксперт Валентина Матвеевна Каткова.

– Соедините, – Тальвинский посерьезнел: с момента их разрыва оба избегали личных встреч. Даже по телефону общались, только если без этого нельзя было обойтись. Потому звонок Катковой был несомненным признаком того, что произошло что-то чрезвычайное. – Андрей Иванович? Здравствуйте, – милый теплый Валентинин голос был нарочито деловитым.

– Здравствуй, Валя. Как ты?

– Спасибо, регулярно…Дети растут. С мужем развелась два года назад. Группа крови – третья. Резус-фактор отрицательный. Еще личные вопросы имеются?

– Да нет. Отчет более чем подробный.

– Тогда с этим все. Воронкова уже арестовали?

– Считай, что да. Надеюсь, не возражаешь?

– Возражаю. И категорически. Потому что если ты стоишь, лучше сядь.

– А если без предисловий?

– Девочка погибла не от наезда джипом.

– Не понял! Ты хочешь сказать, что он ее не давил?

– Давил, конечно. Я только что закончила вскрытие. Еще раз осмотрела одежду. Под следом джипа просматривается другой. Этот другой и раздавил шейные позвонки. А уже потом, сверху, прошел джип. Поэтому поначалу и не увидели.

– То есть, по-твоему?..

– И, по-моему, и по жизни. Двойной наезд, Андрей Иванович. Водитель джипа перехал через мертвое тело.

– Но не было же другой машины!

– А вот это не ко мне. Ищите заново. Единственно, чем могу: судя по характеру травм и фрагментам на одежде, девочка была раздавлена легковушкой. Будьте здоровы. Заключение представлю завтра к концу дня.

Андрей постоял с пикающей трубкой в руке, почему-то обиженно показал ее Альбине.

– Что-то неприятное?

– Даже не представляешь, насколько, – только сейчас до него самого начали доходить все последствия полученной информации. Андрей тяжко осел:

– Препанова, Мороза, Муравьева. Живо… пожалуйста!

16.

Мороз мрачно прильнул к боковому стеклу, не реагируя на попытки Муравьева его разговорить. Сказать, что был он зол, значило не сказать ничего. Он был оскорблен и раздавлен.

Даже не то уничижающее раздражение, с каким выговаривал ему прилюдно Тальвинский, было тому причиной. В сущности Андрей и здесь прав. Он, Мороз, возомнивший себя суперсыщиком, прокололся на обычной дешевке. Кажется, это называют «поймать звездняк». Слишком легко упал ему в руки этот джип с его владельцем, которого будто на тарелочке специально поднесли упакованным: «Нате ешьте. А перчиком не присыпать?» Вот и схавал, не подавившись! Фантастика! Ведь должен был хотя бы насторожиться, когда выяснилось, что бампер чист. А след торможения чуть не у кювета, хотя Воронков с самого начала утверждал, что держался середины дороги? И главное, сам Воронков, а потом и жена Андрея показали одно и то же – независимо друг от друга. Если бы они сговорились таким образом выгораживать его, так что может быть глупее?! Врать изо всех сил из-за несчастного велосипеда, который в сущности ничего не менял? И даже это не заставило тебя, олух, задуматься!

Мороз боднул стекло – машину подбросило на кочке.

– Веди аккуратней, водило. А то развалишь свой комбайн!

– Еще и внуков повозит. И как это мы лажанулись?! – Лешка вслух переживал то, о чем отмалчивался Мороз. – Вот она, горячка-то!…О! Знаменское.

– Значит, так, – Виталий отодвинулся от стекла. – Перво-наперво находим Галкина. Пускай только попробует мне сказать, что не нашел велосипед. Дальше – в сельсовет. Собираем активистскую шоблу. И – подворный обход по всем дворам, у кого есть машины. Особенное внимание – чьи машины в последние дни на приколе. Велосипед восьмеркой выгнулся и отлетел так, что едва не полкювета скосил. Не могло, чтоб на легковушке от такого удара вмятен не осталось. Не танк все-таки. Давай сначала к дому Галкина. У матери узнаем, куда с утра поехал.

– Чего зазря тащиться? Вон она, у почты.

Муравьев остановил свой драндулет возле группки женщин. Выглянул из машины:

– Петровна! Где Сашка-то?

– Так поехал с утра в автомагазин чего-то для лайбы своей покупать. Она ж у него в ремонте. Купит, мастеру отвезет, а потом вроде как в отдел собирался.

– Мастерская-то где?

– Да чего мастерская? В Витрушкине у моего племянника сарай большой. Там и мастерят. Здесь недалеко. Сгоняйте. Может, еще застанете.

– Посиди! Я сам забегу, – Мороз выбрался из машины, остановившейся возле добротного дома на пригорке, несколько раз нажал на кнопку электрического звонка, но внутри было тихо, и нетерпеливый Виталий, подергав запертую дверь, попросту перемахнул через высоченный забор. Двор был пуст. И только из приоткрытого сарая в глубине разносились металлические удары, на звуки которого он и пошел. В сарае со света он не сразу разглядел замызганного, лет пятидесяти, мужчину, согнувшегося возле передка стоящих в сарае «Жигулей».

– Чего надо? – при виде вошедшего мастер с усилием разогнулся.

– Из милиции, – Мороз оглядел «Жигули», – присел рядом. – Галкинская?

– Она, – слесарь с удовольствием провел рукой по полировке. Не удержался. – Каково?

– Нормально, – невнимательно одобрил Мороз, собираясь уйти: Галкина здесь не было. – А что с движком?

– С движком? – мастер удивился. – Вроде в порядке. Во всяком случае на ходу. Вообще-то ты про то хозяина спроси. Я не при делах. Я-то кузовщик! Вот это моя работа, – он хлопнул по полировке, как охлопывают бок начищенного коня. – За нее отвечаю.

Теперь и Виталий обратил внимание, что в левой руке его был зажат обернутый в наждачную бумагу полировочный брусок. Разглядел и разбросанные резиновые кувалды, домкраты, деревянные досочки, – подсобные орудия рихтовщиков.

– А чего было-то? – испытывая холодящее чувство страшной догадки, небрежно полюбопытствовал Мороз.

– В столб какой-то въехал. Вон здесь!.. Что? Не найдешь? То-то!

– И давно въехал?

– Этого не знаю. Спроси у самого. А я тут второй день без роздыха.

– Гляди-ка, и впрямь будто ничего не было, – Мороз без устали водил рукой по полировке, пытаясь нащупать следы вмятин. Но мастер гордился не зря: работа и впрямь была сделана на совесть.

– То-то что! Ювелирное это дело. Сейчас ведь кто ни попадя берется. Вроде, чего хитрого? Хватай кувалду да выбивай. Ан – дудки! Металл, его чувствовать надо, – произнося эту оду самому себе, он снисходительно следил за суетливыми манипуляциями Мороза, который, изогнувшись, залез под фартук.

– Гляди, не перемажься. Грунтовка свежая…Да бесполезное это дело – после меня искать. Ты вон туда глянь. Тогда, может, и оценишь, чего тут было.

В дальнем, темном углу сарая, прислоненный к стене, скособочился вывернутый автомобильный бампер. Рядом блистал никелированной полировкой свеженький, только доставленный.

Мороз провел по лбу, с некоторым удивлением обнаружив выступивший пот.

– Так где, говоришь, Галкин-то?

– В доме. Зашел по бутерброду соорудить. Да вон не он ли?

… – Ты чего, сам с собой заговорил, правило?! – звонкий Сашкин голос заполнил сарай. – Вконец одичал? Ништяк! Скоро выпущу на свободу. Давай-ка вылезай, подхарчись.

Мороз вышел из-за машины – со старым бампером в руке.

Ворвавшийся в сарай с пакетами в обнимку Галкин закаменел еще в движении. Термос, что прижимал он подбородком, выскользнул на валяющуюся на полу болванку, и брызги кофе густо окропили застывшего старлея.

– Виташа! Откуда?

– Ну, откуда и почему, это теперь не имеет никакого полового значения… Ты вот что, мужик, иди-ка пока погуляй, – обратился Мороз к рихтовщику, не отводя напряженных глаз с помертвевшего старшего лейтенанта. – Переодевался-то где?

– Да в доме.

– Вот и собирайся. С нами поедешь.

– Так вроде не закончил, – мастер наконец сообразил, что происходит нечто необычное и даже опасное. Больше не пререкаясь, боком протиснулся мимо Галкина, бесполезно ловя его взгляд.

– И дверь за собой прикрой!.. – напомнил Мороз. – Спасибо… Стыдно, знаешь, своего и – при посторонних. Разборки эти наши внутренние, верно?.. Ну, что к земле прирос, убивец? Ласты склеились? Бутерброды-то отложи. Пригодятся еще на передачу. Галкин, заметив легкое подергивание у глаза заместителя начальника розыска – предвестник жуткого, неконтролируемого гнева, отпрянул к стене.

– Виташа!.. Ты не думай.

– А я ничего лишнего и не думаю. И даже слегка не очень сержусь, – тихо, отчего Галкину сделалось еще страшней, успокоил его Мороз. – Я тебе просто буду ласковые вопросы задавать, а ты – аккуратненько отвечать. И все у нас тогда будет чинно-благородно. Куда велосипед выкинул, паскуда?!

– Я?!.. Да ты что?.. Покажу! Тут недалеко, в речке.

– Так! Хорошо. Вижу, меж нас уже и любовь утверждается. Тогда тест номер два. Почему с места аварии сбежал?..Громче. Не слышу.

– Испугался.

17.

… – Как там этот лихой наездник Воронков? Не гадит еще под себя со страха? – Муслин появился, как всегда, без предупреждения. Мимоходом всунул ладонь Тальвинскому, напористо прошелся по его кабинету. – Растереть бы паскуду, чтоб следа на земле не осталось.

– С чего бы это заместитель начальника УВД по кадрам начал выражаться, как перепивший опер? – не отказал себе в удовольствии уесть начальство Тальвинский. – Вроде не княжеское это дело.

– Извини – сорвался. Как говорится, ничто человеческое не чуждо. Да и трудно, знаешь, удержаться. Ребенка трехлетнего в лаваш превратил и – изгаляется! Выродок!

– Мертвого ребенка.

– Мертвого ли, живого. Но – он про то не знал, – подчеркнул Муслин. – Наехал и сбежал, как последняя мразь! Прощать, что ли?! Чего отмалчиваешься?

– А что тут говорить, когда «темнота» зависает? – буркнул Андрей. – Эмоции твои разделяю. Но – нравится он нам или не нравится, а привлекать его теперь не за что. То, что случайно проехал по трупу, уголовно не наказуемо.

– То есть что значит?.. Ты, Андрей, тоже не заговаривайся. Когда он задавил, знал он, что это труп?

– Нет, конечно.

– Во! И когда деру с места аварии дал, тоже не знал. Значит, субъективная сторона преступления в форме умысла на оставление в опасности, считай, налицо. Как полагаешь?

Огорченный донельзя, Андрей едва удержался от резкого ответа, – за прошедшие годы Муслин так и не удосужился проштудировать уголовный кодекс.

– Нет здесь преступления, дорогой мой Валерий Никанорович. О чем бы он там ни думал, но убил не он. Так что об идее твоей придется забыть. Другое худо! Мы с этим Воронковым два дня потеряли. Теперь попробуй найди настоящего преступника.

– А может, не потеряли? – Муслин поплотнее прикрыл дверь. – Ты ему насчет результатов вскрытия, надеюсь, не проговорился?

– Пока нет.

– Вот это умно. Сажать его надо, Андрей Иванович.

– Да я не против. Покажи, за что.

– Так за это самое дорожное, – Муслин значительно подмигнул. – То, что он сволочь, – это как дважды два?

– Приятного мало.

– Вон как в морду нам с тобой смеется. А приди такой к власти, как думаешь, забудет? То-то что. И нет тут пути назад. Или мы его ныне раздавим, или – через год-другой – он нас. А преступник он очевидный. На него оперативного компромата – гора! Просто – плохо работаем. Не умеем хозяйственные преступления грамотно доказывать. Вот и ходят холеные, уверовавшие в свою безнаказанность. Над нами глумятся, людей наших давят.

– К чему клонишь?

– Сажай его, и вся недолга! Я ведь с тобой сегодня, считай, как со своим говорю. Маргарита Ильинична за тебя горой встала. Так что не сегодня-завтра взлетишь! – Муслин значительно сделал жест пальцем, который почему-то показывал не вверх, а на окно, за которым вдалеке можно было различить здание УВД, – Олимп областного масштаба. – В соседних кабинетах будем общие вопросы решать. Правым плечом станешь. Потому и обозначаю напрямик: сидеть этому толстосуму не пересидеть.

– Не крути. Что ты, наконец, предлагаешь?

– Да посадить за наезд и – все дела! Сам говоришь: искать нового преступника – себе дороже. Не найдешь. Только волну поднимешь.

– Ты что, до сих пор не осознал, Валерий Никанорович? – раздражение Тальвинского выплеснулось наружу. – По заключению эксперта…

– Норов-то поуйми. Что за манера начальство глупей себя держать?..Ты заключение это получил?!.. То-то. Вот когда получишь, тогда и будешь рассуждать. – Хочешь сказать, что Каткова переменила мнение?

– А вот это не твоего уровня забота. Я вообще скажу – умничает Каткова много. Возомнила… Это ж надо ухитриться такое углядеть: под следом, мол, еще след. Договоримся и – передадут нормальному эксперту. И все следы куда надо наложатся. Нельзя только, чтоб разговоры пошли. Из твоих кто еще в курсе?

– Мороз, конечно. Я его с утра опять по раскрытию погнал.

– Отзови. Черт знает, куда его вынесет. Да и говнист больно.

Присмотрелся к Тальвинскому, определяя, насколько тот пропитался услышанным. И, главное, правильно ли пропитался.

Андрей погасил папиросу, прокашлялся:

– Положим, загоним Воронкова в суд. Прокурор подмахнет. А что будет, если завтра обнаружится велосипед или толковый адвокат потребует эксгумации и повторной экспертизы?.. Кто ответит?

– Глупый вопрос, – удивился Муслин. – Ты, конечно. На то ты и руководитель, чтоб отвечать за решения. Только так скажу: если всплывет, грош тебе, стало быть, цена. Да не журись ты, Андрей! Я-то с тобой.

«Ты-то, конечно. Мощная поддержка».

– Главное, областные власти за тебя, – угадал его мысли Муслин. Тяжело пригляделся. – И потом – отрапортовано уже. За нас обоих отрапортовал… Да чего ты потух? Он же весь обложен. Даешь отмашку, и я организую нужное заключение. А Мороза своего поприжмешь. Так что?

– Темное это дело.

– Так наше руководящее дело – оно изначально темное, – обрадовался Муслин. – Без изворотливости нельзя. И то, что не торопишься согласиться, одобряю.

Он замолчал, вслушиваясь в нарастающий шум.

… По тому, как ворвался в кабинет Мороз, оставив дверь за собой распахнутой, стало понятно, что опять произошло нечто чрезвычайное. Андрей, а вместе с ним и Муслин, уставились на дверной проем, гадая, кого именно доставил непредсказуемый оперативник. Но никого не оказалось, кроме втершегося следом начальника группы участковых Галкина – непривычно спавшего с лица и почему-то вымокшего.

Тальвинский вопросительно перевел взгляд на усевшегося без спроса Мороза, кивком предложил садиться и Галкину.

Тот начал было опускаться на краешек ближайшего стула. Но скосился на Мороза и суетливо поднялся. – В чем дело? – нахмурился Тальвинский. – Что у вас происходит?! Ворвались к начальнику пантомиму разыгрывать?!

Не отвечая, Мороз с хрустом вскрыл спортивную сумку, выудил несколько листов, протянул шефу:

– Читай. Только сел бы сперва.

Тальвинский нахмурился: никогда прежде не позволял себе Мороз при сотрудниках, а тем паче при руководителе областного аппарата вести себя столь бесцеремонно.

С демонстративным неудовольствием приподнял лист и – медленно принялся оседать. Несколько раз отрывался от чтения, чтобы спросить о чем-то Галкина. Но тот, подрагивавший у стены, уводил глаза к полу, и Андрей молча возвращался к чтению. Наконец, отложил. Обернулся на Муслина, читавшего тот же текст из-за его плеча.

– Он перед тем как домой ехать, литр водки раздавил. Но я решил пока не записывать официально – и без того отдел в дерьме будет, – буркнул Мороз.

– Это можете не сомневаться, – зловеще пообещал побледневший Муслин, что-то быстро про себя просчитывая. – Велосипед нашел? – уточнил Тальвинский.

– А как же! Даже фрагменты автокраски сохранились. Этот водолаз у меня сам за ним и нырял.

– Кто еще, кроме вас, – задумчиво поинтересовался Муслин, – знает об этой…версии?

– О чем?! Какая, хрен, версия? Вы чего, полковник? Читать разучились?!

– Мороз, охолони! – осадил подчиненного Тальвинский. – Тебя спрашивают, кто еще знает, что женщину с ребенком сбил наш сотрудник?

– Вот теперь вопрос понятен. Отвечаю коротко и по существу. Все! Во-первых, все Знаменское. Я ведь изъятия, как положено, при понятых оформил. А они местные. Так что там теперь только об этом и разговору. Во-вторых, со мной Лешка Муравей ездил. – Стало быть, в отделе тоже известно, – расшифровал Муслин. В бытность свою замполитом он частенько использовал словоохотливого Лешку для распространения нужной информации, сообщая ее Муравьеву под видом большого секрета.

– Так как же это, Галкин? – Тальвинский все приглядывался к потряхивающемуся в ознобе еще недавно самоуверенному, горластому парню. – Мало – авария. Но ты ведь… И суетился больше всех. Объяснись хотя бы.

– Да что на него время терять? Мразь! Всех опозорил! – яростно бросил Муслин, обрывая тем всякие связи преступника с бывшим его ведомством. Гнев заместителя начальника УВД был искренен: невозможность посадить Воронкова многократно усиливала степень Галкинской вины. – Немедленно инспекцию по личному составу подключим. В прокуратуру сообщим. Сегодня же уволим, арестуем и – в клетку, как обезьяну. Людям на обозрение. Совсем сгнил отдел! Вот что, Андрей Иванович, пусть выйдут. Мне придется начальнику УВД доложить. – Понятно. Буграм необходимо пошептаться…Пошли, убивец, – Мороз, подталкивая перед собой съежившегося Галкина, вышел.

Муслин накручивал телефонный диск. – Совсем он у тебя невменяемый, – провожая взглядом Мороза, сокрушенно констатировал он. – Ни заслуг, ни званий не почитает. Правильно за глаза бешеным зовут. Как хочешь, Андрей Иванович, хоть ты его и покрываешь, добром, помяни, не кончит. Как был в душе бандит, так и остался.

– Мороз – отличный розыскник. И за дело болеет не меньше нас с тобой…Хотя бывает угловат, – под испытующим взглядом Муслина Тальвинский свернул хвалебную оду.

– Ну, гляди. Волка приручить нельзя. Лизнет – лизнет, да и – тяпнет. М-да! Вот ведь какой поворот неприятный. Муслин подобрался:

– Товарищ генерал. Нахожусь в Красногвардейском райотделе. Здесь серьезнейшее ЧП по личному составу. Установлено, что аварию под Знаменским, в которой подозревался предприниматель Воронков, оказывается, совершил сотрудник отдела…Так точно.

– Как фамилия? – загородив трубку, он поторапливающе задвигал ладонью.

– Галкин Александр Игнатьевич.

– Галкин Александр Игнатьевич, товарищ генерал. Начальник группы уч…Так! Да, понял. Не беспокойтесь. Есть! Везу к вам.

Оторопело положил трубку:

– Указание генерала: Галкина ко мне в машину. Все следственные действия временно прекратить, пока твои ухари горячку не напороли. Будем, конечно, готовить его на увольнение. Но – насчет сажать, я б не горячился. Может, как-то еще и получится вывести. Все-таки честь мундира. А главное: понимаешь, какая штука – но только между нами! Галкин этот, оказывается, у генерала нашего на связи состоит. Ну, чего смотришь? Будто сам не знаешь, что руководство УВД имеет на местах свою агентуру. Надо же за вами, стервецами, присматривать. Генерал обеспокоился. Мы у себя в управе помаракуем, посоветуемся. Нельзя дело в таком виде в прокуратуру отдавать. Похоже, много лишнего этот сукин сын знает.…М-да. Как-то у тебя, Андрей Иванович, неподконтрольно все получается.

– Как умею.

– И с Воронковым опять же прокололись. Главное, отрапортовал уже, – Муслин обозначил испытующую паузу.

– Сажать его теперь за эту аварию, – это самому себе петлю накидывать.

– Да понимаю, – Муслин сокрушенно отер ямочку на подбородке. – Но и из-под глаза отеческого выпускать нельзя. Вот что – организуй-ка ему пятнадцать суток. И пусть твои обэхээсники за это время чего-нибудь по экономической линии подработают. Не может такого быть, чтоб живому человеку, да еще шесть лет в бизнесе, и статьи не подобрать. А чтоб уж совсем не сорвался, я к тебе журналистов по этой аварии подпущу.

– Это еще за какой радостью?

– Разъяснишь, как кандидат в мэры нашкодил пьяный, ребенка, как клопа, раздавил, да и – был таков. Потом это дело раскрутим. Поглядим, кто за такое мурло после этого проголосует. Вот так будет правильно и очень складно. Все! Время не ждет, – всунув в руку Тальвинского ладошку, Муслин вышел в коридор, с мимолетным удовольствием скользнув взглядом по зеркалу.

Андрей бездумно, щелчками, гонял по плексиглазу спичечный коробок. Накопившиеся в коридоре сотрудники то и дело заходили что-нибудь подписать или получить указание. Он разбирал, советовал, координировал. Но едва оставался один, возобновлял бессмысленное это занятие, не в силах отойти от оглушившего разговора с заместителем начальника управления по кадрам. Да! Большие ставки на кону, если в ход пускается прямая фальсификация. Но что есть во всем этом ты сам?

– Разрешите, Андрей Иванович?

– Заходи, чего уж? – Мороза он ждал с того момента, как Галкина увезли в управление.

– Почему этого убивца из-под нас забрали?

Ну вот, пожалуйста.

– ЧП областного масштаба. Прежде, чем сдавать в прокуратуру, хотят разобраться в инспекции по личному составу. Это нормально.

– Ты так считаешь? А я полагаю – опять чего-нибудь химичить затеяли. – Виталий Николаевич! У тебя, по-моему, какое-то искривление психики. О собственном руководстве как о шайке бандитов. – Шайка – не шайка. А групповуха налицо. – Присядь, – предложил Тальвинский. – Посоветоваться хочу. Руководство управления просит нас не выпускать Воронкова. Тип в самом деле не из приятных. Может, и впрямь организуем ему пятнадцать суток? А? Ты у нас мастер на такие штуки.

– Я, Андрюш, мастер на многие штуки. И Воронкова, было б за что, погрыз бы. Только от этого всего – за версту разит. Похоже, твоими руками жар загрести собираются. Может, и загребут. Но руки – то не чужие.

– Отказываешь?!

– Прошу. В смысле – умоляю. Не наши это разборки. Послушай доброго совета: гони ты его пока не поздно на все четыре, – Мороз присмотрелся к отмалчивающемуся Тальвинскому, вкрадчиво подсел поближе. – Андрюш, а у тебя в управе дел нет? Или еще где?

– Причем тут?..

– Так езжай. А я тут без тебя порешаю. Освобожу его втихую. С тебя и взятки гладки.

– Что ж ты меня все норовишь уесть-то?! – разозлился Тальвинский. Нажал на кнопку селектора. – Воронкова ко мне.

– Может, и я поприсутствую?

– Ты свое дело сделал. Слышишь колокола? – Колокола?! Где?..Нет.

– Да и откуда? Они ж во мне звучат. Отзванивают заупокойную.

– Андрюш, помяни, – спасибо скажешь.

– Ладно, чего уж теперь? Имей в виду, Мороз, когда меня отсюда выгонят, работу искать вместе будем!

– Слушаюсь, товарищ подполковник.