Текст книги "Милицейская сага"

7.

Шашлычная «У Зиночки» по-прежнему пустовала. Редкие посетители, заглянув, спешили ретироваться, даже не раздевшись.

За единственным занятым столиком, в окружении зажавшихся в углу девушек, пил Виталий Мороз. Пил вглухую. Так, как не пил никогда. Собственно, был он уже, что называется, никакой. Лишь бормотал что-то, вливая в себя очередную дозу, и – всхлипывал.

– Виталий, пора уходить, – не в первый раз, стараясь быть твердой, потребовала Марюся.

– Сколько ж он в себя влил-то и – все на ногах. Уж свалился бы наконец, что ли, – пробормотала напуганная внезапным преображением Оленька. Ее слабеющие попытки распрощаться пресекались Морозом решительно и, как сам заявлял, непокобелимо.

– Напиться – это мы завсегда, – Мороз расслышал последнюю фразу, тяжело поднялся, расплескивая очередной фужер водки. – Тут мы – гусары! Но – только за прекрасных дам. За вас, девочки!

Подобрался, согнув браво локоть, поднес бокал ко рту, встрепенувшимся орлом глянул на спутниц:

– Господа офицер-ры! За дам – стоя!

Потная голова его запрокинулась, так что стал виден натужно движущийся острый кадык, через силу вталкивающий в сопротивляющийся организм очередную порцию спиртного.

Его еще хватило, чтоб гордо склонить голову, несколько боком, но поставить-таки пустой фужер на скатерть. Вслед за тем глаза закатились, и – крупное тело рухнуло на пол, вызвав сотрясение барной стойки. Впрочем, сам Мороз грохота не услышал, – заснул еще в полете.

– Ну, слава тебе господи! Наконец-то отмаялись, – обрадовалась истомившаяся официантка. – Чего делать с ним будете, девки?

– Мы?! – Оленька ухватилась за пальто. – Пусть себе валяется. Надо же. Показалось сначала – чумовой мужик. А это – чума какая-то! Пошли, Маринк. Может, еще на дискотеку успеем.

– А..он?

– Сам нажрался, пусть сам и очухивается. Наша, что ли, забота?..Эй, ты чего у него в карманах роешься?

– Ключи от машины… Во!

– Нельзя его сейчас в машину, – забеспокоилась официантка. – Ночью минус десять обещали.

– Мороз на морозе не замерзнет, – пробормотала Марюська, листая обнаруженный паспорт. – А, вот и адрес. Не так и далеко.

– Ты что, за руль собралась? – догадалась Оленька.

– А чего? Меня учили.

– Дурочка! Зимой, ночью. И сама на поддаче.

– Гололед, – подсказала официантка.

– Во! Да и было б из-за кого? А то – упившийся старпер. Такого из машины до дому тащить – надорвешься. Что ты лыбишься?

– Да вспоминаю, как маменька как-то на себе пьяного мужика приволокла. Похоже, это у нас семейное. Помогите на заднее сиденье втиснуть.

– Все-таки ты, Маринка, точно – с вальтами, – разгадала давнюю, мучившую ее загадку Оленька.

8.

Мороз провел огромным языком по шершавому нёбу, приоткрыл набухшие, как у вурдалака, веки.

Он лежал в плавках на собственной расстеленной диван-кровати, при свете настольной лампы, и… – с трудом он приподнял голову, – на краешке этой самой диван-кровати, спиной к нему, в одних трусиках, склонилась над книгой какая-то девица. Чудны дела твои, господи, – Марюська!

Напоминая о себе, он простонал и – рывком сел.

Ойкнув, Марюська отбросила книгу и схватилась за лежащий рядом халат:

– Не смотри!

«Стало быть, ничего не было», – констатировал Мороз.

Выполняя наказ, отошел к «стенке», в которой у него было припасено с полбутылки коньяка, сделал пару крупных глотков. В голове воссияло, в желудок излилось блаженство.

– Фу! Все не так уж сумрачно вблизи. Удивительное все-таки изобретение человечества – коньяк. Второе после колеса… Можно, леди? – укутанная в мужской халат Марюська забилась с ногами в кресло. – Кажется, вчера я был недостаточно comme il faut. Интересно, каким краном меня сюда затащили?

– Вот этим, – она протянула руки, но тут же схватилась за распахнувшийся ворот. – Извини, но больше нечего было надеть. Как-то, знаешь, не рассчитывала у тебя здесь оказаться.

– Да сними ты его к черту. Прятать такой роскошный бюст под рваным халатом – это, не знаю, как если на статую Венеры натянуть шинель… Погоди, а машина?!

– Под окном.

Где?! – он выскочил на лоджию. – Эн би эй – это просто фантастика. Слушай, а как же ты все это…организовала-то?

– Дура потому что. Пожалела. Вот жду, пока трамваи пойдут. Главное, заснуть не смогла. Теперь все лекции просплю. Выйди, я оденусь. Только время с тобой потеряла.

– Какое такое время? – в голове его призывно зашумело.

– А такое. Может, у меня свидание было назначено?

– Ага, – под его ищущим взглядом она сжалась:

– И не думай.

– Что ж тут думать-то? Вину отслужу. Оставлять такую девушку в полном, можно сказать, безнадзоре, – это не в наших гусарских традициях.

Не теряя времени, выдернул ее из кресла, рывком сорвал халат.

– Черт! Как же ты в самом деле…

– Виташка, не смей! Я закричу!

– Тсс! Молчи, грусть, все испортишь.

Наклонившись, обхватил пересохшими губами набухший сосок и потянул – как малину с куста.

Светало. Тихо задребезжал будильник.

– Не зажигай свет, – пробормотала Марюська. – У меня еще соньки в глазах. Включи лучше какой-нибудь просыпательный мультик.

«Мультик!» – нашаривая пульт, хмыкнул Мороз. Комната тускло осветилась. Марюська лежала, блаженно-расслабленная, с зажмуренными от света глазами. – О! Похоже, проспали, – намекающе произнес он.

– Тогда я первая в ванную! Чур, не подглядывать! – подхватив разбросанную одежду, Марюська выскользнула из комнаты. А еще через минуту сквозь шум душа послышалось мурлыканье – она что-то напевала.

«Еще и певунья. Такая вот тростиночка-хрустиночка. Едва пеленки на прокладки сменила, а в постель к мужику прыгнуть – как улицу на красный свет перебежать. Озорное поколеньице».

На самом деле в масштабах поколения – это он хватил. Перебывали здесь всякие поколения. И никаких комплексов по поводу женской раскованности прежде он не испытывал. Раздражала почему-то Марюська. И даже нет, не она сама по себе. В конце концов девочки для того и растут. Но – почему-то уязвляло, что она так легко уступила ему. – Глубокоуважаемый сэр! Вас ждут к завтраку! – услышал он.

Через пять минут, затянув ненавистный галстук, Мороз заглянул на кухню, где Марюська, в морозовском переднике поверх миниюбочки, свежая и оживленная, нарезала бутерброды. На плите, ворочаясь в кипятке, фырчали яйца – будто мужики в парилке.

Беззаботность ее, в которой легко угадывалась привычка хозяйничать в чужих кухнях, привела его почему-то в тихую ярость. И хоть все это было глупее некуда, в нем нарастало неконтролируемое желание позлить эту сладкоголосую певунью, вывести из себя.

– Ты извини меня за сегодняшнюю ночь, – прислонившись к косяку, произнес он. – По-дурацки как-то все получилось.

– Садись ешь. Кофе остынет.

– Как-то так, между делом. Извини уж.

– Бог простит.

– Так ты не сердишься?

– Не занудствуй, – она нахмурилась.

– Знаешь, я вчера все выбирал меж вами. А теперь так думаю, что не очень и прогадал: в общем-то ты не хуже своей подружки. Правда, там еще грива. – Заткнись, наконец.

– Но ты тоже, знаешь, хороша. Призналась бы честно, что менструация. Я бы, пьяный-пьяный, а отстал. А теперь и тебе, наверное, неприятно. И – простыня в крови.

– Что?! Простыня? – она отшвырнула нож, вылетела в прихожую, принялась натягивать сапоги. Но дрожащие от ярости руки не справлялись. Тогда, подхватив их, сорвала с вешалки пальто, сумку.

– Марина, я что-то не то…

– Отмоешь… Скотина! – с шумом выскочила на лестничную клетку и прямо в колготках побежала вниз.

«Бабы какие-то ошпаренные пошли». Все-таки было что-то неестественное в ее оживлении. Что-то не стыковалось. Не отошедший еще от ночного коньяка Мороз присел на кровать, механически провел рукой по простыне.

И – вдруг понял: это не была менструация. Он оказался её первым.

8.

Февраль девяносто шестого лютовал на славу, будто восстанавливая температурный баланс после слякотности нескольких предыдущих лет. Температура опустилась до сорока, так что дежурные милицейские машины приходилось прогревать всю ночь, невзирая на хроническую нехватку бензина.

В районах свирепствовали пожары. Деревянные дома, особенно с печным отоплением, вспыхивали каждую ночь. Пытаясь уберечься от пронизывающего все и вся холода, люди перетапливали слабые печи. Давно не ремонтируемые, они задыхались от избытка бушующего внутри огня и то и дело через щели выплевывали наружу брызжущие искры. Поэтому милицейские сводки были переполнены сведениями о погибших в огне. Особенно много гибло малолетних детей и пьяных.

В один из таких дней Виталий Мороз стоял недалеко от входа в университетский корпус, укрывшись за звенящим от прикосновения стволом дерева и пытаясь укутать мерзнущий нос в куцый воротник несменяемой своей курточки на паралоне.

Из двери одна за другой выпархивали группки студенток и, повизгивая, перебегали в одноэтажное здание напротив – университетскую столовую.

Увидел он недавнюю потерпевшую – Танечку. Прошло, должно быть, больше месяца. Но происшествие заметно на нее подействовало. Девушка шла, сгорбившись, с потухшими, углубленными внутрь глазами на затертом безрадостном лице.

«Должно, с женихом так и не сложилось», – определил Мороз.

Следом на крыльцо выскочило трое шумных, наперебой выкрикивающих что-то парней с головами, неестественно повернутыми назад. Сладко и трепетно сделалось Морозу – в центре группки оказалась Марюська. Неправильные черты лица были полны властным весельем, щечки, едва выскочила она на мороз, разрумянились, маленький ротик капризно округлился. Марюська, конечно, не была красива. Но сколько же очарования разглядел он на этот раз в прежней маленькой дурнушке.

Чуть сбоку от основной группы с независимым видом шла Оленька. Хмурясь, она поминутно подправляла свежую прическу и, уверенная, что на нее не смотрят, нервно слизывала яркую помаду с полных, сексапильных губ, пытаясь не выказать ревности к триумфу подруги.

Они почти прошли мимо, когда Мороз решился:

– Марина!

Краска спала с ее лица.

– Ба! Какие люди! – на первый план незамедлительно вышла Оленька. – Не прошло и месяца, а мы уже очухались? Вы хоть Маринке собственную доставку оплатили? Маришк, чем он расплатился-то? Деньгами или?…

– Не тараторь, – оборвала та. – Что ты хотел?

– Поговорить.

– Тогда говори. Только быстро.

Мороз неловко огляделся.

– Пошли, пошли, – поторопила остальных Оленька. – Оставим престарелого Ромео.

Она подхватила одного из парней под локоток и повлекла дальше.

– Тогда уж Отелло, – буркнул тот.

Реплика имела успех. Отойдя метров на пятнадцать, все вновь остановились. Оказавшаяся центром внимания Оленька что-то преувеличенно возбужденно рассказывала, то и дело тыча через плечо пальчиком. Что именно, понять по озадаченным ухмылкам, было нетрудно.

– Говорливая у тебя подружка, – неприязненно подметил Мороз.

– А ты когда-нибудь других видел? Выкладывай, с чем пришел. А то у меня через полчаса пара начинается. Если насчет денег за простыню, так смогу отдать со стипендии. Или – подожди, перехвачу у кого-нибудь в столовой.

– Это называется – мордой об стол. Марюся, – Мороз замялся. – Ты прости, если можешь. Правда, прости. Я ведь и подумать не мог, что… ты до сих пор не имела мужчин.

– Ну, не имела, теперь имею. Тебе-то что?

– Я, наверное, свинья свиньей. Как считаешь?

– Вопрос не по адресу. Ветеринарный техникум через две остановки.

– Знаешь, после нашей последней встречи я все думаю…

– Значит, на пользу? Извини, но я в самом деле мерзну.

– Не мудрено, – ляпнул он, разглядывая коротенькую юбчоночку.

И – поплатился.

– А вот это точно не твое дело.

– Так то и не радует. Я хотел сказать, – пролепетал Мороз, теряясь под ее злым взглядом. – То есть, чтоб ты была…бывала у меня, когда захочешь. Вот, – он всунул в ее ладошку связку ключей от квартиры. – В любое время. Что тебе в самом деле в общаге кантоваться?

– Да уж лучше в общаге! – губы ее задрожали. – Хоть простынями не попрекают – казенные. Так что забирай в зад свое имущество.

– Возьми! Я в самом деле хочу, чтоб ты со мной была.

– Хочется-перехочется. Да тебе, по-моему, и так твое уж отпущено. И вообще – не комплексуй. Сошлись-разошлись. Дело-то житейское. Не страдайте на луну, вьюнош. Другим, им ведь тоже хочется!

Через плечо Виталия она послала одному из поджидавших чарующую, манящую обещанием улыбку.

– Ну, и!.. – Мороз подбросил ключи на ладони, размахнувшись, по параболе забросил в глубокий сугроб у водосточной трубы. – Чтоб больше никому не досталось!

Резко повернувшись, он зашагал к остановке.

9.

Под утро в квартире Мороза раздался звонок. Ещё спросонья он ухватил трубку. В последние недели у него вошло в привычку бросаться к аппарату. Издеваясь над самим собой, он все еще безнадежно надеялся на звонок Марюси.

– Срочно в УВД, – голос на том конце провода был отрывист. – Объявлена тревога.

– Опять учебная? Надоели эти игрища. Слушай, скажи, что не застал. Отоспаться хочется.

– Какая на… учебная?! У нас групповой побег.

К управлению, когда до него добрался Мороз, со всех сторон спешили офицеры. У большинства форменные ушанки были завязаны на подбородке.

Пройдя мимо постового, Мороз не стал подниматься к себе, а привычно свернул налево, в дежурную часть.

Знакомый капитан с повязкой «Оперативный дежурный по УВД» сипло кричал что-то сразу по двум телефонам. Не переставая говорить, он через стойку протянул Морозу отпечатанный текст сообщения.

«В ночь на 5 февраля 1996 года из судебно-экспертного отделения псиихиатрической больницы имени Литвинова путем избиения и связывания медицинского персонала и последующего отмыкания дверей отобранными ключами совершен групповой побег арестованными, направленными для прохождения судебно-психиатрической экспертизы. В числе девяти бежавших:…».

Мороз начал спускаться глазами по списку, привычно запоминая данные.

И тут увидел то, чего внутренне боялся. Все точно – «Добряков Валентин Васильевич, 1963 г.р., арестованный по ст. 102 п. «з»…

– Но как все это?…

– Как? Как? – дежурный бросил трубку. – А просто. Отметелили медбратьев, отобрали ключи, да и ушли себе гулять. Даже вооруженной охраны не было. Вот уж подлинно бардак наш расейский – пока гром не грянет…А ведь сколько раз поднимали вопрос!

– Но как до медбратьев-то добрались? Там же все через решетки.

Но дежурный, разглядев кого-то за спиной Мороза, вскочил, вытянулся в струнку.

– А чего до них добираться? Они у нас крутые: сами на контакт рвутся, – пояснил Морозу заиндивевший заместитель начальника штаба УВД. Он же по должности – начальник дежурной части. – Свежих новостей нет?

– Только что еще одного взяли, товарищ подполковник! – доложил дежурный.

– Стало быть, семеро пока в бегах. С воинскими гарнизонами взаимодействуете?..

– Так точно. Отрабатываем согласно плану «Перехват». Совместно перекрыли дороги. Васильковский гарнизон ведет сейчас прочесывание…

– Это знаю. А ты чего в штатском, Виташа?

– Только вошел. Форма в кабинете, – Мороз все не мог оторваться от удивительной строчки в списке бежавших.

– Вижу –в ступор впал, – заметил замначштаба. – Пошли-ка ко мне. Еще не то расскажу. Я ведь только из психбольницы вернулся. Думаю, не сомневаешься, кто огранизовал побег?.. И правильно. Добрыня, конечно. Он там три дня провел. И с первой минуты с медбратьями схлестнулся. А нравы там простые. Непокорных учат. И даже любят это дело. Выводят по ночам по одному и – резиновыми дубинками.

– Решили поучить?

– Представляешь, сидят откормленные такие хряки – поздоровше тебя будут – и сопли пускают. Привыкли, сучары, глумиться безнаказанно. Вот и – схлопотали. Всех троих рядком родич твой положил. А потом штаны поспускал и дубинки ихние им же на задницы водрузил. Жаль, не всунул. Хорошо хоть без оружия были.

– Погоди, ты мне лучше скажи, как он туда попал?

– Как? Как? – буркнул подполковник, открывая дверь с надписью «Штаб УВД». – По постановлению старшего следователя прокуратуры Препанова. Помнишь такого?

– Вас генерал просил срочно… – поднялась секретарша.

Кивнув, замначштаба в сопровождении Мороза прошел в кабинет, в точности напоминающий генеральский, только поуже, бросил в кожаное кресло истекающую влагой шинель. Достал из скрытого бара бутылку водки, приглашающе показал Морозу, который отрицательно мотнул головой, и, не задерживаясь, оглоушил полстакана.

– Имеешь вопросы? – заметил он.

– Для начала один: на хрена его туда загнали?

– Хороший вопрос. Душевный. Давай следующий. Потому что на этот ответа не имею. Прокуратура без нас все оформила. Они, видишь ли, процессуально независимые фигуры. Как раскрыть надо, так на цырлах ползут, потому что понимают, что без розыска с его агентурным аппаратам они никто! А чуть появилась возможность сливки на халяву снять – опять независимые, – и подполковник, проведший последние часы на людях и истомившийся от длительного воздержания, длинно и цветисто выругался.

– У кого в производстве розыскное дело?

– Это неважно. Во всяком случае для тебя.

– То есть как? Добрыню мне легче найти, чем кому другому. А потом ведь его еще взять надо.

– Надо! Правда. И найти тебе легче, чем другим, – тоже правда. И взять у тебя шансов больше. Но именно поэтому ты будешь заниматься другими делами. Или у тебя дел мало?

– Может, объяснишься?

– Я еще и объясняться должен. Совсем обнаглел, – рявкнул, придавая себе строгость, замначштаба.

Нетерпеливо запульсировал селектор.

– Слушаю, товарищ генерал.

– Тебе что, не передавали, что жду?

– Бегу, Андрей Иванович.

– Кравцу охрану обеспечили?

– Все сделано! И президента губернского банка Панину предупредили, – замначштаба отпустил кнопку.

– Тут такое дело, Мороз! Добрыня записку оставил. Кравцу вроде как стрелку объявил. «Замочить» грозит. А допустить этого нельзя. Потому что он вице-этот..спикер и, считай, кандидат в губернаторы. Так что если проколемся…

– А Паниной?

– Догадался? Тоже счетчик включил. Требует, чтоб добились прекращения преследования против него. Иначе – сам понимаешь. Похоже, старые дела какие-то меж ними.

– Да чего там «похоже»? Кстати, а кто из охранников первым предложил поучить?

– Ты думаешь?! – замначштаба встрепенулся. – А что? Как версия. Отработаем! Но вот именно потому, что ты такой понятливый, сюда и не суйся. Крепко обморозиться можно.

Вновь нетерпеливо затрезвонила генеральская связь.

– Пошли, пошли! Андрей Иванович, сам знаешь, ждать не любит.

– Так Тальвинский в курсе?

– Он и приказал насчет тебя. В общем, ставлю тебе от его имени задачу по этому побегу – держаться подальше. Целее будешь.

Первый, кто подвернулся Морозу, едва он вышел в коридор, будто специально оказался Препанов, ныне следователь областной прокуратуры. Он озабоченно торопился в сторону приемной, волоча объемистый портфель из крокодиловой кожи.

– Какие люди! – Мороз перегородил дорогу. – Здорово, кровавый следователь Препанов.

– Все плоско шутите, Виталий Николаевич! Извините, но я тороплюсь на заседание к генералу.

– Ягненок в жаркий день спешил к ручью напиться. Ну, как же там без главного организатора побега?

– Неостроумно. Простите, но я не привык опаздывать.

– Так совещание все равно задержали.

– И на сколько?

– Да на время нашего разговора. Поручено снять с тебя первые показания. Скажи-ка, друг мой Препанов, с чего это ты удумал направить Добрякова на судебно-психиатрическую экспертизу? Какие такие сокрушительные показания получили вы за время краткого пребывания его в следственном изоляторе, что надумали сделать месячную передышку? Или – в отпуск собрался?

– Прошу прекратить ерничать! К сожалению, на контакт со следствием Добряков не пошел. Во время первого же допроса у него начался эпилептический припадок.

– Скажи пожалуйста! Каким хрупким оказался!

– Психическое расстройство подтвердили и сокамерники.

– Ну, если сокамерники!

– Представьте себе. Говорят, даже на прогулке начинал бормотать: «Все золото находят. А мне одни черепки достаются». Ночью едва не задушил одного из сокамерников. Требовал вернуть какие-то векселя. Если бы не подоспели контролеры!..

– Да, это серьезно. Надо же как скрутило: и эпилепсия, и шизофрения разом. Трудный случай.

– К тому же я счел необходимым провести экспертизу на наличие хронического алкоголизма.

– Чего?!

– Да! Для полноты следствия. Статья 20 УПК нас обязывает…

– То есть для полноты?! – пальцы Мороза непроизвольно сжали руку Препанова, отчего тот болезненно поморщился. – Положим, мужика проверить на хронику ради чистоты эксперимента даже интересно. Но только для этого точно не надо из тюрьмы выпроваживать. Скажи, друг Препанов, ты как, выпиваешь?

– Простите, мне больно…По праздникам.

– А как насчет на другой день продолжить?

– Если только гости.

– То есть факт похмелья установлен, – констатировал Мороз. – А теперь представь, что я это записал в протоколе твоего допроса и передал экспертам с вопросом: «Не страдает ли следователь Препанов хроническим алкоголизмом»? Догадайся с трех раз, какое будет заключение?

– Но это некорректная постановка вопроса. Требуется изучить всю совокупность. – Да я тебе без всякой совокупности скажу: тебя, Препанов, как пьющего и похмеляющегося, непременно признают хроническим алкоголиком, остро нуждающимся в лечении. И вот, чтоб это выяснить, ты, вместо того, чтоб работать с арестованным, подозреваемым в организации группового убийства, финтюлишь его на месяц в психбольницу, из которой немощный эпилептик Добрыня благополучно сбегает, положив рядком трех медбратьев. Надо полагать, безнадежных дистрофиков. А почему ты его не направил куда-нибудь в желудочный санаторий? Или, вот еще свежая мысль, – в гинекологию на предмет обнаружения бешенства матки? В уме ли ты, Препанов?

– Повторяю, мне больно, – Препанов освободил предплечье, тоскливо оглядел пустой коридор в надежде на избавление. – И вообще, я вынужден протестовать против подобного тона. Я не обязан отчитываться… Наконец, я постоянно докладывал по делу руководству и получил соответствующие рекомендации.

– Уже теплее! То есть не самостийно?!

– Безусловно. В отличие от вас, я никогда не забываю, что мы солдаты правопорядка, а без дисциплины побороть преступность невозможно.

– Понятны ваши огорчения. И кто же дал такое указание?

– Товарищ Препанов! – из приемной выглянуло негодующее лицо Ангелины Степановны. – Да что же это вы в самом деле? Давно все собрались. Вас генерал вынужден ждать! Может, это в прокуратуре принято…

– Так мне сказали… – Препанов, с кроткой укоризной глянув на обманщика, шагнул дальше.

– Так кто?! – удержал его Мороз.

– Тот, кто уполномочен! Да пустите же! Вы что, намерены мне руку вовсе отвинтить? Я работаю в контакте с РУБОПом, если хотите знать. Вопрос также согласовывался с руководством УВД. – С Тальвинским?!

– Ну, знаете, вас заносит. У генерала и без нас дел хватает. А вот с его первым заместителем я согласовал…

Обескураженный Мороз отпустил захват, и следователь Препанов, обиженно шмыгнув носом, проворно исчез в приемной. Через секунду вновь выглянул:

– С прискорбием вынужден отметить, что вели вы себя не по-товарищески.

И вновь пропал, на этот раз окончательно.

– Что думаете насчет побега, Виталий Николаевич? – пропустив Препанова, Ангелина Степановна, с тревогой следившая за Морозом, задержалась.

– Да много чего думаю, Ангелина Степановна. А вот чего в толк не возьму: кому понадобился Добрыня на свободе?