Текст книги "Милицейская сага"

25.

Домашний арест Тальвинский отбывал в квартире Мороза, запасные ключи от которой всегда таскал в кармане. Сам хозяин, похоже, безнадежно загулял на турбазе.

Баррикады у Белого дома, останавливающие армию люди, Ельцин на танке, арест членов ГКЧП, прилет из Фороса сдавшего разом Горбачева, манифестация похорон, – бурлящая ликующая Москва промелькнули на экранах сонной провинции.

Жизнь во властных структурах едва теплилась. Все замерло в ожидании. Растерянно затихли опрометчиво «засветившиеся».

В первый же день домашнего заключения к Андрею нагрянула взбешенная Альбина. Бурлящее, путаное объяснение окончилось тем, что находящийся на грани срыва Андрей попросту выставил рыдающую, выкрикивающую матерные угрозы девушку за дверь.

Одним счастливым семьянином меньше!

Только двадцать первого августа в квартире объявился заотдыхавшийся Мороз.

Надо сказать, что с вокзала Виталий заскочил в отдел, где и узнал об истории героического выступления крохотного Красногвардейского гарнизона, – так это теперь формулировалось гордыми подписантами. Об отказных письмах никто и не вспоминал.

Сказать, что Виталий был потрясен, – значит, сказать ничтожно мало. Он возвращался в родной город, переполненный впечатлениями и гордый собой, – оказался в нужном месте в нужное время. И, будем скромны, оказался небесполезен. Сколотив один из отрядов самообороны, он сутки провел на баррикадах, откуда сбежал, не назвавшись, после того как победа над ГКЧП стала свершившимся фактом. Его так и распирало поведать Тальвинскому о пережитом и услышать снисходительное одобрение, за которым, несомненно, тот попытается скрыть хорошую зависть. Но то, что Виталий узнал по приезде, переменило всю систему координат. Оказывается, в те самые минуты, когда Андрей, боясь за своего друга, призывал Мороза смириться с неизбежностью, сам он решился на поступок чрезвычайный. Поднять свой голос, одному против всех, когда реставрация не вызывала сомнений! – Мороз гордился другом и стыдился собственного самодовольства. Что бы он там о себе ни воображал, но в эти дни в Москве он был всего лишь один из многих. Тальвинский же оказался единственным! Было, конечно, досадно, что Андрей не решился довериться ему. Но, с другой стороны, и сам Мороз на его месте попытался бы оградить от последствий товарища.

Потому, когда Тальвинский открыл дверь, Виталий всмотрелся в его осунувшееся лицо с набрякшими мешочками под глазами, еще раз представил, что пережил его друг, в одиночку бросивший вызов махине, которую сам же считал непобедимой, и, не в силах сдержаться, обхватил за плечи.

Тальвинский снисходительно хмыкнул:

– Ну что, всех баб на турбазе оттоптал?

И Мороз, собиравшийся огорошить друга своей московской Одиссеей, вместо этого закатил глаза, пошевелил губами, что-то подсчитывая, и даже начал загибать пальцы. Но, будто бы сбившись, ответил с кокетливой неопределенностью:

– Многих!

26.

К концу августа на квартиру Мороза заявился дежурный по городу, сообщивший, что подполковник Тальвинский приглашается в горисполком и машина ждет его у подъезда. Должно быть, «проколовшаяся» вместе с Кравцом Панина опамятовала и решилась срочно провести рокировку в своей команде, – о громком демарше Тальвинского ей без сомнения донесли.

Андрей неспешно побрился, принял душ, сварил и выпил чашечку кофе, надел наспех отутюженный костюм. Спустился, определив по часам, что прошло сорок минут, – порученец, поджидая его, безропотно стоял возле дверцы.

В кабинет председателя горисполкома Тальвинский вошел с приготовленной легкой насмешливостью на лице.

Панина в самом деле была в кабинете, но сидела не на своем месте, а за столом для совещаний, почему-то рядом с Муслиным. Напротив них, спиной к двери, сидел еще кто-то, смутно Андрею знакомый.

Прервав оживленный разговор, Панина и Муслин при виде Андрея радушно закивали.

– А вот и наш герой! – объявила Маргарита Ильинична.

Человек напротив крутнулся, поднимаясь, и – Тальвинский остолбенел: это был Воронков.

Растекшись от радости, Воронков подбежал к нему и, как при последней встрече, дотянувшись, водрузил ладошку на плечо, с выражением одновременно восхищенным и покровительственным.

– Ну, проходи, проходи, Андрей Иванович. Милости, так сказать, прошу к нашему, будем говорить, шалашу. Повлек слегка упирающегося Тальвинского к Паниной и Муслину.

– Так у вас теперь общий шалаш? – Андрей здоровался, пытаясь сообразить, что же могло свести трех этих людей в одном месте.

– Чужих здесь нет, – Воронков опустился в кресло, усадив Тальвинского рядом с собой, и сделал разрешающий жест в сторону остальных.

– Все знаю, – веско произнес он. Удивительно все-таки получалось у этого мальчишки быть отечески снисходительным к людям, много его старше. – Телеграмму твою получили своевременно и – довели до Бориса Николаевича, – он выдержал намекающую паузу. – Так вот уполномочен передать, будем говорить, слова, ну и прочее, – надежные люди теперь в особой цене. Валерий Никанорович мне, к слову, в общих чертах обрисовал, какому риску ты подвергался. Это еще счастье твое, что оказались у тебя сочувствующие нашему делу друзья, – он похлопал по руке зарумянившегося Муслина. – А то пришлось бы вслед за мной камеру осваивать! То-то было бы коловращение! Да! Важно, очень важно вовремя решиться на серьезный, судьбоносный поступок! Ведь мало кто знает, а каких-то десять дней назад демократия висела на ниточке: десантная группа ГКЧП всерьез на штурм нацелилась.

– Неужто не отбились бы? – не поверил Муслин.

– Кто?! Какими силами?.. Не смешите меня. Паренек какой-то спас. Примкнул, организовал отрядец самообороны. Очень, говорят, резкий парнишка. А когда насчет предстоящего штурма сведения подтвердились, прямо в логово врага и припустил. Как уж он их там разагитировал, врать не буду, – никто с ним не пошел, побоялись. Но – не случилось штурма. А дальше удача уж лавиной посыпалась. Так-то бывает! А ведь на рожон лез.

– Не слышал, – Муслин восхитился. – Вот кого к Герою бы представить! Рисковал-то всерьез.

– Представили бы. Если б нашли. Да только смылся через день. А в суматохе никто его толком не зафиксировал. Ну, сам виноват: проклюкал удачу!

Воронков засмеялся. Заметил, что шутка не показалась, посерьезнел:

– Но к делу! Здесь я по поручению Президента России. Пришло время ставить команды на местах, работать над властной вертикалью. Тем более что многие не выдержали, будем прямо говорить, проверки на приверженность демократическим ценностям.

Андрей пытался понять, почему ему кажется, что все это он уже слышал. И – догадался – Воронков старательно воспроизводил интонации Ельцина – пусть и в другой тональности. Мальчишка и впрямь чрезвычайно переимчив, – далеко пойдет.

С лица Тальвинского не сходила мука непонимания.

– Что ты все зыркаешь? – приметила наблюдательная Панина. – Небось, ожидал меня в другом месте увидеть?

– Да, да, в самом деле, ты ж не в курсе, – спохватился Воронков. – Госпожа Панина – один из первых руководителей регионов, решившихся на открытую поддержку российских властей. Между прочим, менее чем через сутки после тебя. Ну, и по всем основным позициям договорились: Маргарита Ильинична добровольно отказывается от претензий от кресла, будем говорить, мэра…

– Так ты..вы все-таки решился баллотироваться? – запутался в местоимениях Тальвинский.

– Дружок! Да если б это теперь от меня зависело, – печально вздохнул Воронков, и печаль эта, умноженная, отразилась на подвижном лице Муслина. – Заикнулся было. Но, увы, теперь нахлынули дела иного масштаба. Борису Николаевичу надежная команда ТАМ нужна. А сюда человечка приставим. Из проверенных. Вот и Маргарита Ильинична поддержит, да и поможет первое время. Тем паче работать нам предстоит в тесном контакте. Нужное дело затевает Маргарита Ильинична – решила банк создать. И в этом, безусловно, поможем, – новые, демократической ориентации банки, особенно в провинции, – это сейчас архиважно. Так что, надо будет – бюджетными средствами поддержим. Это ж кровеносная система, по которой деньги польются в промышленность. Пришло, пришло время встряхнуть российскую промышленность. Освободить ее от красных директоров и передать коллективам!

Усмешка коснулась губ Паниной. Но Воронков, увлеченный собой, по счастью, ее не заметил. Он даже вскочил не в силах усидеть на месте.

– Согласны, Маргарита Ильинична?

– Безусловно, – отчеканила Панина. Кто ж не согласится получить в свое распоряжение дешевые бюджетные средства?

– Тогда вашу руку! И не время сейчас поминать прошлое. История не дает нам права на междоусобицы. Вот так-то. Сегодня общее должно подняться над личными обидами. И от тебя, Андрей Иванович, тоже ждем поддержки и мэрии, и Маргарите Ильиничне в ее начинании.

– Я-то, собственно, чем могу быть полезен главе города? – удивился Тальвинский.

– Вот тебе на! Говорили – говорили о новых кадрах. А выходит – впустую! – Воронков в притворной досаде всплеснул ладошками. – Тебе предстоит принимать местное управление внутренних дел.

Андрей, давно понявший, что сюда его пригласили, чтоб сделать какое-то предложение, все-таки оказался обескуражен. И не только он, – стремительно побледнел Муслин.

– Я, между прочим, всего-навсего начальник милиции одного из семи городских районов. Да и по званию…

– Звания имеют свойства расти, если человек того заслуживает, – нетерпеливо осадил Воронков. За внешним неудовольствием выплеснулся все тот же азарт судьбоносца. – На то и революции, чтоб поручики в генералы выходили. Я-то помоложе вас буду. И пост предложен – не чета. Но – надо, и не отказываюсь. К тому же все согласовано. Так что не разочаровывай, дорогой, и – собирайся. Едешь сейчас же со мной в Москву за назначением… Что там у вас?

Он приметил, что Муслин, долгое время державший под рукой тоненькую папочку, потянул ее в карман пиджака.

– Да так. Пустое, – Муслин поколебался. Но Воронков ждал. – Здесь собственно… Мною были проработаны предложения по кадровой реорганизации УВД. – Это не ко мне. Все назначения отныне будет определять новый начальник УВД. ВСЕ, – подчеркнул он, отдавая смешавшегося Муслина в полную власть Тальвинского.

– Ну, что, господа-товарищи? Остальные вопросы вроде порешали, – он поднялся. – Так что по рукам и – побежали в новую жизнь! Андрей Иванович, догоняй, жду в машине!

Изобразив общее энергичное приветствие, вышел.

Тальвинский подошел к окну, возле которого с подрагиваюшими губами стоял Муслин, успокаивающе похлопал по предплечью:

– Предложения сохрани. Вернусь, рассмотрим.

Повернулся к Паниной, ища, что бы сказать. Но та сама подхватила его под локоть, увлекая из кабинета:

– Пойдем провожу.

– Как себя чувствует начинающий генерал? – сладко шепнула она. – На свадьбу-то пригласишь?

– Какая там свадьба! Разбросало по разным баррикадам, – Андрею припомнилось последнее объяснение с Альбиной. Теперь, должно быть, локти кусает.

– Что? Отречемся от старого мира? – хмыкнула Панина.

Намек был неприятен.

– Да ты и сама, как вижу, не потеряла реакции. Быстро Кравца «слила», – уколол Тальвинский.

Панина остановилась, с внезапной силой повернула Тальвинского лицом к себе:

– Вот что, ты! Я тебе когда-то говорила: « Своих не сдаю!». Кравец, конечно, сильно подставился. В кои веки чутье изменило. Но мужик он, имей в виду, крепкий. Мальчики эти шустрые помельтешат, наскирдуют «бабок», да и исчезнут. А кому-то дело делать придется. Так что, глядишь, и подымется. А тебе, Андрюшенька, мой первый подарок к новой должности – бесплатный совет: «Хочешь удержаться на поверхности, не спеши, обрастая новой командой, топтать старых. Земля-то круглая»! Да и насчет свадьбы подумал бы: связи Кравцовские никуда разом не исчезнут. А жениться в такое время на дочке опального. Это – оценят!

Бросив последнее семя, она вывела недавнего изгоя на высокое исполкомовское крыльцо, под которым подрагивала сияющая никелем иномарка с призывно распахнутой дверцей.

( Конец второй части).

Год 2001, февраль (продолжение). Незапланированная встреча

Да, как свежо все в памяти. А ведь прошло почти десять лет!

Кто тогда мог подумать, что ошеломляющие эти, калейдоскопические события августа девяносто первого причудливым образом увяжутся с историей разгрома котовцев и через несколько лет приведут к трагической развязке, разбросавшей их с Виталием Морозом по разные стороны жизни.

Некстати набросившиеся воспоминания так глубоко завладели генералом, что он не сразу расслышал легкий стук в дверь купе. А расслышав, не двинулся с места – наверняка недотепа-проводник припомнил, что забыл забрать билет.

В дверь опять постучали, более настойчиво.

Генерал нехотя поднялся. «Какое-то совершенно разобранное состояние. Надо бы взять себя в руки. Сосредоточиться. Заняться делом. Встреч, подобных сегодняшней, часто не бывает. Похоже, передо мной последний крутой поворот. И в очередной раз проскочить его – этого просто нельзя допустить. А потому – за работу!». Поняв, что мысленно почти дословно воспроизвел одну из любимых чекинских фраз, генерал помотал седеющей головой, отгоняя наваждение.

С показным неудовольствием открыл дверь и … отступил назад.

Чуть прищурившись, глаза в глаза, на него смотрел Виталий Мороз. На лице его, изуродованном кривым шрамом, установилось выжидающее выражение, которое, в зависимости от реакции собеседника, одинаково легко может перейти как в приветливость, так и в угрожающую усмешку.

– Здравствуй, генерал. Не приглашаешь?

– Ты и без приглашения горазд. Здорово, Виташа, – генерал посторонился, пропуская нежданного гостя. С некоторой натянутостью, объяснимой, впрочем, внезапностью встречи, протянул для рукопожатия руку, поколебался и, решившись, обхватил вошедшего за плечи. – Выследил-таки, зараза! Вижу, не утратил прежних навыков. И все тот же. Чего просто не позвонил? По моим сведениям, вернулся ты еще позавчера.

– Тебе, пожалуй, дозвонишься, – Виталий Мороз беспечно уселся на диванчик, бесцеремонно заграбастал початый коньяк, оценил марку. – Не слабо. Никак в одиночку баловаться приспособились?

– Разминался перед твоим приходом,– генерал перехватил бутылку, достал из кейса два дорожных стаканчика. – Так что, за встречу?

– Правильней бы, для начала – за долгую разлуку. Но – не пью, – Мороз аккуратно перевернул один из стаканчиков, прихлопнув сверху.

– Что болит? – генерал нахмурился. – Печень? Желудок?

– Душа. Помнишь еще такое слово? – с раздражающим упорством Виталий разглядывал хозяина купе.

– Что ж, была бы честь предложена. И все-таки – за твое возвращение, – генерал демонстративно наполнил до краев свой стаканчик и, слегка приподняв, лихо влил содержимое в себя.

Зажмурившись, облизнулся.

– Что присматриваешься? Раздался?

– Не слишком. Форму как раз, вижу, держишь. Разве что – закормился.

В висящем пиджаке затрезвонил мобильный телефон.

– Должно быть, наружка звонит доложиться, что потеряли меня, – безмятежно предположил Мороз.

– А вот сейчас и узнаем. Да, – отрывисто бросил в трубку генерал, глазами извинившись перед собеседником. – Понятно. Уже в курсе… От верблюда! Бестолочи! Он сделал паузу, но понял, что, несмотря на обманчиво вальяжную позу нежданного гостя, договорить длиннющую фразу: «Мороз у меня в купэ», – он, пожалуй, не успеет. – Всем отбой!

Зло отключил телефон, метнул в открытый кейс.

Мороз иронически поклонился. Поклонился, впрочем, не отводя глаз. Готовый к внезапной агрессии.

– М-да, далеко же мы ушли друг от друга, – генерал закурил, откинулся.

– Как говорится, извините за хлопоты. Совсем, гляжу, кадры паскудные стали. Даже «вести» толком не умеют. Если и в угрозыске такие же лохи, как эти топтуны, хило вам, герр генерал.

– Еще хуже. Сыскарей твоего уровня и раньше негусто было. А теперь…Пацаны с двухлетним стажем чуть ли не в экспертах числятся. Текучесть бешеная. Да и работают – от сих до сих. Таких энтузиастов, как…, – он чуть не оговорился – «Чекин», – прежде, уже нет.

– Не свезло, стало быть, с подчиненными. А я вот когда-то от одного оченно толкового человечка, ныне покойника, небезызвестного тебе Николая Петровича Лисицкого, слышал, что рыба гниет с головы.

– Брось ерничать! И вообще, Виталий, что это мы с тобой за тон выбрали! Да! Ты был на зоне. Да, я не выручил. Мог – не мог, другой вопрос. Но – не выручил. То правда. И то моя боль. Но правда и в том, что я тебя не сажал. В этом я перед тобой чист.

– Просто-таки в хрустальной чистоте.

– Хотя до зоны твоей, когда обо всем узнал, достучался.

– Главное было до зоны этой живым добраться. Но все равно – за хлопоты спасибо.

– Мало чего я мог тогда, Виталий. Сам был в опале. – Я в этом месте, видно, посочувствовать должен? Или – ножкой подшаркнуть? Ты подсказывай. Веди, так сказать, нить, чтоб не сбился, не брякнул, чего генералу слышать не положено. А исключительно умасливал. И елеем эдак покрапывал.

– Да пошел ты!.. Я ведь ждал тебя.

– Как не заметить! – подмигнул в сторону мобильника Мороз. – Орлы твои меня чуть ли не от зоны «повели». Так два дня и пропасли. Только что такси не подавали. С чего бы такое внимание?

– А вот к встрече нашей и готовился. Интересно было узнать, с чем вернулся.

– И много узнал? – Достаточно, чтоб понять главное: прежняя нежность меж нами, похоже, больше не приключится, – он обратил внимание, что с появлением Виталия вслед за ним заговорил выспренным слогом – как когда-то.

– Смешно бы было. – М-да. Как говорится, характер – судьба, – генерал припомнил одну из последних фраз, что бросил в сердцах шелапутному своему подчиненному перед самым отъездом: « Запомни, Мороз! Или научишься прогибаться, или хреново кончишь. Хотелось бы, конечно, ошибиться!»

Увы, он не ошибся.

Год 1996. Стремные люди

1.

Начальник УВД генерал-майор Тальвинский проводил глазами участников вечернего совещания – руководителей структурных подразделений, отодвинул от себя последнюю сводку происшествий и, обессиленный, откинулся в кресле, безнадежно молясь о десяти минутах передышки. Накануне обнаружили убитыми двух девятнадцатилетних парней – боевиков из группировки Будяка. Надо было докладывать в Москву. А пока, как это часто бывало при криминальных разборках, громкое убийство безнадежно зависало.

– Товарищ генерал! – в дверях возникла секретарша – Ангелина Степановна, пожилая, степенная дама, пережившая на своем месте двух предыдущих начальников УВД. – К вам председатель правления губернского банка Панина Маргарита Ильинична.

И, только произнеся эту длинную тираду, посторонилась, пропуская частую гостью этого кабинета.

– Тебе еще лакея в ливрее не хватает, – произнесла, входя, раздраженная задержкой Панина. Громко произнесла, с расчетом на хороший слух секретарши.

– Лакеи – это скорей для тебя. На запятки шестисотого твоего «мерса».

– А у меня и так на запятках – твои гаишники с мигалкой. Ты вообще, назначая мне у себя встречу, не боишься, что слухи пойдут?

– Кто меня знает, тот не поверит. А другие – так они на то и существуют, чтоб сплетни разносить. Тут главное, чтоб это дело дозировать. Ты, кстати, у меня сегодня не первая. В шестнадцать часов Бигбанк был, – он с удовольствием отметил, как встрепенулась Панина, полистал календарь. – В четверг и… да, во вторник вот управляющий филиалом «Менатепа». Неделя встречи с руководителями областных банков. И каждый может выбирать себе сплетню по вкусу. Так что, считай, Маргарита Ильинична, что твое желание совпало с моими возможностями.

Он усадил гостью, лишний раз не без самодовольства отметив, что, в отличие от него самого, прежняя привлекательность Паниной изрядно потускнела. Придававшие ей шарм легкие морщинки на золотистом от солярия лице резко углубились и трещинами принялись разрывать вялую кожу на отдельные неровные пласты.

– Вижу, ты не в духе сегодня, – усевшийся напротив Тальвинский просиял прежней белозубой улыбкой. – А я-то поздравить собирался. Мне тут мои аналитики доложили, что ты аж в двадцатку крупнейших банков вошла. Такими шагами – через пару лет Москву обскачешь.

– Чересчур быстро скачем. Обозы отстали.

– То есть?

– То-то что то есть. С тем и приехала. Кофе предложишь или ждал, когда сама напрошусь?

Подождала, пока он даст указание.

– Не тебе говорить. Но ни один крупный банк не может развиваться без политической составляющей.

В знак согласия Тальвинский склонил голову.

– А моя иссякает. С нынешним губернатором отношения не складываются. Его Бингбанк ангажировал! Начал уже потихоньку областные бюджетные потоки на них переводить. Вчера счета Земельного комитета обнулили. А в Москве теперь и вовсе такое – не подступись! Наши, как с цепи сорвались. Под нашими Панина традиционно понимала узкий круг московских финансистов, в который была вхожа. – Не поверишь, но решили на президентских выборах опять на старого… – пошептала губами, – ставить. Как глаза людям застило!

Она испытующе всмотрелась в безучастного Тальвинского.

– Роковая ошибка! Во-первых, Ельцин всех так достал, что даже не представляю расклад, при котором он может пройти. А рядом никого, само собой, нет. И, стало быть…

Она прервалась, заметив легонько открывающуюся дверь, – Ангелина Степановна ввозила накрытый сервировочный столик.

– Лимон хорошо бы свежий, – вскользь бросила Панина, брезгливо колупнув холеным ногтем заветренный кусочек.

Слегка покраснев, Ангелина Степановна коротко кивнула, вышла и быстро вернулась, неся на блюдечке свежеискромсанные ломтики.

– Теперь достаточно? – с преувеличенной вежливостью поинтересовалась она.

Панина не сочла нужным ответить – отношения между заносчивыми женщинами как-то не сложились. Дождалась, когда кабинет вновь очистится. Придвинулась поближе:

– Победа коммунистов на президентских выборах сомнения не вызывает.

– Чур тебя!

– А нечего чураться. Хуже, чем есть, не будет. Коммунисты, они ведь тоже давно не те. Есть, конечно, и ошпаренные. Так таких всюду хватает. Но в основном люди, как ты говоришь, вменяемые. Вросли, что называется, в новую экономику. Возьми хоть своего тестя. Пять лет прошло как отодвинули. Ну, и чего за это время насоздавали? Развалили, что успели. Лучше его хозяйственника в области как не было, так и нет. С этим хоть согласен?.. Так вот, принято решение – через месяц Кравец заявляется на губернаторские выборы.

Сказав главное, она взялась за чашку, даже не вспомнив о лимонах, которые, по правде, не переносила.

– Так ты что, не знал? – вроде бы удивилась она.

– Мы с тестем о политике не разговариваем. Сохраняем нейтралитет. И без того поводов сцепиться хватает, – скандалы между самолюбивой Альбиной и ее властным отцом в последние годы вспыхнули заново, так что даже забирать в гости внучку дед присылал личного шофера.

– Это печально. Но – есть малые семейные ссоры, а есть большой клановый интерес.

– Мой интерес в этом деле один – обеспечить порядок на выборах.

От такого перла Панина аж поперхнулась.

– Вот что меня в тебе не устает поражать, Андрей, – это как ты, такой видный здоровый мужик, и всякий раз норовишь заново целочкой прикинуться.

Тальвинский нахмурился: пошлость он не терпел во всех ее проявлениях. Но особенно – в женщинах.

– Чтоб обеспечивать порядок – достаточно постовых, – нимало не смутилась его неудовольствием Панина. – А начальник УВД – это не сумма постовых. Это – хочешь, не хочешь – политик. И твоя задача – не порядок на выборах обеспечить. А РЕЗУЛЬТАТ! Или – опять не понимаешь?

Поджав губы, Тальвинский смолчал. Не любил он, когда его вот так принимались загонять в угол, как нашкодившего кота – шваброй.

Панина вскочила, потянулась полнеющим телом, прежним крупным хозяйским шагом прошлась по кабинету:

– Честное слово, Андрей Иванович, мне даже странны эти предисловия. Ведь все прекрасно понимаешь. В Москве твои позиции потеряны. Дай Бог до выборов досидеть. А уж то, что сразу после выборов уберут, так это к бабке не ходи! В любом случае. Кроме одного. Если губернатором станет твой тесть! И это всем надо. А раз надо, будем делать. Мое – финансы. Твое – силовое сопровождение.

– В силовом ты сама поднаторела. Знаю, при банке твоем бандюки Будяковские пригрелись.

– Кто их, сирот, кроме меня, пожалеет. Да и лучше, чтоб под присмотром. – Смотри, Маргарита, с огнем играешь!

– А я не из пугливых. Да и Будяк у меня как раз управляемый. Он четыре завода в моем холдинге под контролем держит.

– Заводы! Да он трижды три умножить не сможет.

– За таблицу умножения не поручусь. Но миллион к миллиону прибавить, – это он справляется. Давно Будяк не тот, кем ты его по привычке держишь. С тобой-то вот потрудней сговориться. Нет, ты подумай! – она всплеснула руками. – Я его еще и уговаривать должна! Так что, господин генерал? Или – все-таки пока товарищ?

– Тебе, конечно, товарищ. Только вряд ли смогу быть сильно полезен. С февраля отбываю на три-четыре месяца в Венгрию, на стажировку. В порядке обмена опытом. Пытался кого-нибудь из замов вместо себя выставить , но… Видно, в министерстве полно лишних денег. А скорее – придумали такой буферный вариант отставки. Напрямую-то шуму много. Как Воронкова из Администрации убрали, так и осмелели. Решили, если он у президента из фавора вышел, так и влияние кончилось. Ан нет! Людей-то он расставлял. Так что связи сохранил.

– Он, может, и да, – Панина скептически поморщилась. – Только тебе-то он сейчас не помощник. Серьезную подпорку из-под тебя выбили. И тем более тебе позарез важно, чтоб Кравец в губернаторы прошел. Оставь вместо себя самого надежного.

– Муслина, конечно?

– В идеале. Твой зам Муслин.

– Скорее – твой.

– Тогда наш. Не будем препираться. Дело-то общее. Тем более в технологиях предвыборных он немножко натаскался. А ты – опять останешься чистеньким и не при делах. Ну, так что, моя милиция меня бережет? Как там любит говорить твой Воронков? По рукам и – побежали?

– Я дам Муслину соответствующие инструкции.

– Вот и славно, – Панина потянулась за сумочкой. – Значит, договорились.

– Кстати, – Андрей поколебался, – мне недавно докладывали о ситуации в связи с предстоящей приватизацией химкомбината. То, что ты там активно играешь, знаю. Но – твое имя всуе поминается. Что за конфликт у тебя с Добряковым? Никак не поделите? Помнится, еще недавно вы с ним не разлей вода были. – Были, да сплыли. Оборзел он. Больно много хочет. – Мне, имей в виду, шум не нужен.

– Так мне тем более. Но и комбинат никому не отдам. Не может крупный банк без серьезного холдинга. Пожалуй, и с Добрыней поделилась бы. Только вот, – она выдержала значительную паузу, – не хочется оказаться причастной к криминалу.

– О чем ты?

– Я по поводу вчерашнего убийства двух мальчиков.

– Это Будяковских «быков»?

– Можно и так сказать, – не смутилась Панина. – Так вот, оказывается, их Добрыня «заказал».

– Ой ли?!

– Есть люди, готовые дать свидетельские показания.

– Даже так? – Тальвинский пытливо всмотрелся в собеседницу. – М-да. Далеко же у вас зашло.

– Могу сегодня же представить свидетелей, – жестко объявила Панина.

– Да это я как раз верю, – он помолчал, гоняя по привычке по столу коробок. – Хочешь, чтоб его арестовали?

Дождался подтверждающего кивка.

– А не боишься? Он вроде на вас с Кравцом тоже компромат имеет?

– На Кравца. Прошу не путать. Потому, кстати, и наглеет. Нельзя нам идти на выборы, имея за спиной такую «бомбу». Заодно и банду его разгромите. В бумагах этих, что мне передали, про многих из них есть. Так что, показать заявления?

Она потянулась к сумочке.

– Уволь. Встретишься с начальником РУБОПа. Организованная преступность – по его части. Я позвоню, чтоб принял.

– Это лишнее. С ним-то мы распрекрасно знакомы. Мне твое согласие нужно было.

– Почему же нет? Бандиты всему обществу поперек горла. Но детали – это с РУБОПом. А они уж потом мне доложат. Рисковая ты все-таки дама, Маргарита Ильинична.

– Большой бизнес без риска не бывает, – Панина попыталась скрыть тревогу. Но оттого Андрей почувствовал ее явственно.

– Маргарита Ильинична, хочу, чтоб ты поняла: я твой союзник. Но – до тех пор, пока мы с тобой по одну сторону закона. А вот если…

– Не брызгай слюной, – все поняла, – нетерпеливо перебила она. – Ну, давай лапу, генерал, пора мне ехать. На девять вечера правление назначила. Да, и еще…Насчет Кости, твоего сына.

– Котьки?! Причем тут?..

– Вчера у меня твоя бывшая была. В соплях. На тебя – ушат вылила.

– Это уж само собой.

– Совсем парень от рук отбился. Оказывается, не в первый раз на наркотиках попадается. Плохо это.

– Куда хуже.

– Плохо прежде всего потому, что он генеральский сынок и кружит над ним всякая приблуда, как мухи над пометом. Твой, между прочим, помет. Изолировать его надо и – срочно. Пока через него на тебя компру не набрали.

– Надо. А куда? Не брюква – не пересадишь. Если только на необитаемый остров?

– На остров, точно. Только на очень даже обитаемый – Великобритания. Там как раз для великосветских охломонов исправдома организованы – колледжи называются. Слышал, нет?

– На генеральскую-то зарплату?.. Только не предлагай взаймы.

– Тебе, пожалуй, предложишь, – под конвоем выйдешь. У меня при банке благотворительный фонд создан – содействия талантливым детям. У тебя Костя талантлив?

– Еще как. Где чего напакостить.

– Вот видишь, стало быть, подходит. На том и порешили. Техническую сторону я с твоей бывшей обсужу. А ты, как всегда, в стороне. Что и требовалось доказать. Можешь не благодарить, – она положила руку на плечо замешкавшегося с изъявлением благодарности генерала. – Какие меж нами счеты? Мы ведь, если еще помнишь, команда. В отличие от тебя, чистоплюй, для меня друзья и по ту сторону закона – друзья.