Текст книги "Милицейская сага"

– Разрешите? – в кабинет без стука вошла секретарша. Положила свежую почту. – Вы на четыре планировали совещание по исполнительской дисциплине, – напомнила она.

– Я помню, – скрашивая невольную резкость тона, Тальвинский улыбнулся примирительно. – Помню, Альбиночка. Очевидно, улыбка не утратила прежнего обаяния, потому что в ответ в больших, тщательно нарисованных ее глазах проскользнуло что-то личное: – Может, кофе?

– Если только за компанию с вами. Но – попозже.

Он упруго поднялся, распахнул дверь. Пропуская Альбину, ощутил аромат резких духов, исходящий от покрытой завитушками волос шейки. Неожиданно для себя легонько обхватил девушку за плечи, отчего она вздрогнула и выжидательно замерла. Боясь не сдержаться, шутливо повернул ее в сторону приемной, будто бы освобождая себе в спешке дорогу, и отправился к следственным кабинетам. «Как там в «Тысяче и одной ночи»? «И тут меж ними случилось». Именно – случилось. Теперь он не сомневался: свеженького служебного романа ему не избежать. Да и будь что будет! Хоть лучик в той рутине, в какую сам себя втащил. Возле одного из кабинетов, куда он собственно и направлялся, Тальвинский остановился. Из-за двери доносился заунывный голос Хани:

– Дуло пистолета заглянуло в окно к лейтенанту Препанову. Лейтенант Препанов сунул руку в карман, но вместо привычной оружейной стали нащупал что-то мягкое и квелое. Это конец, – подумал лейтенант Препанов.

И вслед за тем – обиженный голос самого Препанова:

– Вадим Викторович, прекратите издевательство! Или мы с вами поссоримся! Прошу как товарищ товарища!

Необычное шоу: Ханя – Препанов, – началось с того дня, как выпускник юридического факультета МГУ добровольно приехал в провинцию и сам попросился на работу следователем МВД. Что побудило сына член-корра Академии наук, закончившего музыкальную школу, владеющего английским языком, связать свою карьеру с милицией, да еще начать с зачуханного райотдела, никто понять не смог. По снисходительному мнению Тальвинского, мальчик просто «обкушался» детективами. Едва появившись в отделе, он добросовестно обошёл все службы, дабы, как пояснил позже, познакомиться с личным составом. При этом в каждом кабинете дружески представлялся:

– Здравствуйте, товарищи! Я лейтенант Препанов. Назначен вашим новым товарищем. Будем вместе бороться с преступностью.

На свою беду, помещён Препанов был в один кабинет с Ханей. Окончив обход, он вернулся на рабочее место и посетовал, волнуясь:

– Безобразие какое. В Ленинской комнате даже пианино нет. Это же элементарно. А как вы полагаете, Вадим Викторович, если я организую факультативные занятия по живописи поздних фламандцев, – это заинтересует товарищей? Все это страшно потрясло впечатлительного Ханю. И с тех пор жизнь в отделе превратилась для простодушного Препанова в суровое испытание. Едва часы пробивали девять утра, мчался Вадим по отделу, полный свежих баек о высказываниях чудаковатого лейтенанта, нещадно по своей привычке перевирая.

Отныне, завидев приветливого Препанова, встречные спешили спрятать улыбку.

Впрочем длился фестиваль Ханиного остроумия недолго: работником Препанов оказался в общем-то старательным, хоть и поверхностным. К тому же и товарищем надежным, – безотказно давал в долг до зарплаты. Так что на однообразные Ханины «приколы» просто перестали реагировать. И теперь лишившийся аудитории Вадим изливал скапливающуюся желчь прямо на рафинированно вежливого, а потому беззащитного лейтенанта.

Препанов первым заметил входящего начальника райотдела, вскочил, придав лицу приятное выражение. Но прежде, чем успел он произнести одну из удивительных своих приветственных фраз, Ханя радостно взметнул руки:

– Андрюха! Ты послушай только, чего этот ерундит опять отмочил!

– Твои истории я у себя в кабинете выслушаю. Былинник ты наш! – под свинцовым взглядом Тальвинского понятливый Ханя смущенно осел.

Восстановив чинопочитание, Андрей обратился к выжидательно стоящему Препанову:

– Вы почему по наезду не работаете?

– Только получил дело, товарищ подполковник!

– Да, насчет наезда! Слушай, но это, я скажу, что-то! – Ханя вновь взвился. – Трехлетнюю пацанку перемололи, сволочи, как цыпленка табака. Веришь? Вроде ко всему привык. А тут даже всплакнул.

– Не суйся, – оборвал его Тальвинский. Вернулся к Препанову. – Пожалуйста, лейтенант, данному делу приоритетное внимание! Мне уже звонили из нескольких мест. Люди взволнованы. Требуют сурово покарать преступника. Поэтому все остальное – в сторону!

– Понял!

– Надеюсь… А ты! – на заискивающую Ханину улыбочку Андрей не отреагировал. – Зайдешь через пять минут.

– С вещами?

– Балбес.

Проходя мимо дежурной части, Тальвинский скосился на настенные часы – пора бы уже Морозу объявиться.

3.

Виталий Мороз остановился у подножия пивбара «Реанимация», пытаясь понять, чей извращенный ум додумался соорудить у входа в питейное заведение крыльцо крутое и высоченное, будто подъем к пику Коммунизма. И взойти-то наверх требовало усилий. А чтоб спуститься « в вертикали» – такого, видимо, здесь не водилось. Во всяком случае первый же вышедший из бара споткнулся, скатился под ноги Морозу, поднялся и, привычно матерясь, отправился дальше по своим делам.

Наверху, слева от главного входа, располагалась дощатая дверь туалета с нарисованной на ней мелом буквой «М», возле которой красовалось рукописное объявление. Даже не объявление – крик души: «Будь другом – попади», – из-под туалетной двери лениво сочился желтоватый ручеек с характерным запахом.

Схожим запахом – скисшего пива – пропитался и сам переполненный посетителями пивбар. Изнемогающий от жажды Мороз, преодолев естественное отвращение трезвого человека, пробился сквозь толпящихся у стойки мужиков, раздвинул плечом двух передних и молча показал знакомой буфетчице два пальца.

– Эу, ты! Умнее всех, что ли? Здесь очередь, – послышалось сзади.

– Когда я на государевой службе, очередь всегда начинается с меня, – отчеканил Мороз. Он даже не счел нужным повернуться.

Было все-таки в Морозе это редкое умение говорить с простым народом: ропот, едва зародившись, чудесным образом стих, как гаснет от резкого дуновения разгорающийся костерок.

Подхватив два пива, он пробился за крайний, еще не убранный столик с плавающими в пивных лужицах ошметками воблы, брезгливо отодвинул несвежие бокалы, дотянулся до сумки, выдернул не глядя подвернувшийся лист бумаги, подложил на неопрятную поверхность и уже на него водрузил кружки. Первую он влил в себя тут же. И только после этого вернул себе способность соображать.

А подумать было над чем.

В отличие от большинства сыскарей, полагавших, что «волка ноги кормят», Мороз был приверженцем другой истины: «Дурная голова ногам покоя не дает». Несмотря на все усилия, преступление, вроде бы не из самых сложных, «зависало». И настало время, успокоившись, проанализировать факты. Что мы имеем? Едва освещенный километровый участок узенькой и извилистой, как женский ремешок, асфальтовой дороги без обочин, обрывающейся с двух сторон кюветами, – идеальное место для аварий и столкновений. Что, собственно, три-четыре раза в год и происходит. Так, мать везет дочь на раме. Судя по всему, заслышав приближающуюся сзади машину, она предельно съехала к кювету. Возможно, испугалась скорости, – на асфальте остались следы резкого торможения машины. Удар произошел где-то на самом краю: и велосипедистку, и искореженный велосипед вообще обнаружили в последний момент чуть ли не на дне оврага. А поначалу был лишь лежащий посреди дороги детский трупик. Видимо, от удара девочку бросило через раму вперед, вслед за тем грузовик вильнул и ее же переехал. Что во всем этом безусловно и что нам тогда неясно? Безусловно, что грузовик. На одежде погибшей след чуть не во весь рост трупика. Да и сделать блин даже из ребенка – легковушки на это не хватит. Собственно, судмедэксперт подметил это раньше самого Мороза.

… – Тебе одному не тесно? Сдвинься-ка, малый. Вишь – истомились.

Виталий слегка подвинулся, безразлично кивнул, краем зрения пройдясь по двум непрезентабельным мужским личностям с «чекушкой» на двоих. Рупь за два: сто первый километр[11]11
  Жаргон.: «лица, отбывшие наказание, которым запрещено проживание ближе ста километров от Москвы»


[Закрыть].

Так, не отвлекаемся. Легко предположить, что за рулем был пьяный, – в другом виде местная шоферня выбирает иные пути. Не случайно дорогу эту так и называют – «алкогольная». Пьяный местный шофер грузовика. Казалось бы, что тут искать. Но вот на исходе, считай, сутки. Они обшарили и перетрясли все. Результат – никакой. Предположим, что грузовик не местный. Хотя трудно представить, за каким рожном незнакомая машина завязалась в извивах дачных дорог, соединяющих лишь несколько деревень да коттеджный поселок. Поселок мы, кстати, тоже обшарили. И все-таки – что если чужак? Тогда имеем мощный минус – необъятно расширяется круг поиска. К тому же что такое для грузовика пристукнуть бампером велик и перескочить через тельце? Минимум косметики и – никаких следов. Налицо, правда, и маленький плюсик: даже если это чужак, не мог он заехать сюда ночью просто на предмет погулять. Стало быть, у кого-то был. Или гостил. Или – калымил. Тогда надо активизировать слухи по поселку. Хотя куда больше? И так все гудит. И – включать «гребенку». То есть розыск и ГАИ пустим по городским автобазам и частным предприятиям, а участковых – на подворные обходы. Так, что же я еще упустил?

– … Возьмешь?

– Что? – Виталий очнулся.

Четвертинка опустела. Один из двух подошедших парней мотал за ремешок поцапанную «Ракету». – Купи, грю, часы, парень. А то – жаба горит.

– Чего ты передо мной паленым трясешь? – Мороз цикнул, привычно входя в роль приблатненного.

– Да ты чего? – возмутился осоловелый продавец. – Ты меня ваще за кого?.. Это мои лично. А паленые – во!

Хвастливо подмигнув, он обнажил запястье, на котором болтался «Ориент». Браслет явно не подходил по руке.

Мороз лениво поддернул «Ориент» пальцем, быстро прощелкивая в памяти последние ориентировки. Есть! Двухдневной давности: вооруженный разбой в Затверечье. «Ориент», кожаное пальто, сто двадцать рублей. Ну, с рублями все ясно!

– Мочилово? – Виталий вернулся к своей кружке.

– Ни Боже мой! Я человек деликатный. Так, если краешек ножичка покажу, – он отбросил сдерживающую руку более трезвого приятеля и загоготал.

– Возле магазина кому предложи. Там лохов полно, – безразлично посоветовал Мороз.

– А то не пробовал? Но – брезгуют, падлы. Все больше богатеи новые подъезжают. На «Иномарках». А то и вовсе на джипах. Развелось!

Он от души харкнул на пол, заставив опасливо обернуться ползала:

– Паскуды. А то, может?.. За пузырь отдам. Душа просит.

– Не-к-а, – изображая опьянение, мотнул головой Мороз. – Котлы у меня у самого не слабые. Мне теперь на зиму шмотками надо затариться. А то по весне все спустил.

– И есть на что?

Широким жестом Мороз влез за пазуху, помахал в воздухе пачкой денег, – вчера в отделе выдали зарплату, – и с некоторым усилием всунул обратно в нагрудный карман, заметив, как новые его кореша плотоядно переглянулись. Что и требовалось доказать!

– Есть пальтишко кожаное, как раз на тебя, – решился владелец часов.

– Ну, покажи.

– Ишь шустрый. Чего я тебе, оптовая база? В хате лежит.

– Так это тащиться! – Мороз не сдержал разочарования.

– Да чего тут? Щас на тачке до трамвайного кольца, – включился второй. – А там – три остановки. Первая Семеновская.

– Там и отдышаться всегда, если что, – чтоб пресечь последние сомнения, «приложил» аргумент второй продавец. – Свой дом. Только ты это… На дорожку б.

– Ладно, сделаем. Самому пора опохмеляторы включить. Жди меня, и я вернусь, – Мороз сгреб пустые кружки и отправился к стойке.

Обернулся он, дай бог, за минуту: на этот раз памятливая очередь расступилась сама. Но столик оказался пуст! Через боковое оконце Виталий разглядел, как стремительно – откуда силы в пьяных телах взялись? – удаляются от крыльца его собутыльники.

Недоумевая, он вернулся на прежнее место, вгляделся и – чертыхнулся про себя. Поверх стола лежал пропитанный пивом бланк протокола допроса подозреваемого.

Ну что за день? Прокол за проколом! Он прикинул, стоит ли взять их «на рывок». Но – много чести! Теперь по адресу Затверецкие сами их вычислят. А у него собственная головная боль – треклятый, недающийся наезд. Кстати, надо бы продавщиц сориентировать.

Он забросил бутылку в сумку, закинул ее за плечо и… застыл. Сознание, привычно прокручивавшее последний разговор, внезапной вспышкой выбросило ключевое слово. Джип!

Ну, конечно, «внедорожник»! Зациклились на этих грузовиках. А там же как раз коттеджный поселок. И они в нем были. Только не то искали! Щеки его вспыхнули стыдом: как можно было не сообразить этого раньше? Прав, сто раз прав Андрей: зацикленность – признак тупости. Теперь все срослось. Жаль, отпустил Муравьева: до коттеджного поселка восемь километров. В лихорадочном нетерпении Мороз вылетел на двухметровое крыльцо, перемахнул через перила и приземлился подле трех рокеров, сгрудившихся у своих мотоциклов. Вскочил на место пассажира ближайшего из них:

– Ну, чей? Поехали, поехали.

– А дорого тебе это не станет, попрыгунчик? – владелец мотоцикла, бородатый тридцатилетний мужчина, подошел в упор. – У нас тут свои, знаешь, маршруты. Как бы на ближайшей помойке не оказаться.

– Кончай пылить и – заводи, – Мороз доверительно притянул его к себе. – У тебя теперь два маршрута: либо довезешь меня до коттеджного поселка, либо – до районной милиции. Где я сниму с тебя номера – за езду без шлема. – Так вот же шлем!

– Выкину.

Возразить против такого сносшибательного аргумента было нечего. Рокер, вглядевшись в странного пассажира, неспешно забрался на водительское сидение, медленно вставил ключ…

– Давай, давай, малый, не задерживай при исполнении, – от полноты чувств Мороз поддал ему под зад коленками – будто пришпорил.

Мотоцикл рванул с места.

4.

– Разреши? – на лице протиснувшегося в кабинет Хани блуждала игривая ухмылка, плохо скрывавшая беспокойство. – Классная у тебя в приемной телка появилась. Не пробовал еще?

– Садитесь.

Виновато вздохнув, Вадим опустился на стул.

– Рассказывай.

– О чем?

– Ваньку-то не валяй! О пропаже вещественных доказательств, что ты в обворованном магазине изъял.

– А, это! – будто только теперь сообразил Ханя. – Как рассказывать прикажешь: тебе как начальнику или тебе как тебе?

– Давай мне как мне.

– Да козлы они! Понимаешь, звонит мне судья: где, мол, изъятый ящик водки. Будто сам не знает!

– Знает, стало быть?

– А то! Просто у них, видно, сабантуй затеялся, выпить захотелось. Вот и вспомнил о халяве. А иначе с чего запылил? В жизни суды вещдоки не запрашивали. Только то, что сами им отправляем. – Это ты ему так все и изложил?

– Ну, зачем? Объяснил, что по протоколу были изъяты двадцать пустых бутылок из-под водки – в качестве образцов для последующего сличения. А поскольку сличение не понадобилось, вещдоки в виде пустых бутылок были мною уничтожены на пустыре в присутствии понятых…

– Твоих собутыльников?

– Не хуже других граждане. Сказал, что если правосудию необходимо, могу доставить осколки. Тут он и заблажил.

– А можно чуть поподробней, как ты это изъятие в протоколе осмотра места происшествия зафиксировал? Все-таки на глазах у кучи народу ты изымаешь двадцать полных бутылок водки как пустые. И – все молчат?

– Андрюш! Ну, ты сегодня прямо, как целочка, – Вадик даже обернулся на всякий случай: может, кто еще в кабинете появился. – Да так же, как и всегда! Записываешь: «изъято столько-то бутылок водки». Меж словами «бутылок» и «водки» оставляешь место. А когда подходит срок дело приостанавливать или в суд направлять, вписываешь меж ними «из-под». Все! Получается – пустая тара. Никакого ноу-хау. Можно подумать, другие иначе делают!

– Может, и так же! Но если и делают, так одну-две, а не ящиками. Это во-первых! А во-вторых, если уж воруешь…

– Да какое ж это воровство? Ты слова, знаешь, тоже выбирай.

– Если тибришь, говорю, так изволь делать хотя бы, чтоб комар носа не подточил!

– Так все вроде… – неуверенно промямлил Ханин. – Как обычно.

– Как обычно?! Да ты это «из-под» мало что сверху каракулями вписал, так еще и красными чернилами. Дальтонизмом, часом, не страдаете?

– Спешил я. И так три дня арестантского сроку сожрал.

Ханя свойски улыбнулся. Но, вглядевшись в неподвижное лицо Тальвинского, сник.

– Чего ж мне теперь? Сам знаешь, и так выговорешник неснятый.

– Не знаю! – отчеканил Тальвинский. – У тебя не только выговор. За один этот год четыре доследования. И это при том, что мы с Чекиным тебя прикрыли, когда уголовное дело по пьянке потерял.

– Так восстановил же! С кем не бывает, – Ханя выдержал заискивающую паузу. – Куда ж мне, если что? А? Андрюш?

– Идите пока, – не в силах видеть ТАКОГО Ханю Андрей отвел глаза. – И к концу дня, чтоб у меня на столе лежала объяснительная.

– Как скажете, гражданин начальник. Как писать-то? Тебе как тебе или?.. – Ханя вгляделся в темнеющие глаза. – Понял, понял, – безнадежно пролепетал он.

5.

Только в девятом часу вечера добрался Мороз до райотдела. В дежурной части корпел у телефона подменный дежурный Галушкин.

– Тальвинский на месте? – Мороз выудил журнал учета происшествий и книгу телефонограмм, сноровисто пробежал глазами последние записи.

– Еще два часа назад с прокурором уехали. Никого нету. У тебе самого по наезду что новенького? А то звонков, звонков видимо-невидимо!

– Слушай, Федосыч, ты как будто два года назад на такого Воронкова большую охоту объявил.

– А то сам не помнишь? И вообще, может, хватит издеваться?! Я тебе, между прочим, в отцы гожусь, – затюканный бесконечными подколами по поводу незадавшегося тогда задержания, Галушкин насупился.

– Не понял? – Мороз, несколько заторможенный, – не спал, почитай, больше суток, – поднял воспаленные глаза. – Причем тут? Я твоего любимца Воронкова только что по аварии вычислил.

– То есть как?! – Галушкин с мальчишеской резвостью взлетел со своего места. – То есть это получается?!.. – Он! Точно. Только не на грузовике, как мы думали, а на внедорожнике. Никак вот не отловлю. У него вторая квартира где-то в городе была. Ты не помнишь, случаем, Федосыч?

– А то! Вон оно как! Даже не беспокойся, – все адреса сберег.

– Тогда на ночь глядя суетиться не будем. А под утро езжай за ним – и вези сюда.

– Понял!

– Но один не езди. Он теперь, говорят, забурел: без охраны даже в сортир не ходит. Так что прихвати пару моих сыщиков – скажешь, я велел. И Лешку Муравьева подними. Пусть джип к отделу перегонит.

– Все сделаем, Виталий! Даже не сомневайся. Вона какие дела!Бандит, он во всем бандит!

– Только гляди, дед. Чтоб подоплеку, кроме Муравьева, пока – никому!

– Могила! – горя восторгом, поклялся Галушкин.

6.

Выйдя из отдела, Виталий поколебался, не пойти ли отсыпаться домой. И, должно быть, пошел бы, если б не загремел оркестр ресторана «Лебедь». Справедливо рассудив, что отоспаться он когда-нибудь успеет раз и навсегда, Мороз повернул на звук.

Народу, может, по причине буднего дня, на входе не было. Но и дверь с неизменной табличкой «Спецобслуживание» оказалась заперта.

Мороз постучал, разыскивая глазами дядю Сашу. Но вместо старого швейцара из гардероба выглянул долговязый и длинноносый амбал, которого он здесь прежде не видел. Судя по габаритам, должность швейцара он совмещал с обязанностью вышибалы. Похоже, ему тоже внешность заместителя начальника районного угрозыска ничего не говорила. Потому, считая короткого отрицательного кивка достаточным, парень собрался вернуться в глубь гардероба. Но тут Мороз с силой пристукнул ногой по двери. И этим швейцара рассердил. Грозно нахмурившись, он распахнул дверь и угрожающе выглянул наружу.

– Ты чего, салабон, гремишь? Объяву не видишь? Иль тебя поучить требуется? Так мне звездюлей выписать недолго. Здоровья на двоих таких хватит.

Все-таки самоуверенность нас губит. Хотя, с другой стороны, где-то парню и повезло. Укачанный бессонными сутками, Мороз был настроен миролюбиво. Потому ограничился тем, что выбросил вперед руку с двумя раздвинутыми пальцами, меж которых ловко поймал длиннющий, будто для того и выращенный «шнобель», резким движением скрутил его вниз и влево, отчего по ресторану разнесся вопль, и вошел в вестибюль, двигая перед собой пятящегося на карачках, подвывающего охранника.

– Метрдотель где? – как ни в чем ни бывало, поинтересовался Мороз.

Не в силах говорить от боли, тот показал узловатым пальцем на служебный кабинетик меж двух туалетов.

Оставив швейцара кататься по полу, Мороз заглянул в комнатку. Сидя к нему боком, в кресле рыдала, размазывая косметику, молоденькая официантка. Стоящая рядом женщина в обтягивающем платье, подчеркивающем округлые ее формы, ее утешала:

– Ну что ж ты в самом деле надумала, дуреха? Из-за какой-то ерунды на развод. Ну, дал он тебе по рылу. С кем не бывает? Мишка мой меня, думаешь, не бьет? Недавно опять застукал, так до сих пор синячище на ноге. И – ничего!

– Ну, Мишка! Сравнила, – всхлипнула сидящая. – Мишка твой – человек. Он ведь как побьет, так после обязательно чего-нибудь тебе и купит. Ты ж вон вся в золоте ходишь! Нашла с кем сравнить. Мишка!

– Привет, красавицы, – обозначая свое присутствие, шепнул Виталий.

– Виташечка! – аппетитная утешительница – она же метрдотель, – оставив подругу, радостно кинулась к Морозу, вытеснила его в фойе. Здесь обнаружила сидящего на полу подвывающего вахтера. Слегка нахмурилась. – Опять твои шуточки!

– Хамов не терплю, – по-своему извинился Виталий.

Метрдотель засмеялась. С того момента, как ответственная за заветную гостевую комнатку пухлоколенная официанточка по протекции Маргариты Ильиничны Паниной заняла должность метрдотеля, улыбалась она гораздо чаще. А с Морозом у них и вовсе установились самые добрые товарищеские отношения. Иногда даже спали вместе.

– Наши кто есть?

– А когда их не было, ваших-то? Вовсю гудят. С некоторых пор ресторан «Лебедь» стал излюбленным местом отдыха тружеников Красногвардейского райотдела милиции. – Ты как, кстати, на сегодня? – томно промурлыкала метрдоотель, незаметно для поднимающегося охранника проведя ладошкой по морозовским брюкам. – У меня как раз муж уехал.

– Грустную правду я тебе скажу, подруга, – Виталик подманил ее к себе и сделал большие глаза. – Сегодня меня самого можно…

Окончание фразы он прошептал в самое ушко.

– Так я готова. Хоть какое-то разнообразие, – подмигнула девушка, пропуская его на лестницу. – Если надумаешь, я завсегда.

– Жуткий бабник, – ностальгически сообщила она постанывающему охраннику. – И – такой, я тебе скажу, хохмач!

Охранник смолчал: он этого не находил.

Вечер перевалил за экватор. Едва Мороз потянул на себя тугую дверь, на него обрушился гул огромного, словно зал ожидания, ресторана.

И первое, что он разглядел, был столик неподалеку от эстрады, где обосновалась ударная следственная группа: Чекин, Ханя и Чугунов.

– О, Виташа! – Ханя радостно развел руки. – Дружище! Вот удача! Вот и отличненько. Подсаживайся.

– В-в-в….

– Выпью, – Мороз избавил Чугунова от мучений. Опьянев, тот принимался заикаться на все согласные алфавита. – Андрей не заходил?

При невинном этом вопросе Чекин помрачнел.

– Он теперь нами брезгует, – пожаловался Ханя и, будто только сейчас сообразив, что говорит с лучшим другом Тальвинского, с притворным испугом прижал палец к губам:

– Но я тебе ничего не говорил.

– Будет выпендриваться-то, – Мороз поднял рюмку, подхватил на вилку грибок. – Опять чего-нибудь отмочил?

– Да так, – увильнул от ответа Вадим. Что-то сообразив, оживился. – А кстати! Посоветуй. Такую телку заприметил! Редкий экземпляр. Два танца уж сбацали, и все никак что-то не подступлюсь. Вообще-то ты мой глобальный принцип знаешь: «Больше сантиметров, меньше сантиментов». Но тут случай особый. Требуется, понимаешь, какой-то тонкий, нестандартный ход.

– Нужно п-предложить минет, – посоветовал осоловевший Чугунов.

– А то сам не думал? Но – больно тонкая штучка. Вроде и льнет, а вроде и по рылу залепить не слабо. Сейчас я тебе, Виталий, ее покажу. Присмотрись. Потом скажешь, чего б такое ввернуть понаучней. Во-он там, спиной к нам.

Мороз повернулся и внутри у него заныло: через стул была переброшена жесткая рыжеватая коса. Со времени их последней встречи с Мариной Садовой прошло два года.

Заиграла музыка. Мороз поднялся.

– Эй, ты куда?! – растерялся Вадим.

– П-п-проверить мою г-гипотезу, – догадался Чугунов.

– Могу рассчитывать на танец? – Виталию хотелось выглядеть небрежно победительным – в соответствии с моментом.

– Вы?! – к радости Мороза, лицо обернувшейся Марины вспыхнуло. – Вот уж не ожидала. – Я очень рад, что встретил вас.

– Удивительно, но я тоже. Но – какими судьбами? – У нас здесь неподалеку логово, – он кивнул подбородком на окно.

– Так вы все еще в этом задрипанном райотдельчике? А я вот ушла. Слободяна после всей этой истории выгнали. Ну, и…Тружусь старшим товароведом на хлебзаводе. Между прочим, вместе с женой этого вашего, как его? Ну… – она брезгливо оттопырила губу, пощелкала пальцами.

– Андрей Иванович Тальвинский, – опередил ее Мороз. – Ныне начальник райотдела.

– Бедный райотдел. А вот жена у него очень даже ничего. Резвушка.

– Марина. Он мой друг.

– Оно и видно: два сапога – пара! – с полоборота вспыхнула Садовая. Взбалмошный характер ее за эти годы не изменился. – Говорю, что считаю нужным. Вижу, был холуй, таким и остался. Вы чего вообще подошли?

– Вообще-то собирался пригласить на танец.

– Так вот – танец обещан.

Она протянула руку подошедшему Хане.

Мороз же, опустошенный, вернулся к «следственному» столику, где Чекин задумчиво созерцал собственный бокал. Рядом, положив голову на блюдо с салатом, посапывал Чугунов.

Не то чтоб все это время Виталий страдал по несостоявшейся любви. Наоборот, жил полной грудью, работал в свое удовольствие по десять – двенадцать часов в день, любил погулять в компаниях, менял подружек. Тем более что после смерти матери в его распоряжении осталась двухкомнатная квартира. И вот теперь, случайно увидев Садовую, понял: встречи этой он ждал. Ждал и боялся. Правильно, между прочим, боялся.

Под заматовевшим взглядом Чекина плеснул с полфужера водки и – махом выпил.

Меж тем пара у эстрады затеяла рискованные па, то буквально впиваясь телами друг в друга, то, напротив, разрывая дистанцию и вычерчивая такие лихие развороты, что становилось страшно за партнершу, подметавшую эстраду косой. Нога Садовой то и дело взмывала к потолку из-под глубокого бокового разреза длинного платья. На ее счастье, Ханя оказался хорошим танцором. Так что окончание каскадерского танца зал встретил аплодисментами.

– Какова чертовка! – вернувшийся Вадим все не мог успокоиться. – То эдакая фифа, что не подступись, а тут такой взрыв! Аж током бьет. Я не я буду, если пипочку эту сегодня не уделаю. Он снова исчез.

Чекин, узрев кого-то у входа, энергично потер виски и толкнул локтем Чугунова. –Проснись, дежурный следопут! Похоже, по твою душу.

В сопровождении все того же швейцара к их столику пробирался молоденький сержант милиции с повязкой на левом рукаве «Помощник дежурного».

– Геннадий Сергеевич, – почтительно кивнув начальнику следствия, он интимно склонился над Чугуновым. – Телефонограмма из больницы. Проникающее ножевое ранение. Выезжать надо.

Под прищуренным взглядом приподнявшегося следователя он неловко замолчал.

– Г-где-то я тебя видел, – засомневался Чугунов. – Морда уж очень п-противная. Ты вообще чьих будешь? – О! Понесло гусара! Помдеж это наш, – безжалостно встряхнул его Чекин. – Кончай придуриваться и – марш на выезд.

– Мы отбивались, чтоб до утра, Геннадий Сергеевич, – извинился сержант. – Но там селезенка повреждена. Может не дожить.

– Всё в порядке, сержант! Сейчас я его приведу в чувство! – Чекин приподнял бутылку. – Ну-ка! Посошок на дорожку и – вперед за орденами! Но Чугунов, в ком стал заметен проблеск мысли, перекрыл рюмку ладонью, пошатываясь, поднялся, торжествующе оглядел сидящих.

– А хорошо, что я сегодня ни грамма не выпил, – к общему изумлению, отчеканил он и, едва не снеся соседний столик, направился к выходу, придерживаемый сержантом.

– Пойду-ка и я, – Мороз поднялся.

– Не горячись, она не для Хани, – Чекин, как всегда, оказался чуток. – Сорвется.

– Это уж как промеж них карта ляжет, – Виталий, помимо воли, вновь скосился на дальний стол, за которым, положив руку на спинку Марининого стула, царил Ханя. То и дело оттуда доносились всплески поощряющего женского смеха. – Сам-то что никого не снимаешь, Александрыч?

– У меня другой метод. На живца ловлю, – Чекин постучал себя по груди. – Через полчасика половина мужиков перепьется, и кто-нибудь из оставшихся не у дел барышень клюнет.

– И что? Действительно срабатывает? – заинтересовался Мороз. Метод был хорош уже тем, что являлся беззатратным.

– Да. Когда сам не перепью. Хотя – что-то все реже. Прав Тальвинский – не тот я стал.

– Может, просто не тот подбор закусок? – пошутил Мороз. Но Чекин, не отреагировав, продолжал грустно смотреть перед собой. – Тебе б отдохнуть, Александрыч.

– Отдохнуть! – Чекин в своей манере хмыкнул. – Мальчик! Когда ты подрастешь, то постигнешь вслед за мной: страшна не физическая усталость, она пройдет. А вот та тяжесть, что внутри накопилась, – это-то и ломает. Знаешь, в чем меж нами разница? Мы оба травим дичь. Только ты молодой, ретивый, рвешься по следу. А я…тащусь. И сил уж нет, и кураж пропал, но и на другое не годен. Так-то.

Смотреть в эти больные песьи глаза было невозможно. Мороз потрепал ссутулившееся Чекинское плечо – а что он еще мог сделать? – и пошел из зала.

Чувствуя легкое головокружение – фужер водки после бессонных суток оказался перебором, – Виталий зашел в туалет ополоснуть лицо. Возле соседней раковины смачивал распухший нос долговязый охранник.

– Если отваливается, пластилином прилепи, помогает, – посоветовал Мороз. Кротко встретил злой, исподлобья взгляд. – Сам, брат, виноват: что ж на незнакомых людей без разведки кидаешься?

Виталий беззлобно засмеялся и вышел в фойе.

– Не от меня сбегаете? – поинтересовались сбоку.

Появившаяся невесть откуда Марина Садовая натягивала лайковое пальто.

– Сбегаю и сбегаю, – глупейшим образом ответил Мороз. Сообразив, что сказал ахинею, тут же, что называется, и усугубил:

– А где ж ухажер-то? Такая парочка образовалась, хоть куда!

– Ухажер больно боек оказался, – Марина, поправлявшая у зеркала косу, как ни в чем ни бывало, протянула Морозу сумочку. – Подержите. И потом образован сверх всяких приличий: много иностранных слов знает.

«Предложил-таки, стервец, минет, не удержался», – догадался Мороз.