Текст книги "Криминальный Нижний. Расследовано прокуратурой Нижегородской области. 1992—2001"

Вместо послесловия

Утром четырнадцатого сентября 1999 года началась моя командировка в прокуратуру Автозаводского района. До этого был много наслышан о росте преступности, о том, что следователи перегружены работой, что преступления все чаще и чаще совершаются с беспримерной жестокостью и пугающей бессмыслицей.

Пять дней я провел вместе со дежурным следователем. Неделя выпала не самая тяжелая, так, серые заурядные будни. Но том, что когда-то в районе совершалось два-три убийства в год, в кабинетах прокуратуры сейчас вспоминают как о каких-то невероятно давних, почти мифических временах. Сегодня 50—60 только убийств в год, не считая других тяжких преступлений – разбоев, поножовщины, изнасилований.

Идет самая настоящая гражданская война и поэтому нижеследующее смело можно считать фронтовыми записками.

Толком поговорить со следователем Романом Нестеруком, которому меня представили, не удалось. Вызвали на автозавод. Там рядом с одним из производств была задержана женщина с гниющим трупом младенца в пакете.

На машине заводской милиции минуем проходную и останавливаемся у небольшого скверика. К металлической оградке прислонен черный полиэтиленовый пакет, поодаль милиционер с автоматом и невысокого роста женщина с низко опущенной головой.

По рации сообщают, что судебмедэксперт занята в Канавинском районе и будет через час. Вместе с задержанной поднимаемся в металлический закуток рядом со сборочным конвейером. Женщина на вопросы следователя и криминалиста отвечает тихо, не поднимая головы.

Четыре дня назад во время ночной смены почувствовала схватки. Ребенок вышел быстро, но не кричал; подумала, что родился мертвым, завернула в бумагу и закинула его за трубы. Сегодня почувствовала запах, решила вынести труп и где-нибудь припрятать.

Понятые, два крепких мужичка в синих халатах брезгливо смотрят на нее.

Заполняется протокол предварительного осмотра места происшествия – где, рожали, точно покажите это место; куда выбросили плаценту, чем резали пуповину, покажите… В мусорный контейнер? Где он находится, покажите дорогу, которой шли… помогали ли вам кто при родах… задаются десятки вопросов вежливо, но с мягкой и непреклонной настойчивостью.

Страшное, унизительное переживание задержанной: вновь, но только уже при дневном свете и при народе, публично, шаг за шагом восстанавливать то деяние, о котором, думалось, никто на земле не узнает.

Наконец подъезжает эксперт. Из машины выпрыгивает симпатичная длинноногая улыбчивая девушка с потертым чемоданчиком в руках. С Нестеруком здоровается как с родным. Еще бы, сколько раз работали вместе на местах происшествия.

Начинается самое неприятное. Эксперт натягивает резиновые перчатки, понятых просят пройти ближе…

Я избавлю вас от дальнейшей сцены. Но от картин растерзанной, изуродованной, гниющей человеческой плоти никто не может избавить сотрудников прокуратуры. Как лежал, во что одет, какие видимые повреждения, все, вплоть до мельчайших синяков и царапин должно быть осмотрено и занесено в протокол. При этом нет ни респираторов, ни дезинфицирующей жидкости в случае попадания трупного яда на руки. Надышался ядовитых испарений – твои проблемы, молоко за вредность не положено.

Исписана пачка бумаг, вместе с подозреваемой садимся в машину. Та, наконец, подымает голову и робко спрашивает:

– Скажите, меня арестуют?

Нет, ее не арестовали и на следующий день она вышла на работу. Обвинение будет предъявлен позже. Ждем заключения медицинской экспертизы, которая должна ответить на два главных вопроса – был ли доношен ребенок и нет ли на нем телесных повреждений.

– Во сколько обед у вас? – спрашиваю Романа Юрьевича, как только оказываемся в его кабинете.

– Вообще, с часу до двух, но…

Он не успел докончить фразу – опять на выезд!

Убийство на улице Мончегорской. Молодой парень выкинул из окна третьего этажа пожилую женщину. Пьяный убийца задержан сотрудниками ППС и уже доставлен в изолятор.

Вместе с операми из убойного отдела садимся в машину и едем на место преступления.

Серая панельная девятиэтажка. У подъезда две милицейских машины и масса любопытствующих граждан – около сотни человек толпятся вокруг трупа полуголой седой женщины с окровавленным лицом. Такое ощущение, что мы приехали на ярмарку или другое народное гулянье. Сержанты обращаются к народу:

– Отойдите назад, не видите, что мешаете работать?

Куда там! Едва он поворачивается к ним спиной, как граждане вновь тесным полукружьем обступают потерпевшую.

– Телевидение ждут, – со злостью роняет оперативник. – В эфире «Сети НН»… Самый кайф потом посмотреть на себя в ночном выпуске.

Труп описывать будем позже, когда приедет эксперт, сейчас поднимаемся в квартиру. В нос бьет резко узнаваемым «бомжовским» запахом. Мебель в квартире разбита, но уже давным-давно. На засаленном диване хозяйка квартиры – старуха с высокой копной немытых волос. Криминалист со следователем проходят на кухню, опер расспрашивает хозяйку. Та, пьяная до невозможности, всхлипывает:

– Взял Ниночку, вот так, – показывает две сложенных ладони, – и выбросил.

– Ты же говорила – Наташу!

– Да, да, – кивает она болванчиком, испугавшись, что разозлила приличного молодого человека, – Наташечку… взял ее, родимую, – опять показывает две сложенных ладони, – и выкинул.

– Так как ее звали – Наташа или Нина?

– Да, Наташа или Нина, – опять кивает она.

– Часто пьешь?

Опойка кокетливо, как молоденькая девочка, улыбается:

– Что вы, одну, две бутылочки в день, но мы закусываем всегда хорошо…

Видя, что разговор с ней бесполезен, ее оставляют в покое.

Кухонный стол вымыт, окно со сломанными стеклами закрыто, на подоконнике два стакана. Кровь мелкими брызгами находится лишь на внешней стороне окна. Впечатление, будто кто-то тщательно пытался уничтожить следы преступления. Обманчивое. Забегая вперед, скажу: когда Дима выкинул тетку из окна, то он еще выпил на посошок с хозяйкой, затем побежал вниз, посмотреть на жертву, а хозяйка, понимая, что сейчас будут гости, по неистребимой женской привычке прибрала бардак на столе. Просто и примитивно до отвращения.

Все вроде бы понятно, убийца патрульным сознался, кажется, что нам тут вообще делать нечего. Но только кажется. На самом деле ничего неизвестно: кто убил, кого убили. То, что какой-то Дима выкинул из окна какую-то Нину или Наташу – еще ничего не говорит. И мы торчим в этом притоне для местных алкоголиков еще четыре часа. С трудом в грязных ящиках серванта находим паспорт и пенсионное удостоверение хозяйки. Оперативники, производившие опрос свидетелей на улице, говорят, что вроде бы потерпевшую опознали, сама она не местная, но в соседнем доме у нее живет дочь. Послали за ней, но та заявила, что подойти не сможет, занята с детьми. Опознание откладывается на завтра, труп отправят в морг как неопознанный.

Одна из понятых, принимая меня за следователя, отводит в сторону и, вся дрожа от нетерпения, сообщает на ухо, что Дима вряд ли мог скинуть эту тетку, поскольку он дурачок. А вот сын хозяйки, который живет этажом выше, часто сюда наведывался, вот он скорее всего и есть убийца. Скинули вдвоем с матушкой и свалили все на дебила.

Я благодарю ее за «помощь следствию».

Роман Юрьевич улыбается:

– Да, да, сейчас столько версий подкинут, что неделю будешь разбираться.

Сам он, с пачкой исписанной бумаги и с ручкой, серьезный и сосредоточенный, больше похож на бухгалтера, который срочно должен сдать балансовый отчет, чем на привычный киношный образ следователя, с лупой ползающего по квартире. Все обстоятельства, все детали, вещи, могущие иметь хоть какое либо отношение к происшедшему должны быть подробно зафиксированы в протоколах, да не в одном экземпляре. Убитая в ночной рубашке. Почему? В чем была одета, вы говорите, в кофточке и в юбке? Какой юбке, где она? И роются оперативники среди бомжовского мусора, отыскивая вещи убитой. Эта кофта? Записываем… шерстяная, с поперечными белыми и коричневыми полосами. Пуговицу нельзя изъять с места происшествия без того, чтобы не описать ее и составить на нее протокол выемки!

Подъезжает наша медкрасавица – эксперт. Злая.

– Что творят, пообедать не дадут! Только-только пельмени сварила и на тебе, опять на автозавод!

Народное гулянье вокруг трупа не прекращается, подходят новые зеваки, охают, ахают… а дети – такое впечатление, что в соседней школе прервали занятия и всех их отпустили сюда на экскурсию.

– Рома, убери толпу, – просит эксперт, – я что, при них тетку раздевать начну?!

Крики милиционеров «Разойдись!» не действуют. Приходится загонять милицейские «газели» на газон и ставить их таким образом, чтобы хотя бы частично спрятать место осмотра от зевак.

В толпе пробегают крики – приехали телевизионщики. Юная красавица с фигурой фотомодели и с микрофоном в руках протискивается к обезображенному трупу.

Гласность. Не знающая ни моральных пределов, ни этических границ. И в то время, когда следователь пишет под диктовку эксперта, оператор жадно ищет объективом кровь, склоняется над застывшим лицом; какая-то железка рядом с головой убитой портит ему кадр и он небрежно пинает ее в сторону.

Опера вежливо отгоняют прессу. Они бы с удовольствием выматерили назойливых телерепортеров, но боятся, что так с матом и попадут в эфир. Собираем вещдоки – осколки стекла с кровью, вещи покойной, – положить их не во что, какие там полиэтиленовые пакеты с фирменными наклейками! – в одном углу коробку картонную нашли, там тряпку выпросили. Забираем с собой пьяную хозяйку и едем в прокуратуру.

– Куда? – вежливо интересуется опойка, – в прокукру…

Да, для большинства нашего населения из всех правоохранительных органов есть только милиция. Иногда следователи для простоты объяснения так и представляются – из милиции. Проще, доступнее, и не надо время тратить на юридический ликбез среди бомжей.

Но и в прокуратуре нет времени на то, чтобы даже стакан чая выпить. Нужно срочно спускаться в подвал, так называют ИВС, оформить задержание доставленных, исписать кучу бумаг… допросы придется отложить на завтра, поскольку подозреваемые пьяны в стельку.

Об дном мечтает дежурный следователь после такого дня – чтобы ночью никого не грохнули – дали бы, сволочи, выспаться.

Повезло. Выспались. Утром – тьма работы. К следователю очередь: вчерашняя роженица, женщина с жалобой на милиционеров, родственники погибшей, две девушки с заявлением об изнасиловании, жена и мать убийцы, без очереди врывается отец, у которого пропал сын и вот уже три недели уголовный розыск не может найти никаких следов… Я не говорю уже о том, что в сейфе Нестерука восемь предыдущих уголовных дел – несколько человек арестованных ждут не дождутся, когда с ними начнут разбираться… Его кабинет к концу дежурной недели завален пакетами и коробками с вещдоками, которые необходимо отправить на экспертизу.

Если и было у меня представление о некоей романтике следовательской работы, то оно исчезло напрочь.

Около семидесяти процентов следовательского состава районных прокуратур – молодежь с опытом работы в два-три года. Тот, кто продержался пять или шесть лет – ветеран. Психоэмоциональные нагрузки настолько велики, что многие уходят из-за того, что просто-напросто срабатывает инстинкт самосохранения. Те, кто остается, либо сделаны из железа, либо представляют собой какой-то новый тип человека – гомо прокуратурус.

Им не платят – две тысячи рублей не деньги, когда почти ежедневно перед тобой смерть, да еще в самом неприглядном виде; пайковых они не видели давным-давно; с них дерут подоходные налоги, в отличие от милицейских работников и судей; они в нищете – даже за скрепку или шариковую ручку платят из своего кармана, а повестки иногда разносят сами, поскольку почта требует оплаты за каждый отправленный конверт!

Они горды, поскольку являются надзорной инстанцией за исполнением законов Российской федерации и координатором всей деятельности правоохранительных органов, и если уж они, работники прокуратуры, начнут брать взятки, то завтра никто из нас, обывателей, не будет чувствовать себя в безопасности – ни дома, ни на улице. И эта гордость не позволяет им иметь спонсоров и заниматься коммерческой деятельностью.

В кабинете Нестерука вчерашний убийца – съежившийся парень в сером свитере. С собачьей преданностью он смотрит нам в глаза. Психбольной с детства, инвалид второй группы.

– Дима, ты за что тетку из окна выкинул?

– А пусть не обзывается, – обиженно говорит он.

Кто лишил его лечения в психдиспансере, кто оставил его без посильного труда, чтобы даже с невысокими умственными способностями он был бы занят полезным делом; кто выбросил его на улицу – беззащитного и одновременно агрессивного?

– Ты что, не понимал, что она разобьется насмерть?

– Я же прыгал с третьего этажа и ничего, только ногу сломал, – защищается он.

Ему зачитывают обвинение: «… по статье 105, часть первая, то есть причинение смерти другому человеку…».

Дима протестует:

– Я не убивал другого, я только Наташку!

Он уйдет в зону на многие годы, вслед за ним другие – убийцы, насильники, разбойники и воры. И наш, нормальный человеческий мир станет немного чище. Немного.