Текст книги "Полигон призрак"

– Голова болит. Это наследственное. Отец всю жизнь страдает головными болями.

– Так что ты мне скажешь? – спросил Коготь.

Рейнакс ответил не сразу. Наконец, вздохнув, он сказал:

– Считайте, что вы меня перевербовали. Вы же умный человек, майор, и прекрасно понимаете, что у меня нет пути назад.

– Это ты правильно решил, Рейнакс, – Коготь снял фуражку и ладонью поправил волосы.

Этот жест у Когтя был как бы автоматическим и всегда означал одно – он доволен результатом проделанной работы.

– Только у меня есть одно условие, – встряхнул головой лесник.

– Я слушаю, Рейнакс.

– Ваши люди не тронут моих родителей и сестру и, конечно же, мои родные не должны знать, что за ними следят.

– В нашем профессионализме можешь не сомневаться, никто и ничего не заметит. Что же касается твоих родителей и сестры, – Коготь помолчал, играя на нервах лесника, – я повторяю, что здесь все будет зависеть исключительно от тебя. Сыграешь по нашим правилам – и себе жизнь сохранишь, и своим близким. А если тебе, не дай Бог, в голову придет шальная мыслишка, что можно попытаться меня перехитрить, то в этом случае, Рейнакс, у тебя будут, мягко говоря, неприятности, – подчеркнул майор.

– Да-да, я все понимаю, – закивал лесник.

– Да ты так не нервничай. Все пойдет как по маслу, потому что ты сам прекрасно понимаешь, что по-другому и быть не может, – еще раз надавил Коготь.

– Что я должен делать? – вздохнув и уронив голову себе на грудь, как на плаху, спросил лесник.

– Ты в мельчайших подробностях расскажешь мне о системе шифра, который ты используешь в переписке со своей калужской «родственницей», – слегка улыбнулся майор. – Ну а затем просто подождем телеграмму. Мы же оба прекрасно понимаем, что скоро она придет.

– Да, придет, – выдавил из себя Эйнар.

– Вот тогда-то и будем думать, как нам действовать в этой игре. Замечу, Рейнакс, что твоя партия, судя по всему, будет очень важной. Так что надо тебя подкормить как следует, чтобы были силенки лазить по тайге, а то ты совсем что-то приуныл. Лейтенант, принеси-ка сюда банку тушенки и хлеба, – попросил Коготь Самойлова, – а мы продолжим душевную беседу.

Черпая ложкой куски тушенки из банки, лесник приободрился и рассказал Когтю о системе шифра, применяемого в контактах с Ольгой Волошиной. Майор, открыв блокнот, тщательно записал услышанное. Иногда он задавал уточняющие вопросы. Рейнакс подробно на них отвечал. «Прижали гада к земле и наступили на голову сапогом», – записывая и поглядывая на лесника, думал Коготь.

Покончив с шифром, майор спросил:

– Волошина в Калуге действует одна?

– Я не знаю, – покачал головой Эйнар, – правда, не знаю.

– Ладно, посмотрим, – кивнул Коготь, поднимаясь на ноги, – все можно проверить.

– Я бы хотел попросить вас, майор, еще вот о чем…

– Да, я слушаю, – приостановившись в дверях, произнес Коготь.

– Нельзя ли выводить меня на прогулку, а то я целыми днями сижу связанный в сторожке, как в клетке? Иначе, даже если меня будут кормить, я не смогу долго идти по тайге. Ослаб я сильно.

– Что ж, сейчас, Рейнакс, когда я вижу, что ты готов работать с нами, мы можем пойти на определенные уступки. Ты будешь два раза в день совершать прогулки, – растягивая слова, ответил Коготь, – только, естественно, под конвоем.

– Благодарю, майор, – сухо сказал Эйнар.

– Тогда до встречи. Будем ждать телеграмму из Калуги, – сказал Коготь и вышел.

Он подозвал к себе лейтенанта Малютина и дал указания, чтобы Рейнакса кормили получше и два раза в день по часу выводили на прогулку. Выслушав инструкции, Малютин вытянулся по стойке смирно и сказал:

– Будет исполнено, товарищ майор!

– Смотрите за ним в оба, он обучен разным трюкам и очень хитер, – предупредил Коготь.

Ближе к вечеру майор и его друг вернулись на полигон.

Глава 15

В московском госпитале в июньские дни 1943 года было жарко как в прямом, так и в переносном смысле. На фронте возобновились ожесточенные бои, а это означало только одно – работы у военных медиков многократно прибавилось.

Варвара Коготь сидела в ординаторской, закрыв глаза и стараясь отдохнуть после очередной напряженной операции, длившейся пять часов. Немецкий осколок застрял в нескольких миллиметрах от сердца молодого лейтенанта. Кроме того, во время транспортировки в госпиталь он потерял много крови. Шансов на то, что лейтенант выживет, было совсем немного. Операция была сложной, изматывающей, но Варя все-таки смогла спасти жизнь раненому. От усталости и напряжения у нее дрожало все тело, но она была счастлива, что смогла сохранить юноше жизнь.

Вдруг открылась дверь, и в ординаторскую вошла молоденькая операционная медсестра Катя Агафонова.

– Что случилось, Катюша? – взглянув на встревоженное лицо медсестры, спросила Варя, хотя ответ уже знала.

– В операционную привезли какого-то легендарного партизана, вывезенного самолетом из белорусских лесов. У него прострелен правый бок. Но держится он бодро, несмотря на свои годы, даже шутить начинает, когда приходит в сознание.

– Отправляйся к нему, Катя. Я сейчас подойду.

Когда дверь закрылась, Варя устало вздохнула, поднялась, подошла к умывальнику, плеснула несколько раз на лицо холодной воды и вытерлась полотенцем. Предстояла очередная операция – уже пятая за сегодняшние сутки. «Так, соберись-ка, дорогая, нечего раскисать. Иди и хорошо сделай свою работу», – мысленно приказала она себе.

Выйдя из ординаторской, Варя пошла по коридору, заставленному кроватями с ранеными. В палатах уже давно не хватало мест. Летом бои шли особенно жестокие и кровопролитные.

Молоденький солдатик с перевязанной окровавленной головой кричал в бреду: «Стреляй! Скорее стреляй!» Пахло медикаментами и кровью. От этого запаха иногда начинало подташнивать. Но Варя давно привыкла к обстановке в военном госпитале. Сейчас ей было не до сентиментальности, нужно выполнять свою работу. Она повернула направо и вошла в просторную операционную. На операционном столе лежал полураздетый сухощавый старик, довольно высокого роста, крепкий. Густая седая борода придавала его загорелому лицу некую таинственность.

Катя и еще одна медсестра суетились возле больного. Варя склонилась над партизаном и осмотрела его рану. Ранение было серьезным, учитывая к тому же возраст партизана.

– Нужно срочно оперировать, – закончив осмотр, вынесла свой вердикт Варя.

– Инструменты уже подготовлены, Варвара Алексеевна, – сообщила Катя.

– Значит, сейчас приступим.

Варя выпрямилась, надевая резиновые перчатки. В этот момент партизан пришел в себя и открыл глаза. Женщина взглянула на него и удивилась: «Какие чистые, небесно-синие глаза, словно это и не глаза вовсе, а две частички неба».

– Дочка, надеюсь, что я уже в раю. Столько красивых девушек, – дед посмотрел по сторонам, – я никогда в своей жизни не видел. Как-то все больше на деревья приходилось смотреть, – попытался пошутить раненый.

– Старайтесь не говорить, – предупредила Варя, – вам нужно экономить силы.

– Петр Устинович Трофимов. В отряде меня зовут дед Трофим, – представился партизан.

– Варя, – кивнула головой хирург. – Очень приятно, Петр Устинович. Начинаем операцию, – бросила она своим ассистенткам.

Девушки заняли свои места, четко выполняя то, что от них требовалось.

– Вот так всегда: не успеешь познакомиться с красивыми девушками, а тебе от ворот – поворот, – снова пошутил партизан.

Оперируя легендарного партизана, Варя отметила крепость его закаленного тела. «А дедок-то что кремень, – отметила про себя Варя, извлекая осколок гранаты, – еще поживет».

На следующий день утром Катя сообщила Варе, что белорусский партизан, которого уже поместили в палату на освободившееся место, хочет видеть девушку-хирурга, которая спасла ему жизнь для того, чтобы он и дальше мог бить фрицев.

– Прямо так и сказал, – улыбнулась Катя.

– В какую палату его положили? – спросила Варя.

– В пятнадцатую, Варвара Алексеевна.

– Придется навестить нашего шутника и Дон Жуана, – рассмеялась Варя. – Надо же, после операции, а все равно шутит, да еще и с девушками знакомится. Интересный человек, – покачала женщина головой.

Пока очередного раненного готовили к операции, она зашла в пятнадцатую палату. Партизан лежал возле окна, накрытый белой простыней.

– Доброе утро, Петр Устинович, – подойдя к кровати, поприветствовала партизана Варя.

– А, моя спасительница, – небесно-синие глаза деда Трофима заискрились радостью. – Варей тебя величают, если я не запамятовал? – улыбнулся он.

– Нет, с памятью у вас все в полном порядке, – улыбнулась в ответ Варя и тут же озабоченно спросила: – Как чувствуете себя после операции, Петр Устинович? Что-нибудь беспокоит?

– Да что меня, старого лешего, может беспокоить, когда рядом со мной такие красавицы, что глаз не отвести? Да я чувствую себя как новорожденный.

Бойцы, лежавшие в палате, рассмеялись. «Во дает!» – сказал кто-то из них, и Варя смутилась, ее щеки покраснели.

– Вы прямо-таки не можете без шуток, – покачала головой Варя.

– А как без них жить, дочка? Я-то и фрицу, когда целюсь, выговариваю мысленно: «Ты на нашу землю больше никогда не возвратишься, поздравляю». И дырявлю фашистскую гадину. Вот жаль – ранили. Наверняка еще бы с десяток за это время подстрелил. Они награду объявили за мою голову. И я так возгордился, что стал их вообще подстреливать как куропаток, – рассмеялся дед, за ним рассмеялась и вся палата.

– Давайте, Петр Устинович, я вас осмотрю, – Варя присела на кровать рядом с партизаном, взяла его за правое запястье и, глядя на наручные часы, подсчитала пульс. – Голова не кружится? – спросила она.

– А чего ей кружиться? Я же не пьяный, – снова пошутил партизан.

– Все у вас будет хорошо, Петр Устинович. Думаю, что с таким превосходным настроением вы быстро поправитесь, – сообщила Варя, встав с кровати.

– Скорее бы. Я хоть сейчас вернулся бы в свой отряд. Тяжело им без снайпера, – вздохнул дед Трофим и тут же спросил: – Через сколько дней меня выпишут, дочка?

– Это самый популярный в госпитале вопрос, – уклончиво ответила Варя.

– Ну а если отбросить шутки в сторону? – сузив глаза, в упор посмотрел на Варю партизан.

– Трудно сказать. Учитывая ваш возраст, выздоровление может затянуться.

– Да у меня с каждым прожитым годом все только лучше заживает, как на собаке.

– Посмотрим. Возможно, дней через восемь-десять вам снимут швы.

– А ускорить этот процесс нельзя, дочка? – спросил дед Трофим.

– Да вы и так, Петр Устинович, ускоряете его своим прекрасным настроением. Поверьте, такой настрой – это лучшее лекарство. Ничего эффективнее медицина пока не придумала, да и вряд ли придумает. Нужно набраться терпения. Еще настреляетесь. Ну все, мне нужно идти, скоро начнутся операции. Выздоравливайте, Петр Устинович, – пожелала Варя партизану и уже собиралась уходить, как дед Трофим остановил ее.

– Погоди секунду, дочка, – сказал он. – Ты должна мне кое-что пообещать.

– И что я должна вам пообещать?

– Да, в общем, прошу я немного. Заходи к деду Трофиму хоть изредка, – в глазах легендарного партизана была видна грусть, его небесно-синие глаза потускнели.

– Непременно зайду, Петр Устинович, как же не зайти. К тому же я вас оперировала, поэтому кому, как не мне, следить за вашим выздоровлением. Обязательно зайду, не сомневайтесь.

– Значит, договорились, – снова оживился дед Трофим.

– Договорились, – улыбнулась Варя и вышла из палаты.

Два следующих дня она не вылезала из операционной, так много поступало тяжелораненых. Наконец, на третий день у нее появилось немного свободного времени, и она, вспомнив деда Трофима и свое обещание навещать его, отправилась в палату к партизану.

Дед Трофим сидел на кровати и смотрел на какую-то фотографию, которая лежала в открытом сером блокноте. Увидев Варю, он улыбнулся и положил блокнот на тумбочку.

– Рад, что не забыла старика, дочка.

– Здравствуйте, Петр Устинович, я вижу, что ваши дела идут на поправку. Вы уже сидите.

– Я уже, только это между нами, гулял по палате, – понизив голос, подмигнул Варе партизан.

– Так вы скоро и бегать начнете, не обделил вас Бог здоровьем. Точно, скоро поправитесь.

– А куда же я денусь? У меня еще много работы на войне. Да ты садись, – хлопнув ладонью по кровати рядом с собой, сказал дед Трофим.

– Я на несколько минут всего, работы очень много.

– Вот и посидишь немного, отдохнешь, а то все на ногах, да на ногах.

– Такая у меня работа, – вздохнула Варя и села рядом с партизаном.

– Что-то тебя, дочка, не было видно вчера и позавчера. Я уж грешным делом думал, что ты совсем про меня забыла.

– Как же можно забыть о вас, Петр Устинович? К тому же я обещала вам. Дело здесь в другом, очень много раненых поступило. Пришлось много оперировать.

Дед Трофим по-отечески взглянул на Варю:

– Нелегко тебе, дочка.

– А кому в войну легко, дед Трофим?

– Да, – задумчиво произнес партизан. – Я вот сидел и думал про своего внука. Он офицер, где-то воюет. А где, я и не знаю. Он один у меня, понимаешь? Жалею я его очень, – глаза деда Трофима подернулись пеленой. – Да и судьба его не баловала. Отец был военным летчиком – красавец, ловелас. А моя дочка – скромная, спокойная. В общем, поймала она мужа со своей лучшей подругой в постели. Не вынесла ее душа такого предательства. Повесилась она, а отец внука разбился на самолете через несколько месяцев. Жили они тогда под Москвой. Короче, приехал я и забрал пацана к себе, в Сибирь.

К горлу Вари подступил тяжелый комок. Ей стало трудно дышать.

– Что-то ты побледнела, дочка? Может, неважно себя чувствуешь? – с тревогой спросил дед Трофим.

– Нет, все нормально, Петр Устинович, – собрав волю в кулак, произнесла Варя и тут же спросила: – А как звали-то вашего внука?

– Я сейчас фотографию тебе покажу, я ее всегда с собой ношу.

Партизан взял с тумбочки серый блокнот, извлек из него фотографию и подал ее Варе. Она стала рассматривать снимок. Возле покосившейся деревянной избы стоял подросток лет шестнадцати-семнадцати, в коротком тулупе, без шапки. Волевой подбородок, глаза – все родное и знакомое. На плече у подростка висел охотничий карабин.

– Кажется, я знаю, как зовут вашего внука.

Дед Трофим удивленно посмотрел на Варю.

– Коготь Владимир Николаевич, – выдохнула женщина.

– Но откуда ты его знаешь, дочка? – взглянув на Варю, удивился партизан. – Ты что, делала ему операцию?

– Это мой муж, Петр Устинович, – ответила Варя.

– Володька твой муж? Я не ослышался?

– Нет, не ослышались. Ваш внук – мой муж.

– Вот так дела, – волнение охватило бывалого охотника, а ныне партизанского снайпера.

– Но когда?..

– Война нас свела, – ответила Варя. – Вот уже скоро год, как мы женаты. Мы писали вам, но ответа так и не получили.

– Видимо, я уже воевал в белорусских лесах. Но где Володька сейчас воюет?

– Этого, Петр Устинович, я не могу вам сказать, – понизила голос Варя, – потому что и сама не знаю. Мне известно одно – он выполняет важное государственное задание.

– Вон оно что, – задумчиво произнес партизан. – Володька всегда был смышленым и смелым.

– Он воевал с 1941 года, участвовал в обороне Москвы.

– Вот тогда я и получил от него последнее письмо, – вставил Петр Устинович.

– Володя несколько раз был ранен, награжден боевыми орденами и медалями, – с гордостью за мужа сообщила Варя. – По званию он сейчас майор. Это, поверьте, все, что я могу вам сказать.

– Этого достаточно, – выдохнул партизан. – Главное, что мой внук жив, а еще у него такая прекрасная жена, – дед Трофим взглянул на Варю и спросил: – Ребеночком еще не обзавелись?

Варя, засмущавшись, опустила глаза:

– Пока еще нет.

– Я бы любил своего правнука или правнучку, – улыбнулся дед Трофим.

– Петр Устинович, лучше расскажите, как вы попали в партизанский отряд, да еще и в Белоруссию?

– Когда началась война, не сиделось мне на месте, чувствовал, что, несмотря на годы, могу еще принести пользу. Я же с малолетства стреляю, у меня и отец был охотником, и дед. Короче, в военкомате мне дали от ворот поворот, мол, старый ты уже, сиди дома и суши сухари. Только я же настырный, приходил много раз. Все равно не брали. А потом пришел с карабином и говорю военкому: «Хочешь, фокус покажу?» Он спрашивает: «Какой еще фокус?» Я – ему: «А давай-ка выйдем во двор!» Там у них большой двор, закрытый железными воротами. Вышли мы во двор. Военком говорит: «Ну, старый, для чего вывел меня из кабинета?» А мы встали так: военком на крыльце, а я чуть ниже, спиной к железному забору. И тут я сдергиваю карабин с плеча, разворачиваюсь – и бах, первым же выстрелом сбиваю жестяную банку, которую сам же и установил на ворота. Второй выстрел – и вторая банка зазвенела. Я спрашиваю: «А ты так можешь?» Покачал головой военком: «Силен ты, Петр Устинович. Приходи через три дня, что-нибудь придумаем». Пришел я, как мне было велено. Тогда шел 1942 год. Меня направили на месяц в подмосковные леса, там школа была по подготовке различных военных специалистов для заброски в партизанские отряды. Выдали мне снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Там я в первый же день выполнил все нормативы. В общем, через недельку на самолете меня перебросили за линию фронта в партизанский отряд. А что, к лесу я привык с малых лет, стрелять тоже люблю, особенно в лютого зверя под названием фашист. Исправно это у меня получается, – рассмеялся Петр Устинович. – Из первой же засады я трех фрицев на тот свет отправил. Понравилось мне это дело. Вот только в последнем бою… Очень уж много поперло на нас фашистов. Немало я их перестрелял, но за всеми не усмотрел, какой-то фриц, подобравшись ко мне поближе, метнул гранату. Рвануло красиво, я в горячке боя и его, скотину, лишил жизни, а потом потерял сознание. Очнулся только в самолете, какой-то мужчина-врач хлопотал надо мной, – закончил свой рассказ дед Трофим.

– Так вы, Петр Устинович, геройский у нас человек, – восхищенно взглянув на партизана, сказала Варя.

– Да я просто хорошо стреляю, никакой я не геройский. Вот у нас в отряде ребята есть, так они такое вытворяют, что фашисты воем воют. Бьем мы гитлеровскую нечисть и днем, и ночью.

Варя поговорила еще немного с дедом Трофимом, а затем, попрощавшись, вышла из палаты. Она шла по коридору и удивленно крутила головой: «Я оперировала деда своего мужа, о котором Володя немало и с теплотой рассказывал. Какие чудные моменты преподносит судьба, просто диву даешься…»

С того дня Варя ежедневно хоть на пару минут заходила в палату к деду Трофиму, и они разговаривали о Володе, о том, как все будет замечательно после победы.

Дед Трофим креп день ото дня. Он уже сам выходил во двор госпиталя и подолгу прогуливался среди его разбросанных на большой территории корпусов. Близилось время выписки знаменитого партизана. Петр Устинович уже рвался в бой, рассказывая различные случаи из партизанских будней.

В один из пасмурных июньских дней, когда дождевые тучи заволокли небо и дождь выбирал момент, чтобы обрушиться шквалом ливня на землю, к одному из корпусов московского военного госпиталя подъехал черный трофейный «мерседес». Из машины вышли два офицера: коренастый майор среднего роста и довольно высокий, стройный капитан. Они поднялись на третий этаж в ординаторскую. Варя сидела за столом и в перерыве между очередной операцией пила чай со своей помощницей – медсестрой Катей.

– Добрый день, – закрыв за собой дверь, сказал майор.

Капитан стал чуть левее от двери.

– Мы из контрразведки и хотели бы поговорить с Петром Устиновичем Трофимовым, – пояснил майор.

Варя и Катя переглянулись.

– Катя, позови деда Трофима, – попросила Варя.

Девушка стремительно поднялась и вышла из кабинета.

– А вы, я так понимаю, врач? – осмотрев ординаторскую, спросил майор.

– Хирург, – поправила его Варя. – Варвара Алексеевна Коготь.

– Ваш муж Владимир Коготь, не так ли? – продолжал допытываться майор.

– Да, а собственно, в чем дело? – насторожилась Варя. – Петр Устинович Трофимов – дед моего мужа, – сообщила она.

– Мы об этом знаем, – кивнул майор и добавил: – Да вы не волнуйтесь, все нормально. Просто, учитывая возраст Петра Устиновича, ему не стоит больше воевать, – хитровато прищурив глаза, сказал майор.

– Но он так рвется снова в бой, только об этом и говорит.

– Мы понимаем его чувства, – серьезно произнес капитан.

– У нас будет другое предложение, но это, так сказать, в частной беседе с ним, Варвара Алексеевна, – четко сказал майор.

– Да, конечно.

Когда Трофимов вошел в ординаторскую, Варя сказала:

– Петр Устинович, товарищи офицеры хотят с вами поговорить, а я пойду, у меня дела.

– Всего вам доброго, Варвара Алексеевна, – галантно произнес майор. – Рады были с вами познакомиться.

– Я тоже. До свидания.

Когда Варя вышла из ординаторской, майор протянул свою крепкую ладонь партизану и представился:

– Александр Викторович Никитин, майор контрразведки, а это, – он кивнул в сторону капитана, – мой сослуживец, капитан Вениамин Львович Корнеев.

– Ну а мне, наверное, представляться нет нужды, – взглянув на офицеров контрразведки, сказал дед Трофим.

– Не буду скрывать, мы знаем все о вас, Петр Устинович, – улыбнулся майор и, словно спохватившись, добавил: – Давайте присядем, вы же после ранения, да и вообще, негоже беседовать стоя.

– Присесть можно, а что касается ранения, меня хоть сейчас посылай в бой – не подведу. Окреп я уже.

Офицеры рассмеялись. Петр Устинович сел возле окна на стуле, а офицеры – напротив него.

– Петр Устинович, вы больше не вернетесь в свой партизанский отряд, да и вообще – воевать вам больше не придется, – напрямую сказал майор.

– Как это не придется, господа хорошие? Меня ждут в отряде. Я там нужен. Дайте мне винтовку, я прямо во дворе госпиталя готов вам показать свои навыки. Я же хорошо воевал, награжден.

– Мы все это знаем, Петр Устинович. Вы, пожалуйста, не горячитесь. Мы вам все объясним, – произнес капитан. – Если бы не ваше ранение, мы все равно забрали бы вас из партизанского отряда. А в данном случае просто вышло стечение обстоятельств, – пожал плечами майор, – иногда так бывает.

– Ничего не понимаю, я же вроде хорошо воевал, не меньше полусотни фрицев, а то и больше пристрелил.

– Вы прекрасно воевали, и это мы ценим, дело в другом, – взглянув на майора, сказал капитан.

– Ив чем же это дело?

– Ваш внук, майор Владимир Коготь, – понизил голос Александр Викторович, – выполняет важное государственное задание. Секретное. Естественно, говорить об этом никому не следует. Вы, как человек служивый, думаю, прекрасно все понимаете.

– Это мне ясно как дважды два, а я вот другого не пойму, – Трофимов замолчал и посмотрел сначала на майора, а потом на капитана.

– И что же вам не ясно, Петр Устинович? – спросил майор.

– Володька выполняет, как вы сказали, секретное правительственное задание, только я здесь причем? Я партизанский снайпер, и мы никак не мешаем друг другу.

– Ваши чувства нам понятны, Петр Устинович, – начал майор, – только не все так просто. В партизанском отряде вы находитесь на вражеской территории. Случиться может всякое: окружение, ранение, как сейчас, и все такое. Вы можете и в плен попасть. Там работают умные люди, я имею в виду немецкую контрразведку, и мы не можем исключать того факта, что у них есть досье на вашего внука. А тут вы… Вот и представьте, какую игру могут завертеть немцы. Например, заставят вас написать что-нибудь нужное им вашему внуку. Контрразведка – это очень тонкая, хитроумная игра, сродни шахматам, в которые вы, кстати, прекрасно играете и научили своего внука.

– Вы думаете, что я сказал бы что-нибудь немцам? – повысил голос партизан.

– Нет, мы так не думаем, однако в нашей работе мы должны исключить малейший риск.

– И что же мне сейчас делать? Возвращаться в Сибирь, в свой поселок, и пока идет война и весь народ бьется с фашистской гадиной не на жизнь, а на смерть, наслаждаться лесной тишиной и выслеживать зверюшек? Нет уж, лучше пристрелите меня в этом чистеньком кабинете, – с горячностью сказал Трофимов.

– У нас есть для вас более интересное предложение, а главное – нужное для борьбы с фашистами, – сказал капитан.

– И что это за предложение? – немного успокоившись, спросил дед Трофим.

– Вы обучались в 1942-м в одной из школ в Подмосковье, где готовят специалистов для партизанских отрядов? – спросил майор.

– Да, за неделю я сдал там все нормативы и экзамены, – не без гордости заметил дед Трофим.

– Это замечательно, Петр Устинович, – подхватил капитан. – Так вот, мы предлагаем вам стать инструктором-снайпером в этой школе.

– Будете учить молодежь, передавать свой немалый боевой опыт, – вступил в разговор майор. – Да и следопыт вы прекрасный. Ваши знания и умения нужны Родине.

– Можно мне подумать над вашим предложением? – взглянув на офицеров контрразведки, спросил партизан.

– Буду с вами предельно откровенным, Петр Устинович, времени нет. Мы приехали объяснить ситуацию и забрать вас в секретную партизанскую школу в Подмосковье.

– А что скажут обо мне ребята в партизанском отряде? Командир Косоворотов? – с досадой в голосе спросил Трофимов.

– Об этом не волнуйтесь, Петр Устинович. Учитывая ваш солидный возраст и ранение, они все поймут.

– Ну, хоть передайте им, что я жив, – попросил Трофимов.

– Это мы сделаем, – кивнул майор.

– И на том спасибо. Так мне прямо сейчас собираться? – спросил партизан.

– Думаю, двадцать минут вам хватит, Петр Устинович? – поинтересовался майор.

– Конечно, пожитки у меня небогатые, так что долго собираться мне не придется.

– Вот и хорошо, – улыбнулся майор. – Мы будем ждать вас в черной машине на входе.

– Понятно, только вот у меня один вопрос. Я могу поговорить с женой моего внука?

Офицеры переглянулись.

– Конечно, можете, – пожал плечами майор. – Скажите ей, что после ранения вас решили поберечь и направили служить инструктором в школу партизанских снайперов. О Подмосковье ничего не говорите, – предупредил офицер.

– Понятно. Ну, а письмо ей потом можно будет написать из этой школы? Ведь мой внук и его жена – это вся семья, что у меня осталась. Жена моя давно умерла, вскоре после родов дочери.

– Безусловно, будете ей писать, Петр Устинович, никаких возражений, – улыбнулся капитан.

Трофимов встал со стула:

– Тогда я пошел собираться.

– Хорошо, мы, как и сказали, будем ждать вас внизу, – напомнил майор.

Быстро переодевшись в чистую солдатскую форму, которую Трофимову принесла медсестра, и попрощавшись с ребятами из палаты, Петр Устинович вышел в коридор и пошел искать Варю. Нашел он ее в одной из палат. Отозвав женщину в сторону, Трофимов сказал:

– Офицеры, которые говорили со мной, сказали, что после ранения я не должен возвращаться в партизанский отряд, мол, годы и все такое, – махнул он рукой.

– Так куда же вы сейчас? Вы ведь еще очень слабы, – волнуясь, произнесла Варя.

– Они хотят, чтобы я обучал в тылу молодых снайперов для партизанских отрядов.

– Так это же прекрасно! – воскликнула Варя. – Уверена, вам есть что передать молодежи.

– Конечно, я бы повоевал, но раз начальство считает по-другому, значит, так тому и быть. Я вот чего тебе хочу сказать, Варя, – дед Трофим сконфузился, быть может, впервые в жизни.

– Говорите, Петр Устинович, я слушаю.

– В общем, если ты не против, напишу я тебе письмо сюда в госпиталь, ты мне адрес черкни.

– Я вам дам наш домашний адрес, мы же с Володей живем в Москве. Пишите обязательно, я буду только рада.

Варя на листке написала карандашом свой домашний адрес и дала деду Трофиму.

– Берегите себя, Петр Устинович.

– Куда я денусь? У меня здоровья на десятерых хватит. Давай обнимемся, что ли, дочка!

Они обнялись, и слезы потекли по щекам Вари. «Где сейчас Володя? Жив ли?» – мелькнуло в голове у женщины.