Текст книги "Полигон призрак"

– Служу Советскому Союзу, – тихо сказал Рамиль.

– Ну а теперь можно укладываться спать, – произнес Коготь.

– Товарищ майор, – окликнул его Абазов.

– В чем дело?

– Рядом озеро, позвольте искупаться. Когда еще такая возможность представится? Люблю я поплавать.

– Разрешаю, Абазов.

– А мне можно? – спросил Самойлов.

– А давайте и я пойду с вами, хоть сегодня уже и купался с этим фрицем, – майор кивнул на связанного Раубеха, – правда, особой радости это мне не доставило. А я, признаться, люблю реки и озера, тем более сейчас лето. Значит, капитан укладывается спать, а Анютин берет на себя охрану. Затем Анютина сменит Абазов.

– Есть, товарищ майор, – отозвался из темноты Абазов.

Коготь, Самойлов и Абазов отправились к озеру. Зрелище перед ними открылось поистине фантастическое. Над противоположным берегом висел огромный шар луны, серебристо-темными бликами отражаясь в Нельском озере.

– Красотища какая, – выдохнул Самойлов. – Даже не верится, что недавно здесь шел ожесточенный бой.

– Да, красиво, – вторил ему Коготь. – Луна такая огромная и близкая, словно в театре. Даже можно подумать, что бутафорская, не настоящая.

Волны с убаюкивающей ритмичностью накатывали на берег. Офицеры подошли ближе, и тут майор увидел возле воды черный немецкий ранец.

«Так близко к озеру подобрался только Раубех», – подумал Коготь. Подойдя к ранцу, взял его в руки и сказал:

– Похоже, фриц оставил на берегу свои пожитки.

– Он же так бежал, товарищ майор, что ему было уже не до них, лишь бы ноги унести, – улыбнулся Абазов. – Драпал, как будто за ним черти гнались.

– Если тебя преследует майор Коготь, то и мертвый побежит, – взглянув на друга, произнес Самойлов.

– Фриц думал нырнуть и скрыться в озере, затем где-нибудь вынырнул бы – и ищи-свищи его тогда в темноте. Так что вовремя вы, товарищ майор, подбежали к озеру, еще немного, и фашист уплыл бы, – заключил Абазов.

– Надо бы обыскать этот ранец, – с этими словами Коготь опустился на левое колено и, положив ранец на правое, открыл его.

В ранце помимо сапог и формы, сложенной в непромокаемый мешок, майор обнаружил два небольших портативных фотоаппарата. Один из них, который при желании можно было спрятать и в пуговице, предназначался для перефотографирования секретных документов, а второй был побольше, видимо, его должны были использовать немецкие диверсанты для фотосъемки чего-то другого. Фотоаппараты были упакованы в герметичную черную коробку.

– Похоже, фрицы основательно готовились, – показав подчиненным фотоаппараты, произнес Коготь.

– Но на такой трагичный финал они точно не рассчитывали, – усмехнулся Самойлов.

Майор знал, что в Абвере буквально помешены на разных шпионских приспособлениях, поэтому находка его особо не удивила.

– Надо, чтобы наши спецы посмотрели эти фотоаппараты, – сказал Коготь и вернул все вынутое в ранец.

– Да, для них это наверняка будет интересно, – заметил Самойлов.

– А теперь идем купаться! – воскликнул Коготь, быстро снимая с себя одежду и складывая ее на берегу.

Подчиненные последовали его примеру. Первым в воду с разбега вбежал Самойлов. Окунувшись, он громко посетовал:

– А водичка-то холодная, аж дух захватывает.

Вынырнув возле друга, Коготь произнес:

– А вообще, Коми можно без преувеличения назвать озерным краем. Здесь насчитывается около семидесяти восьми тысяч озер.

– Ничего себе, – отозвался проплывавший рядом Абазов. – Семьдесят восемь тысяч… Летом можно покупаться вдоволь, рыбу половить, да и природа здесь красивая.

– Да, – умывая лицо ладонями, согласился майор. – Природа здесь на самом деле великолепная. Много красивых, живописных мест. Вот только лето короткое, – отметил Коготь, – поэтому вода в озерах толком не успевает прогреваться.

– Зато бодрит по высшему разряду, – весело сказал Самойлов. – Кажется, луна так близко, что можно дотянуться до нее рукой.

– А ты попробуй, Андрей, не стесняйся, глядишь, и получится, – рассмеялся майор.

Холодная вода великолепно тонизировала, снимая усталость после долгого, тяжелого дня, наполненного смертельными опасностями.

– Теперь понимаю, почему я в медицинском институте писал стихи и даже печатался в нескольких городских газетах, – похвастался Самойлов.

– И почему же ты писал? – перевернувшись на спину, спросил Коготь.

– Неравнодушен я к красоте, товарищ майор. Я и сейчас нет-нет, да и сочиню что-нибудь. А что, может после войны я издам свой поэтический сборник, вступлю в Союз писателей СССР, – мечтательно произнес Самойлов, – и ну ее к черту эту медицину. На войне насмотрелся на столько человеческих страданий, что не знаю, как все это разместить в душе.

Коготь тяжело вздохнул:

– Под Смоленском я был уверен, что погибну. Страх смешался с ненавистью к фашистам, что топчут родную землю. Поразительный коктейль, я бы сказал, убойный. И стрелять тогда начинаешь точнее, и соображать быстрее.

– Точно подмечено. Примерно то же самое чувствовал и я, но почему-то я не думал, что погибну. Наверное, горячка неравного боя, много раненых. По крайней мере, другого объяснения я не нахожу.

– Ты тогда, Андрей, успевал и стрелять, и перевязывать раненых. И как мы только ускользнули под самым носом у немцев?.. Вы же меня выносили раненого, я-то ничего не помню.

– Наверное, немцы были уверены, что перебили всех на высотке, и поэтому стреляли, когда стемнело, словно по инерции, не так плотно. Мы проползли буквально в нескольких метрах от их танка, – Самойлов покачал головой. – Я даже видел лицо высунувшегося из башни немецкого танкиста. Если бы он нас заметил тогда, то просто-напросто передавил бы всех под хохот и улюлюканье своих товарищей.

Офицеры замолчали. Первым заговорил Коготь:

– Мы-то и тогда, в 41-м, уже начинали их бить, а теперь, после Сталинграда, и подавно. Ладно, хватит, вода больно холодная, вылезаем, чтобы не простыть ненароком.

Майор быстро поплыл к берегу, вслед за ним поплыли Самойлов и Абазов. Выскочив на берег, они замахали руками, пытаясь согреться.

– Сто отжиманий! – скомандовал Коготь. – Так оно надежнее будет для согрева.

Выполнив отжимания, Самойлов начал одеваться и сказал:

– А теперь мне кажется, что я из бани вылез.

Одевшись, Коготь забросил на плечо немецкий ранец, и они пошли обратно. Абазов догнал их недалеко от леса, застегиваясь на ходу.

Анютин сидел, прижавшись спиной к стволу ели, рядом со связанным фашистом. Чуть в стороне, на еловых ветках, на спине спал Андронов, а рядом с ним постанывал от боли раненый Егоров.

Увидев Когтя, Анютин встал:

– Все в порядке, товарищ майор, – доложил Анютин. – Пленный, кажется, спит.

– Придется разбудить его, пусть переоденется, а то он босой, заболеет еще. А он нам здоровым нужен. Раубех, проснись, – толкнув пленного сапогом в плечо, окликнул Коготь.

Немец что-то пробурчал во сне и открыл глаза. Он попытался сесть, но со связанными руками и ногами это было не так просто сделать.

– Развяжи его, Абазов, – приказал майор.

Младший лейтенант быстро исполнил приказ. Немец, растирая затекшие руки, спросил:

– Что вам от меня нужно?

– Чтобы ты переоделся. Похоже, это твое, – Коготь бросил немецкому диверсанту сапоги и форму.

– Спасибо, – со злостью выдавил из себя фриц.

После того как он переоделся, его снова связали.

– В твоем ранце мы обнаружили еще кое-что, но поговорим об этом позже. А сейчас все будем спать.

Луч солнца пробился сквозь кроны деревьев и осветил лицо майора. Коготь прищурился, а затем медленно открыл глаза и сел. Все еще спали, и только Абазов, сменивший Анютина, сидел с автоматом напротив связанного немца, лежавшего возле дерева.

– Как прошла ночь, Абазов? – вставая, бодро спросил Коготь.

– Немец, зараза, бормотал на немецком во сне о полигоне, что он туда обязан добраться, и все такое.

– Обязательно доберется, – усмехнулся майор, – мы его туда приведем.

– Точно, – улыбнулся Абазов.

Майор сходил к озеру, умылся, а когда вернулся, все уже проснулись.

– Степан Иванович, можно тебя? – позвал Коготь своего заместителя в сторону.

Открыв ранец Раубеха, он показал капитану фотоаппараты.

– Скажи, капитан, вчера, когда ты обыскивал убитых немцев, видел у них в ранцах что-нибудь подобное?

Капитан внимательно посмотрел на миниатюрные фотоаппараты и отрицательно покачал головой.

– Нет, у них в ранцах была только одежда, еда и патроны. Ничего подобного я не видел. Такое я бы точно не пропустил, Владимир Николаевич, – взглянув на майора, ответил Андронов и тут же спросил: – А в чем дело?

– Да ни в чем, просто хотел удостовериться, видел или нет. Ну, раз не видел, значит, мне попались интересные экземпляры.

– А где, Владимир Николаевич, ты отыскал этот ранец? Я вроде все проверил.

– Вчера вечером нашел, на берегу, когда с ребятами ходил купаться, – ответил Коготь.

– Понятно, значит, это их командира ранец. Он от тебя драпал, как ошпаренный, – произнес капитан.

– Будем выдвигаться, путь не близкий. Озеро двадцать километров плюс до полигона пятьдесят. А у нас раненый и пленный, особо не разгонишься, как ни старайся, – заметил Коготь.

– Это точно, Владимир Николаевич.

Быстро перекусив, группа Когтя с пленным выдвинулась в путь. Егорова пошатывало, но он мужественно шел, стиснув зубы. Проход в болоте (узкая твердая тропинка) теперь был справа от озера. Коготь, видя, как непросто идти Егорову, хоть товарищи и забрали у него оружие и вещмешок, часто устраивал группе отдых.

На одном из привалов майор подозвал к себе Самойлова и сказал:

– Тяжело Егорову, а он отказывается, чтобы кто-то его поддерживал и вел.

– Да, – кивнул Самойлов, – характер у парня – кремень. Нам идти еще более пятидесяти километров, боюсь, что он совсем обессилит. Он потерял много крови.

– Твое предложение? – глядя в упор на друга, спросил Коготь.

– Сделать из подручного материала, благо его тут хватает, что-то вроде носилок и приказом уложить на них Егорова. По-другому он не послушает. Это единственный выход.

– До леса осталось пройти два-три километра, скоро мы обойдем озеро. Ты поддержишь Егорова, а потом мы сделаем что-то вроде носилок, как ты сказал. Тем более один здоровенный носильщик у нас уж есть, – кивнув на присевшего возле небольшого куста Раубеха, сказал Коготь.

– Отличная идея, Володя, – улыбнулся лейтенант.

Самойлов убедил слабеющего Егорова, что группа пойдет быстрее, если он ему поможет. Раненый Егоров оперся правой рукой о плечо Самойлова, и вся группа двинулась вперед.

Обойдя озеро, смершевцы остановились в тайге на привал. Бойцы изготовили носилки, и Коготь приказал Егорову лечь на них. Раубех с большой неохотой нес раненого русского, но выбора у него не было.

Утром группа Когтя, наконец, добралась до полигона. Немцу надели на голову пустой вещмешок, чтобы он ничего не видел. В будке часового был установлен телефон внутренней связи. По ней майор связался с начальником полигона Веригиным и попросил прислать, как всегда, два «Виллиса».

Устроившись около вышки, бойцы Когтя застыли в ожидании. Минут через двадцать вдали, поднимая пыль, показались два внедорожника.

– Кажется, это за нами, – поднимаясь, радостно сказал Абазов.

Когда машины подъехали и остановились, раненого Егорова, временами терявшего сознание, не снимая с самодельных носилок, погрузили в один из «Виллисов». Майор и лейтенант Самойлов ехали вместе с раненым. Все остальные, включая немецкого пленного, погрузились во второй джип.

– Вперед, к штабу, – толкнув водителя в плечо, скомандовал Коготь.

Машины взревели мощными двигателями и покатили по пыльной дороге. Веригин с двумя офицерами из штаба встречал майора Когтя и его группу.

– Здорово, майор, рад видеть тебя целым и невредимым, – подавая руку выпрыгнувшему из «Виллиса» с автоматом и немецким ранцем майору, произнес полковник.

– Взаимно, Семен Петрович. У нас раненый, надо бы его сразу в санчасть определить.

– Конечно, Владимир Николаевич. Водитель быстро домчит по назначению.

– Наш врач поедет с раненым, – сказал Коготь.

– Давай мигом в санчасть, Константинов, – приказал водителю полковник.

– Есть, – коротко ответил сержант.

«Виллис» набрал скорость и свернул направо.

– А это что за чудо? – кивнув на сидевшего в машине с вещмешком на голове и связанными за спиной руками немца, спросил Веригин.

– Командир немецкой диверсионной группы, – тихо ответил Коготь.

– Значит, майор, снова ты раздолбал немецких диверсантов, – засмеялся начальник полигона. – Лихо у тебя это получается.

– Не любоваться же на них, Семен Петрович, – в тон полковнику ответил Коготь, а затем, помолчав, произнес уже серьезно: – Надо фрица определить в какое-нибудь надежное помещение, притом, по возможности, как можно быстрее, Семен Петрович.

Веригин задумался на минуту, а затем сказал:

– Есть на примете у меня одно подходящее место. Можем туда прямо сейчас и направиться.

– Отлично, – произнес Коготь.

– Тем более, что это здание находится недалеко отсюда, где-то метрах в пятистах, – заметил начальник полигона. – Вмиг машина домчит.

– Давайте посмотрим, Семен Петрович, – предложил Коготь и, повернувшись к своим людям, приказал: – Андронов и Абазов – отдыхайте, а Анютин поедет со мной.

Все трое сели в «Виллис».

– Едем к бывшей санчасти, – приказал водителю Веригин, и машина, не успев толком разогнаться, вскоре остановилась у небольшого одноэтажного здания из красного кирпича.

– Вот здесь фрица можно держать, – указав на пустующее здание, сказал начальник полигона.

– Мне нужно что-нибудь без окон, с железной дверью. Очень важный фашист попался, – нагнувшись к сидевшему рядом Веригину, прошептал Коготь.

– А почему ты, майор, шепчешь? – поинтересовался полковник.

– Дело в том, что немец хорошо знает русский язык.

– Понятно, – протянул Веригин и добавил: – Насколько я помню, Владимир Николаевич, как раз здесь в подвале и есть подходящее помещение. Ключи, правда, остались в штабе. Сгоняй-ка, Капитонов, в штаб, – повернулся к сержанту-водителю Веригин, – найдешь там капитана Савчукова и скажешь ему, чтобы дал связку ключей от старой санчасти. Только быстрей давай.

– Есть, товарищ полковник, – ответил Капитонов.

Когда все вылезли из машины, «Виллис» понесся к штабу. Через десять минут он вернулся, и водитель передал связку ключей Веригину.

Они спустились вниз, в подвал, и остановились возле темно-зеленой железной двери.

– Здесь хранились спирт и медикаменты, – пояснил Веригин и открыл дверь.

Они вошли в небольшую комнату без окон, где в углу стоял какой-то старый металлический шкаф.

– Отлично, – осмотрев комнату, сказал майор. – Распорядитесь, Семен Петрович, доставить сюда кровать и какое-нибудь ведро, куда можно справить нужду.

С головы Раубеха сняли вещмешок, развязали ему руки и втолкнули его в темное бетонное помещение.

– Да это же гроб, – оглядевшись, поморщился немецкий диверсант.

– Тебе выбирать не приходится, – жестко оборвал фашиста Коготь. – Радуйся, что живой. Закрывайте дверь.

Веригин захлопнул металлическую дверь, запер ее на замок и передал ключи Анютину:

– Я так понимаю, лейтенант, что вы сами будете охранять фрица.

– Вы не ошиблись, Семен Петрович. Еще нужно продумать, чтобы у часового обязательно был стул и чтобы помещение освещалось. Непременно добавьте двух своих часовых, – попросил майор Веригина. – А наверху, в одной из комнат, поставьте стол и два-три стула.

– Для допросов? – спросил полковник.

– Вы все правильно поняли, Семен Петрович.

– Все, что вы запросили, Владимир Николаевич, мы сегодня же сделаем.

– Хорошо. Тогда пойдемте, полковник, – сказал Коготь и, приостановившись, кивнул Анютину. – Еду и питье тебе принесут, лейтенант. Через несколько часов сменят. Смотри в оба, сам понимаешь, кого охраняешь.

– Все будет в порядке, товарищ майор, – ответил Анютин.

Коготь и полковник поднялись наверх.

– Не понравилось фрицу наше жилье, – хмыкнул Веригин.

– Ничего, пусть справляет новоселье и радуется, что пока дышит.

Начальник полигона рассмеялся:

– А ты, майор, любишь иногда пошутить.

– Один умный человек сказал, что если быть всегда серьезным – сойдешь с ума. А этого мне совсем не хочется.

– Что ж, верно сказано, – согласился полковник.

Когда они сели в машину, Веригин произнес:

– Кстати, вчера, майор, тебе звонили из Москвы, приказали, как вернешься, сразу же связаться.

– Ясно. Значит, сейчас направляемся в твой кабинет, Семен Петрович.

– Да, больше до Москвы здесь ниоткуда не дозвонишься, – улыбнулся начальник полигона.

Войдя в штаб, Коготь на ходу бросил Веригину:

– Я сейчас, только положу оружие, вещмешок, ранец, кое-что скажу ребятам и сразу же приду.

– Понял, майор. Буду ждать у себя.

Коготь зашел в комнату к своим людям. Андронов и Абазов переодевались.

– Абазов, через шесть часов сменишь Анютина. За тобой зайдут. Здесь неподалеку находится здание, в котором мы упрятали фрица, – пояснил Коготь. – Потом разберемся, пока же сменять друг друга будете каждые шесть часов. Позже, думаю, к вам и Самойлов присоединится.

– Есть, товарищ майор, – коротко ответил Абазов.

– Отдыхайте, – приказал Коготь и вышел.

Как только майор набрал нужную комбинацию цифр, полковник Веригин покинул свой кабинет. Дела контрразведчиков его не касались.

– Здравия желаю, Иван Антонович, – услышав в трубке голос своего непосредственного начальника полковника Костомарова, сказал Коготь.

– С возвращением, майор. Как все прошло?

– Докладываю, товарищ полковник. Элитная группа немецких диверсантов, состоящая из пятнадцати человек, уничтожена, за исключением одного.

– И кто же этот счастливец? – спросил Костомаров.

– Мы захватили в плен командира вражеской диверсионной группы майора Вальтера Раубеха, – отчеканил Коготь.

– Командира группы? – переспросил Костомаров.

– Так точно, товарищ полковник.

В трубке послышался легкий смешок Костомарова.

– Хорошо сработано, – похвалил полковник Когтя. – Что дальше собираешься делать, майор?

– Надо хорошенько подумать, Иван Антонович. Мы совсем недавно возвратились.

– Думай, Коготь, для того тебя и послали на полигон, – веско произнес Костомаров и спросил: – Что-нибудь еще скажешь об операции?

– У нас один человек ранен.

– Кто?

– Младший лейтенант Егоров.

– Ранение тяжелое? – с тревогой спросил полковник.

– Наш врач говорит, что не тяжелое. Пуля попала в плечо, но кость не задета.

– Может, Егорова на бомбардировщике перебросить в Москву, в госпиталь? Как думаешь?

– Опять ссылаюсь на мнение врача группы лейтенанта Самойлова, который обещает через семь-десять дней поставить Егорова на ноги.

– Что ж, это хорошо, – протянул полковник.

– Есть еще один момент, товарищ полковник.

– Какой? – настороженно спросил Костомаров.

Коготь вкратце рассказал ему о гибели лесника.

– Так как об этом никто не знает, кроме захваченного в плен фашиста, считаю, что «сестру» лесника из Калуги трогать пока не надо. С шифром я разобрался, так что пусть шлет послания, – сказал майор.

Повисла тягостная тишина. Полковник напряженно размышлял над словами Когтя, а затем сказал:

– Согласен с тобой, майор, мы ее просто будем контролировать. Этого на данный момент пока достаточно.

– Это все, Иван Антонович, за исключением одного. В бою отличился младший лейтенант Абазов. Как командир группы, считаю, что его нужно наградить.

– Выполните задание, вернетесь – обязательно наградим. За этим дело не станет. Думаю, что среди награжденных будет не только Абазов.

– Вас понял, товарищ полковник.

– Короче, разбирайся с немецким офицером и, конечно, держи меня в курсе событий.

– Есть, товарищ полковник.

– И еще, – вздохнул Костомаров, – тут у меня для тебя, Коготь, информация имеется личного характера. Слыхал о Петре Устиновиче Трофимове?

Майор почувствовал, как сердце учащенно забилось в его груди.

– Так точно, слыхал, товарищ полковник, – не своим голосом ответил Коготь. Тяжелый комок подступил к его горлу. «Что стряслось с дедом?» – промелькнуло у Когтя в голове. Поборов внезапное волнение, майор добавил: – Это мой дед.

– Геройский у тебя дед, Коготь. Теперь я знаю, в кого ты такой уродился.

Костомаров рассказал про легендарного белорусского партизана деда Трофима, о том, что он был ранен, о его лечении в госпитале, в котором работала Варя, и о его новой работе инструктором-снайпером в одной из подмосковных школ для подготовки специалистов в партизанские отряды.

– Петру Устиновичу мы сказали, что ты жив, и передали большой привет от внука, выполняющего секретное государственное задание.

– Спасибо, Иван Антонович, – сдержанно сказал Коготь.

– Ну все, майор, до связи, – закончил разговор Костомаров.

Весь вечер Коготь мерил свою комнату шагами, обдумывая стратегию разговора с немецким диверсантом: «Крепкий орешек этот Вальтер Раубех, непросто будет взломать его защитную скорлупу. Но если это удастся, то откроется большой выбор для различных комбинаций игры с Абвером».

Время от времени майор садился за стол и набрасывал в блокноте варианты развития разговора. «Иногда вести психологический поединок на допросе сложнее, чем кровопролитный бой», – отложив карандаш в сторону, подумал Коготь. Он откинулся на спинку стула и усилием воли поменял ход мыслей. Ему приятно было услышать сегодня новость из Москвы об Петре Устиновиче. «Это же надо, дед стал знаменитым партизаном-снайпером, – думал майор, – был ранен в бою и чудом попал именно в тот госпиталь, где работает Варя. Быть может, она и оперировала его, не подозревая, что это мой дед».

Коготь с любовью вспомнил деда Петра, его строгие, но такие важные и нужные наставления на охоте. Благодаря урокам деда майор сейчас свободно ориентируется в тайге, подмечает каждую мелочь, легко разгадывая ее значение. А то, почему деда не вернули в партизанский отряд, майору было понятно как дважды два. Это обычная практика в СМЕРШе – подстраховываться во время важных операций. «Слава богу, что дед жив и здоров. Если они еще не знакомы с Варей, обязательно надо их познакомить. Теперь это моя семья – Варя и дед Устинович. Это самые близкие мои люди. Дед Петр непременно понравится Варе», – мечтательно размышлял Коготь.

Затем он снова мысленно вернулся к предстоящему разговору с Раубехом. Однако долгий переход по тайге и напряжение последних дней дали о себе знать и около полуночи Коготь, сам того не заметив, заснул, уронив голову на стол.

Утром он побрился, умылся и плотно позавтракал.

– Если кто-то будет меня спрашивать, я ушел допрашивать командира немецких диверсантов, – открыв дверь в комнату своих подчиненных, сказал он Андронову, который чистил пистолет, сидя за столом.

– Понял, Владимир Николаевич, – не отрываясь от работы, кивнул капитан.

Коготь взял с собой немецкий ранец, сбежал по лестнице со второго этажа и вышел из здания. Летнее солнце уже набирало силу, поднимаясь огромным ярко-красным диском над тайгой. Утренний воздух был свеж и еще прохладен. Где-то недалеко заводила трели какая-то голосистая птица. На душе у майора было радостно. Да и денек обещал быть хорошим и теплым. Если бы не предстоящий допрос, то сегодня он бы хорошенько отдохнул.

Свернув за штаб, майор быстрым шагом пошел в сторону бывшей санчасти. Издали он увидел часового, который прохаживался под окнами одноэтажного здания. «Молодец, Веригин, – мысленно отметил про себя Коготь, – все делает, как я говорю, причем точно и быстро. Нравится мне такая порода ответственных людей».

Заметив подошедшего майора, рядовой вытянулся в струнку, словно на параде.

– Здравия желаю, товарищ майор, – громко впечатал он в утреннюю тишину каждое слово.

– Вольно, – скомандовал Коготь и тут же сказал: – Проведи-ка меня в комнату для допроса. Полковник говорил вам что-нибудь об этом?

– Так точно, товарищ майор. Комната для допросов подготовлена еще вчера, – доложил рядовой.

Он провел Когтя в небольшую угловую комнату в конце узкого коридора и открыл массивным железным ключом дверь. Майор вошел внутрь. Белый с подтеками от воды потолок. Зеленая краска стен. Посередине железный стол и два широких деревянных стула. «Что ж, обстановка располагает к теплой задушевной беседе», – с иронией подумал Коготь и едва заметно улыбнулся. Он щелкнул выключатель, над столом загорелась одинокая лампочка. «Кажется, все готово к началу разговора, даже свет есть на тот случай, если беседа затянется», – подумал Коготь и сел за стол лицом к входу. Ранец он положил на пол, рядом с собой.

– Рядовой, скажите моему человеку, чтобы привел немца, – сказал Коготь.

– Есть, товарищ майор, – громко ответил солдат и, развернувшись, вышел.

Вскоре в коридоре послышались шаги и голоса. Дверь открылась. Сначала вошел Раубех, а за ним Анютин с автоматом.

– По вашему приказанию, товарищ майор, пленный доставлен, – тихо сказал Анютин.

– Ожидай в коридоре, лейтенант. Если что, я позову, но, думаю, что до этого дело не дойдет.

– Так точно, товарищ майор, – ответил Анютин и вышел.

Раубех остался стоять перед столом, за которым сидел Коготь. За эту, похоже, бессонную ночь немец заметно постарел. Небритый, с темными мешками под глазами, ссутулившийся, он не походил на бравого командира элитного отряда Абвера.

– Тебя кормили, Раубех? – осведомился Коготь.

– Да, тушенкой с хлебом и чем-то наподобие чая, – устало вздохнул фриц.

– Что ж, тогда ты готов к беседе, присаживайся, – указывая на стул, сказал Коготь.

Раубех молча отодвинул стул и сел, опустив глаза вниз.

– Итак, ты командир диверсионной группы Абвера, – начал Коготь, – твое воинское звание – майор. Я не ошибся?

– Все так, – подтвердил Раубех.

– Какая цель была у группы?

Фашист медленно поднял глаза и взглянул на Когтя:

– По-моему, ответ для вас очевиден, – не без дерзости в голосе ответил Раубех.

– И все-таки потрудись ответить на этот вопрос, – бесстрастно произнес Коготь.

– Как мне к вам обращаться? – вдруг спросил немецкий диверсант.

– Зови меня майором. Так будет проще.

– Хорошо. Так вот, вам же ясно, майор, что мы пришли не полюбоваться красотами тайги и не для того, чтобы кормить здешних назойливых комаров.

«В результате твоя группа кормит червей», – мелькнуло в голове Когтя.

– Вы уничтожили мою группу в относительной близости от вашего секретного полигона. Здесь все просто. Зачем усложнять дело, майор? – выговаривая слова с небольшим акцентом, спросил Раубех.

Коготь проигнорировал выпад немца и сказал:

– Но у вас ведь была конкретная цель.

– Узнать систему охраны полигона и слабые места в обороне, – пожал плечами немец.

– Неплохая версия, правдоподобная, но полностью фальшивая. До этого здесь уже был один из отрядов Абвера, четыре человека выжили случайно. Так вот, они занимались тем, о чем ты говоришь: очень пристально все высматривали, записывали, облазили все вокруг полигона. И тут высылается еще одна группа, чтобы проверить работу своих товарищей. В Абвере, наверное, нечем заняться больше, кроме как проверять друг друга. – Коготь положил на стол ранец Раубеха и достал из него черную коробку. Открыв ее, майор продолжил: – К тому же у тебя был супермаленький фотоаппарат для съемки документации. Из-за колючей проволоки, Раубех, документы не сфотографируешь. Второй фотоаппарат побольше, вероятно, предназначен для съемки издалека. Но это лишь часть «коллекции», не правда ли, Раубех? – подавшись вперед, просверлил своим острым взглядом немецкого диверсанта Коготь.

– Чего вы от меня хотите? – повысил голос немец.

– Чтобы ты, вляпавшись, извини, в говно по самые уши, говорил внятно. Мы же с тобой не барышни, Раубех. Все, сказанное тобой, будет проверяться и перепроверяться, – продолжал давить Коготь. – И ты это прекрасно понимаешь.

– Ас чего вы решили, что я вам буду что-то говорить о нашем задании? – вскинул брови фашист.

Майор сделал умышленно длинную паузу, а затем сказал:

– Потому что у тебя нет выбора.

– Ошибаетесь, майор, выбор всегда есть. Когда поймете, что я для вас бесполезен, то просто расстреляете меня. Для офицера это не самая худшая смерть.

– Не все так просто, Раубех. Задай себе простой вопрос.

– Какой? – небрежно спросил немецкий диверсант.

– Хорошо, я тебе помогу. Вся группа, которой ты руководил, погибла. Все до одного полегли в бою, и только почему-то один командир остался жив. Ты не находишь это странным и труднообъяснимым?

– К чему вы клоните, майор? – настороженно спросил Раубех.

– А к тому, что советской разведке будет проще простого представить дело так, что Раубех окажется советским шпионом. Да-да, именно по этой причине погибла элитная группа Абвера, а тебя мы не расстреляем. Это слишком просто. Ты, Раубех, будешь медленно умирать где-нибудь на просторах Сибири, выполняя за день две нормы по заготовке леса. Вот такой бесславный конец, а не банальный расстрел. Может, у вас в Абвере так примитивно работают, но просто расстрелять – это же, право, так скучно, Раубех.

– Как бы вы меня ни пугали, я ни за что не соглашусь на сотрудничество с вами, майор. Я служу фюреру и великой германской армии!

– Ты бы не был майором Абвера, если бы безоговорочно верил во всю эту нацистскую чушь. Раубех, ты – не глупец и не фанатик, ты – разумный человек. И нечего повторять, как попугай, геббельсовскую чепуху и дешевую пропаганду. Гитлер – полубезумный фанатик, который ведет Германию к катастрофе. Немецкая армия потерпела сокрушительное поражение в Сталинграде. Вы убиваете миллионы мирных людей во всей Европе. И ты, Раубех, участвуешь в этой преступной авантюре в качестве «винтика». Вот твой удел. А бравада твоя мне ни к чему. Я предлагаю тебе стать действительно игроком, который понимает всю преступность нынешнего германского руководителя.

– Я не поддаюсь, майор, на такие дешевые психологические трюки.

– Хорошо, попробуем говорить более конкретно, – не меняя бесстрастного выражения лица, произнес Коготь. – Кто твой непосредственный начальник в Абвере?

– Я не буду больше ни о чем говорить, – потупив взгляд куда-то в сторону, произнес Раубех и добавил: – Не мучьтесь зря, майор, выведите меня во двор и просто расстреляйте. Так будет лучше для нас обоих: вы не будете тратить время впустую, да и мне не нужно будет терпеть все эти ужасы плена, – голос Раубеха слегка дрогнул, и Коготь сразу же уловил это.

«Наверное, для первого раза достаточно, не надо сильно давить на фрица. Пусть посидит, все обдумает. Да и мне нужно придумать, как заставить Раубеха играть в нашу игру», – размышлял Коготь. Он поймал себя на мысли, что в течение разговора внимательно наблюдал за чертами лица Раубеха: высокий лоб с залысинами, прямой и довольно большой нос, подбородок с ямочкой. «Где-то я видел похожие черты лица, притом не очень давно, – думал майор. – Только вот где?» Как Коготь ни старался, он не мог вспомнить этого.

Майор поднялся и прошелся по комнате, выдерживая долгую паузу и размышляя. Иногда он останавливался и смотрел в упор на Раубеха. Затем снова начинал ходить. Такая манера поведения Когтя стала нервировать немецкого диверсанта, но он изо всех сил пытался скрыть это от советского майора.