Текст книги "Москва-41"

Владимир Владиславович Жабо – личность легендарная. В то время ему было 32 года, в РККА с 1929 года. С октября 1941-го по февраль 1942-го командовал Отрядом особого назначения, который действовал на оккупированной территории. В ноябре 1941 года он со сводным отрядом красноармейцев и партизан совершил налёт на штаб XII армейского корпуса 4-й полевой армии немцев в селе Угодский Завод – на родине Г. К. Жукова[112]112
  В 1974 году село Угодский Завод было переименовано в Жуково, а в 1996 года объединено с посёлком Протва и получило статус города и название Жуков.


[Закрыть]. В феврале 1942 года Отряд особого назначения развёрнут в полк. Полк имел базу в лесах западнее Вязьмы, которой активно пользовались офицеры ГРУ. Впоследствии Жабо командовал 4-й воздушно-десантной и 49-й механизированной бригадами. Погиб он 8 августа 1943 года во время Орловско-Курской битвы, в бою за деревню Дуброво Хотынецкого района Орловской области. Именно о таких, как Владимир Владиславович Жабо, в конце войны говорили – офицер во славу русского оружия. Умный, изобретательный, волевой, дерзкий. Думается, что, если бы боем под Пинашином командовал не генерал, а майор, то исход мог бы быть иным…

Из штаба 20-й танковой дивизии вермахта в штаб ХХ армейского корпуса ушла телеграмма: «1. За период с 23.1. по 1.2.42 г. 20-я танковая дивизия приняла на себя защиту южного фланга 4 танковой армии, при этом в ожесточённом бою она расширила предмостное укрепление и занимает положение: Истра до линии Мал. Ивановское – Букари – Тулизово, и захватила населённый пункт Буканово.

2. 2.2–3.2.42 г. 20-я танковая дивизия атакой на юг установила связь 4 танковой армии с 4 армией и отрезала части противника, пробившиеся на запад. В ожесточённых боях, с большими потерями, против русской 9-й гвардейской дивизии противник был отброшен с позиции Малое Ивановское, Пинашино и Савино.

3. За период с 4.2. по 26.2. 20-я танковая дивизия в районе по обе стороны и севернее Пинашино отбила большое количество атак противника, проводимых превосходящими силами соединений русских 33-й и 43-й армий, и одновременно расширила плацдарм к 4-й армии в тяжёлых местных боях до реки Угра по обе стороны Прудки. Несмотря на ожесточённые атаки при поддержке танков, русским не удалось восстановить потерянную связь со своими отрезанными дивизиями.

4. После того, как 20-я танковая дивизия 26.2.42 г. на своём западном участке заняла исходные позиции для атаки на запад, она повернула на восток для ликвидации русского прорыва в районе Гречищенки. Здесь также в упорных боях ей удалось отбить численно превосходящие атаки противника и помешать ему вновь объединиться с прорвавшимися дивизиями.

За этот период времени было получено пополнение лишь 1151 человек, из них 8 офицеров. Противник за этот же период времени понёс значительно большие потери».

Летом 1942 года, когда шло разбирательство по поводу причин гибели западной группировки 33-й армии, комбриг Онуприенко в личном письме генералу Жукову писал: «По прибытии в штаб 33 армии бывший член Военного совета М. Д. Шляхтин мне передал: “Командарм приказал Вам лично заняться ликвидацией северной группировки противника”. Эта задача мною была выполнена силами 222-й и 110-й стрелковых дивизий. Считаю своей ошибкой, что по прибытии в штаб я лично не проверил, как надёжно прикрыт стык и коммуникации со стороны 43-й армии, а поверил докладу и сводкам, что 43-я армия в двух местах перерезала дорогу Гжатск – Юхнов.

Правда, к этому времени основную опасность составляла северная группировка противника, т. к. там он был на удалении 3-х и даже 2,5 км от коммуникации. В дальнейшем, когда противник захватил Захарово и Пинашино, необходимы были мои самые решительные и немедленные меры по его ликвидации.

Перед Вами и страной я в большом долгу за 33-ю армию; я этого никогда не забываю…»

Бои не прекращались, росли потери убитыми и особенно ранеными. Усилились морозы, лазареты были переполнены больными и обмороженными. Списочный состав дивизий начал быстро сокращаться. К середине февраля, к примеру, 113-я стрелковая дивизия насчитывала всего 1724 человека (а у нее на вооружении числилось 1105 винтовок, 34 автомата ППШ и ППД, 14 ручных и станковых пулемётов, 6 миномётов). Не хватало медикаментов, бинтов. Как вспоминают очевидцы, у жителей окрестных деревень не осталось ни одной простыни – всё пошло на перевязочные материалы. Начали сокращать продуктовое довольствие. Патроны выдавали поштучно.

Справедливости ради, надо сказать, что и у противника дела шли не так уже и блестяще. В середине февраля в районе Замыцкого сторожевой пост 113-й стрелковой дивизии задержал нескольких немцев, шедших по дороге прямо на их секрет. Они оказались из 7-й роты 21-го пехотного полка 17-й пехотной дивизии противника. Во время допроса один из перебежчиков показал следующее: «21 пп имеет задачу оборонять д. Берёзки. Полк двухбатальонного состава, в каждом батальоне 3 стрелковых роты и по 3 станковых пулемёта. Численность каждой роты – 50 человек. Полком командует полковник Прей[113]113
  На самом деле 21-м пехотным полком командовал полковник Теодор Пой (Peu).


[Закрыть], 2-м батальоном – обер-лейтенант Гейер, 1-м батальоном – лейтенант (фамилии не знает), 7-й ротой – фельдфебель Вютнер. В 7-й роте более половины солдат не имеют шинелей и вынуждены завёртываться в одеяла. Ежедневного пайка не хватает. Унтер-офицеры ещё раньше пугали всех русским пленом, но мы с товарищами всё-таки решили сдаться в плен и пришли к вам сами».

Западная группировка была уже отрезана. Уже обречена. И тем не менее немецкие солдаты сдавались в плен. Они устали воевать. Всё говорило о том, что немцы тоже были на пределе. Командующий 4-й танковой армией генерал пехоты Рихард Руофф 9 февраля телеграфировал в штаб группы армий «Центр»: «Фронт, построенный для охраны города Вязьма и железной дороги западнее Вязьма, который почти сплошь имеет соприкосновение с противником, составляет в настоящее время около 120 км. Здесь в распоряжении танковой армии, кроме обозных частей, имеется: 9 отчасти очень слабых пехотных и стрелковых батальонов, 5 батальонов охранения с несколькими тяжёлыми орудиями и небольшой, отчасти неподвижной артиллерией. Два лыжных батальона переводятся сюда маршем.

В противоположность этому до сих пор отмечены следующие силы противника:

на севере: группа Горина в составе 18, 24 и 82-й кавалерийских, 107-й моторизованной дивизий. Последний имеет даже 7 танков 52 тонн, которые в настоящее время являются неподвижными ввиду нехватки горючего.

На юге и востоке: 8 парашютная бригада в составе четырёх батальонов. 1 гвардейский кавалерийский корпус (Белов) с 1-й, 2-й гвардейскими кавалерийскими дивизиями, 57-й, 41-й кавалерийскими дивизиями и, возможно, согласно донесениям агентов, ещё 2-я гвардейская танковая бригада, основные части 338-й, 113-й, 329-й стрелковой дивизии и тылы 160-й дивизии, 250-й воздушный полк. Кроме того, имеются неконтролируемые группы партизан. При приблизительной оценке, пехотные силы этих соединений должны составлять около 12 000 человек. По сравнению с этим численность наших пехотных соединений (без обозных частей) составляет 7000 человек.

Это численное соотношение сил является для нас неблагоприятным.

Русские силы являются более подвижными в зимних условиях и имеют отличных связистов и разведчиков, которые в своей стране очень быстро ориентируются и информируют о наших медленно осуществляемых передвижениях войск.

Этот недостаток не может быть полностью компенсирован тем, что русские имеют очень мало артиллерии. Но, несмотря на это, возможно, что отдельные группировки противника будут разбиты одна за другой. Для этого необходимо, однако, помешать русским в переброске новых сил и снабжении воздушным и сухопутным путём. Согласно имеющимся до сих пор неоднократным донесениям, русские, главным образом воздушным путём (десант) в районе Луги, а также сухопутным транспортом через Богородицкая, постоянно получают подкрепления людьми и, предположительно, различной матчастью. 4-я танковая армия со своими силами не в состоянии пресечь этот приток в корне, так как обе базы подвоза находятся далеко за пределами её участка. Поэтому следует убедительно требовать, чтобы армия как можно скорее приняла на себя эту задачу. С другой стороны, достаточное охранение района Вязьма ставится под вопрос, а окончательное очищение этого района вообще является невозможным».

Командующий 4-й танковой армией видел проблему, надо признать, глубоко и широко. Он опасался русских танков, которые к Вязьме так и не пришли. Опасался объединения и согласованных действий русских, чего тоже так и не произошло. А затем понял: «отдельные группировки противника будут разбиты одна за другой». Что впоследствии и было осуществлено. Разгрома избежал только 1-й гвардейский кавкорпус генерала Белова. Можно предположить, что вышеприведённая телеграмма генерала Руоффа легла в основу плана ликвидации окружённой группировки.

Задача у немцев была не из лёгких: необходимо было удерживать и внешний фронт, и внутренний – ведь и восточная группировка 33-й армии, и 43-я армия продолжали попытки прорваться к окружённым. Для устранения угрозы прорыва с востока и юга в угрожаемом участке фронта на стыке 4-й полевой и 4-й танковой армий группа армий «Центр» сформировала боевую группу «Тома», в которую вошли 17, 255-я пехотные и 20-я танковая дивизии.

А для окружённой западной группировки 33-й армии начался период выживания. Атаки на Вязьму вскоре были прекращены и по причине бесперспективности, и потому, что атаковать было уже некем и нечем. Почти весь февраль командарм удержал свои дивизии на прежних рубежах. В штабы дивизий уходили жёсткие и краткие приказы, суть которых сводилась к одному: держаться.

Солдат – не боевая машина с винтовкой в отрытом окопе. Он ещё и человек, обыкновенный человек, организм которого требует отдыха, сна, еды, крыши над головой, тепла. Случались периоды, когда бойцы не смыкали глаз по двое-трое суток. Почти все дома в деревнях были разбиты или сожжены. Начались перебои с продовольствием, которые в марте переросли в голод.

В начале апреля, когда окончательно стало ясно, что дни окружённых сочтены, начальник Особого отдела НКВД Западного фронта комиссар государственной безопасности 3-го ранга Л. Ф. Цанава[114]114
  Лаврентий Фомич Цанава (настоящая фамилия Джанджава) (1900–1955) – генерал-лейтенант (1945). Был наркомом/министром внутренних дел (1938–1941) и госбезопасности (1941, 1943–1951) БССР. В 1941–1942 годах заместитель начальника Управления особых отделов НКВД СССР и одновременно начальник Особых отделов Западного и Центрального фронтов (1941–1943). В 1953 году был арестован и умер в тюрьме. Награждён 4 орденами Ленина, 5 орденами Красного Знамени, 2 орденами Кутузова 1-й степени, орденами Суворова 1-й степени.


[Закрыть] на основании докладов своих сотрудников составил спецсообщение начальнику Управления особых отделов НКВД СССР комиссару госбезопасности 3-го ранга В. С. Абакумову: «За последнее время положение частей Ударной группы 33 армии стало ещё боле затруднительным. Отрезанность её от баз снабжения чрезвычайно осложнила положение со снабжением боеприпасами, продовольствием и лишила возможности частям группы пополняться личным составом.

В результате такого положения значительная часть артиллерии законсервирована из-за отсутствия горючего и боеприпасов.

Потери с 1.02. по 13.03.1942 года составляют:

убитыми – 1290 человек;

ранеными – 2531 человек.

Пополнение личным составом не производится. Особенно напряжённое положение со снабжением частей группы продовольствием. Питание личного состава состоит из небольшого количества разваренной ржи и конины. Соли, жиров и сахара совершенно нет. В 338-й СД личному составу выдаётся разваренная рожь и жидкий суп. 13 и 14 марта бойцы 1297 стр. полка 160-й СД получили по 60 грамм сухарей и бульон из конины. На почве недоедания участились случаи заболевания бойцов. В 160-й СД зарегистрировано более 40 случаев кишечно-желудочных заболеваний. В 338-й СД имеются бойцы, у которых от недоедания появилась опухоль. В ночь на 15 марта 1942 года в 1138 стр. полку умерли от истощения два бойца.

На посту от истощения замёрз боец из артподразделения.

В отряде полковника Кириллова из 160-й СД с 10 по 15 марта 1942 года имело место 6 случаев освобождения санитарной частью бойцов от несения службы вследствие сильного истощения».

Основным видом транспорта в окружении были лошади. Машины стояли на приколе с начала февраля. Лошадь горючего не требует, но её надо кормить. 27 февраля в оперативной сводке из 329-й стрелковой дивизии в штарм сообщалось буквально следующее: «Настоящим доводим до вашего сведения, что в районе расположения гарнизонов боевого участка 329 сд все внутренние ресурсы фуража для конского поголовья использованы полностью и в настоящее время конское поголовье находится фактически без кормов (на озимой соломе). Такое положение привело к сильному истощению всего конского поголовья нашей дивизии и уже начался падёж конского поголовья от истощения, в частности 26.2.42 г. в транспортной роте 2 сп пала 1 лошадь, 27.2.42 г. 2 лошади, аналогичная картина и в других подразделениях нашей дивизии. Фактически конское поголовье на 45–50 % неработоспособное.

Всего в районе расположения боевого участка 329-й сд имеется 914 лошадей.

Просим принять все зависящие от Вас меры в обеспечении конского поголовья фуражом.

По данным нашей разведки, в районе расположения гарнизонов капитана Майницкого имеются большие запасы сена, поэтому просим Вас ходатайствовать перед командованием нашей армии о выделении нам фуража из запасов гарнизона капитана Майницкого или из других Вам известных источников».

16

Майницкий был из «зятьков» – окруженцев, обосновавшихся здесь со дней октябрьского «котла» 1941 года. Его отряд занимал несколько деревень. Он провозгласил себя здешним атаманом и не пускал на свою территорию ни немцев, ни бойцов 33-й армии. Атаман со своей сотней лихих молодцов, тоже из окруженцев, охранял округу от любых поборов и посягательств, и за это местные жители кормили «казаков». У каждого в какой-нибудь деревне была «жонка» из солдатских вдов или просто солдаток.

Каждый день шли бои. Каждый бой редко обходился без потерь. Потери, потери, потери. Не убитыми, так ранеными. Роты таяли, как апрельский снег. В сёлах и деревнях, которые заняла 33-я армия, в это время находилось много мужчин призывного возраста: кто-то вернулся домой из окружения, кто-то осел в сёлах и деревнях «зятьками» после минувшей осени, когда здесь были уничтожены, пленены и рассеяны десятки советских дивизий. Кроме того, в лесах активно действовали партизанские отряды и группы. 12 февраля командарм издал приказ, в котором говорилось: «1. В целях укомплектования частей за счёт красноармейцев, командиров и партизан, которые организованно укрывались в тылу противника и мобилизации местного населения в возрасте от 18 до 45 лет для укомплектования тыловых частей 113, 160 и 338 сд приказываю… на дивизионные комиссии возложить обязанности… отмобилизование лиц, пригодных для укомплектования частей и тылов…»

Тем не менее положение окружённых ухудшалось с каждым днём. Командарм бывал в дивизиях и полках, наблюдал за действиями своих передовых подразделений. Однажды в 160-й дивизии подошёл к полевой кухне и попросил повара налить ему в котелок солдатской похлёбки. Командарму подали ложку. Начал хлебать. И вдруг спросил повара:

– Почему похлёбка дёгтем пахнет?

Повар помялся-помялся и сказал, что заварена она на картофельных очистках. Туда же мелко нарезаны конские гужи.

– А что говорят солдаты? – спросил генерал.

– Солдаты довольны, – ответил повар.

Командарм дохлебал похлёбку и сказал:

– Ну, ничего, покончим с немцами и будем кормить людей, как положено.

Ефремов видел, что в лесах, где стояли в обороне роты его армии, и в тылах обломаны все макушки сосенок – люди жевали молодую хвою, чтобы хоть как-то поддержать слабеющий организм. Наблюдать за тем, как голод, нехватка боеприпасов, холода и угнетённая атмосфера блокады уничтожают его армию, командующему было невыносимо. А тут ещё сразу в нескольких дивизиях вспыхнул тиф. 19 февраля Ефремов обращается к Жукову с просьбой наладить переброску в окружённую группировку лыжных батальонов. Дело в том, что в эти дни партизаны лесными укромными дорогами сделали несколько поездок в Износки, вывезли некоторое количество раненых, а назад вернулись с продовольствием, боеприпасами, медикаментами и оружием. По этому же маршруту прибыл офицер связи от Жукова.

Жуков раздражённо ответил: «Мы не можем нормально питать вас, а вы предлагаете ещё подать к вам части. Это несерьёзно с вашей стороны. До тех пор, пока пути не будут открыты, части пройти не могут. Проход лыжников и пускать части – это две вещи разные». Жуков стоял на своём. На своём стоял и Ефремов.

Поражение – тяжёлое испытание для полководца. В это время, когда он окончательно осознаёт невозможность иного исхода, кроме гибельного, судьба посылает ему искушение бегством. Потом это можно назвать как угодно: эвакуацией, отступлением и т. д. Но поражения выявляют у полководца и сильные стороны его как полководческого дара, так и человеческого характера. Неизвестно, какие мысли и образы витали в его сознании в те дни, когда обстоятельства погружали его в размышления о судьбе армии и своей собственной судьбе. Вспоминал ли он толстовского капитана Тушина, до конца упорно стоявшего на своей позиции? Думал ли он о погибшем комкоре Петровском, который в августе минувшего года не выполнил его, Ефремова, приказ и не вылетел из окружённой группировки на самолёте?

У командарма было ещё несколько разговоров с комфронта. Во время одного из них, как вспоминает шифровальщик штаба лейтенант И. В. Якимов, «они перешли на мужской тон». После того разговора Ефремов, положив трубку, сказал: «Тебя бы сюда хотя бы на недельку…» Видимо, после этих переговоров с Жуковым Ефремов понял, что он остался со своими солдатами один на один с врагом. Начался период жестоких приказов. Вот один из них, датированный 19 февраля:

«4. Сегодня личной проверкой боевой готовности частей 338 сд убедился, насколько низка боевая дисциплина в этой дивизии.

Как можно допустить, чтобы боевое оружие, находившееся на огневых позициях, не было готово к открытию огня? Как можно допустить, чтобы командиры и комиссары частей и подразделений оставляли свои места в бою и уходили в тыл? Так преступно поступили командир 1138 сп – капитан Мысин и командир роты – младший лейтенант Солодов.

При наличии в подразделениях весьма ограниченного количества людей в 338 сд, в ближайших тылах можно увидеть очень многих бойцов, командиров и политработников вне боя, без дела. Даже парторганизация умудрилась в момент боя созвать партсобрание.

И неудивительно, что 17.2.1138 сп в панике отошёл от занимаемых позиций.

5. В 160 сд 18.2. имел место вопиющий факт дезертирства с поля боя командира миномётной батареи – лейтенанта Толмачёва и политрука Холстинникова, в результате чего брошенный ими на произвол судьбы отряд в составе 54 человек в неравном бою потерял 43 человека.

6. В сложных условиях боя потеря чувства ответственности, паникёрство и упадничество руководителя – равносильно предательству. Большевик тем и отличается, что он не боится трудностей, смело идёт вперёд, преодолевая трудности.

ПРИКАЗЫВАЮ:

8. Мобилизовать весь личный состав и всю боевую технику на борьбу с врагом; вести самую решительную борьбу с паникёрами, нытиками, предателями; навести большевистский порядок во всех подразделениях, частях и в тылу.

9. Лейтенанта Толмачёва, политрука Холстинникова, капитана Мысина и младшего лейтенанта Солодова арестовать и предать суду Военного трибунала».

Армию необходимо было удерживать от распада. И Ефремов держал её, в том числе и крайними мерами.

Тем временем восточная группировка 33-й армии продолжала попытки атаковать немцев в районе Пинашино с целью деблокады своей западной группировки. 19 февраля в упорном бою, в ходе которого обе стороны понесли большие потери, в том числе и в танках, батальоны 266-го и 129-го полков 93-й стрелковой дивизии ворвались на окраины Пинашина. Но удержаться там не смогли. Стрелкам помогала армейская авиация. Было сделано 24 самолёто-вылета. Артиллерия выпустила 828 снарядов. Потери: 298 раненых. По поводу числа убитых в донесении сказано: «Данные о числе убитых могут быть уточнены только при светлом времени…» Как будто не было списков рот и батальонов, участвовавших в бою, а надо считать убитых по чёрным бугоркам в поле перед Пинашином… Далее в донесении: «Части дивизии до 4-х раз поднимались в атаку. Но каждый раз были прижаты к земле сильным арт[иллерийским,] мин[омётным] и пул[емётным] огнём. Танки 5 тбр (2 Т-34), ходившие в атаку на Пинашино, в результате боя имеют потери: 1 Т-34 – сгорел; 1 Т-34 – разбита башня прямым попаданием снаряда большого калибра, Т-26 подбит. Остальные танки участия в атаках не принимали, так как разбитые танки (Т-34 и Т-26) закрыли вход на окр[аину] Пинашино».

Среди причин, которые препятствовали выполнению приказа по взятию Пинашина, генерал Эрастов называл следующие: основная масса солдат, брошенных на Пинашино, состояла из необученного пополнения, которое прибыло в дивизию накануне боя и не было обучено хотя бы стрельбе из винтовки и метанию ручных гранат, отсутствие командного состава взводного и ротного звена, боязнь арт-огня. «Командиры не могли поднять залёгших под огнём противника бойцов и повести их в атаку. Многие командиры, поднимавшие бойцов для броска в атаку, были вынуждены ходить от бойца к бойцу, в результате чего огнём противника были выведены из строя». Далее: «Противник с момента накапливания частей на исходном рубеже создал перед передним краем своей обороны сильное НЗО из арт., мин. и пуль. огня, не позволяя пехоте подняться для броска в атаку, и отсекая пехоту от наступающих танков. Засечь ОП артиллерии и миномётов противника для их подавления не представлялось возможным ввиду отсутствия средств разведки в артчастях дивизии. Большинство стреляющих арт. и мин. батарей противника вело огонь с участков соседей (особенно из района Игнатьево, Ивановское, Букари), которые одновременно с нами наступление не вели, чем давали противнику возможность концентрировать свой огонь в районе Пинашино.

Задачу по овладению Пинашино продолжаю выполнять вне зависимости от причин, указанных выше, принимая самые жёсткие меры против трусов и шкурников, не желающих продвигаться вперёд.

Для оказания помощи командирам частей в выполнении задачи в части брошены все наличные силы командиров штаба и политотдела.

Части дивизии вновь атакуют Пинашино в 8.00 20.02. 42 г.

Прошу приказания соседу справа о более активных действиях на своём участке для сковывания противника».

Но и на следующий день опорный пункт Пинашино взять 93-й не удалось.

В середине 80-х годов теперь уже прошлого века мне довелось побывать в тех местах и поговорить с очевидцами тех страшных боёв. Старик, бывший стрелочник на железной дороге, рассказывал, что, когда наступила весна 1942 года и начал таять снег, убитые вытаивали тремя слоями. Они лежали буквально друг на друге перед деревушкой Пинашино. А теперь её уже и нет на свете, той деревни, за которую полегли сотни бойцов 93-й стрелковой дивизии.

Комбриг Онуприенко, это можно понять по ходу и характеру боёв, которые все эти дни и месяцы шли под Угрюмовскими высотами, Пинашином и Захаровом, пытался пробиться к окружённым, чтобы исправить свою первоначальную ошибку, которая оказалась роковой. Но ничего у него, одного с тремя дивизиями, не вышло. А генерал Кондратьев в это время беспробудно пил. 2 апреля 1942 года член Военного совета 33-й армии бригадный комиссар М. Д. Шляхтин[115]115
  Марк Дмитриевич Шляхтин (1905–1961) – полковник (1942). С 1940 года заместитель начальника Политуправления Главного управления погранвойск НКВД СССР. С 1941 года член Военного совета 33-й армии (снят 31.3.1942). Затем заместитель начальника по политчасти Управления войск НКВД по охране тыла Воронежского фронта (1942–1943), начальник политотдела Управления войск НКВД по охране тыла Центрального и 1-го Белорусского фронтов (1943–1945). Награждён 3 орденами Красного Знамени, орденами Ленина, Кутузова 3-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды (дважды).


[Закрыть] телеграфировал в штаб Западного фронта: «Кондратьев продолжает пьянствовать. Сегодня напился до того, что работать был не в состоянии».

Руководитель комиссии, присланной специально для проверки работы генерал-майора А. К. Кондратьева, начальник Политуправления Западного фронта бригадный комиссар В. Е. Макаров[116]116
  Василий Емельянович Макаров (1903–1975) – генерал-лейтенант (1944). С 1940 года заместитель министра госконтроля СССР и ближайший помощник Л. З. Мехлиса. Во время войны член Военного совета Брянского фронта (1941), начальник Политуправления (1941–1944) и член Военного совета (1944) Западного и 3-го Белорусского (1944–1945) фронтов. В 1950–1953 годах заместитель министра госбезопасности СССР по кадрам. Награждён 2 орденами Красного Знамени, орденами Ленина, Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды.


[Закрыть] 6 апреля 1942 года записал в итоговом документе по результатам работы комиссии: «Кондратьев совершенно разложился. Человека, которому можно было бы поручить руководство штабом, сейчас нет. В интересах дела считаю необходимым Кондратьева немедленно снять и прислать из фронта человека на должность начальника штаба армии. Безобразий в штабе много». 11 апреля новый член Военного совета армии бригадный комиссар Р. П. Бабийчук[117]117
  Роман Павлович Бабийчук (1903–?) – генерал-лейтенант (1954). В войну заместитель командира 21-го мехкорпуса по политчасти (1941–1942), член Военного совета 33-й армии (1942–1945). Награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Красной Звезды, орденом Кутузова 1-й и 2-й степени.


[Закрыть], прибывший в Износки вместо Шляхтина, характеризовал начштаба так: «В работе вял, совершенно безынициативен; работой отделов товарищ Кондратьев не руководит. В результате работа оперативного отдела поставлена плохо, ещё хуже – работа разведотдела. Состояние этой работы в частях совсем плохое. Кондратьев систематически бывает пьян. 6 марта 1942 года он в пьяном виде подписал явно невыполнимый боевой приказ. В результате части понесли ненужные потери. 3 апреля 1942 года он явился на доклад к бывшему члену Военного совета Шляхтину при сильном опьянении, а на следующий день это категорически отрицал. О пьянстве и безделии Кондратьева знают все в штабе и частях, в силу чего авторитета Кондратьев никакого не имеет». Генерал Кондратьев был отстранён от должности начальника штаба много позже, в мае 1942 года, когда генерала Ефремова уже месяц не будет в живых: запойного пьяницу направят на учёбу в Академию Генерального штаба.

Третьего апреля немцы сбросили ультиматум с предложением о капитуляции. Командарм немедленно шифром переслал его в штаб Западного фронта:

«1. Германское командование сбросило к нам письмо на моё имя с предложением о капитуляции войск со сроком переговоров 3.04. 42 г.

2. Прошу покрепче продолбить район с врагом: Лосьмино, Кр. Татарка, Стар. Греково, Кошелево, Ломовка, Ежевицы, Бесово, Мелихово».

В архиве сохранился этот документ с резолюцией Жукова:

«Тов. ХУДЯКОВ 3.04. 42 года

3.04. 42 года всю авиацию бросить на указанные пункты.

3.04. 42 года на Болдина не работать».

Текст ультиматума, сброшенного в район штаба 33-й армии немецким лётчиком:

«Главнокомандующему 33 армии генерал-лейтенанту Ефремову и командирам 113, 160 и 338 стрелковых дивизий.

Германский солдат и германское руководство питают уважение к мужеству окружённой 33-й Красной армии и подчинённым ей 113, 160 и 338 стрелковым дивизиям.

Эта армия храбро сражается. Она была окружена с начала февраля благодаря тому, что Советское правительство не сумело оценить значение германской военной мощи. Все попытки вашей армии прорвать образовавшееся вокруг неё кольцо оказались безрезультатными. Они только вызвали огромные жертвы. Также и в будущем этим трём храбрым дивизиям не удастся прорвать германские линии. Эта армия ждёт своего избавления от 43-й армии и остатков 33-й армии, которые, придя с востока, должны прорвать немецкие линии у реки Угры и Вори.

Попытки к этому уже потерпели неудачу и принесли много лишних жертв.

Так и в будущем они потерпят неудачу. Три дивизии и один полк 9-й гвардейской окружены с начала февраля.

Скудное питание для себя эти дивизии могли брать только из деревни.

Германскому командованию известно, что в рядах вашей армии свирепствует голодный тиф, число заболевших тифом уже велико, и оно увеличивается с каждым днём. Кроме того, и раненые имеют за собой плохой уход. Этим самым боевая сила армии с каждым днём слабеет.

329 стрелковая дивизия, ранее принадлежавшая к 33 армии, была окружена южнее Вязьмы и затем уничтожена.

Командир её, полковник Андрусенко, отклонил полётную капитуляцию. В благодарность за это руководство Красной армии отдало его под суд военного трибунала.

Наверное, этот храбрый солдат, который до последней возможности боролся за безнадёжное дело, уже расстрелян.

Командиры Красной 33-й армии, – это также будет и Вашей участью, потому что полное уничтожение истощённых и больных дивизий – есть только вопрос времени.

Германский солдат считает недостойным солдата делом бороться с безоружным противником.

Генерал Ефремов!

Командиры!

Подумайте о своей судьбе. Опасная заразная болезнь свирепствует в армии. Голод опустошает ряды солдат изнутри. Эта ваша армия идёт навстречу своему уничтожению. Ничто, никакие ваши усилия не смогут предотвратить Вас от неизбежной гибели.

В благодарность за вашу храбрость Вам будет устроен военный трибунал. Германское верховное командование армии, которая держит вас в окружении, предлагает Вам сдаться.

Жизнь всех командиров и красноармейцев будет гарантирована.

Германский солдат не убивает пленных. Это ложь.

Раненые и больные получат немедленную помощь.

До 18-ти часов 3-го апреля 1942 года мы будем ждать Ваших посредников для переговоров.

Они должны идти по дороге от Горбы к Красной Татарке или к Лосьмино. Идти только днём, махая белым флагом».

В архивах сохранилась объяснительная записка, написанная А. К. Кондратьевым по требованию Военного совета Западного фронта сразу же после 3 февраля, когда немцы закрыли «коридор». Привожу её целиком, чтобы у читателя была возможность самому сделать кое-какие выводы относительно роли генерала Кондратьева в событиях под Износками и Вязьмой в январе – апреле 1942 года.

«По существу дела оставления д. Захарово 3/266 сп – докладываю:

1. Всю важность и значение не только Захарова, но и всей коммуникации армии от Шанского Завода до рубежа р. Воря (Ивановское, Захарово) я сознавал и сознаю по настоящее время.

Я и нач. Оперативного отдела полковник Киносян докладывали Военному совету, что без прочного обеспечения коммуникации, а точнее, без ликвидации северной группировки противника, занимающего рубеж Водицкое, Юсово, Тросна, Клины, Костино, Кменка, Волково, Буканово, Тулизово, раз. Угрюмово – дальнейшее выдвижение главной группировки армии на запад в район Вязьмы, – чрезвычайно опасно и может повести к очень большим неприятностям. Фронт от Водицкое до Мал. Ивановское, идущий параллельно основной и единственной дороге армии и удалённый от неё на 2–4 км, равняется 48 км. Этот фронт оборонялся активными действиями 110, 222 и 93 сд, по своему составу очень малочисленными.

Из сведений о численном составе 33-й армии видно, что этот 45-километровый фронт по состоянию на 5.02.42 защищался 1545 чел. (активные штыки), при общей численности этих дивизий в 15 539 чел., т. е. активных штыков на километр фронта приходилось 34, а всех бойцов с обозниками и нестроевыми 345 человек.

2. Военный совет армии, учитывая важность всей коммуникации армии и, в частности, важность пункта Захарово (горловина шириною в 4–5 км), приказал выдвинуть один батальон от 93 сд в район Захарово, с задачей обороны этого пункта с юга.

На основании этого приказа 29.01.42 мною был вызван командир 266 сп майор Уральский, и я ему поставил задачу – двумя батальонами оборонять Каменку (2,5 км сев. Износки) и один батальон выслать в Захарово для упорной обороны последнего. Общая численность этого полка в то время была около 800 чел., а активных штыков, по докладу командира полка, насчитывалось около 150–180 человек.

Других средств, а тем паче резервов, в руках командарма не было.

3. Учитывая серьёзность положения на фронте и, особенно, в районе Износки, решением Военного совета, был создан специальный боевой участок “Износки”, во главе которого сначала был поставлен полковник Сафир, а позже – задача обороны Износки была возложена на полковника Бычкова.