Текст книги "Москва-41"

Пятого декабря 1939 года Ефремову было присвоено очередное воинское звание командарм 2-го ранга. 7 мая 1940 года Президиум Верховного совета СССР своим Указом ввёл генеральские воинские звания для лиц высшего начальствующего состава Красной армии, а 4 июня М. Г. Ефремову было присвоено звание генерал-лейтенант. В том же месяце Ефремов был назначен командующим войсками Северо-Кавказского, а уже в августе – Закавказского военного округа.

5

Июнь 1941 года застал его в должности 1-го заместителя генерал-инспектора пехоты РККА (её он занимал с января 41-го). 22 июня, в первый же день войны, он подал рапорт на имя наркома обороны СССР маршала Советского Союза С. К. Тимошенко с просьбой направить его на фронт в действующую армию: на любую должность, на любой участок. Ответа не последовало. Особенно тяжело было знать, что многие его боевые товарищи и сослуживцы воюют. Пришло известие, что 14-й корпус, которым командовал Даниил Егоров, своею 51-й стрелковой дивизией на судах Дунайской речной флотилии атаковал позиции румынской армии, захватил большие трофеи.

В начале июля, так и не дождавшись ответа на первый рапорт, Ефремов подал второй – теперь на имя председателя Государственного комитета обороны СССР И. В. Сталина. В конце месяца Ефремова вызвал начальник Генерального штаба Г. К. Жуков и вручил предписание о назначении его 24 июля на должность командующего 21-й армией. Поставил задачу: активными действиями сковать силы противника и тем самым ослабить его наступление на Смоленском направлении. Держать глухую оборону, наступать осторожно, только ограниченными силами на отдельных направлениях. Жуков предупредил, что соседи у него более слабые. Многие корпуса и дивизии недавно вышли из окружения, приводят себя в порядок.

К тому времени 21-я представляла собой весьма крупное соединение – 20, 28, 63 и 67-й стрелковые, 25-й механизированный корпуса, 50 и 55-я танковые, 219-я моторизованная дивизии и 696-й полк противотанковых орудий; всего 162 тысячи человек. Начальник штаба армии генерал-майор В. Н. Гордов[80]80
  Василий Николаевич Гордов (1896–1950) – генерал-полковник (1943), Герой Советского Союза (1945). Во время Советско-финской войны – начштаба 7-й армии. С июня 1941 года начальник штаба, в августе и с октября командующий 21-й армией. Затем командовал Сталинградским фронтом (1942), 33-й (1942–1944) и 3-й гвардейской (1944–1945) армиями. После войны командовал Приволжским военным округом. С ноября 1946 года в отставке. В 1947 году арестован, в 1950-м приговорён к высшей мере и расстрелян; в 1956 году реабилитирован. Награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 3 орденами Суворова 1-й степени, орденами Кутузова 1-й степени и Красной Звезды.


[Закрыть] доложил обстановку, расположение дивизий. Ефремов сразу же поехал на передовую, в войска. Гордов понравился: оперативную обстановку знает хорошо, все акценты расставляет точно, недостатки не замасливает, правде в глаза умеет смотреть открыто. Они ехали тогда по пыльной дороге в сторону Рогачёва, разговаривали и не знали, что судьба проведёт их по одним и тем же дорогам: вскоре после гибели Ефремова под Вязьмой Гордов примет 33-ю армию и будет воевать с теми офицерами и солдатами, с которыми Ефремов держал фронт в 1941 году под Наро-Фоминском, а в 1942 году по январскому снегу маршем двинулся на Вязьму. Что сразу после войны его направят на работу в Приволжский военный округ, в Куйбышев, где и прервётся его блестящая карьера.

Прибыли в штаб 63-го стрелкового корпуса, который в предыдущих боях особенно отличился и на который снова ложилась основная тяжесть теперь уже оборонительных боёв. Корпусом командовал генерал Л. Г. Петровский[81]81
  Леонид Григорьевич Петровский (1897–1941) – генерал-лейтенант (1941). Сын члена Политбюро ЦК ВКП(б) Г. И. Петровского. В 1937 году командир стрелкового корпуса. В 1938–1940 годах находился под следствием органов НКВД. С ноября 1940 года командир 63-го стрелкового корпуса. В июле 1941 года во время контрнаступления на Бобруйск попал в окружение и при попытке прорыва 17.8.1941 был смертельно ранен. Награждён орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени (посмертно).


[Закрыть]. Ефремов знал его историю. Помнил и бывший свой 63-й корпус, был знаком со многими командирами дивизий и полков. Наслышан был о новом командующем и Петровский. Но о своём недавнем прошлом ни во время этой встречи, ни потом, когда оставались одни и речь заходила о доме и друзьях, они не проронили ни слова. Бережёного бог бережёт, а болтливого конвой стережёт…

6

Восьмого августа из Ставки пришла телефонограмма о новом назначении Ефремова: он вступал в должность командующего Центральным фронтом. Дела ему передавал генерал-полковник Кузнецов[82]82
  Фёдор Исидорович Кузнецов (1898–1961) – генерал-полковник (1941). В 1941 года командовал Северо-Западным фронтом, 21-й армией, Центральным фронтом, 51-й и 61-й армиями, с декабря заместитель командующего Западным фронтом. Затем начальник Военной академии Генштаба (1942–1943), заместитель командующего войсками Волховского (1943–1944) и Карельского (1944–1945) фронтов. Награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й степени и Красной Звезды.


[Закрыть], которого переводили с понижением в Крым – на 51-ю армию. Снова Ефремову пришлось принимать у Кузнецова дела. Две недели назад, прибыв в 21-ю, он сменял на посту командарма именно его, Фёдора Исидоровича. Ставку не устраивала медлительность и нерасторопность Кузнецова, его нерешительность как командующего соединением, которое сейчас должно было схватиться с крупнейшей группировкой противника, уже сконцентрированной в исходных районах и изготовившейся для удара. Центральный фронт состоял из трёх армий: 21, 13 и 3-й. Самой боеспособной была 21-я, 13-ю генерал К. Д. Голубев только что вывел из окружения, в таком же положении находилась и 3-я армия: приводили себя в порядок, пополнялись маршевыми ротами и призывниками, набранными в близлежащих районах полевыми военкоматами.

Девятого августа немцы атаковали, на участке ослабленной 13-й армии, прорвали фронт и ввели в брешь более 100 танков с пехотой. Голубев запросил разрешение на отход – армии грозил полный разгром. Ефремов дал согласие и срочно перебросил туда, под Хотимск, 155-ю стрелковую дивизию из состава 21-й армии. Если бы этот манёвр запоздал, 45-й стрелковый корпус 13-й армии был бы раздавлен. Трагизм событий тех дней может проиллюстрировать фрагмент из боевого донесения командарма-13 в штаб Центрального фронта. Генерал Голубев, только что вырвавший основные силы своих дивизий из окружения, сообщал следующее: «Армия вынуждена действовать при наличии противника с северо-востока и запада. Реальные силы армии – 155-я сд, 52-я кд, слабые части 4-го вдк и 50-й тд, которые в общей сложности имеют около 1600 штыков и 20 танков. Остальные силы ведут бой в окружении в районе Климовичей или выходят из окружения мелкими частями. В некоторых полках осталось по 100–150 штыков. Свои возможности формирования новых частей за счёт тылов исчерпаны включительно до сапёров и связистов. Оружие также не получаем»[83]83
  ЦАМО РФ. Ф. 226. Оп. 648. Д. 24. Л. 8.


[Закрыть].

Во время этих боёв произошло событие, которое впоследствии войдёт в историю Великой Отечественной войны отдельным эпизодом. Но никто из историков и военных писателей не связывал его с тем, что произойдёт под Вязьмой в апреле 1942 года. А связь, между тем, прямая. Судьбы командира 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Л. Г. Петровского и командующего 33-й армией генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова сойдутся в той наивысшей точке, в которой человек проявляет себя во всей своей полноте.

Тем временем 63-й корпус 21-й армии дрался в полном окружении. Немцы настолько плотно закрыли горловину окружения, что стало понятно: соединению в полном составе не пробиться. Ефремов, исчерпав все возможные средства вызволить из кольца обречённых на гибель и плен, послал в окружённую группировку самолёт. Накануне во время авианалёта на штаб 21-й армии был ранен исполняющий обязанности командующего генерал-майор В. Н. Гордов. Лётчик, направленный к Петровскому, имел пакет с приказом, в котором, в частности, было и следующее: «…2. В командование 21-й армией немедленно вступить комкору-63, генерал-лейтенанту Петровскому.

3. В командование 63 ск вступить командиру по назначению Петровского.

4. О допущенном командире для командования 63 ск Петровскому немедленно доложить Военному совету фронта».

Лётчик тихоходного Р-5 выполнил приказ, благополучно приземлился у села Святое, где находился КП 63-го стрелкового корпуса, вручил Петровскому приказ комфронта. Тот прочитал его и на обороте написал, что просит командующего отложить его назначение до выхода корпуса из окружения.

Когда самолёт вернулся назад, начштаба полковник Л. М. Сандалов[84]84
  Леонид Михайлович Сандалов (1900–1987) – генерал-полковник (1944). С 1940 года начальник штаба, в июне – июле 1941 года и. д. командующего 4-й армией. В 1941 году начальник штаба Центрального и Брянского фронтов, затем 20-й армии (1941–1942), Брянского (1942–1943), 2-го Прибалтийского (1943–1945), 4-го Украинского фронтов (1945). Награждён 3 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, орденами Октябрьской Революции, Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды.


[Закрыть] с горечью сказал Ефремову:

– Петровский не выполнил приказ. Зря.

Ефремов внимательно посмотрел на своего начштаба и сказал:

– Петровский – настоящий офицер. И до того, как получить наш приказ, он отдал себе свой. И сейчас его исполняет. Как офицер, он имеет на это право.

В районе Чеботовичей близ Гомеля Петровский сосредоточил два полка 154-й и остатки 232-й стрелковых дивизий. И пошли на прорыв через порядки немецкой 154-й пехотной дивизии. Комкор был смертельно ранен…

Центральный фронт просуществовал недолго, 25 августа он был расформирован, а управление и войска переданы Брянскому фронту. Но несколько раньше произошло событие, о котором следует рассказать особо. Военные люди на войне воюют: солдат в своём окопе, офицеры – каждый на своём месте, некоторые тоже в окопе, рядом с бойцами, некоторые на КП роты, батальона, полка и так далее. Но были во время Великой Отечественной войны высокопоставленные люди в военной форме, которые считали, что видят проблему гораздо шире фронта того соединения, представительствовать от имени Ставки в которое были поставлены. Шире, и, главное, глубже. Они получали такие же полководческие ордена, которые получали настоящие военачальники. Я имею в виду членов Военного совета армий и фронтов. Как известно ими были партийные функционеры Л. З. Мехлис, Н. С. Хрущов, Н. А. Булганин и многие другие. Мехлис, к примеру, умудрился получить все полководческие ордена, кроме ордена Богдана Хмельницкого. Даже П. К. Пономаренко, о котором вынужденно пойдёт речь ниже, имел полководческий орден Суворова 1-й степени. Хотя военным никогда не был. Он окончил Московский институт инженеров транспорта, с 1937 года работал в аппарате ЦК ВКП(б), где, видимо, прошёл ту партийную школу, которая и помогала ему потом в жизни добиваться высот, должностей, положения. В августе 1941 года Пономаренко был членом Военного совета Центрального фронта. 8 августа Ефремов принял фронт. Надо полагать, какое-то время ему потребовалось, чтобы сдать дела в 21-й армии своему заместителю и начальнику штаба В. Н. Гордову, какое-то – для того, чтобы принять фронт у отбывающего в Крым Ф. И. Кузнецова. Войска в это время находились в постоянных боях. А в это время, 14 августа, Пантелеймон Кондратьевич, как бдительный член Военного совета Центрального фронта, отсылает в Москву, в Ставку, на имя И. В. Сталина телеграмму следующего содержания:

«Считаю абсолютно необходимым доложить вам о следующем:

Кузнецов, будучи комфронта, всё время был связан с командармами, командирами корпусов и дивизий. Всегда точно знал обстановку на каждый момент. Малейшее шевеление частей противника становилось известно и вызывало контрмеры. В штаб беспрерывно звонили с фронта. Кузнецов считал до каждого орудия и до каждой сотни человек. Люди работали с огромным напряжением, к ним предъявлялись большие требования, хотя часто в невероятно грубой форме. Пишу это не для того, чтобы оправдать Кузнецова, а для того, чтобы показать, товарищ Сталин, что делается сейчас. В штабах, несмотря на усложняющуюся обстановку, наступило успокоение. Стали нормально, а то и больше спать и ничего не знать. Звонки почти прекратились. Руководство переведено, главным образом, на бумагу и поспевает в хвосте событиям. Положение на фронте перестаёт чувствоваться, а потом необоснованных хвастливых заявлений увеличивается. Если раньше даже действия разведывательных групп противника становились известными в ближайших штабах армий и фронта, то теперь, например, в ночь на 13-е августа 117-я дивизия, почти без причин, за ночь убежала с фронта на 30 километров, в результате чего противник занял Довск и Корму, что фронту стало известно об этом только в 11 часов утра. Штаб 21-й армии и не узнал о бегстве целой дивизии, если бы она не напёрла на штаб армии.

Товарищ Сталин, глубоко чувствуя свою ответственность, заявляю, что с Ефремовым не выйдет дело. Он хвастун и лгун, я это могу доказать. Сейчас дело с руководством стало в несколько раз хуже, и это все чувствуют. Даже командиры, страдавшие от невероятной грубости Кузнецова, между собой говорят, что с Кузнецовым было тяжело работать, но воевать можно было уверенно. Я просил Мехлиса передать вам, что назначение Ефремова будет ошибкой, и вносил кандидатуру Ерёменко. Конечно, независимо от информации сделаем всё возможное для помощи Ефремову в улучшении руководства».

Что ж, фронт – это вам, Пантелеймон Кондратьевич, не партийный кабинет, куда подчинённые начальники и простые партийцы трезвонят день и ночь, и по делу, и без дела. К тому же телефонная связь на передовой – это, как известно, источник свежей и зачастую решающей информации для разведки противника. Радиомолчание – один из видов борьбы с немецкой разведкой. В это время шли упорнейшие бои, погибала в окружении 154-я стрелковая дивизия во главе с комкором Л. Г. Петровским.

В телеграмме несколько раз, с направленным явно в одну точку упорством, называется имя предшественника Ефремова генерал-полковника Ф. И. Кузнецова. Чувствуется, что Пантелеймону Кондратьевичу работать с Кузнецовым было легче. История взаимоотношений Ефремова и Пономаренко, их внезапной неприязни друг к другу пока ещё окутана историческим мраком. Но кое о чём всё же догадаться можно. Видимо, не случайно телеграмма Сталину ушла 14 августа, когда в критической ситуации оказалась часть 63-го стрелкового корпуса, попав в окружение вместе с командиром корпуса генерал-лейтенантом Л. Г. Петровским. Главное для авторов таких сигналов наверх было привлечь внимание. А там, если пришлют комиссию и прокурорскую проверку, на виновного можно повесить всё, в том числе и гибель корпуса.

Что же касается собственно последней фразы и, в частности, «даже командиры… между собой говорят…» – это не что иное, как обкатанное в партийном обиходе, в практике борьбы тысячи раз испытанное «мнение трудящихся». Вызывает только удивление, каким образом человек, настолько невоенный, мог получить полководческий орден Суворова 1-й степени. К примеру, его боевой соратник генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, командовавший и фронтами, и армиями, был удостоен лишь 2-й степени этого ордена.

Таким образом, можно предположить, что эта история имела и предысторию, что ещё за несколько дней до 14 августа Пантелеймон Кондратьевич ходатайствовал перед всесильным Мехлисом о нежелательности назначения Ефремова на должность командующего фронтом. Тогда возникает естественный вопрос: когда же Ефремов успел распустить войска, что это так сильно повлияло на их боевой дух? Партийные интриги. Хлопоты о себе и о своих. Ходатайства, устные и письменные. Не гнушались и клеветой, и доводами, которые трудно или даже невозможно было проверить. Ефремов был чужаком в этой особой полувоенной, полупартийной среде.

Что же Сталин? А Сталин умел доверять тем, кто ему был предан и кому он однажды поверил. Как верно заметил историк Б. В. Соколов: «Среди тысяч своих генералов Сталин особо выделял некоторых, внимательно следил за их деятельностью, рассчитывая в будущем выдвинуть на более высокие посты. И к поступавшим на них доносам относился снисходительно, не давая делу хода».

Пятнадцатого августа в штаб Центрального фронта пришли сразу две шифротелеграммы от Сталина. Первая – Пономаренко: «Вашу шифровку об Ефремове получил. Ваше поведение непонятно. Почему Вы молчали, когда снимали Кузнецова. Теперь же, всего через несколько дней после назначения Ефремова, Вы сразу определили, что он лгун, хвастун и у него ничего не выйдет. Вы член Военного Совета, а не наблюдатель, и обязаны добиться повышения требовательности к командирам армий и дивизий со стороны т. Ефремова, добиться непрерывной связи с армиями, дивизиями, знать оперативную обстановку и своевременно реагировать на неё. Вы обязаны и имеете возможность заставить Ефремова работать по-настоящему.

Предлагаю Вам начистоту объясниться с Ефремовым по существу содержания Вашей шифровки, с которой я знакомлю Ефремова, и добиться того, чтобы фронтовая работа шла по-большевистски. К вашему сведению сообщают, что в ЦК имеются очень благоприятные отзывы об Ефремове таких товарищей как Ворошилов и Микоян. Я уже не говорю о том, что Мехлис, ездивший для проверки, тоже хорошо отозвался о Ефремове».

Вторая – Ефремову: «Я получил от Пономаренко шифровку, где он плохо отзывается о Вашей работе и думает, что Вы не сумеете руководить фронтом, так как Вы не требовательны к своим подчинённым и не умеете их подтягивать, когда это требует обстановка. Прошу Вас лично объясниться с Пономаренко и принять решительные меры к исправлению недостатков, имеющихся в Вашей работе».

Взаимоотношения Ефремова и Пономаренко не сложились с самого начала. Ефремов прекратил во вверенных ему частях мордобой, излишнее шелестение бумагами всевозможных отчётностей. Известны случаи, когда, к примеру, в штаб дивизии из штаба армии приходит распоряжение о срочной отчётности по 20–30 пунктам, среди которых и откровенно несвоевременно глупые. И начальник штаба вместо того, чтобы думать о том, как лучше расположить полк, распределить его силы и огневые средства, чем усилить и как обеспечить, должен тратить время на эту бумажную канитель. Ефремов всё это пресёк. Видя, что штабные работники спят по два-три часа и от недосыпа плохо соображают и зачастую не могут ответить на элементарные вопросы или заговариваются, приказал ввести режим, который мог позволить им в условиях боёв вести нормальную штабную работу. И тут же кое-кто остался не у дел и начал искать пути, чтобы всё поставить «на своё место».

Недавнее прошлое постоянно настигало Ефремова. Где-то в глубине, в тёмном подсознании, со скрежетом стальных дверей шевелились красные тесёмки пухлой папки, в которой было всё: и дружба с Дыбенко и Кутяковым, и близкое знакомство с Тухачевским, и многое другое, что, в изменившихся обстоятельствах, могло агрессивно восстать против него.

Надо было со всем этим, конечно же, считаться. В том числе и учитывать особенности характера и стиль работы постоянно находившегося рядом члена Военного совета. Но бить по морде подчинённых, чтобы таким образом «их подтягивать», он не мог и в силу своего воспитания, и в силу природного характера, и в силу понимания того, каким должен быть офицер, генерал для своих подчинённых. И здесь мне сразу же вспоминаются рассказы ветеранов 33-й армии, участников одного боя, во время которого немцы окончательно замкнули кольцо окружения Западной группировки и пытались развить атаку в тыл, на уничтожение частей, захваченных врасплох. Ефремов со своим адъютантом майором Водолазовым ходил вдоль цепи залёгших солдат и командиров, спешно собранных в тылах, и спокойным голосом ставил боевую задачу. И это его несуетливое спокойстви, и уверенный голос, как вспоминал тот бой бывший партизанский связной Николай Шибалин, «придавали уверенность в том, что мы отобьёмся, не пропадём». Уже свистели пули, уже начался миномётный обстрел, а он ходил вдоль цепи и говорил: «Вот твой участок. Окапывайся. Не робей».

Итак, Центральный фронт расформирован. Немцы овладели Смоленском, Рославлем, в окружении оказались многие наши дивизии, оставлен Могилёв. Конечно, Ефремов в какой-то мере не оправдал доверия Сталина: не остановил продвижение немцев вглубь страны. Историки и теперь спорят по поводу эффективности действий армий Центрального фронта в августе 1941 года и того, правильно ли поступила Ставка, расформировав его. Тем более что вскоре он будет воссоздан. Командующий войсками Юго-Западного направления маршал Советского Союза С. М. Будённый был категорически против расформирования фронта и предлагал, наоборот, усилить его 2–3 армиями, о чём, кстати, постоянно просил Ставку и сам Ефремов.

В конце августа, когда немцы вновь усилили нажим на позиции Красной армии, Сталин позвонил командующему Брянским фронтом генерал-лейтенанту А. И. Ерёменко[85]85
  Андрей Иванович Ерёменко (1892–1970) – маршал Советского Союза (1955), Герой Советского Союза (1944). В 1941 году командовал Западным (июнь – июль) и Брянским (август – октябрь) фронтами. Затем командовал 4-й ударной армией (1941–1942), Юго-Восточным (1942), Сталинградским (1942–1943), Южным (1943), Калининским (1943), 1-м Прибалтийским (1944–1945), 4-м Украинским (1945) фронтами. Награждён 5 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, 3 орденами Суворова 1-й степени, орденами Октябрьской Революции и Кутузова 1-й степени.


[Закрыть] и задал ему несколько вопросов, в которых, как всегда, уже содержались и многие ответы.

«Не следует ли расформировать Центральный фронт?

3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединённую 21-ю армию?

Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра, две танковые бригады с некоторым количеством КВ к ним и два-три танковых батальона. Очень ли они вам нужны?

Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать ещё несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?»

Ерёменко: «Моё мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечивать. А это значит, прочно взаимодействовать с ударной группой. По этому плану 21-ю армию, соединённую с 3-й, подчинить мне… А насчёт этого подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его». Ерёменко, конечно же, без усиления его группировки трудно было разбить «подлеца Гудериана». Но и с армиями бывшего Центрального фронта задачу Верховного он не выполнил.

Ефремов был назначен заместителем командующего Брянским фронтом, Пономаренко – членом Военного совета. Две недели назад Сталин в довольно резкой форме одёрнул Пантелеймона Кондратьевича, однако теперь поступил точно по его рекомендации: командующим Брянским фронтом был назначен Ерёменко. Отношения Ефремова и Ерёменко тоже не сложились. Все предложения, которые вносил в ходе разработки операций и действий армий и частей Брянского фронта генерал Ефремов, командующим отвергались, зачастую в грубой форме. Ерёменко тоже чувствовал покровительство Сталина и потому на заседаниях Военного совета фронта не церемонился ни с кем, недвусмысленно давая всем понять, что действует от имени самого Верховного.

Девятнадцатого сентября 1941 года, после того как Брянский фронт пропустил через свои порядки «подлеца Гудериана» и позволил ему замкнуть «котёл» под Киевом, где были разгромлены четыре наших армии и пленено 665 тысяч человек, Ерёменко, срывая злость по поводу собственных неудач, устроил разнос члену Военного совета 13-й армии. К тому времени ЧВС армии был уже другой – бывший и будущий секретарь ЦК КП(б) Белоруссии И. П. Ганенко. В архивах сохранилось его донесение в Ставку ВГК:

«Находясь на передовой линии фронта истекшей ночью, я с генералом Ефремовым вернулись в опергруппу штарма для разработки приказа о наступлении. Сюда прибыли командующий фронтом Ерёменко с членом Военного совета Мазеповым, при них разыгралась следующая сцена: Ерёменко, не спросив ни о чём, начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины, на мои замечания, что бросать такие тяжёлые обвинения не следует, Ерёменко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожал расстрелом. Я заявил – расстрелять он может, но унижать достоинства коммуниста и Депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Ерёменко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После того он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Ерёменко истерически выкрикивал ругательства, несколько остыв, Ерёменко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову. Сев за стол ужинать, Ерёменко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательством стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него заместителем больше не может, тем более что он не может бить в морду командиров соединений. Прошу принять Ваше решение».

Очевидно, набросившись на Ганенко, который вместе с Ефремовым прибыл с передовой, Андрей Иванович Ерёменко негодовал и на Ефремова. И Ефремов прекрасно понял, кому были адресованы «тяжёлые обвинения» в предательстве Родины. Но двухметровая глыба Ефремова внушала почтительное уважение даже такому драчливому забияке, как Андрей Иванович. Вот почему он не осмелился наброситься на Ефремова с кулаками – хотя обычно начинал свою атаку на очередного провинившегося именно с этого, – а решил сразу стрелять. Но и выстрелить не посмел. Наверное, вовремя сообразил, что первым выстрелом может и не свалить Ефремова, и тогда тот просто задушит его своими ручищами.

Решение Сталина было следующим: Ефремова срочно отправили в тыл, формировать 10-ю армию. Ерёменко остался на своём месте, и его фронт был вскоре разгромлен «подлецом Гудерианом». При этом были сдан Орёл, Белёв и ещё несколько городов. Штаб армии был рассеян, а командование фронтом для генерала Ерёменко вскоре свелось к управлению всего лишь одной 3-й армией, к КП которой комфронта прибился со своим адъютантом на второй день после потери штаба. С разгромом Брянского фронта создалась угроза флангового удара войскам Западного и Резервного фронтов. Ставка, пытаясь спасти положение, направила в распоряжение Брянского фронта довольно значительные резервы. Но «генерал Ерёменко так и не смог наладить управление войсками, а 13 октября во время налёта немецкой авиации он был ранен. Ночью на самолёте Ерёменко переправили в Москву, а его обязанности стал исполнять начальник штаба фронта генерал Г. Ф. Захаров»[86]86
  Мощанский И. Б., Исаев А. В. Триумфы и трагедии великой войны. М., 2010.


[Закрыть].

Первого октября Ефремов приступил к формированию в тылу Южного фронта 10-й армии, которая вскоре войдёт в состав Западного фронта. Но в бой она вступила с другим командующим, а Ефремова вскоре после вступления Г. К. Жукова в должность командующего войсками Западного фронта отозвали в распоряжение Ставки.

7

Хронологически Наро-Фоминское сражение началось значительно раньше 1 декабря, ещё в октябре. 13 октября 1941 года командующий Западным фронтом отдал приказ № 0345 «О повышении стойкости войск при защите г. Москвы», который заканчивался словами: «Ни шагу назад! Вперёд за Родину!». К этому времени Можайскую линию обороны и её Волоколамский, Малоярославецкий и Калужский участки занимали: 16-я (генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский), 5-я (генерал-майор Д. Д. Лелюшенко, а после его ранения – генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров), 43-я (генерал-майор К. Д. Голубев), 49-я армии (генерал-лейтенант И. Г. Захаркин). Управление 33-й армии, которое возглавлял комбриг Д. П. Онуприенко, Г. К. Жуков вывел в район Наро-Фоминска, в свой резерв.

Вскоре на рубежах Можайского УРа началось кровопролитное сражение. Основной удар группы армий «Центр» пришёлся на 5-ю армию. Противник рвался к Минской автостраде, по которой танковые и моторизованные колонны могли бы маршем двинуться на Москву. 20 октября 1941 года в Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение. Оборона столицы в стокилометровой зоне возлагалась на войска Западного фронта, а оборона города – на войска Московского гарнизона. За три дня до этого комбриг Онуприенко получил из штаба Западного фронта приказ, подписанный Г. К. Жуковым, членом Военного совета Н. А. Булганиным и начальником штаба генерал-лейтенантом В. А. Соколовским, в котором было следующее:

«Штабу 33-й армии к 8.00 18. 10 перейти в Бекасово, выдвинув КП – Наро-Фоминск.

2. Иметь в виду объединение командованием 33 А действие войск на Верейском и Боровском направлениях с 18. 10. 41 г.

3. Выслать к 6.00 18.10 делегата в штаб Западного фронта для получения приказа».

На Верейском и Боровском направлениях вели бои 113-я, 110-я стрелковые дивизии и 151-я мотострелковая бригада, а также 9-я танковая бригада. Они-то и составили основной костяк 33-й армии.

Ещё в период летних боёв, а точнее, в июле, командующим 33-й армией был назначен комбриг Дмитрий Платонович Онуприенко. Он был очень молод – ему шёл тогда тридцать пятый год, – но успел сделать довольно успешную карьеру. В 1928 году окончил Киевскую пехотную школу, служил в 23-м погранотряде войск ОГПУ в Каменец-Подольском, выполняя обязанности помощника начальника заставы. Спустя четыре года назначен инструктором по строевой подготовке, а затем старшим инструктором 2-го погранотряда НКВД. В 1938 году окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. И сразу же назначен старшим помощником начальника 1-го отделения отдела учебных заведений Главного управления пограничных и внутренних войск НКВД. Затем переведён на должность заместителя начальника Главного управления конвойных войск НКВД. Во время Советско-финской войны командовал особым отрядом войск НКВД Северо-Западного фронта, который действовал на Корельском перешейке. В июне 1941 года комбриг Онуприенко получил новое назначение – он стал начальником штаба Московского военного округа. Человек могущественного наркома внутренних дел Л. П. Берии, он сделал до начала войны поистине головокружительную карьеру.

И вот наступил 1941 год. Глубокая осень. Враг у ворот Москвы. Осень – не лето… Командующий Западным фронтом Жуков, понимая, что груз командующего армией для Онуприенко всё же тяжеловат, а Наро-Фоминское направление – участок сложный и ответственный, назначил на 33-ю генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко[87]87
  Василий Филиппович Герасименко (1900–1961) – генерал-лейтенант (1940). В 1941 году командовал 21-й (июнь – июль) и 13-й (июль) армиями, с сентября заместитель командующего Резервным фронтом по тылу, с октября помощник начальника тыла РККА. Затем командующий войсками Сталинградского военного округа (1941–1942), 28-й армией (1942–1943), войсками Харьковского (1944) и Киевского (1944–1945) округов, нарком обороны УССР (1944–1945). Награждён 2 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1-й степени и Кутузова 2-й степени.


[Закрыть], а комбрига оставил при нём заместителем. Но 19 декабря в штаб 33-й армии с предписанием вступить в должность командующего прибыл другой генерал-лейтенант – Михаил Григорьевич Ефремов.

О комбриге Онуприенко стоит, однако же, сказать ещё несколько слов. После трагической гибели окружённой Западной группировки 33-й армии во втором Вяземском «котле» Онуприенко был направлен на учёбу в Военную академию Генерального штаба. Окончил он её по ускоренной программе и был назначен начальником штаба 3-й резервной армии Калининского фронта, на базе которой была сформирована танковая армия, вскоре получившая наименование 2-й танковой. Начальник штаба Центрального фронта, в состав которого входила 2-я танковая, генерал М. С. Малинин аттестовал Онуприенко так: «Тов. Онуприенко технического образования не имеет… Целесообразно использовать на должности заместителя командующего армией не танковой…» Очевидно, последняя характеристика в некотором роде решила судьбу Онуприенко: в июне 1943 года он расстался со штабной работой и был назначен командиром 6-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии. И сразу же со своей дивизией попал на Курскую дугу. Затем, с нею же, участвовал в Битве за Днепр, в ходе которой был удостоен звания Героя Советского Союза. В Берлинской операции 1945 года генерал Онуприенко командовал 24-м стрелковым корпусом.

Весь ход операции «Тайфун», характер больших и малых боёв и сражений октября и первой половины ноября 1941 года показали, что немецкие войска концентрируют свои удары по двум основным осям, по двум направлениям – Волоколамско-Клинскому и Тульско-Каширскому. Однако разведка всё чаще и настойчивее сообщала, что не исключён удар и на центральном участке фронта. Таким образом создавались предпосылки для формирования третьего направления.

Восемнадцатого октября 1941 года в штаб 33-й армии из штаба Западного фронта пришло предварительное боевое распоряжение:

«1. Противник во второй половине дня 17. 10. 41 ворвался в г. Верею и стремился развить успех на северном и северо-восточном направлениях.

2. 151 мсбр организует оборону по северному берегу р. Протва. Приказом войскам Запфронта, 33 армия с 18. 10. 41 в составе: 222, 110, 113 сд, 151 мсбр, 9 тбр и частей Наро-Фоминского гарнизона имеет задачу – отбросить противника из района Верея и Боровск и организовать упорную оборону на рубеже – Архангельское, Федорино, Ищеино.

3. Командирам соединений немедленно выслать в штарм 33 – Ново-Фёдоровка (4258) представителей штадива с данными о состоянии соединения и положении частей на фронте.