Текст книги "Москва-41"

Группу Ефремова везде встречали на тщательно подготовленных позициях, группой пулемётов, миномётами. Ведь не могли же немцы по всей линии фронта наставить столько миномётов и пулемётов. Значит, маршрут движения им известен был заранее.

Во время движения по лесу параллельным маршрутом колонна была обстреляна артиллерией и миномётами. Немцы разгадали её местонахождение и перенесли огонь в глубину леса. Снаряды и мины ложились довольно точно. Потери были большими.

Разведка доносила: на правом берегу Угры, в районах, где, согласно приказу, их должны были ожидать войска пробивающихся навстречу соседних 43-й и 49-й армий, никого нет. Как вспоминают очевидцы, в этот момент к Ефремову снова подвели проводников, хорошо знавших здешний лес и окрестности, с предложением выйти в составе небольшой группы. При этом многие называют маршрут – к партизанскому району отряда Владимира Жабо. И снова судьба поставила его как командарма и как человека перед выбором: спастись, обманув судьбу, или разделить участь своей гибнущей армии, какой бы она ни оказалась.

Ефремов снова остался с армией. Поражаешься силе его духа. Ничто его не сломило. А катастрофа армии только укрепляла генерала в твёрдости однажды принятого решения: «С солдатами пришёл, с солдатами и буду выходить». С солдатами он и выходил. Он видел, как гибли вокруг него его солдаты и офицеры. Всё меньше оставалось вокруг него верных и надёжных. Всё ближе подходили к ним немецкие автоматчики. Схватки с небольшими группами немцев возникали то справа, то слева, то сзади, то спереди. Они были вокруг.

День 15 апреля генерал Ефремов и штабная группа с пока ещё довольно сильной охраной провели в Шумихинском лесу. Немцы были рядом. В Шумихине стоял сильный гарнизон: пехота и артиллеристы, орудия стояли неподалёку.

К вечеру, ещё только-только начали густеть сумерки, построили колонны и продолжили движение. Теперь построение колонн выглядело следующим порядком: в авангарде шла группа бойцов и командиров 338-й стрелковой дивизии, за ними основные силы дивизии, затем штабная группа. Арьергард составляла сводная боевая группа из различных частей. И вот вновь двинулись вперёд. Как вспоминают выжившие участники этого марша обречённых на смерть, во время движения по Шумихинскому лесу колонну начали интенсивно обстреливать снайперы. Было много убитых. И все свидетели вспоминают, что в этот день, в Шумихинском лесу и во время марша на прорыв, Ефремов был в состоянии крайнего раздражения. Попробуй сохрани спокойствие и выдержку, когда вдруг понимаешь очевидное и самое худшее, что могло произойти: соседи не пришли на помощь, никто в Новой Михайловке его не ждёт. А возможно, командарм начал уже чувствовать и что-то большее, что происходило рядом.

К утру 16 апреля колонны вышли к Новой Михайловке. Высланная вперёд разведка сообщила, что дорога Кобелево – Климов Завод контролируется курсирующими немецкими танками, неподалёку расположена казарма, в которой находится неустановленное количество пехоты. Прорываться по охраняемой дороге означало повторение бойни на большаке при прорыве из Шпырёвского леса. И командарм принял решение дождаться темноты. Оставшиеся в живых свидетельствуют о том, что здесь, у Новой Михайловки, произошёл тяжёлый бой. Снова колонна наскочила на пулемёты. Снова по прорывающимся прицельно и согласованно били артиллерия и миномёты. В результате этого боя колонна была рассеяна на группы, в которых насчитывалось от двух до семисот человек. Немцы уже знали, что в этой колонне идёт генерал Ефремов. Их разведка уже получала необходимую информацию. Источник находился рядом с командармом, в штабной группе. Кто? Кто сдавал командарма немцам? Этому вопросу уже 66 лет. Целая человеческая жизнь. Он уже состарился, этот проклятый вопрос.

Дорогу Кобелево – Климов Завод надо было проходить. И вот вечером, примерно около 22.00, группы начали готовиться к прорыву. И в это время севернее Новой Михайловки загрохотало. Вспыхнули десятки осветительных ракет. Струи трассирующих пуль пронзали пространство ночи, отыскивая цели – бегущих через большак людей. Это начал самостоятельный прорыв с остатками 338-й сд полковник В. Г. Кучинёв. Некоторые исследователи склонны полагать, что эту атаку полковник не согласовал с командармом, а значит, начал самовольно. Но в любом случае прорыв напролом севернее Новой Михайловки оказался на руку группе генерала Ефремова. Часть сил, контролирующих большак Кобелево – Климов Завод, была отвлечена. Полковник Кучинёв, рядом с которым всё время шёл начальник артиллерии дивизии полковник Н. М. Панков, с небольшой группой прорвался через большак.

Ринулась через большак и группа командарма. По ней тут же был открыт ураганный огонь из танков и миномётов. Артиллерия сделала несколько залпов и замолчала. Прорывающиеся настолько близко подошли к линии немецких заградительных огневых позиций, что возникла угроза поражения своих. Повторилась история с прорывом на большаке Беляево – Буслава. Часть колонны прорвалась. Часть, гораздо большая, была отсечена огнём и откатилась назад, с лес. На этот раз командарм оказался во второй группе. Здесь уже начался хаос. Бойцы и офицеры, видя, что атаки не дают результатов, что немцы их окружили и они уже совсем рядом, повсюду, начали уходить от группы командарма при первой возможности. Не возвращались разведгруппы. Можно предположить, что некоторые из них гибли или попадали в плен. Но можно предположить и то, что некоторые, к сожалению, уходили, фактически бросая своего генерала, чтобы выйти небольшой и неприметной группой где-нибудь на другом, более спокойном участке. Те, кто не мог бросить командарма, особенно раненые, начали стреляться. Прежде всего офицеры. Они-то знали, что их ждёт в плену.

Штабная группа вышла к деревне Косюково, на Угру. Но и здесь не оказалось своих. И здесь – немецкие танки и пулемёты. Некоторые пошли в воду, в Угру, разлившуюся на километры. Поплыли, держась за брёвна. Немцы открыли огонь. Никто не доплыл до противоположного берега. Командарм приказал возвращаться. Подошла немецкая радиоустановка. Генералу и его последним солдатам предложили выйти с поднятыми руками. Голос твёрдый, без акцента, но не родной. И вдруг – усталый, измученный, почти рыдающий:

– Братцы! Тут ничего! Жить можно! Кормят! Братцы!..

Где-то в лесах между Новой Михайловкой, Кобелевом и Жарами оставили раненых, в том числе генерала Офросимова и адъютанта командарма майора Водолазова. И тут снова начали стреляться офицеры. А те, кто не мог себе помочь уже и в этом, стонали, прося добить их.

А живые продолжали идти за своим генералом, который тоже был ранен. Но ещё шёл. Это придавало сил всем, находящимся рядом: генерал идёт, генерал с ними, а значит, есть надежда… И, выходя на очередной заслон, живые бросались на пулемёты. И уцелевшие снова шли дальше.

До линии фронта оставалось не более четырёх километров. Остановились на отдых. Рухнули в рыхлый мокрый снег, чтобы хоть немного отдышаться и прийти в себя перед новым броском. Туда, к Угре. Угра окликала их гулом канонады – там шёл непрерывный бой. Гудел плацдарм у деревни Павловки, где батальон одной из дивизий 43-й армии удерживал клочок земли, простреливаемый из винтовки, куда уже просачивались одиночки и мелкие группы бойцов 33-й армии. Орудия гремели справа и слева от плацдарма. Но твёрдо стояли и немцы. И их оборону наши дивизии, брошенные вперёд с целью деблокады кочующего «котла», прорвать так и не смогли. Вокруг остатков группы Ефремова сомкнулось железное кольцо. И эта железная хватка не оставляла обречённым других вариантов, кроме одного.

По различным источникам и свидетельствам, в районе Жары, Хохловка, Новая Михайловка, в лесах и оврагах, было сосредоточено до 2000 человек из числа прорывающихся. Надо заметить, что к ним в это время прибавилось и некоторое количество бойцов и командиров арьергардной 113-й стрелковой дивизии. В штабной группе насчитывалось до 500 человек.

В это время, когда очевидное стало явью, колонна начала распадаться на более малочисленные группы числом до 40 человек и менее. Они уходили в прорыв самостоятельно и каждая своим маршрутом. Очевидцы в один голос свидетельствуют о том, что однажды, в один из дней (или часов) генерал собрал оставшихся вокруг него и сказал примерно такие слова: всё, что он, как командующий армией, он для них сделал, попросил прощение за то, что не смог их вывести из окружения, и что теперь каждый волен поступить так, как считает нужным, что никого он не винит или никого из них, даже если он пожелает идти в плен, не осуждает, что все дрались достойно, вели себя мужественно и задачу свою выполнили…

Вот тут-то, после некоторой паузы, и началась пистолетная стрельба одиночными: офицеры уходили подальше от бойцов и стрелялись. Другие сбивались в группы и уходили, одни – к Угре, ведь до своих оставалось рукой подать, другие, напротив, считая, что такой маршрут ведёт к гибели, шли на юго-запад, где немецкие заслоны были слабее и где пройти их можно было легче и меньшей кровью. Вскоре штабную группу догнало то самое подразделение немецких автоматчиков, о котором упоминали многие из уцелевших. Оно преследовало её с самого Шпырёвского леса. Как будто точно знало, где находится генерал Ефремов.

Сам командарм был уже в таком состоянии, что руководить ходом боя не мог физически. Последнее ранение оказалось тяжёлым. Пуля попала в седалищную кость, он не мог передвигаться, его приходилось нести. Он не мог стоять, сидел за сосной, когда автоматчики и стрелки, последние солдаты его армии, оставшиеся с ним до конца, отбивали атаки немецкого подразделения, блокировавшего их в сосняке. Так что, скорее всего, последним боем руководил некто, кого уцелевшие запомнили просто Капитаном. Неизвестный капитан. Безвестный герой последнего боя 33-й армии. Он, так же, как и капитан Тушин из «Войны и мира», честно и добросовестно исполнял свой долг, держась воинского устава, офицерской чести и человеческого долга. Бой был долгим, упорным. Немцы, не находя возможности приблизиться к окружённым, подвели миномёты и начали обстрел сосняка. Мины сделали своё дело. И вскоре цепь автоматчиков прошла по сосняку уже беспрепятственно. Автоматчики добивали уцелевших и раненых.

Из донесения штаба 4-й полевой армии вермахта: «Несколько безуспешных атак на участке Павлово. Огонь артиллерии (400 залпов) по северному участку 98 ад. С 14 по 16 апреля из состава 33-й русской армии было уничтожено 800 чел. И взято в плен 300 человек, в том числе 25 офицеров и 1 комиссар…»

Сам командарм, находясь в середине кольца, прислушиваясь к звукам боя, конечно же, понимал, что это – конец. Силы покидали его. Сказывалась тяжесть полученного ранения, потеря крови, общая усталость. Он понимал, что может наступить такая минута, когда он окажется в состоянии полной физической немощи и уже не сможет владеть собой. Нужно было успеть распорядиться последним, на что имеет право каждый офицер. Это он усвоил давно, ещё в самом начале своей военной карьеры, в Русской армии.

Левая рука, которая была вернее правой и которая никогда прежде его не подводила, теперь беспомощно висела на перевязи. Правой, ещё послушной, он достал из кобуры пистолет и приложил его холодный ствол к виску…

После гибели командарма работала комиссия – выясняли обстоятельства смерти. Опрашивали выживших, сверяли их свидетельства, сопоставляли факты. Подлинную картину последних минут жизни генерала Ефремова восстановить так и не удалось. Можно предположить, что среди прибившихся к группе Степченко – Мусланова были и те, кто до последней минуты был рядом с генералом. Почему они промолчали об этом? Причины могли быть разными. Ведь когда в группе Ефремова поняли, что он, командарм, магнит, который притягивает все несчастья в виде новых и новых заградзастав, мобильных групп автоматчиков преследования, многие стали уходить в лес. Кто-то шёл в разведку и не возвращался, кто-то ложился на снег и уползал в лес, когда колонна проходила вперёд, кто-то отбивался во время очередного боя, кто-то… впрочем, что теперь гадать.

В расположение партизанского полка особого назначения майора Жабо, по различным сведениям, вышли 670. Выход отдельных групп ефремовцев продолжался до самого лета. Известно, что 3 мая 1942 года в расположение 222-й сд, которая все эти месяцы держала оборону под Износками, находясь в составе восточной группировки 33-й армии, вышли семь человек. На начало апреля в 33-й армии, включая и госпиталя, числилось 11 500 человек. К 670 вышедшим надо добавить еще 230, прорвавшихся через линию фронта и вышедших в расположение 43-й и 33-й армий. Погибло и пленено, таким образом, примерно 10 600 человек. Правда, как впоследствии стало известно, многие из тех, кто попал в эту статистику, оказались в партизанских отрядах, кого-то спрятали местные жители.

Тело командарма Ефремова было похоронено немцами с отданием всех воинских почестей. Могилу копали военнопленные, которые в это время содержались в церкви села Слободки. Церемонией похорон руководил некий чин в немецкой форме, который хорошо говорил по-русски и переводил присутствовавшему на похоронах генералу. Местные жители называли его «господин Соломон». Кто это был, неизвестно. Возможно, бывший белогвардейский офицер, эмигрант, ловкий авантюрист Соломоновский. Деревенские жители всегда сокращают и упрощают имена и названия до удобопроизносимого минимума. Вот и получился из Соломоновского «господин Соломон».

Командир 19-й танковой дивизии генерал-майор Густав Шмидт[121]121
  7 августа 1943 года генерал-лейтенант Г. Шмидт покончит с собой при сходных обстоятельствах: когда под Белгородом штаб его разбитой дивизии окажется в окружении и закончатся боеприпасы.


[Закрыть], который, как можно предположить, и отдал распоряжение о торжественных похоронах, произнёс речь перед своими солдатами, которые были выстроены тут же, у могилы. Говорят, он сказал следующее: «Вы должны сражаться за Германию так же храбро и мужественно, как этот генерал за свою Россию!» Затем, через переводчика, немецкий генерал предложил сказать слово пленным. Пленных выгнали из церкви и тоже выстроили напротив. Вышел некий комиссар, или командир, и сказал, что это поражение Красной армии временное, что рано или поздно победа будет нашей. И стал в строй. Немцы назначили одного из местных жителей, чтобы тот ухаживал за могилой командарма.

В 1946 году прах М. Г. Ефремова перенесли в Вязьму, в город, который он так и не смог взять зимой 42-го года, генерал въехал на артиллерийском лафете. Погребение состоялось на старом Екатерининском кладбище.

Сталин приказал установить в Вязьме памятник. Конкурс проектов выиграл скульптор Е. В. Вучетич, который сам прошёл войну и тоже побывал в окружении. Должно быть, это прибавило монументу черты особой выразительности. Группа солдат с генералом в центре замерла в момент последнего боя. Говорят, что скульптурная композиция отлита из гильз, собранных в полях и лесах Смоленской, Московской и Калужской областей, где дралась 33-я армия…

Человек войны

Дмитрий Фёдорович Лавриненко, старший лейтенант, командир танковой роты 1-й гвардейской танковой бригады 16-й армии

1

Судьбы героев первого периода Великой Отечественной войны, а в него вошла и Битва за Москву, трагичны. Вот одна из них…

Шёл октябрь 1941 года. Вовсю гремел «Тайфун», кромсая войска Западного и Брянского фронтов железными клещами танковых и мотопехотных дивизий. Группа армий «Центр» охватывала Москву с севера и юга, мощно давила в центре, и падение столицы тогда во многих штабах по ту и другую линию фронта казалось делом времени.

На Серпуховском направлении, растянув свои войска в тонкую прерывистую ниточку, стояла 49-я армия генерал-лейтенанта И. Г. Захаркина[122]122
  Иван Григорьевич Захаркин (1889–1944) – генерал-полковник (1943). Во время войны командовал 43-й (1941) и 49-й (1941–1943) армиями, затем заместитель командующего Центральным (1943) и Белорусским (1943–1944) фронтами, командующий войсками Одесского военного округа (1944). Погиб в автокатастрофе. Награждён 4 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й степени и Красной Звезды.


[Закрыть]. Штаб армии непрерывно маневрировал случайными резервами, в основном группами только что вышедших из окружения и остатками разбитых частей, из которых едва удавалось сколотить то роту, то взвод, то артбатарею. Для сколько-нибудь серьёзного манёвра войск у Захаркина не было. По сути дела, не было и армии. Удар «Тайфуна» застал 49-ю армию в эшелонах. Осложнение обстановки в районе Киева подтолкнуло Ставку и Генштаб к сомнительному решению: с Вяземского участка фронта целую армию, одну из лучших, хорошо укомплектованную, в самый канун немецкого наступления на Москву погрузили в вагоны и направили на юг. Эшелоны попали под массированный удар авиации противника. Разгружались как попало и где попало, зачастую под огнём немецких танков и артиллерии. В районе Калуги оказалось полевое управление армии и несколько стрелковых и артиллерийских полков из разных дивизий. С боем была оставлена Калуга, почти без боя Алексин и Таруса. Остатками частей и подразделений заняли оборону по рекам Протва и Ока, прикрыв Серпухов, Лопасню и оседлав, таким образом, Симферопольское шоссе и участок Курской железной дороги. Стало очевидным, что с падением Серпухова немцы покатят по дорогам до Москвы уже без каких-либо значительных помех. Других войск, кроме охраны мостов и складов, за спиной у 49-й армии не было.

Накануне Сталин позвонил Захаркину, поинтересовался обстановкой и сказал: «Ни при каких обстоятельствах Серпухов врагу не сдавать». Только что назначенный на Западный фронт генерал армии Г. К. Жуков был более категоричен и конкретен: за сданные города – Калугу, Алексин и Тарусу – он обещал расстрелять Захаркина перед строем офицеров его штаба. После таких приказов Захаркину оставалось одно – стоять под Серпуховом насмерть.

На Серпуховском направлении наступали войска XIII армейского корпуса генерала пехоты Ганса-Густава Фельбера. К этому моменту немцы уже израсходовали свой наступательный ресурс. Из вышестоящих штабов в передовые части шли непрерывные приказы: атаковать, атаковать, пока русские не опомнились, но атаковать зачастую было уже некем и нечем. Да и русские уже опомнились.

В один из октябрьских дней, когда кризис в центре ещё не миновал, а в районе Серпухова, Высокиничей[123]123
  В то время районный центр Московской области, ныне посёлок Жуковского района Калужской области.


[Закрыть] и Кремёнок лихорадочно латали дыры, кое-как прикрывая большаки и просёлочные дороги в ожидании очередного давления немцев на этом направлении, в город вошли советские танки. Серпуховичи и комендатура воспрянули духом – уж теперь-то город устоит, есть кому постоять в обороне на Протве и Оке. Но танки пролязгали гусеницами по булыжным мостовым и ушли по дороге на Кубинку. Это были машины из 4-й танковой бригады полковника М. Е. Катукова[124]124
  Михаил Ефимович Катуков (1900–1976) – маршал бронетан-ковых войск (1959), дважды Герой Советского Союза (1944; 1945). С 1940 года командовал 20-й танковой дивизией, с 1941 года – 4-й (с ноября – 1-й гвардейской) танковой бригадой. Затем командовал 1-м танковым, 3-м механизированным (1942–1943) корпусами, 1-й танковой (с апреля 1944 года гвардейской) армией (1943–1945). Награждён 4 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1-й степени, орденами Кутузова 1-й и 2-й степеней, Богдана Хмельницкого 1-й степени, Красной Звезды.


[Закрыть], и шли они своим ходом на север, в распоряжение командующего 16-й армией генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. Там, в районе Волоколамского шоссе, немцы предприняли прорыв, бросив в бой большое количество танков и пехоты.

Неспокойно было и в центре. В те дни противник предпринимал постоянные попытки прорвать фронт, найти, пусть небольшую, щель в обороне наших частей, чтобы тут же расширить её энергичными действиями резервов, переброшенных с других, более спокойных и безнадёжных участков, образовать брешь, в которую затем потоком гнать войска и таким образом развить застопорившееся движение «Тайфуна». Именно это могло произойти на правом фланге обороны 49-й армии. Противник собрал ударный кулак и двинул на Серпухов. На счастье защитников города, здесь на задержке оказался экипаж лейтенанта Дмитрия Лавриненко. Местные хроники повествуют о том, что Т-34 стоял возле парикмахерской в центре города, когда разведка донесла: со стороны Высокиничей через Кремёнки и Троицкое на Серпухов на бронетранспортёрах и грузовиках, движется немецкая колонна до батальона пехоты, усиленная артиллерией, в том числе противотанковой.

Убывая из-под Тулы, комбриг Катуков оставил для охраны штаба 50-й армии, прикрывавшей Тульское направление и правый фланг 49-й армии, экипаж Лавриненко. Договорились о сроках. Но на пути экипажа лежал город – соблазн для танкистов, долгие недели не выходивших из боя. Некоторые исследователи утверждают, что танкисты решили побриться, вот и задержались в городе. Такова официальная версия. Но существует и другая – в Серпухове у кого-то из экипажа жила ни то подруга, ни то дальняя родственница. Что ж, приказ приказом, да только молодость и от приказа, и от устава своё отщипнёт…

Генерал А. И. Литвинов[125]125
  Андрей Иванович Литвинов (1900–1981) – генерал-майор (1942). Во время войны заместитель командира 35-го стрелкового корпуса по политчасти, член Военного совета 49-й (1941–1942) и 3-й ударной (1943–1945) армий. Награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Кутузова 2-й степени, Красной Звезды.


[Закрыть], в то время член Военного совета 49-й армии, в своих мемуарах писал: «На правом фланге нашей армии из района Высокиничей прорвался большой разведывательный отряд противника на бронетранспортёрах и устремился на Серпухов. Командующий армией И. Г. Захаркин поручил своему заместителю Н. А. Антипенко[126]126
  Николай Александрович Антипенко (1901–1988) – генерал-лейтенант интендантской службы (1943). Во время войны интендант 30-й (1941) и 49-й (1941–1942) армий, затем руководил тылом Брянского, Центрального и 1-го Белорусского фронтов. Награждён 3 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й и 2-й степени.


[Закрыть] создать заградительный отряд. Такой отряд был создан из 500 военнослужащих, которые прибыли в город, разыскивая свои части. Отряду ставилась задача – ликвидировать прорвавшегося врага. Командование отрядом было возложено на начальника Серпуховского гарнизона комбрига П. А. Фирсова[127]127
  Павел Андреевич Фирсов (1901–1964) – генерал-лейтенант (1945), Герой Советского Союза (1945). С октября 1941 года командовал 194-й горнострелковой дивизией, затем 49-й стрелковой (1942), 1-й артиллерийской истребительной (1942) дивизиями, 30-м (26-м гвардейским) стрелковым корпусом (1943–1945). Награждён 3 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, Красной Звезды.


[Закрыть], участника Гражданской войны, очень храброго человека. Он пользовался у серпуховичей большим уважением, в городе его знали буквально все, помнят о нём и сейчас[128]128
  Одна из улиц города носит имя П. А. Фирсова.


[Закрыть]. <…> Отряд Фирсова с двух сторон окружил движущуюся вражескую колонну и после недолгой, но ожесточённой схватки истребил врага. Захвачены были все бронетранспортёры и несколько пленных. Это были первые пленные гитлеровцы, доставленные в Серпухов». Мемуары – это ещё одна война, с элементами междоусобия, когда победители делят трофеи…

Член Военного совета забыл упомянуть главную ударную силу отряда комбрига Фирсова – Т-34 лейтенанта Лавриненко. Именно действия боевой машины и её экипажа решили судьбу схватки на дороге у деревни Калиново в нескольких километрах от Серпухова, где теперь на пьедестале стоит «тридцатьчетвёрка» в память о защитниках столицы на Серпуховском направлении. Когда к лейтенанту Лавриненко прибежал запыхавшийся посыльной от начальника гарнизона, он тут же приказал экипажу приготовиться к маршу. События развивались стремительно. Немецкая колонна уже миновала Высокиничи. Оттуда позвонила телефонистка, увидевшая в окно немецкие мотоциклы и бронетранспортёры. Части 17-й стрелковой дивизии соседней 43-й армии отступили на тыловой Стремиловский рубеж, открыв противнику дорогу на Серпухов.

Лавриненко понимал, что в какой-то момент драться придётся в одиночку, так как отряд комбрига Фирсова только демаскирует его и заставит противника из походной колонны перестроиться в боевой порядок. Место для засады нашли по пути, двигаясь навстречу немецкой колонне, в районе деревни Калиново. Замаскировали «тридцатьчетвёрку», затаились. Через несколько минут появилась колонна. Немцы двигались без боевого охранения. Видимо, имели разведданные, которые ещё несколько часов были вполне правдивыми: части Красной армии, прикрывавшие это направление, отошли северо-восточнее, дорога открыта, никаких войск на пути к Серпухову нет. Когда до головной машины осталось не более 150 метров, экипаж Т-34 открыл огонь из пушки и курсового пулемёта. Следующие снаряды накрыли тягачи с орудиями вместе с расчётами. Третий расчёт успел отцепить противотанковую пушку и начал разворачивать её. Но Лавриненко уже скомандовал механику-водителю М. И. Бедному:

– Вперёд! Дави!

Танк врезался в колонну и буквально пропахал её, подминая траками мотоциклы, кузова грузовиков и растерявшихся немецких пехотинцев. После этого смертоносного дефиле «тридцатьчетвёрка» заняла удобную позицию, и стрелок-радист Борзых открыл прицельный пулемётный огонь, поражая разбегающихся немцев. Разгром довершили бойцы истребительного отряда комбрига Фирсова. Они подоспели вовремя, с ходу вступили в бой, охватив рассеявшуюся колонну с двух сторон.

Лавриненко догнал свою бригаду уже в районе Волоколамска. Первым «потерявшийся» экипаж встретил начальник политотдела старший батальонный комиссар И. Г. Деревянкин[129]129
  Иван Григорьевич Деревянкин (1905–1968) – генерал-лейтенант (1942). Во время войны начальник политотдела (1941–1942), комиссар (1942) 4-й (1-й гвардейской) танковой бригады, заместитель командира по политчасти 2-го танкового корпуса (1942–1943).


[Закрыть]. За длительное отсутствие в расположении бригады по неуважительной причине – четверо суток – и уклонение от боя он тут же пригрозил экипажу трибуналом, а лейтенанту срочно написать объяснительную.

– Так я её, товарищ комиссар, уже написал! – усмехнулся Лавриненко.

– Когда? – удивился Деревянкин.

– Да ещё два дня назад. – И протянул начпо сложенный вчетверо листок, который бережно хранил в нагрудном кармане.

Это был документ, прояснявший многое. Его написал начальник Серпуховского гарнизона комбриг Фирсов.

«Полковнику тов. Катукову.

Командир машины Лавриненко Дмитрий Фёдорович был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте и в районе города Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и геройски проявил себя. За образцовое выполнение боевой задачи Военный совет армии всему личному составу экипажа объявил благодарность и представил к правительственной награде.

Комендант города Серпухова – комбриг Фирсов».

Пока Деревянкин читал и перечитывал документ, подписанный комбригом Фирсовым, подъехал немецкий штабной автобус и из него вышел механик-водитель старший сержант Бедный.

– А это что? – уже смягчившись, но всё ещё не в силах справиться с командирским гневом, спросил Деревянкин.

– Это – наш трофей, – пояснил лейтенант Лавриненко. – Из всего добра, которое мы захватили под Серпуховом, это – самое ценное. Я думаю, что в бригаде автобус пригодится.

– Вот это правильно! – наконец похвалил лейтенанта Деревянкин и пожал танкисту руку.

Штабной автобус, уступленный Лавриненко комбригом Фирсовым, был непростым: он был забит продуктами, боеприпасами и… документами. Среди штабных бумаг оказались карты и схемы, их тут же отправили в штаб 49-й армии, а затем в Москву.

2

Родился Лавриненко 14 октября 1914 года, на Покров. И не иначе как сама Богородица долгое время обороняла его от пуль и осколков своим покровом. Родина героя – казачья станица Бесстрашная Лабинского отдела Кубанской области[130]130
  Ныне Отрадненского района Краснодарского края.


[Закрыть]. Воспитывала его мать, рано оставшись солдатской вдовой: отец, красноармеец Фёдор Прокопьевич Лавриненко, погиб на фронтах Гражданской войны. В 1931 году Дмитрий окончил школу крестьянской молодёжи в станице Вознесенской, затем учительские курсы в Армавире. Был направлен на работу в школу на хутор Сладкий Армавирского района. У школьников он сразу же стал любимым учителем: энергичный, общительный, внимательный, организовал спортивные секции, проводил занятия драмкружка. А вскоре создал из учителей и учеников оркестр струнных инструментов. Одна из бывших его учениц вспоминала: «Мы, девчонки, были просто влюблены в своего учителя. Уроки он проводил с выдумкой, с фантазией, просто заслушаешься. Не без его влияния я стала учительницей».

Деревня становилась колхозно-совхозной. Новый социальный строй, который создавала на селе советская власть, нуждался в грамотных специалистах. Вот и Лавриненко из школьных учителей перевели на работу в главную контору совхоза на должность статистика – была и такая профессия. Затем некоторое время он работал кассиром отделения сберкассы в селе Новокубинском. В 1934 году жизнь его делает радикальный поворот: он добровольцем по комсомольскому призыву записывается в Красную армию и зачисляется в кавалерийские части. Кавалерийские войска в то время считались элитой Красной армии. В войсках идёт реформа, армия механизируется и моторизируется. Дмитрия Лавриненко из кавалерии направляют в танковое училище им. В. И. Ленина в Ульяновск. В мае 1938 года он окончил полный курс, а в следующем году принял участие в походе Красной армии в Западную Украину. В июне 1940 года – новый поход, на этот раз в Бессарабию. Войну встретил лейтенантом, командиром танкового взвода 15-й танковой дивизии. Дивизия отступала от самой границы, не принимая боя. Её танковый парк составляли машины устаревших типов, многие были до предела изношены. Во время марша повреждение получил и танк Лавриненко. В подобных случаях экипаж обычно подрывал танк и двигался в походной колонне, лейтенант Лавриненко отказался уничтожать свою боевую машину. Экипажу удалось вывести её и сдать в ремонт.

В тылу на базе уцелевших частей и подразделений началось создание новых. Так остатки 15-й и 20-й танковых дивизий были сведены в 4-ю танковую бригаду. Формирование началось 19 августа 1941 года в посёлке Прудбой Сталинградской области. Материальной части катастрофически не хватало: бронетехника была потеряна под Дубно и Бродами. Было ясно, что для полноценной танковой дивизии ни экипажей, ни боевых машин недостает, в связи с чем Ставка приняла решение ограничиться бригадой. 4-ю танковую укомплектовали боевыми машинами, которые выходили из цехов Сталинградского тракторного завода. Командиром вновь сформированной бригады назначили полковника М. Е. Катукова, который до этого возглавлял 20-ю танковую дивизию 9-го механизированного корпуса. Лейтенант Лавриненко в новой бригаде стал командиром танкового взвода. Теперь он наконец получил то, о чём давно мечтал, – новенькую «тридцатьчетвёрку» с мощной по тем временам 76-мм пушкой, способной пробивать броню любых танков противника. Как вспоминали однополчане, когда Дмитрий получил пахнущий заводской краской Т-34, он внимательно осмотрел танк, похлопал по его броне и сказал: «Ну, ребята, теперь-то я с Гитлером рассчитаюсь!»

3

Формирование завершилось 3 октября 1941 года. Боевой состав 4-й танковой бригады был следующим:

– управление бригады

– рота управления

– 4-й танковый полк

– моторизованный стрелково-пулеметный батальон

– зенитный дивизион

– разведывательная рота

– ремонтно-восстановительная рота

– автотранспортная рота

– медико-санитарный взвод.

Еще до окончательного завершения формирования, 22 сентября, бригада погрузила материальную часть в эшелоны и прибыла в район подмосковной станции Кубинки. Здесь она получила лёгкие танки БТ-7, БТ-5 и старенькие, порядком изношенные БТ-2. Все они только что вышли из ремонта, на некоторых виднелись следы пробоин, заваренных стальными заплатками.

Бригада была подчинена штабу 1-го особого гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора Д. Д. Лелюшенко[131]131
  Дмитрий Данилович Лелюшенко (1901–1987) – генерал армии (1959), дважды Герой Советского Союза (1940, 1945). Во время войны с сентября 1941 года командовал 1-м особым корпусом, с октября – 5-й, с ноября – 30-й армиями. Затем командовал 1-й (1942), 3-й гвардейскими (1942–1943, 1943–1944), 4-й (гвардейской) танковой (1944–1945) армиями. Награждён 4 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1-й степени, 2 орденами Кутузова 1-й степени, орденами Октябрьской Революции, Богдана Хмельницкого 1-й степени.


[Закрыть]. Вскоре 4-ю танковую перебросили в район Мценска, где она сразу же вступила в дело. Противник ей достался серьёзный – 4-я танковая дивизия генерал-майора барона Виллибальда фон Лангермана унд Эрленкампа.

Свой первый бой экипаж провёл 6 октября в составе взвода. В районе населённого пункта Первый Воин противник атаковал позиции мотострелкового батальона. Катуков со своего передового КП какое-то время наблюдал, как немецкие танки при поддержке мотопехоты вклинились в боевые порядки батальона и начали утюжить окопы. В самый критический момент, когда стало очевидным, что мотострелки не выдержат, а с ними погибнет и миномётная рота, без которой бригаде потом будет тяжко отражать атаки немецкой пехоты, Катуков послал им на выручку взвод Т-34 лейтенанта Лавриненко. Четвёрка советских танков сблизилась с немецкими танками на расстояние верного выстрела и открыла огонь. Один за другим вспыхивали танки противника, которые до этого момента казались неуязвимыми. Противник начал отход. Но внезапно та же четвёрка Т-34, совершив быстрый манёвр, появилась с другой стороны и снова открыла губительный огонь. Немцы оставили на поле боя пятнадцать своих машин и отступили. Приказ на отход получил и взвод Лавриненко. Танкисты посадили на броню мотострелков и миномётчиков, погрузили раненых и вернулись назад без потерь.