Текст книги "Преторианцы"

– Да, в моем саду много и других копий знаменитых греческих статуй. Но все они прах, да и все великие произведения искусства – просто пыль по сравнению с твоей божественной красотой!

– Остерегись, Луций Марин! – усмехнулась Корнифиция. – Искусство обычно посвящают богам. Как бы боги не разгневались на тебя за такое сравнение.

– Единственное, чем они могут наказать меня, это невозможностью видеть тебя!

Марин смотрел на нее пламенно и в то же время нежно. Убитый муж – Петроний Сура Мамертин, за которого ее выдали еще девочкой, никогда не смотрел на нее так. Она думала, что он никогда ее и не любил. Брак устроили их отцы. Душа Корнифиции бросилась навстречу новому, яркому, настоящему, глубокому. Марин взял ее руку в свою. Анния в ответ крепко сплела свои пальцы с горячими пальцами Луция Марина.

Дидий Юлиан, закончив разговор с одним из приглашенных сенаторов, подошел к Александру и Ливии, осведомившись, как здоровье императора. Его мягкий, слегка заискивающий и потому кажущийся совершенно неискренним голос раздражал Александра. Он ответил как можно более сдержанно и веско, что Пертинакс в полном здравии.

– Вы вдвоем прибыли ко мне прямо из палатинского дворца? – спросил Дидий Юлиан. – Может быть, поделитесь последними сплетнями, слухами, а? За чашей фалернского!

– Да, мы прямо из дворца! – гордо выпалил Александр, не догадываясь, что сенатор знает, какое действительно он занимает положение при дворе, а точнее – абсолютно никакого.

– Правда ли, что император так занят государственными делами, что совершенно не находит времени навестить своего сына, проживающего на какой-то обычной вилле?

Александр почувствовал в словах Юлиана подвох, и хоть морщинки в углах рта и губ сенатора придавали его лицу добродушное выражение, бывший вазописец на это не купился.

– При всем уважении я не смею обсуждать жизнь и дела своего господина, сенатор. Император всегда рад гостям, вы приходите и спросите все у него сами.

– Благодарю за совет, Александр! Я непременно в ближайшие дни попрошу у Пертинакса аудиенции. Ты будешь там, засвидетельствуешь, как у меня тут все по-доброму, весело, чтобы в следующий раз император лично смог меня посетить?

– Непременно буду! – дерзко ответил Александр.

– Вместе с Ливией?

– Конечно, мы обычно не разлучаемся.

– Как это восхитительно! Быть одним целым – душой, мыслями, телом! А как же эта развратница Марция, бывшая любовница Коммода, она не пытается тебя соблазнить?

– Ты задаешь странный вопрос, сенатор, – недоумевал Александр, – почему Марция должна меня соблазнять?

– Потому что вы оба живете во дворце, ты красив, молод, она тоже красива и молода. Этого мало для повода?

– Во-первых, я женат и счастлив с Ливией…

– Во-первых, у тебя есть мужское достоинство, а Марция не может без мужчины. Эклект просто ничтожество, он не в счет.

Ливии стало неприятно. Она отвернулась.

– К тому же, – продолжал Дидий Юлиан, – искусство соблазнения у такой красивой женщины, как Марция, превосходит все мыслимые и немыслимые возможности. И хоть она не славится такой безудержной похотливостью, как, например, Мессалина, жена императора Клавдия, однако….

Ливии больно было слушать этот разговор. Она ничего не сказала, а просто отошла в сторону.

– Она меня не соблазняла! – прервал сенатора Александр. – И уверяю, ей бы это не удалось.

– Странно, Марцией при Коммоде восхищалась вся империя. Я тоже видел ее красоту, она и меня поразила. А ты так говоришь, что создается впечатление, будто вы живете не в одном дворце, а в разных местах. Ты правда теперь живешь во дворце?

– Для меня нет никого прекраснее моей Ливии.

– Твоя жена достойна всяческих похвал! Когда я был на вилле в Каринах, пока ты отсутствовал в Паннонии, Ливия показала себя отличной хозяйкой дома, она тонко понимает момент, ей не нужно намекать о чем-то дважды…

– О чем ты говоришь, сенатор? – побледнел Александр.

– Только о том, что Ливия хоть и простого происхождения, но настолько умна, красива, легко чувствует себя в обществе, что у нее, прости, я хотел сказать, у вас двоих может быть большое будущее. Хорошо ли платит тебе император? Такой человек, как ты, Александр, достоин богатства, известности. Почему ты не пьешь фалернское?

Александр взял предложный Дидием Юлианом серебряный кубок, полный фалернского вина, и, отпив пару глотков, ответил:

– Вино превосходно, благодарю! Сейчас император проводит реформы, наполняет казну, расхищенную Коммодом, потому он временно снизил плату. Я давно служу Пертинаксу, он не забывает верных людей.

– Нет ничего более постоянного, чем временное! – философски заметил Дидий Юлиан. – Ливия говорила, что ты восхитительный художник, я бы хотел купить у тебя какую-нибудь амфору. Назови любую цену.

– Любую? – удивился Александр, хорошенько приложившись к кубку.

– Я не люблю скупиться, тем более когда речь идет о настоящих произведениях искусства!

– Но ведь ты не видел ни одну из моих работ.

– Я доверяю вкусу твой жены. Ливия не могла ошибиться, сказав, что ты мастер, достойный древних греческих мастеров.

– И все же, сенатор Юлиан, если ты действительно хочешь что-то купить у меня, то приходи и выбери сам.

– Непременно! Может, ты покажешь нам всем свое мастерство? Мои гости – тоже люди, интересующиеся искусством. И пока император наполняет казну, ты мог бы приобрести постоянных покупателей.

– Что я должен сделать?

– Я пошлю раба, он добудет краску, а для раскрашивания возьмем обычный пифос для масла.

– Но уместно ли это?

– Почему нет? Пей фалернское, Александр, пей, сколько хочешь! В моем доме нет ограничений. Любые фантазии, любые идеи – в этом доме воплощается все!

Глава девятая

Ливия не стала слушать колкости Дидия Юлиана, явно обращенные к ней, и отошла в сторону. Она подумала, сенатор так мелочно мстит ей потому, что она отказалась доносить ему обо всем, что касается императора. Ливия оказалась одна в водовороте сменяющихся вокруг лиц. Сенаторы, всадники, рабы и рабыни мелькали вокруг нее. Приходили новые гости, и среди них было много женщин. Смех, разговоры, споры, а она чувствовала только свое одиночество. Вдруг какая-то рабыня попросила Ливию подняться на второй этаж и выйти на балкон, сказав, что ее там ждут.

Оглянувшись на Александра, она увидела, что муж и не замечает ее отсутствия рядом с ним. Ей стало горько. Не ожидая ничего хорошего, она пошла вслед за рабыней на балкон. Там стоял сенатор Марк Силий Мессала, потягивая вино из чаши и глядя на Рим. Увидев, что он на балконе не один, а молодая женщина молчит, он быстро снял с плеч накинутый плащ и накрыл им Ливию.

– Вечера еще очень холодные! Но уже скоро весна, Ливия! Скоро все зацветет, как твоя красота.

Ливия потупилась. Она догадывалась, что сенатор расточает комплементы не просто так.

– Действительно холодно, не лучше ли вернуться в дом? – сказала она.

– Посмотри, как прекрасен Рим вечером. Солнце село, но еще все очень хорошо видно. Дидий Юлиан умеет выбирать себе дом! С Квиринала, наверное, самый лучший вид, как с башни дома Мецената. С этой башни – вон она виднеется, – Ливия, двести лет назад Гораций смотрел на Рим, и его посещало вдохновение. Я сейчас чувствую себя Горацием. Я смотрю на тебя, Ливия, на Рим и чувствую необыкновенное…

Мессала придвинулся к Ливии и крепко обнял ее. Горячие мускулистые руки сенатора сразу легли на ее грудь. Молодая женщина пыталась вырваться, но Мессала обдал ее еще более горячим дыханием разврата и вина. Рука его скользнула вниз, мгновенно задрав подол плаща, а вместе с ним и подол туники. Он держал ее крепко, перехватив губы, готовые взорваться криком, своими жадными губами, его пальцы лихорадочно гладили ее бедра.

Ливия укусила Мессалу за губу. От резкой боли и вкуса крови во рту сенатор ослабил хватку рук, и Ливия освободилась.

– Что ты делаешь, сенатор? – воскликнула она. – Я замужняя женщина! Я буду жаловаться в суд, а лучше – самому императору!

Мессала обтер губы складкой тоги и рассмеялся. Его белые здоровые зубы окрашивала в розовый цвет кровь.

– А я думаю, что ты не будешь этого делать. Ты даже не сразу укусила меня. Тебе ведь понравилось. Я знаю, когда женщине приятно.

– Это вздор! Я сейчас ухожу, и ты, Марк Силий Мессала, поплатишься за свою разнузданность!

– Да неужели? Твой муж-вольноотпущенник меня накажет?

– Император!

– Успокойся, Ливия, я знаю Пертинакса. Он человек справедливый, но не станет заниматься делом об оскорблении чести жены вольноотпущенника, пусть даже и его собственного. У императора сейчас и так много проблем. Он целыми днями занят проектами новых реформ. Пертинакс велит суду заняться нашим делом. Но разве бы ты хотела, чтобы верного сторонника императора обсуждали в суде по такому пустяковому делу?

Высокий, на голову выше Александра, Мессала говорил спокойно, уверенно. Он протянул ладонь и погладил Ливию по щеке, она стояла, как завороженная, и не отстранилась.

– Возвращайся к мужу, ко всей компании, я пока побуду здесь. Помни, ты мне очень понравилась. Я не причиню тебе вреда, Ливия, но знай: я хочу тебя и дам тебе многое, только стань моей любовницей сегодня или в будущем. Твой муж может от этого только выиграть. Я поговорю о нем с императором, может, он приблизит Александра к себе.

– Мы и так живем у… – пролепетала растерявшаяся Ливия.

– В бывшем доме консула Пертинакса, – закончил за нее Мессала. – А во дворце вас нет. Не надо Александру напускать на себя важность. Я понимаю, ему хочется показать, что он значительное лицо, вхож к императору, но это ведь не так. Я часто прихожу к Пертинаксу обсудить новые реформы, все знаю. Знает и Дидий Юлиан, что вы не доверенные люди Пертинакса, а просто им назначенные для сиюминутной цели. Да теперь уж и все здесь, наверное, знают. Вы пришли от имени императора, так пользуйтесь случаем завоевать расположение здешнего общества, полюбитесь нам, и тогда император поймет, что вы вдвоем – не просто управляющие его старой виллой, но и люди, которых ценят сенаторы.

Ливия молча вышла с балкона. Вслед она услышала заверения Мессалы, что он будет ждать ее. Она испугалась того, что теперь, когда ее с мужем положение ясно всем гостям, их не будут замечать, а значит, никто и не захочет отвечать на вопросы о слухах об убийстве Коммода. Но еще больше она испугалась за себя. Мессала был прав. Ливия что-то почувствовала, когда он обнимал и целовал ее. Она ненавидела себя за это, но все-таки призналась, что это ей понравилось. Сенатор Марк Силий Мессала вызывал у нее острое желание близости. Она сбежала вниз по лестнице и бросилась искать Александра.

Муж находился в обществе Аннии Корнифиции, не отходящего от нее Луция Марина, Корнелия Репетина и еще пары девушек, которые, судя по дорогим шелковым туникам и украшениям, были дочерьми или женами каких-то патрициев. Александр пил вино и громко рассказывал о подавлении бунта британских легионеров против Пертинакса. Судя по тому, что Александр употреблял подробности разных жестокостей, Ливия поняла – муж хорошенько выпил, ведь в трезвом виде он предпочитал не распространяться о казнях.

Одна из девушек так и льнула к Александру. Ливии стало горько. Муж видел, что она остановилась и смотрит на него, но он не освободился от руки патрицианки, положенной на его плечо, не перестал пить и не пошел навстречу жене. Ливия не знала, что предпринять. Все изменила Манлия Скантилла, предложившая гостям занять место за столом и смотреть новое представление. Многие с неохотой возлегли за еду, думая, что опять их начнут потчевать стихами.

– Дорогие гости! – торжественно провозгласила Манлия Скантилла. – Стихи Салюстия о войнах Марка Аврелия пробудили в нас всех воспоминания о тех славных временах. Пусть тяжелых, трагических, но славных! Сколько хороших римлян не вернулось с берегов Данубия! Многие из нас потеряли там своих друзей и близких. Почтим же их память, как это делали наши далекие предки!

Гости отреагировали по-разному. Кто-то морщился, думая, что старуха зря взяла на себя роль распорядителя вечера и только навевает скуку, когда все хотят развлекаться. При правлении Пертинакса в Риме почти нет никаких развлечений, так и тут еще предлагают тосковать по предкам. Кто-то из гостей махнул на слова Скантиллы рукой и продолжил пить, лишь немногие с интересом стали ждать, что произойдет дальше.

Ливия прошептала Александру, чтобы он реже обращал внимание на чашу с вином, и тот кивнул.

– Прости меня, – ответил он и легко притронулся губами к щеке Ливии.

Она почувствовала, как страх, словно лед, сковывающий ее душу, начал оттаивать.

– Я хочу представить вам атлета Нарцисса! – воскликнула Манлия Скантилла. – Сегодня он исполнит роль храброго римского легионера.

Из дверей появился Нарцисс в доспехах гладиатора-секутора. Большой прямоугольный щит и гладиус и впрямь делали его похожим на легионера. Правая рука секутора была защищена пластинчатой маникой, торс прикрыт лишь набедренной повязкой, так что левая рука, грудь и живот привлекали внимание великолепными рельефными мышцами. Нарцисс поприветствовал общество традиционным: «Сальве!» и надел шлем, поданный рабом.

Гости стали недоуменно переглядываться. Коммод выступал в роли гладиатора-секутора, и у всех память еще бурлила воспоминаниями о его выступлениях в амфитеатре, когда все патриции в обязательном порядке приходили смотреть на своего императора.

– Против легионера, закаленного в боях, из северного леса выходят толпы диких маркоманов! – продолжала исполнять роль глашатая жена Дидия Юлиана.

Из боковых дверей показались шесть варваров – гладиаторы, одетые в меховые плащи, шкуры волков и медведей, с рогатинами, копьями, топорами. Варвары крались осторожно, окружая Нарцисса. Между столом, вокруг которого возлежали гости, и дверьми в экседру было довольно много пространства для боя. Рабы предварительно вынесли отсюда почти все предметы мебели.

– Дорогие гости, в вашей власти сказать гладиаторам, будут они биться до смерти во имя памяти наших предков или до изнеможения одной из сторон?

Гости выпили много. К тому же они понимали, драться до изнеможения – это слишком долго и им может наскучить, поэтому большинство прогорланило:

– До смерти!

Гай Фульвий Плавтиан громче всех ратовал за кровавый бой. Истинный наследник эпохи Коммода, он любил гладиаторские поединки, попойки и разврат. Он удивлялся, как это он еще занимает должность префекта вигилов, ведь несколько лет назад Пертинакс, будучи проконсулом Африки, выгнал его туда с позором за алчность и разнузданность. Будучи в Африке префектом, отвечающим за сохранность и постройку дорог и курьерскую службу, Плавтиан погряз в жуткой коррупции. Пертинакс раскрыл его преступные махинации, но в Риме такой человек, как Плавтиан, пригодился Коммоду. Теперь он думал, что дни его на этом посту сочтены. Пертинакс помнит его взятки. Дидий Юлиан знал шаткое положение Плавтиана и потому всячески привечал, надеясь на его помощь в будущем.

Плавтиан предложил делать ставки на то, кто победит, и сам поставил десять ауреусов на победу Нарцисса. Луций Марин поддержал его и швырнул на стол двадцать ауреусов также за Нарцисса. Но так как все остальные гости верили, что победит любимый атлет Коммода и у варваров-маркоманов нет шансов, то ставок больше не последовало и Плавтиан с Марином забрали свои деньги. Анния Корнифиция не захотела смотреть кровавый поединок, он слишком напоминал ей о ее кровожадном брате и о гибели мужа и сына. Она демонстративно встала и ушла в другую комнату. Марин сначала колебался, не зная, как поступить, но затем желание обладать прекрасной Корнифицией преодолело жажду зрелища, и он последовал за ней под одобрительную ухмылку Дидия Юлиана, желавшего, чтобы каждому гостю в его доме было уютно.

Ливии тоже захотелось уйти, но она знала, что ей вряд ли предоставят какую-то отдельную комнату, а вот ходить одной среди рабов в атриуме, вестибуле или на балконе ей не хотелось. Вот если бы с ней вышел Александр, но он с интересом наблюдал за боем. Ливия опустила глаза, не желая смотреть. Однако вскоре она почувствовала на себе пристальный взгляд и подняла глаза. Марк Силий Мессала возлежал напротив нее, заняв место ушедшей Корнифиции. Он поглядывал то на бой, то на Ливию и не спеша потягивал вино, изредка ковыряя серебряной вилкой в салате.

Между тем Нарцисс, исполняющий роль римского легионера, не стал ждать, когда маркоманы окружат его, и сам напал на двух из них. Сокрушительным ударом ребра огромного щита он сломал нос и выбил зубы первому варвару. Второго, задумавшего поразить Нарцисса топором, он пнул ногой в живот, и тот отлетел далеко, упав на треногу с негоревшей жаровней, и опрокинул ее. Не успел Нарцисс обернуться, как ему в спину рядом с перевязью, удерживающей маннику, вонзилась рогатина. Заостренные деревянные зубья впились в мощные мышцы атлета. Он отскочил, направив руку с гладиусом в сторону нападавшего. Маркоман сам отскочил к своим товарищам, и вчетвером они одновременно ринулись на легионера.

– Может, стоит поставить на гладиаторов-варваров? – спросил, усмехаясь, Корнелий Репетин свою невесту Дидию Клару. – Наверное, еще не поздно?

– Успокойся, дорогой, посмотри, принесли соловьиные язычки! Они просто восхитительны!

Нарцисс отступил к колоннам у входа в экседру. Зрителям было видно, что он растерян. Маркоманы атаковали дружно, и если бы не большой щит секутора, то Нарциссу пришлось бы плохо. Он отразил атаку, а потом прислонился к колонне.

– Нарцисс всегда был хорошим атлетом! В борьбе ему нет равных, а вот как гладиатор он не из лучших, – констатировал Дидий Юлиан.

Он сказал это негромко, но все собравшиеся, казалось, услышали.

– Двадцать ауреусов на победу варваров! – воскликнул префект вигилов Плавтиан. – Эй, раб, записывай ставки.

– Поддерживаю! – подал голос и швырнул перед собой ту же сумму Корнелий Репетин.

– Десять на варваров! – сказал возничий Зеленых Прокул.

– А я двадцать на Нарцисса! – откликнулся Мессала.

– Смотри, Мессала, проиграешь! – подмигнул Плавтиан.

– Должен же кто-то верить в победу римлянина, – ответил Мессала.

– Я тоже думаю, что Нарцисс победит! – провозгласил Дидий Юлиан.

– Нет, нет, ты ошибаешься! – зашумели другие гости. – Оружие и доспехи только сковывают Нарцисса, без них он сильнее.

– Ага, без оружия он бы сразу проиграл!

Александр озабоченно почесал лоб. Ему бы тоже сделать ставку, но он был практически без денег. Ему стало стыдно за себя. Как бы он хотел швырнуть горсть ауреусов перед этими сенаторами и всадниками, легко, не заботясь о том, выиграет ли он или проиграет.

– Александр! – обратился к нему с хитрой ухмылкой Мессала. – Ты не с нами? Не хочешь попытать удачу?

– Нет, спасибо, сенатор, я безоговорочно верю в победу Рима и не хочу, чтобы моя вера подвергалась испытанием деньгами, – ответил Александр.

– Что ж, это достойный ответ! – сказал Мессала. – Как тебе будет угодно.

Между тем маркоманы прекратили дружные, но малозрелищные атаки на Нарцисса. Два варвара, покалеченные им в самом начале поединка, наконец пришли в себя и присоединились к остальным. Варвары, быстро посовещавшись, видя, что их противник устал, решили биться с ним один на один по очереди, и тот, кто сможет убить Нарцисса, получит три четверти от всей суммы, обещанной Манлией Скантиллой за участие в этом бою.

Однако, как только первый из варваров вышел один против Нарцисса, атлет словно получил заряд невиданной силы и за минуту разделался с нападавшим. Обмочив меч в крови убитого, бурно льющейся из рассеченного горла, он направил его в сторону остальных маркоманов. Еще не веря, что атлет притворялся уставшим, на него бросился второй противник и все с тем же печальным результатом.

– Я же говорил, друзья, надо верить в Нарцисса! – крикнул Мессала и залпом осушил кубок фалернского.

Вид двух окровавленных мертвецов перед столом, полным еды, заставил Ливию испытать приступ дурноты. Она не раз слышала о подобных развлечениях патрициев, но не могла представить себе, что ей будет так омерзительно, когда она убедится в этом воочию. Ливия огляделась – все гости с увлечением смотрели на бой, жадно поглощая фазанов, лебедей, молодых поросят и козлят, запивая вином, так что рабы еле успевали не просто наполнять чаши, но и приносить новые амфоры с вином. Гости жаждали крови, и каждая новая чаша вина лишь усиливала эту жажду.

Четыре варвара непрерывно атаковали секутора. Нарцисс вертелся, еле успевая отражать удары. Его мощное тело оказалось не очень поворотливым, и кровь струилась из ран в спине и боках. Шлем сковывал атлета, ведь два округлых отверстия для глаз не давали широкого обзора, а враги вились вокруг легко, словно осы, делая болезненные выпады. Нарцисс разъярился. Он понял, что еще немного – и, покрывшись многочисленными ранами, начнет терять проворство и силы, а значит, совсем быстро наступит конец. Конечно, патриции жаждали яркого зрелища, но собственная жизнь Нарциссу была дороже большого гонорара. Поэтому он перестал играть в гладиатора и начал действовать по-другому. Для начала он сбросил свой шлем.

Первого подскочившего к нему маркомана с волчьей головой на лбу он сбил с ног таранным ударом щита. Во второго метнул гладиус и пронзил им грудь врага. Маркоман отлетел назад и свалился, умирая, прямо у ног возничего Прокула. Победитель множества заездов, Прокул знал, как опасна его профессия, и потому с уважением относился к гладиаторам. Он влил в рот варвара немного вина, поддержав его под голову. Гладиатор умер в конвульсиях. Прокул закрыл ему глаза. На шею сбитого щитом с ног противника Нарцисс наступил ногой и стал давить. Тот сопротивлялся, трепыхаясь всем телом, но вот шея хрустнула, и он обмяк. Остались двое, потрепанных секутором в самом начале. Вокруг валялось оружие убитых варваров-гладиаторов, но Нарцисс не стал его поднимать. Прикрывшись щитом, он сам подскочил к противникам. И вновь таранный удар большого щита сбил одного из них с ног. Второй успел вонзить кончик копья под пластины манники, защищавшей правую руку секутора, быстро отдернул копье и нанес им удар уже в голень, собираясь обездвижить атлета. Это ему почти удалось. Если бы удар пришелся немного ниже, он разорвал бы ахиллово сухожилие, и тогда Нарцисс навсегда остался бы калекой, если бы выжил. Атлет развернулся, бросил щит и схватил выставленное против него древко копья. Маркоман дергал копье на себя, а Нарцисс на себя. Кровь ручьем лилась из пронзенной голени, но Нарцисс не обращал на это внимания. Ему надо было скорее заканчивать бой. Опрокинутый им варвар начал подниматься, шаря вокруг себя в поисках потерянного оружия. Превозмогая боль, Нарцисс прыгнул на маркомана, сжимавшего копье, и схватил его за шею. Копье выпало из слабеющих рук врага. Нарцисс сделал захват и, поднатужившись, сломал шею.

Последний оставшийся в живых варвар поднялся и взял копье. Нарцисс стремительно слабел. Он не мог уже держаться на раненой ноге и упал на одно колено. Варвар наотмашь ударил Нарцисса древком копья по лицу – так он мстил за выбитые зубы и сломанный нос в начале схватки. Ставки за столом среди гостей стремительно росли. Сенаторы и всадники наперебой поддерживали своего кандидата, за которого щедро сыпали на стол ауреусы.

Кровь лилась из разбитых губ и носа Нарцисса. Раненая нога не давала подняться, многочисленные неглубокие раны покрыли кровью все могучее тело атлета. Ливия с ужасом смотрела на него, но с еще большим ужасом она смотрела на дикий восторг в глазах патрициев, их перекошенные скандированием, мокрые от вина рты.

«Убей! Убей! Убей! Убей!!» – кричали и Нарциссу, и безымянному гладиатору, изображавшему маркомана.

Варвар тоже еле держался на ногах. Из сломанного носа кровь залила половину лица, шею, грудь, покрытую медвежьим мехом. Варвар еще раз ударил Нарцисса древком копья и занес оружие для последнего удара. Но тут Нарцисс подался вперед и схватил противника за ноги, повалив его на пол. Варвар ударился головой о мозаичный пол как раз в том месте, где был изображен огромный осминог, схвативший щупальцами корабль. Страшная боль мгновенно оглушила варвара. Нарцисс подполз к нему и стал душить.

Не прошло и минуты, как все закончилось. Нарцисс, тяжело дыша, поднялся на руках над трупом противника.

– Рим победил! – возвестил он.

Дидий Юлиан и все гости дружно зааплодировали атлету. Схватка, начинавшаяся по-гладиаторски, закончилась без применения оружия, борьбой, почти откровенной дракой. Кто-то был не в восторге от этого, но большинство оказались удовлетворены, ведь кровь лилась, и немало. Сенаторская дочь Корнелия Сабина сорвалась со своего места и шелковым платком стала обтирать раны Нарцисса. Она гладила его мускулы и, вдыхая запах пота и крови, приходила в экстаз. Глаза Сабины горели похотью. Если бы сейчас она могла остаться с Нарциссом наедине, она непременно сразу же скинула бы с себя одежды, чтобы знаменитый атлет овладел ею.

– Госпожа, вы так добры! – вымолвил Нарцисс.

– Я хочу, чтобы ты завтра же был у меня, – с придыханием сказала Сабина, не сводя горящего взгляда со стальных мускулов.

– Я бы с радостью, госпожа, но раны не позволят мне…

– Мой лекарь поставит тебя на ноги сегодня же! – ответила она.

Дидий Юлиан подошел к Нарциссу и вручил обещанную за победу сумму – кожаный кошель, туго набитый ауреусами. Он предложил немедленную помощь своего лекаря, но Корнелия Сабина сама, туго перевязав самую тяжелую рану Нарцисса – на голени, ответила, что сейчас же уводит атлета с собой.

Вошли рабы и стали уносить тела убитых гладиаторов. Победители в ставках забирали свой выигрыш.

– Было интересно! Не правда ли? – спросил, не обращаясь ни к кому конкретно, префект вигилов Плавтиан. – И хоть я проиграл сегодня немало золота, я доволен. Коммод нас часто радовал гладиаторскими боями, а сейчас сложно и представить, когда они снова будут.

– Да, все прошло неплохо! – поддержал консул Фалькон. – Вот только интересно, откуда эти гладиаторы, наряженные в варваров? Неужели они не знали, кто такой Нарцисс? Они совершили ошибку, когда ненадолго вступили с ним в бой один на один. Ведь это решило весь исход поединка. Напав сразу со всех сторон вшестером, они бы убили его за минуту.

– Моей жене их посоветовал один ланиста, – сказал Дидий Юлиан. – Гладиаторы из Арелата. Выступали всегда там. Конечно, они были не лучшими, но мы предполагали, что вшестером нельзя оплошать. Но, друг мой, Фалькон, согласись, скучно смотреть на то, как шесть человек быстро расправляются с одним, хоть и очень сильным. Они старались угодить всем нам, и это удалось. Мы делали ставки, переживали, наслаждались хорошим боем. Увы, эти гладиаторы слишком увлеклись. Манлия обещала каждому хорошую сумму, если бой будет интересным. Вот они и перестарались. Ха-ха-ха!

– Зато мы увидели классические удушающие приемы Нарцисса! – воскликнул Фалькон. – Я слышал, он отработал их на Коммоде 31 декабря.

– Неужто? – удивился Плавтиан. – Разве не Марция отравила его?

– Говорят, яд, который она дала, не подействовал, – ответил консул. – Коммода вырвало, и он остался жив. Тогда-то Марция позвала Нарцисса. Атлет задушил Коммода в бассейне.

– Я тоже слышал об этом! – поддакнул Дидий Юлиан. – Интересно, сколько сейчас стоит смерть императора? В том смысле, что сколько ему заплатила Марция?

Александр и Ливия ушам своим не поверили. Не нужно было никого специально расспрашивать. Тема убийства Коммода с новыми подробностями возникла сама собой. Они радостно посмотрели друг на друга и стали ловить каждое слово патрициев.

– Юлиан, а ты бы спросил у Нарцисса! – сказал Мессала.

– О таких вещах непринято говорить, – уклончиво ответил Дидий Юлиан.

– Да ладно! Что за щепетильность!

– Судя по тому, что Нарцисс пришел сюда драться за деньги, Марция, или кто там стоял за ней, заплатила ему недостаточно много, – задумчиво произнес Фалькон.

– Думаешь, Марция действовала по чьей-то указке? – вмешался в разговор Марин, подошедший к столу под руку с Аннией Корнифицией.

По его счастливому виду всем гостям стало понятно, что он-таки добился благосклонности дочери Марка Аврелия.

– Конечно, Марин. Разве бы она решилась на убийство одна? Сколько заговоров против Коммода заканчивались неудачей, и все они приводили только к жестоким расправам! Марция слишком дорожит своей жизнью, чтобы рисковать ею. За ней стояли влиятельные люди.

– О ком идет речь? – глухо проговорил Плавтиан. – Я хотел бы поглядеть на того, кто дал приказ Марции и Нарциссу убить нашего императора.

– Наш император теперь Пертинакс! – уточнил Дидий Юлиан.

– Пусть убирается к Плутону ваш Пертинакс! – продолжал Плавтиан, и голос его угрожающе задрожал. – Я люблю и признаю только одного императора – Коммода! А этот старик – ставленник преторианцев.

– Ты пьян, Плавтиан, осторожнее со словами, – посоветовал Марин.

– Не лезь ко мне! Я доберусь до истины! Консул, так кто велел убить Коммода, кто желал ему зла?

– А мне откуда знать, кто велел убить? – с неприязнью посмотрел на захмелевшего префекта вигилов Фалькон. – Я лишь сделал предположение на основе слухов. Вряд ли, кроме тебя, в этом гостеприимном доме найдется хоть один человек, кто не хотел бы смерти безумца Коммода. Как будто ты этого не знаешь?!

– Знаю! Все вы боялись его, когда он был жив, а сейчас плюете на его память! – огрызнулся Плавтиан. – А я так скажу. Моя должность обязывает разбираться в преступлениях, и я понимаю, что тот направил руку Нарцисса, кто от этого больше всего выгадал. Пертинакс – верный и преданный товарищ, всегда рядом, во всем угождает. А потом неожиданно для всех садится на опустевший трон! Бедный Коммод! Как он ошибся, приблизив к себе Пертинакса. Никогда не ошибался, видел врагов насквозь, а тут так глупо пригрел змею!

Повисла тишина. Обвинение в сторону императора возникло впервые, и все гости напряглись, не зная, как себя вести. Если бы такая ситуация возникла при Коммоде, то многие бы бросились доносить или, как минимум, уносить ноги, чтобы их не уличили в поддержке обвинения.

Анния Корнифиция поднялась с ложа перед покачивающимся пьяным Плавтианом. Она была бледна, несмотря на румяна, и губы ее дрожали от гнева.

– Ты говоришь, префект, что Коммод никогда не ошибался? Мой муж и маленький сын тоже являлись предателями? Брат велел их убить вместе со всеми родственниками мужа.

– Значит, были подозрения… – продолжал гнуть свою линию Плавтиан, бесстыдно тараща глаза на вздымающуюся от волнения грудь Корнифиции.

Слезы потекли из глаз молодой женщины. Она стояла и смотрела в бесстыжие глаза префекта вигилов и видела в них наглый и абсолютно безразличный ко всему взгляд Коммода.