Текст книги "Преторианцы"

Глава семнадцатая

Улицы холма Квиринал были заполнены народом. Группа преторианцев в доспехах и при оружии шла и громко кричала: «Император Квинт Фалькон!» Богатые патриции, главные обитатели Квиринала, высылали своих людей – клиентов и рабов, – чтобы узнать, что происходит. Узнав, они сами, изумленные, не верящие в происходящее, выходили на улицу. Впрочем, многие, шокированные, вскоре возвращались обратно. Патриции не понимали, чего им ждать в будущем. Все знали, что император Пертинакс уехал вчера в Остию, а уже сегодня преторианцы кличут новым императором консула Фалькона, и более того, сам консул в их рядах! Старые патриции понимали, что не стоит заранее беспокоиться – преторианцев лишь небольшая группа и их сумасбродство вряд ли кто-то поддержит. Однако немногочисленные противники Пертинакса, те, что во всем угождали Коммоду, ликовали и даже присоединились к шествию.

Простой римский народ занял выжидательную позицию. Натерпевшись притеснений от преторианцев, они тем не менее побаивались открыто выступить за Пертинакса, выплачивавшего алименты и обещавшего скорое снижение налогов. Преторианцев было всего пятьдесят человек, а народ, заполнявший улицы, исчислялся тысячами, и все же никто не крикнул слова в защиту Пертинакса – так люди боялись гвардию. Конечно же, сразу нашлись те, кто бросался в ноги Фалькону, просил о покровительстве и деньгах. Этим людям преторианцы велели идти за ними. Таким образом, шествие вскоре увеличилось до сотни человек. Многие торговцы быстро закрывали свои лавки, опасаясь погромов. Евреи и христиане спрятались.

Впереди процессии шел Марк Квинтиллиан – высокий, стройный, бесцеремонно расталкивающий зевак, блестя начищенным панцирем, он неутомимо призывал римский народ признать новым императором Квинта Соссия Фалькона.

Трибун был уверен, спокоен и тверд. Сознание того, что вскоре к нему присоединится вся гвардия, Марция станет его женой, а он сам – сенатором, наполняло его безудержной решимостью и силой. Этого нельзя было сказать про консула Фалькона. Согласившись на государственный переворот, он сразу как-то сник. Будучи консулом, Фалькон держался гордо и независимо, сейчас его бодрое расположение духа поддерживалось лишь блеском доспехов и оружия преторианцев. Когда они пришли за ним в его дом, то Фалькон, обещая жене в самом скором времени титул августы, нетвердой походной вышел к преторианцам. В душе боролись честолюбие и честь, воспрещавшая пятнать память рода преступлением. Честолюбие победило, но все же червь сомнения в правильности того, что он делает, точил Фалькона изнутри. И чтобы заглушить его, консул вспоминал обещания префекта претория и свои собственные давно лелеемые, но никогда не озвученные мечты. Он представлял себя родоначальником новой династии и решил, что для славы своего правления надо начать новую войну с Парфией. Единственное, что его настораживало – это инертность римлян, очень слабо поддерживавших нового императора. Ни один из сенаторов, живущих на Квиринале, не подошел к нему, ни один не выслал людей для его поддержки. Фалькон посчитал это временной проблемой. Когда весь сенат соберется в курии, в присутствии преторианцев он заставит признать себя императором.

Маленькая процессия вышла на форум Траяна. Гигантская площадь, обрамленная крытыми колоннадами, раскинулась во всей красоте своей пустоты, создававшей эффект бесконечности и торжественности. В то время как все форумы Рима имели храмы и другие строения, здесь свободное пространство, по хитроумному замыслу Апполодора Дамасского, давало возможность полета мысли. А чтобы мысли оставались только высокими, в центре форума возвышалась громадная из позолоченной бронзы конная статуя императора Траяна – покорителя даков и парфян, раздвинувшего границы империи до невиданных ранее пределов. Марк Квинтиллиан подставил ветру лицо, приподняв шлем, и гордо посмотрел на конного Траяна. Ему казалось, что император своей поднятой рукой благословляет его.

Консул Фалькон, оказавшись среди преторианцев на форуме Траяна, на мгновение ощутил страх. Не за себя, а за то дело, которое совершает. Что скажет Божественный Траян, положивший начало благоденствию империи, видя, как мелкие, незначительные, невыдающиеся люди вроде него, Фалькона и Пертинакса, борются за трон величайшего государства в мире? Фалькон подумал, а сможет ли он стать таким, как Марк Ульпий Траян?

Его мысли изменились, когда процессия прошла через форум Цезаря. Фалькон попросил остановиться и вошел в храм Венеры Прародительницы, основанный еще Юлией Цезарем. В ночь перед решающим сражением с армией Гнея Помпея Великого, когда все августовское небо над маленьким греческим городом Фарсал светилось яркими звездами, Цезарь поклялся в случае победы посвятить богине Венере, считавшейся покровительницей его рода, храм в Риме. Цезарь победил и стал вскоре пожизненным диктатором. Венера помогла ему. И хоть род Фалькона не восходил корнями к Энею, как род Юлия Цезаря, и сам консул не совершил в своей жизни ничего сколько-нибудь выдающегося, он посчитал правильным заручиться поддержкой Венеры, чтобы наверняка стать следующим римским императором. Перед статуями Юлия Цезаря и Венеры консул склонил колено и долго молился, обещая построить новый храм для богини, принести ей в жертву двести быков, клялся быть честным и справедливым правителем, отменить все введенные Коммодом сверхналоги, чаще раздавать римскому народу бесплатные хлеб и вино.

Марк Квинтиллиан не был рад этой неожиданной остановке, но не мог влиять на своего будущего императора. Квинтиллиан рассудил так: слухи сами по себе быстро распространятся по Риму, и сенаторы будут начеку. Посланные в дома самых известных сенаторов рабы уже должны были сделать свое дело, и сенаторы друг по другу передадут требование преторианцев и нового императора собраться в курии.

Наконец, оставив в храме богатое подношение в виде туго набитого ауреусами кошелька, Квинт Соссий Фалькон гордо прошествовал к своему эскорту. Преторианцы подняли щиты, окружили консула, и процессия двинулась дальше.

Курия встретила их безлюдьем. Рабы услужливо открыли двери, но Фалькон не стал входить.

– Будем дожидаться сенаторов на Форуме перед курией, я хочу видеть, как они приходят ко мне! – властно произнес Фалькон.

Квинтиллиан согласился. Тем более, что его маленькому отряду не следовало оказываться запертым в одном помещении, чтобы не быть блокированным возможными противниками.

Народ постепенно стал наводнять Форум, ожидая интересного зрелища. Если уж оно не закончится бесплатной раздачей денег или еды от нового императора, то можно посмотреть на столкновения сторонников законной власти и нового кандидата. И хоть любые столкновения в первую очередь сказывались на ни в чем не повинных зеваках, жажда зрелища, бушевавшая в крови каждого римлянина, заставляла их пренебрегать опасностью.

Квинтиллиан посмотрел на Палатин. Там, за дворцом Тиберия, виднелся дворец Флавиев. Где-то в нем сейчас находится Марция. Знает ли она, что происходит почти рядом с ней? Трибуну очень захотелось, чтобы Марция вдруг сейчас выбежала на Форум и увидела своими глазами его триумф. Но, конечно же, при таком стечении народа здесь становилось небезопасно, и Квинтиллиан молил Юпитера и Геркулеса, чтобы его возлюбленная не стала приходить. Лучше, если он сам придет во дворец Флавиев в блеске доспехов, с новым императором Фальконом, уже назначенный сенатором Рима.

Появился сенатор Марк Силий Мессала в сопровождении клиентов и вооруженных рабов. Вид этого крепкого широкоплечего высокого человека навел некоторых преторианцев на мысль, что он может создать угрозу для консула, и они встали на пути сенатора.

– Я хочу поговорить с консулом! – властно выкрикнул Мессала. – Пустите меня!

Фалькон увидел Мессалу и велел преторианцам пропустить его.

– Приветствую тебя, Мессала! Ты первый из сенаторов, кто откликнулся на мой призыв для незапланированного заседания.

– Что ты делаешь, консул?! – без обиняков начал Мессала. – Опомнись! Ты позоришь свой род! Ты клялся в верности императору!

Фалькон, поначалу искренне обрадованный появлению Мессалы и хотевший обнять его, помрачнел и отступил назад, за преторианцев.

– Не думал я, что ты так встретишь меня, Мессала. Заходи в курию, скоро придут и остальные сенаторы.

– Нет, я не сдвинусь с места, консул Фалькон! Понимаешь ли ты, что твой поступок может ввергнуть Рим в гражданскую войну?

Фалькон промолчал, остался холоден и старался не глядеть на Мессалу.

– Ладно, ты поначалу не соглашался с избранием Пертинакса, но потом ведь и ты стал поддерживать его решения! – продолжал Мессала. – Неужели жажда властвовать затмила твой ум? Ты никогда и полусловом не обмолвился о троне, считая для себя величайшей честью назначение консулом! Что изменилось, Фалькон? Может, преторианцы силой убеждают тебя стать императором? Если силой, то их всего горстка, крикни, позови на помощь, на Форуме собралось уже несколько тысяч людей, они помогут тебе!

Марк Квинтиллиан велел преторианцам плотнее сжать кольцо вокруг консула и понемногу двигаться ближе к дверям курии.

– Оставь свои попытки, Мессала. Они ни к чему не приведут. Я хочу быть императором, и преторианцы за меня. А скоро и вся империя узнает о новом императоре!

– Как ты изменился, консул! Ты словно другой человек – бездушный, черствый, глухой. Если уж тебя и провозгласят императором, то ты принесешь только горе римскому народу.

– Ты этого не знаешь, Мессала.

– Я в этом уверен.

– Иди со своей уверенностью в курию и жди других, а потом, когда здесь будет вся гвардия, повтори, что ты думаешь о своем новом императоре!

– Думаешь, я струшу? Конечно, я не стану молчать! Я не боюсь тебя, Фалькон. Не прошло и трех месяцев спокойствия, а ты хочешь все разрушить! Боги тебе не позволят этого!

– Боги за меня!

– Боги справедливы, они не допустят переворота!

Появились еще пятеро сенаторов – взволнованные, растерянные, они не стали поддерживать негодование Мессалы и послушно прошли в курию.

Время шло. Людей на Форуме становилось все больше, а курия пока заполнилась только на десятую часть. Становилось жарко. Фалькон спросил Квинтиллиана, почему вся гвардия или хотя бы одна когорта до сих не пришла. Но у трибуна ответа на этот вопрос не было. Он сам волновался. Преторианцы тоже спрашивали своего командира, почему нет поддержки, ведь толпа настроена недружелюбно.

Через толпу пробились шестеро рабов, несущих паланкин. Из него кряхтя вышел сенатор Клавдий Помпеян. Выглядел он скверно, еле шел, опираясь на палку. Преторианцы, зная, кто этот выдающийся человек, расступились перед ним, пропуская старика к консулу.

Фалькон догадался, что Помпеян начнет его отговаривать, и заранее принял суровый, безразличный ко всему вид. Однако старого друга Марка Аврелия это ничуть не смутило, и он подступился к консулу вплотную.

– Ты хорошо подумал, Фалькон? – спросил Помпеян. – Зачем ты мутишь воду? Честолюбие – плохой советчик. Чтобы стать императором, нужна мудрость, а не честолюбие, готовность пожертвовать собой, а не идти по трупам.

– Проходи, Помпеян, сейчас не до пустых слов.

– А это и не пустые слова, консул! Императорская мантия и трон – тяжелое бремя. Я в свое время смог от них отказаться и никому не посоветовал бы такой ноши. Пертинакс терпит ее во благо Рима.

– Скоро ему не будет нужды терпеть! Я освобождаю его.

– Такая смена власти в Риме не обходится без крови. Не допусти, чтобы Пертинакса убили. На твоей совести будет кровь хорошего человека. Он так много успел сделать! Неужели ты не видишь, как к лучшему изменилась жизнь?

– Я и не собираюсь убивать Пертинакса. Сенат признает императором меня, а его объявит низложенным. Пертинакс сможет уехать из Рима свободно или вообще не возвращаться сюда из Остии. Я ведь прав, трибун? Преторианцы не тронут Пертинакса?

– Конечно, мой император! – воскликнул Квинтиллиан, хотя прекрасно знал, что это ложь. Накануне Эмилий Лет отдал ему приказ после провозглашения Фалькона выехать в Остию и там прикончить Пертинакса.

– Что же касается его преобразований, – продолжал консул, – то заверяю тебя, Помпеян, что все хорошее, сделанное Пертинаксом, останется, ни один из его законов не будет отменен.

– Если ты согласен с его политикой, тогда зачем тебе нужен переворот, консул?

– Тебе не понять, Помпеян! Ты не понимал этого, когда был молод и отказался наследовать Марку Аврелию. Как ты можешь понять это сейчас, на закате жизни?

Марция лежала в бассейне, расслабленная и умиротворенная. Рабыня натирала ей кожу шеи и лица новым ароматическим маслом, доставленным с Востока. Масло пахло необычайно мягким, нежным купажом трав и цветов. Марция слегка засыпала под плавные, умелые движения рабыни. Эклект сидел рядом с бассейном в кресле, проверял расходы, поданные ему на навощенных табличках, диктовал скрибе поручения для хозяйственных закупок. Попивая вино, он мельком поглядывал на обнаженную Марцию.

Сквозь дремоту Марция услышала, что вошли какие-то люди, они взволнованно перешептывались, а Эклект прикрикнул на них, чтобы замолчали. Она медленно открыла глаза. Те, кто приходил, уже исчезли. Муж сидел по-прежнему, лишь приказал рабу принести еще вина. Марция, собралась опять закрывать глаза, сонно велев рабыне продолжать натирание, но вдруг ее внимание привлек некто, спрятавшийся за колонной с противоположного конца комнаты и отчаянно махавший ей рукой. Марция прогнала дремоту и присмотрелась. Это была ее верная рабыня Прима. Марция подозвала рабыню.

– А я говорю: иди отсюда! – властно сказал Эклект. – Ты мешаешь мне и госпоже!

– И вовсе она мне не мешает! – возразила Марция. – Подойди, Прима, не бойся.

– Лучше не зли меня, Прима, а то я продам тебя другому хозяину, убирайся отсюда! – прорычал Эклект.

– Что с тобой сегодня? – удивилась Марция. – Какое право ты имеешь распоряжаться моей рабыней?

– Ты моя жена и все твое имущество – мое! – воскликнул смотритель дворца.

– И слышать больше этого не хочу! – властно произнесла Марция, поднимаясь из бассейна. – Ты знай свое дело, Эклект! Диктуй, пиши, считай, смотри, управляй. Прима, подай мне одежду и пойдем отсюда.

Прима испуганно смотрела на Эклекта и не выходила из-за колонны.

– Да что происходит, Прима?! – возмутилась Марция. – Я никогда не давала тебя в обиду и сейчас не дам. Ты чем-то провинилась перед моим мужем?

– Нет, госпожа, я только хотела сказать, что…

– Ну, смелее, Прима, смелее!

– Говори, рабыня, все равно все скоро узнают, – буркнул Эклект.

– Там, на Форуме, рядом с курией преторианцы и консул Фалькон. Преторианцы объявили его императором, сенаторы собираются на заседание. Сенатор Клавдий Помпеян отправился из дворца туда.

Безумная радость озарила лицо Марции. Она догадалась, что имел в виду Марк Квинтиллиан во время их последней встречи.

– А кто, кто возглавляет преторианцев? – еле вымолвила Марция, стараясь справиться с бешеным биением сердца.

– Трибун Марк Квинтиллиан, госпожа! – ответила Прима, и радость Марции быстро передалась и ей.

– Бывший трибун! – проворчал Эклект. – Я помню, август разжаловал его. Ну да это все равно скоро закончится, и Квинтиллиану за измену уже точно несдобровать.

Марция повернулась к мужу с презрительной усмешкой.

– Это для тебя скоро все закончится, дорогой мой Эклект.

– Что, рассчитываешь на своего любовника или на Фалькона? К кому из них ты первой ляжешь в постель?

– Что, прости?

– Я выяснил все-таки, куда ты периодически пропадаешь. И, несмотря на все твои уловки, мои рабы узнали, кто твой любовник. Это Квинтиллиан. Вот вернется из Остии август, я ему пожалуюсь на тебя.

– Я не удивлена, Эклект. Ха-ха! Ты давно перестал быть настоящим мужчиной. Жаловаться он станет! Ха! А кому? Пертинакса низложат. Не думаю, что ты нужен будешь Фалькону.

– Да, я понял, что ты метишь в любовницы к консулу. Но только этому не бывать.

– Катись ты к Плутону, Эклект! Прима, давай одеваться, я хочу немедленно идти в курию.

– Стража! – зычно крикнул смотритель дворца. – Не выпускать мою жену из этой комнаты! Отвечаете головой!

Вооруженные рабы встали на пути Марции и не двинулись с места, ни когда она приказывала им, ни когда пыталась шепотом подкупить деньгами, ни когда начала просто просить.

– Ты ответишь за это, Эклект! Будь ты проклят! – крикнула Марция, бросаясь к мужу и выбивая из его рук кубок с вином.

– К милому хотела побежать? – зло ответил Эклект. – За его щитом спрятаться? Не получится. Ложись в бассейн и натирайся маслом, и жди, я сейчас приду к тебе, чтобы поиметь тебя.

Марция с ненавистью плюнула в лицо мужу.

– Я Марция Деметрия Цейония! – закричала она рабам, закрывшим собой все двери. – Меня знает вся империя! За меня всегда найдется кому вступиться! Я приказываю вам, рабы, выпустить меня, иначе я всех вас велю пороть, а потом повесить! Будет новый император Фалькон, он расквитается с вами за ваше упорство! И с тобой, Эклект, в первую очередь!

– Ты брось замашки амазонки, Марция Деметрия Цейония! – сказал Эклект. – Коммод мертв, напоминаю тебе! Теперь ты жена смотрителя дворца и веди себя соответствующе.

– Ладно! – бросила Марция и махом осушила кубок с вином. – Я подожду. И когда в скором времени за мной придет Марк Квинтиллиан с преторианцами, моя месть будет сладка!

– Да, давай подождем, женушка, подождем! – усмехнулся Эклект.

Время шло. Уже несколько часов стояли преторианцы перед курией, заполнившейся сенаторами лишь наполовину. Фалькон устал. Он не привык столько стоять, а войти внутрь курии и сесть ему не позволяла гордость. Кроме того, он не хотел остаться один на один с сенаторами, в то время как преторианцы находятся на улице. Он и так с трудом выдерживал их взгляды, когда они входили в курию – злобные, укоризненные, насмешливые, завистливые и лишь совсем немного сочувствовавших. И только второй консул Гай Юлий Вибиан, недолюбливающий Пертинакса за его низкое происхождение, подойдя к Фалькону, хитро улыбнулся ему и тихонько заявил о поддержке, также не преминув добавить, чтобы новый император в своей милости не забыл его. Но Фалькон видел на лице Вибиана вовсе не расположение к нему, а жгучую зависть.

Сенатор Дидий Юлиан пришел весь красный от злости. Он никак не мог понять, как так получилось, что в стремлении к трону его обошли. И хоть сам Юлиан, кроме несбыточных планов, не строил ничего конкретного, ему стало до крайности обидно, что другой человек уже реализует то, о чем он только размышляет. Манлия Скантилла первая услышав о начавшемся перевороте, завопила на мужа – почему он ничего не знает о происходящем, почему это не он собирает сенаторов в курии.

Квинтиллиан нервничал. Непонятная задержка Эмилия Лета со всей гвардией превратит заседание сената в фарс. Горстка сторонников Квинтиллиана никого не сможет убедить, что надо выбрать новым августом Фалькона. Кто-то из толпы кричал, чтобы преторианцы убирались отсюда, их выходка – глупость, и никто из других преторианцев их не поддержит. Другие кричали благодарности Пертинаксу и восхваляли его. Мало-помалу люди начали расходиться, видя, что, скорее всего, ничего не выйдет у этой группки безумцев. Квинтиллиан понимал – они правы. Люди так свободно кричат, значит, нигде за их спинами и дальше на римских улицах нет преторианцев.

В базилике Юлия возобновились судебные процессы, зеваки и ждущие своей очереди истцы склонились на ступенях базилики над расчерченными на мраморе игральными досками. Торговцы воспользовались благоприятным для себя скоплением народа и начали предлагать с лотков свой товар. В меняльной лавке в базилике Эмилия разгорелся нешуточный скандал.

Марк Квинтиллиан перестал смотреть в сторону Форума, откуда могли появиться преторианцы. С грустной полуулыбкой он обратил взор на крышу дворца Флавиев, возвышавшуюся над Палатином. Он старался больше ни о чем не думать, а просто смотрел в одну точку. Фалькон сник. Не видя всей гвардии, он наконец понял, что дело его под большой угрозой.

Но вот народ заволновался. С противоположного конца форума от храма Божественного Юлия пошел глухой ропот. Люди сбивались в кучи, разбегались, торговцы быстро собирали товар, кто-то пытался залезть на высокий постамент колонны в центре форума. С другой стороны, под триумфальной аркой Тиберия, между храмом Сатурна и базиликой Юлия, народ бросился врассыпную. Квинтиллиан обрадовался – все его опасения исчезли. Фалькон тоже приободрился и принял горделивый вид.

Но народ бежал и кричал:

– Император вернулся! Император здесь!

Всадники заполнили пространства под арками Октавиана Августа и Тиберия. Они мчались быстро – подняв копья, прикрытые шестиугольными щитами, блестя чешуйчатыми доспехами.

– Сингулярии! – воскликнул в ужасе Фалькон. – Но, может быть, они вышли из своего лагеря поддержать нас?

– Не обольщайтесь, консул, это вряд ли, – мрачно произнес Квинтиллиан.

Первый подскакавший к ним сингулярий спешился и, представившись Марием, велел преторианцам сложить оружие.

Квинтиллиан приказал своим людям стоять на месте и оружия не сдавать.

Сингуляриев становилось все больше. Они окружили горстку преторианцев, направив на них копья. Фалькон, находившийся в центре, начал лихорадочно молиться Юпитеру.

Из-за спин сингуляриев, тяжело переводя дух, появился спешившийся император Пертинакс.

– Август, не подходи близко к этим изменникам! – предостерег Марий.

– Преторианцы, сложите оружие! – строго произнес Пертинакс. – Вас мало. Сингулярии уничтожат вас в одно мгновение. Все закончилось, ваша затея не удалась. Консул Фалькон, скажи им ты, пусть сдаются, и я буду милосерден.

Квинтиллиан еще раз бросил отчаянный взгляд на Палатин. Его жизнь и мечта лежали в руинах. Если бы он сейчас увидел Марцию, то можно было бы броситься на копья сингуляриев и умереть. Трибун прислушался – не наступает ли сзади преторианская гвардия, но ничего такого не услышал.

– Марк Квинтиллиан, давай не будем понапрасну жертвовать собой, – произнес упавшим голосом консул Фалькон. – Сдайтесь.

– Мы уже и так мертвы, консул! Думаешь, август пощадит нас? Не бросайте оружия, друзья! Эмилий Лет уже идет нам на помощь!

– Никто сюда не придет, трибун! – сказал Пертинакс. – Можешь не ждать. Префект претория получил мой приказ оставаться в лагере, и он его выполнил. Обещаю вам всем милосердие!

Вспомнив, что в случае с сенатором Триарием Ласцивием никто из преторианцев, пытавшихся провозгласить его императором, так и не был наказан, Квинтиллиан увидел для себя свет надежды и, поверив августу, приказал преторианцам сдаться.

Услышав о возвращении Пертинакса и о разоружении взбунтовавшихся преторианцев, те из сенаторов, что еще колебались идти в курию, сразу же поспешили туда. А заседание сената шло полным ходом, но изменилась повестка дня. Теперь, вместо того чтобы объявлять императором консула Фалькона и низложить Пертинакса, сенаторы наперебой предлагали методы расправы над бунтовщиками. Фалькон сидел в центре курии на кресле, поникший и бледный, и на него со всех сторон сыпались оскорбления, проклятия и презрительные выпады. Даже консул Вибиан подключился к остальным, чтобы на него потом не пала тень подозрения в поддержке Фалькона.

Пертинакс занял место на скамьях среди обычных сенаторов и внимательно слушал. Наконец, разрозненный гул перерос во вполне четкую формулировку. Сенаторы предлагали объявить консула Фалькона врагом Рима и казнить.

Но тут поднялся император и постепенно шум в курии начал стихать. Когда наконец воцарилась тишина, Пертинакс произнес:

– Консул Квинт Фалькон совершил предательство по отношению ко мне. Видят боги, в былые времена ваш вердикт, отцы-сенаторы, был бы как нельзя более справедлив. Но перед всеми вами я поклялся не казнить даже во имя справедливости. Поэтому, прошу вас, давайте успокоимся и не будем принимать таких решений. Я не могу и не хочу нарушать собственную клятву. Консул Квинт Помпей Сосий Фалькон, сегодня же ты должен навсегда покинуть Рим и удалиться на свою сицилийскую виллу. Номинальное консульство ты сохранишь до конца этого года, но в будущем не сможешь больше занимать никакие должности.

Фалькон ничего не ответил, от стыда он не мог поднять головы.

Сингулярии, подошедшие по приказу императора, вывели консула из курии.

– Ты пощадил консула, но как ты поступишь с преторианцами? – спросил сенатор Кассий Дион.

– Отправить их в Мамертинскую тюрьму! – воскликнул сенатор Мессала.

– Мессала прав, – строго сказал Пертинакс. – Эти преторианцы подбили консула на мятеж, они виновны намного больше него. Заключение их в Мамертинскую тюрьму послужит для всех, кто еще таит в себе злой умысел, хорошим примером.

Преторианцы, сгрудившиеся у входа, связанные по рукам сингуляриями, зашептались, что Эмилий Лет их в скором времени вытащит из тюрьмы и опасаться нечего.

– Пусть посидят, – услышал Марк Квинтиллиан, как неподалеку от него один сенатор говорил другому. – Пусть окажутся там, где был мятежник Элий Сеян, пусть вспомнят его судьбу.

Квинтиллиан вздрогнул. «Опять Сеян! – подумал он. – Это плохо. Элий Сеян вышел из Мамертинской тюрьмы только на казнь».