Текст книги "Преторианцы"

Но сразу же сделал краткую остановку у источника Ютурны. Небольшой фонтан с ванной, куда стекала вода, и алтарь для этой нимфы. Александр набрал в ладонь воды и попил. Холодная вода сразу же взбодрила его. Считалось, что вода из этого источника целебная. А еще, как говорила древняя легенда, здесь остановили своих коней и дали им напиться знаменитые близнецы Кастор и Поллукс, когда возвратились в Рим после победы над латинскими племенами и принесли римлянам весть об этой славной победе. Почти семь веков отделяло Александра от тех великих событий. Он еще раз попил воды и помолился этим легендарным близнецам, чей храм стоял за его спиной, чтобы они помогли ему сегодня не попасть в немилость.

Проходя между Домом Весталок и мощным основанием дворца Тиберия, он увидел, как из окна высунулась молодая весталка, вся в белых одеждах, и помахала рукой. На улице было много людей, но Александр подумал, что этот благословляющий жест хранительница очага Весты даровала именно ему.

Когда Александр доложил о себе при входе во дворец Флавиев, то ему сообщили, что император сейчас находится в своих покоях во дворце Августов, и раб провел его туда. Раб был толстый и постоянно ворчал, и вел себя так, словно он, как минимум, ровня Александру. По сути, хоть этот человек и являлся императорским рабом, при Коммоде он наворовал столько, что мог жить как весьма состоятельный человек и обзавестись десятком собственных рабов, если бы его сделали вольноотпущенником. Александр шел, озираясь по сторонам, предчувствуя, что, несмотря на воду из источника Ютурны и благословение весталки, он видит императорский дворец в последний раз.

Пертинакс работал, диктуя скрибе проект новых законов. И хотя он был в спальне и утро еще не прошло, но комнату рабы уже прибрали, и сам император сидел в кресле в простой тоге, задумчиво поглаживая уже расчёсанную бороду. Он обдумывал каждое словно в предложении, прежде чем продиктовать его скрибе.

Когда доложили о приходе Александра, Пертинакс не стал прерывать собственные размышления, а знаком велел рабу сказать, чтобы его посетитель ждал. Ждать пришлось не менее часа, в течение которых Александр сидел в узком коридоре и смотрел на золотой канделябр в виде искусно выкованных танцующих сатиров и нимф. Он удивился, что его так быстро позвали, и принял это обстоятельство за хороший знак. Однако это означало просто, что Пертинакс закончил одно дело и, чтобы не терять время, сразу перешел к следующему.

Александр приветствовал императора и попытался начать оправдываться из-за проваленного задания, но Пертинакс сразу перебил его.

– Оставим это. Александр, не все могут подслушивать, подныривать под кого необходимо, изворачиваться и втираться в доверие. Ты честный и храбрый человек. Тициана правильно сделала, что дала поручение Элию все провернуть, и этот музыкантик смог. Тебя же мне не следовало отправлять к Дидию Юлиану. Но ты правильно сделал, что сегодня пришел. Садись, выпей вина.

– Покорно благодарю, август, мне не хочется вина!

– Верно, Александр, надо во всем знать меру. Тебе вина хватило и вчера.

Александр подумал, что же рассказал императору Элий про него и Ливию, и честно ли признался, как именно он добыл у сенатора Капитолина нужные сведения. Его так и подмывало спросить об этом у Пертинакса. Но разве он мог задавать такие вопросы императору?

Пертинакс поднялся из кресла и, отпустив скрибу, прошелся по комнате, двигая затекшими плечами.

– Я должен сообщить тебе, Александр, что дом в Каринах я решил продать.

У Александра все задрожало внутри и во рту резко пересохло.

– Этот дом убыточен и мне больше ни к чему. Как только найдутся покупатели, а я думаю, это произойдет в самое ближайшее время, то тебе и твоей жене придется его покинуть. Я предлагаю тебе другую службу.

«Вот оно! – озарило Александра, и он весь затрепетал. – Неужели переезд во дворец?»

– Какую службу? – затаив дыхание, еле вымолвил он.

– Ты ведь наполовину венделик?

– Да, август.

– Значит, все условности будут соблюдены. Я предлагаю тебе вступить в сингулярии.

– В сингулярии? – переспросил разочарованный Александр.

– Да. Но я вижу, ты не особенно рад этому. Разве служба в телохранителях императора не почетна для тебя?

– Конечно, почетна, август, и я бесконечно благодарен за такое предложение.

– Тогда решено!

– Но служба в сингуляриях – это жизнь в казарме.

– Конечно.

– А как же моя жена?

– Снимешь ей жилье где-нибудь неподалеку и сможешь иногда навещать ее.

Александр замолчал, опустив глаза. Расставаться с женой он совсем не хотел. Воспоминание о сенаторе Мессале, пристававшем к Ливии, больно резануло его по сердцу.

Пертинакс углубился в чтение закона, надиктованного скрибе, немного подумал, вычеркнул несколько слов и надписал сверху другие слова.

– Ну что ты стоишь, Александр? Становиться сингулярием и защищать меня тебе не хочется?

– Я готов отдать за тебя жизнь, август!

– Не нужно этих громких слов. Я все понимаю. Ты хочешь чего-то другого.

Александра так и подмывало сказать, что он хочет жить во дворце. Он видел – это та возможность, которой он так давно ждал, – заявить о своей мечте прямо, открыто. И все же как было бы дерзко и нагло вот так брякнуть! Умей он говорить витиевато, то нашел бы много словесных ходов, как мягко и ненавязчиво донести это до императора. Он промедлил всего несколько секунд.

– Ты вазопиец и искусство – твое призвание. Нет ничего неловкого в том, чтобы так и сказать. Поезжай на мою виллу в Лигурии. Там живописно, и вдохновение никогда не покинет тебя.

– В Лигурию?

– Что? Тоже не подходит тебе? – Голос Пертинакса заметно посуровел.

– С твоего позволения, август, я хотел бы остаться в Риме, – пролепетал Александр, опасаясь, как бы император не разгневался на него.

– Ну, тогда оставайся, Александр! – Голос Пертинакса отдавал холодом и безразличием. – Пока ты управлял моей виллой, ты, наверно, скопил денег, так что сможешь снять себе комнату или дом…

Александра захлестнула горечь от услышанного. Пертинакс настолько скуп, что не хочет помочь своему верному вольноотпущеннику деньгами. Более того, он намекает, что тот его обворовывал! Да и чем он мог поживиться за эти полтора месяца, из которых треть пробыл вне дома, уезжая к Септимию Северу? А как только вернулся, то почти сразу финансирование виллы резко сократилось. После таких слов императора Александру захотелось как можно быстрее уйти из дворца.

– Я не скопил ничего, август, – с достоинством ответил Александр. – Все расходы записаны в расчетных книгах. Твои рабы – Диоген и Андрокол, подтвердят, они вели все записи. Ни один асс не ушел на сторону.

Пертинакс, уже думавший совсем о другом – о ближайшем новом выступлении в сенате, не сразу понял смысл сказанного его вольноотпущенником.

– Я знал, что ты честный человек, Александр! – рассеянно произнес император, набрасывая стилусом речь в сенате. – Пусть боги помогут тебе! Если ты понадобишься, я обязательно разыщу тебя.

Пертинакс больше не поднял головы, углубившись в записи, и Александр понял, что его время подошло к концу. Он даже не знал – слышал ли его прощальные слова император.

«Боги, вечно только боги должны помогать нуждающимся! – негодовал Александр, идя за рабом по коридорам дворца. – Как коротка память и благодарность императоров! Ты служи безукоризненно и будь этим счастлив! Как глупо было надеяться, что он когда-то сможет жить во дворце, быть богатым и влиятельным! Пертинакс – не тот император, что возвеличивает своих верных людей, ему вообще плевать на всех, для него главное – государство! Главное – написать побольше правильных законов и ждать восхищения от сенаторов. Но что есть государство, разве не люди? Миллионы людей – богатых и бедных, сытых и голодных, хороших и плохих – они и есть государство. Они – империя, а не города и дома и начертанные законы!»

Меж тем префект Рима Сульпициан вошел к императору без всяких церемоний. Как тесть и друг он пользовался всеми привилегиями при дворе.

– Все-таки Эмилий Лет не смог сдержать язык за зубами, – проговорил Сульпициан. – Мстит, что ты не платишь преторианцам обещанного.

Пертинакс отвлекся от набрасывания речи.

– Пусть говорит, что хочет, теперь это никому не помешает. Он же не может сказать, что заговорщики действовали в моих интересах, ведь тогда и он окажется участником заговора. А то, что люди будут говорить про Марцию, Эклекта, Нарцисса сделает им больше пользы, чем зла. Коммода ненавидят, и эти трое станут, если уже не стали, героями в устах народа.

– Да, но, согласись, август, как грустно разочаровываться в тех, в ком был уверен.

– Я никогда особенно и не доверял Эмилию Лету.

– Я видел, от тебя вышел твой вольноотпущенник. Не помню, как его звали.

– Александр.

– Да-да, Александр. Ты говорил, что он верный и смелый. Вид у него был очень печальный. Ты прогнал его, что ли?

– Нет, просто отослал, сейчас он мне больше не нужен.

– Лучше бы ты позвал его жить во дворце. Здесь в первую очередь нужны верные люди. Я не доверяю тем, кто здесь служит.

– Опять ты за свое! Всё и все тебе кажутся подозрительными. Верным людям, Сульпициан, надо хорошо платить, а деньги нужны казне. Кроме того, верные люди очень часто за свою верность требуют все новых и новых привилегий, а я не хочу, чтобы кто-то, получив эти привилегии, от моего имени раздавал потом приказы, решал, кому жить, а кому умереть, лестью подговаривал меня сделать то или другое, за что этим верным людям заплатили другие. Скоро, скоро я выгоню из дворца половину живущих здесь дармоедов, кстати, ты сам можешь указать на тех, кто тебе кажется слишком подозрительным.

Александр шел с Палатина, не замечая ничего вокруг, полностью погрузившись в свои мысли. Не успели они с Ливией пожить хорошо, как снова надо бедствовать. Он не строил иллюзий, что император позовет его снова. В его услугах больше не нуждались. Нет, он не клял себя за неудачу у Дидия Юлиана, она была ни при чем. Даже если бы он и добыл нужные сведения, то Пертинакс также предложил бы ему стать сингулярием. Пертинакс не хочет приближать к себе никого. Ему никто не нужен. Может быть, стоило согласиться поступить в телохранители императора, как Марий? Но военная служба не прельщала Александра. Лишь однажды в Британии поучаствовав в бойне пленных бунтовщиков-легионеров, он навсегда решил завязать с оружием. Он хотел жить искусством, а если бы удалось стать богатым и влиятельным обитателем Палатина, то он, как, например, Эклект, скупал бы картины, статуи, украшения и жил бы с Ливией в неувядаемой красоте, создававшейся человеческим гением столетиями. А казарма, приказы, устав – это все было не его. И краткие встречи с женой ради утех плоти, без возможности о чем-то поговорить, обсудить их дальнейшую жизнь, все радости и невзгоды – это тоже было не для него. Многие сказали бы – какой ты римлянин с такими взглядами?! Но Александр никогда и не ощущал себя настоящим римлянином, хоть и говорил на латыни и жил согласно обычаям римлян. Буйная, гордая кровь кельтов-венделиков давно потухла в нем, разгоревшись лишь однажды – в Британии. Кровь гречанки-матери смешала, растворила и полностью поглотила в себе кровь отца. А греки всегда славились по всему миру как народ, создававший искусство и величайшую культуру, живший и гордившийся этим. Да что – только греки? Сами римляне давно отягощены роскошью, изобилием, полностью покорены наследием Греции. Многие ли римляне жаждут служить в армии или кого-то спасать, жертвовать собой ради других, ради самой идеи вечного и непобедимого Рима? Такие, конечно, есть, но их не так много. А больше тех, кто живет ради наслаждения. И Александр хотел жить так – просто наслаждаться дарами жизни, черпать из рога изобилия. Он верил в связь поколений. Его далекие предки торжествовали над обагренными кровью изумрудными волнами Саламина, взбирались по кручам Гиндукуша вместе с фалангой Александра Великого и стояли насмерть в Коринфе под ударом легионов Меммия, чтобы их потомки жили в лучшем мире, счастливо и беззаботно, свободно и гордо. Но что-то нарушилось. Будь доволен только тем, что ты свободный человек, а не раб. Боги не хотят, чтобы каждый из людей был по-настоящему полностью счастлив, тогда люди не стали бы им молиться. А может, боги тут совершенно ни при чём? Они слишком далеко, и людские проблемы не достойны даже легкой усмешки олимпийцев.

Александр не знал, как он скажет Ливии, что вскоре им заново надо будет искать себе дом и средства для пропитания. Подумать только – вольноотпущенник самого императора Рима должен скитаться и жить впроголодь! Утешало одно – у него есть его ремесло и талант, а это немало.

Наверное, лучше бы ему согласиться поехать в Лигурию! Отказался, не подумав! Что даст ему Рим? Так ли уж важно жить в этом большом муравейнике, если ты не рядом с маткой? В Лигурии в поместье Аппенина, что рядом с городком Альба Помпея, Александр прожил некоторое время, пока Пертинакс находился там в опале при Коммоде. Милое место! Всюду персиковые деревья, виноград на живописных склонах холмов, тишина и деревенский уют. Эх, сейчас бы согласиться и немедленно уехать! Но вернуться во дворец и просить об этом императора казалось выше его душевных сил, он не хотел унижаться. Вольноотпущенник тоже имел чувство собственного достоинства! Что сделано, то сделано. Рим – значит Рим.

Задумавшись, Александр не заметил, как поднялся на Капитолийский холм. Группа сенаторов спускалась ему навстречу, о чем-то оживленно беседуя. Александр инстинктивно подался в сторону и спрятался за спину прохожего. Он сразу не осознал, почему он так сделал, но ему стало неприятно за свою слабость. Теперь он точно стал никем, и встреча с кем-нибудь из вчерашнего общества у Дидия Юлиана могла стать чревата неприятными для него расспросами. Казалось бы, где он наверняка напорется на нежелательную встречу, как не на Капитолии? Но Александр не повернул назад.

Вся площадь вокруг храма Юпитера Капитолийского была густо заставлена меньшими храмами, алтарями и статуями. Бронзовая черепица храма, облицованная толстым слоем золота, сверкала на солнце, выглянувшем из-за туч. В этом блеске Александр видел не славу легионов, сокрушавших варваров-германцев, даков, сарматов, защищавших от их нашествий дома мирных жителей империи, не триумф над восставшими иудеями, покусившимися на римский мир, не победы над злобными парфянами, задумавшими вытеснить римлян с Востока. Нет!

Налоги, военная добыча из разных стран и покоренных народов необъятной империи и ее окраин переплавлялись и плотными равномерными золотыми волнами покрывали крышу. В этом блеске золота, обращенном к Юпитеру, заключалась боль тысяч и сотен тысяч людей многих поколений, из чьих больших или тощих кошельков вытряхивалось все, дабы привезти в Рим и переплавить металл во славу самого могущественного бога. Так рассуждал сейчас Александр.

Он вспомнил, как был здесь 1 января, когда Пертинакс, объявленный новым императором, приносил жертвы Юпитеру. Вот алтарь, здесь Пертинакс в окружении сенаторов заколол быка, и кровь его, хлынувшая из горла горячей струей, обагрила жертвенный камень.

За алтарем возвышался сам храм – три ряда высоких мраморных колонн фасада, а за ними три помещения – целлы, где стояли статуи капитолийской триады. Справа Минерва, слева Юнона, в центре сам Юпитер, созданный в подражание шедевру Фидия – Зевсу Олимпийскому, из золота и слоновой кости. Огромный Юпитер сидел на мраморном троне, держа в руках скипетр и молнии. Вид его был торжественен, величественен и очень грозен. Александру, смотревшему на бога издали, стало немного не по себе. Ему показалось, будто Юпитер услышал его неправедные мысли и вот-вот может покарать.

На фронтоне храма богиня Рома, а рядом Капитолийская волчица с младенцами Ромулом и Ремом, казалось, укоризненно смотрят на Александра. Как смеет он роптать на судьбу, если живет свободно в величайшем городе мира? На крыше храма Юпитер, тоже из золота и слоновой кости, в квадриге, направлял бешеных коней в небо, грозя людям внизу направленной в них молнией. Александр, задрав голову, долго смотрел на него, и сначала сердце его сжималось от страха – огромные копыта коней, их оскаленные пасти, словно бы готовились его уничтожить. Юпитер – бог победителей, грозный и могущественный, не любящий стенаний и жалости. Это у христиан, говорят, бог, помогающий слабым и беззащитным. Юпитер силен и страшен в гневе. Только благодаря ему Рим взял власть в половине известного мира и сохранит ее на века, если всегда будет верен Юпитеру. Александр чувствовал себя песчинкой, даже еще меньше. Грек Демокрит говорил, что все состоит из мельчайших невидимых частиц – атомов. Вот и он – атом. Его жизнь и проблемы ничтожны перед непобедимым Громовержцем. Исчезни сейчас он навсегда, и ничто не изменится вокруг. Вообще ничто. Мир останется прежним. Но это его маленькая, ничтожная жизнь! Только она и есть у Александра. Нет, не только она, есть еще любовь. Глубокая, сильная и самое главное – взаимная, а значит – непобедимая. И еще есть его искусство вазописи! И эта троица – жизнь, любовь и искусство сильнее смерти и любых богов. Конечно, нет ничего вечного. Где тот храм – древний, из самых стародавних, обросших легендами и мифами времен? В нем стояла терракотовая статуя Юпитера этрусского мастера Вулки с раскрашенным киноварью лицом. Тот храм исчез в пожаре вместе с шедевром Вулки. Как потом и другие заново построенные храмы Юпитера сгорали, погребая под обломками и в неумолимом огне произведения искусства, призванные жить вечно – серебряный скифос мастера Ментора, золотые чаши триумфатора Марка Фурия Камилла, картины фиванца Никомаха «Похищение Прозерпины» и «Победа, уносящаяся ввысь в квадриге», шедевр эфессца Паррасия «Тезей», драгоценные геммы, сосуды и чаши, привезенные Гнеем Помпеем после сокрушительной победы над Митридатом Понтийским? Нет их. Стихия и войны, терзавшие Рим, немилосердны к самому безобидному и красивому проявлению человечества – искусству.

Еще стоят перед храмом изъеденные временем, но пощаженные огнем статуи семи римских царей. Не раз их спасали от пожара! Александр слышал, что рядом с ними убили народного трибуна Тиберия Гракха. Какая ирония судьбы! Кровь борца за права угнетенных у ног царей! Так было и так будет всегда. А напротив семи древних царей стоит гордый Юлий Цезарь – родоначальник империи.

Александр бродил между статуями на площади Капитолия. Вот еще один огромный Юпитер, ценный не как исключительное произведение знаменитого мастера, но как скульптура бога народа-победителя, ведь его отлили из бронзовых нагрудников, шлемов и поножей непокорных самнитов, разгромленных Спурием Карвилием Максимом. Настоящий военный дар! Темно-зеленый, грубовато вылитый, он простоял столько веков, что видел давно забытое римлянами чувство – страх. Страх перед Ганнибалом и Спартаком, чьи имена давно поблекли и стали вызывать ненависть только во время рассказов учителей своим ученикам.

И если уж Александр вдруг вспомнил про Спартака, то вот и снова напоминание о нем, пусть и косвенное. Колоссальный бронзовый Аполлон с берегов далекого Понта, привезенный в Рим Марком Варроном Лукуллом. Покоритель Фракии и Мезии, Лукулл был вызван сенатом на помощь Крассу, борющемуся со Спартаком. И когда Спартак шел на прибрежный Брундизий, там высадился с легионами Лукулл. Фракиец Спартак отступил перед Лукуллом, везущим Аполлона с фракийских берегов.

Неподалеку грозно смотрел с Капитолия на Форум и Палатин, опираясь на дубину, колоссальный Геркулес, созданный Лисиппом более пятисот лет назад! Геркулес вечен, в отличие от людей, наряжающихся и мнящих себя им. Шея Александра затекла от долгого смотрения вверх. Почерпнутые им из сочинений Ливия, Плиния и Страбона знания сейчас оживали вокруг него. Площадь Капитолия была смотровой площадкой гигантов. Не люди, мелкие и ничтожные, смотрели на статуи, а гиганты взирали со своей недосягаемой высоты на вечный город. Их раскрашенными каменными или металлическими глазами следили за римским народом боги.

Александру стало спокойно на душе. Созерцание знаменитых произведений искусства привело в порядок его расстроенные мысли. Так случалось с ним всегда. Собственные переживания теперь вдруг показались ему малозначительными здесь, среди сосредоточия великого! Да, все когда-нибудь исчезнет, но в силах человеческих оттянуть этот конец, творить, создавать, придумывать, чтобы на смену тем произведениям искусства, что поддались неумолимому вихрю времен, приходили другие, повторяющие исчезнувшие или являющимися новыми вехами, маяками для грядущих поколений. Прошел всего месяц с того времени, когда Александр, вернувшись из Паннонии от Септимия Севера, спускался с Палатина после беседы с Пертинаксом и думал, как хорошо оказаться в гуще исторических событий. И его мечты стать равным знаменитым греческим вазописцам Евфимиду и Клитию меркли по сравнению с жаждой встать у кормила истории, подобно вольноотпущенникам императора Клавдия – Палласу, Каллисту, Нарциссу. Как он горько ошибался! Геркулес Лисиппа стоял и до их рождения много сотен лет и стоит до сих пор и, может, простоит еще столько же. Вазы Клития восхищают и поныне. А от людей, что управляли, воровали, жрали в три горла, совокуплялись без разбора, осыпали себя золотом, не осталось и праха. Их имена уже потеряли свой блеск, интерес, значимость, вскоре они вообще затеряются в сонме других имен.

Александр спустился с Капитолия не спеша, предвкушая, как завтра начнет работу над новой большой амфорой. Непременно очень большой. Его охватила гигантомания после того, как его надежды рухнули. Александр хотел создать нечто очень примечательное и значительное, раз он опять стал маленьким и незаметным человеком.

Перстень с рубином, отданный ему Флавией Тицианой, остался при нем. Пертинакс не потребовал его обратно, значит, его можно продать и какое-то время жить на эти деньги. Александр поспешил домой, но прежде ему безумно захотелось увидеть поистине потрясающую картину. Он шел через Форум к храму Божественного Юлия. Перед храмом стояла конная статуя Цезаря в доспехах, к его пьедесталу прикреплялись государственные документы, чтобы каждый гражданин мог с ними ознакомиться. Толпа окружала пьедестал, что-то оживленно обсуждая. Александр услышал имя Пертинакса. «Наверняка какой-то закон», – подумал он. Но что конкретно там было написано, его не интересовало, как, наверное, и все, касающееся императора.

Он вошел в храм. Напротив входа, в глубине целлы стоял Божественный Юлий Цезарь такой же высокий и величественный, как и его свершения и подвиги. Над головой статуи висела хвостатая звезда – напоминание о том, что после сожжения тела великого диктатора в небе появилась комета – душа Цезаря присоединялась к сонму бессмертных богов.

Но Александр быстро прошел в глубь целлы, не останавливаясь, не молясь Юлию Цезарю, вообще не вспоминая его. Там на стене висело истинное сокровище человечества – Венера Анадиомена, кисти Апеллеса. Богиня любви выходила из воды, в кружении пены, нежная, соблазнительная. Краски, нанесенные Апеллесом, за пять веков потускнели, в краях картины появилась плесень, но она все равно поражала удивительной свежестью, юностью, надеждой, талантливо переданной любимым художником Александра Великого.

Ливия ждала мужа с нетерпением и не потому, что жаждала узнать о каких-то решениях императора, несущих перемены в их судьбе. Все время, пока она оставалась одна, мысли о сенаторе Мессале одолевали ее. Ей чудились его крепкие объятия, горячий наглый поцелуй, манящее предложение Сицилии. Еще накануне вечером она думала, что все прошло, но нет. Рядом с Александром все это мгновенно проходило. Муж полностью занимал ее жизнь. Она знала, что, когда он вернется, мысли ее войдут в свое спокойное правильное русло.

Александр появился, когда Ливия кормила щенка, несколько дней назад принесенного рабыней Нолой. Маленький лохматый щенок жадно ел кусочки мяса с рук Ливии. Увидев задумчивого, немного грустного мужа, Ливия бросилась к нему, но, обняв его, она вдруг вздрогнула. Ей показалось, что прижимает ее к себе сенатор Мессала.