Текст книги "Преторианцы"

– Встань, раб, собери все деньги, что я дал тебе и этим рабам, положи их в этот кошелек и следуй за мной! Последнее твое действие как свободного человека – приложи печать с твоего перстня к написанному документу, иначе твоя семья ничего не получит.

Клодий молил, плакал, целовал ноги Марку Квинтиллиану, но трибун был неумолим. Он связал руки бывшему торговцу, засунул в рот кляп и выволок из его бывшей лавки.

Этим же вечером преторианец продал Клодия знакомому работорговцу всего за десять сестерциев, а тот определил нового раба на галерную скамью.

Квинтиллиан смотрел, как на плачущего, обгадившегося от страха Клодия надевают ошейник, и думал, что, наверное, замученные этим ничтожеством женщины теперь отомщены. Радуется ли христианский бог, успокоится ли Филипп из Тралл? Преторианец не знал. Но верил, что Юпитер точно воздает ему хвалу.

Глава четырнадцатая

Очередное заседание сената, где Пертинакс хотел представить новые законы, касающиеся в основном судебного дела, было решено провести в храме Конкордии – богини согласия. Император сам внес такое предложение, и оно получило горячий отклик среди сенаторов.

Опиравшийся на Табуларий – государственный архив, где хранились судебные акты, постановления, решения, храм богини Согласия как нельзя лучше подходил для столь важного заседания по той причине, что и построили его в давние времена как символ союза, наконец-то установившегося между непримиримыми врагами – патрициями и плебеями, а позже – между сенаторами и всадниками.

Здесь произнес свою заключительную речь Цицерон против Катилины, призывая сенаторов утвердить казнь заговорщиков. Эмилий Лет знал об этом заговоре довольно смутно – он не был большим любителем истории давно минувших веков, но именно в этот день в храме Конкордии он собирался поговорить с консулом Фальконом, чтобы прощупать почву – можно ли с ним будет в дальнейшем обсудить государственный переворот или даже не стоит заикаться.

Префект претория прибыл с небольшой группой преторианцев, чтобы как можно меньше демонстрировать свою воинственность. Он оставил их у лестницы и прошел внутрь через шестиколонный фасад в целлу, где находилась статуя сидящей богини Конкордии, держащей в руках патеру и рог изобилия. По обеим сторонам от Конкордии стояли Геркулес с дубиной и Меркурий с кадуцеем, символизирующие успех в торговле и войне. Эмилий Лет остановился перед Конкордией, приклонив колено и, положив ладонь на подиум, где богиня восседала на троне, он мысленно попросил ее помощи в его великом деле.

Справа и слева от целлы в двух крылах храма на мраморных скамьях располагались собирающиеся сенаторы. Эмилий Лет осмотрелся – консула Фалькона еще не было. В ожидании консула префект претория прошелся сначала в правое, затем в левое крыло, приветствуя лично знакомых сенаторов. Многие сенаторы отвечали префекту претория очень рассеянно или вообще не замечали его, будучи поглощенными созерцанием великих произведений искусства, собранных в храме Конкордии. Зрители удивлялись совершенству форм мужского тела в парной статуе «Аполлона и Юноны», работы Батона из Гераклеи, настоящему материнскому чувству, исходящему из статуи «Латоны, держащей на руках младенцев – Аполлона и Диану». Этот шедевр Эфранора являлся предметом зависти многих богатых сенаторов, понимающих в искусстве. Еще бы, ведь Эфранора сравнивали с такими непревзойденными греческими мастерами, как Пракситель, Мирон и Фидий! Конечно, кто-то уже обзавелся копиями Латоны Эфранора, сделанными римскими скульпторами, но это, как все понимали, только для утешения собственного честолюбия, ибо истинный шедевр только один. В притяжении внимания зрителей с Латоной соперничала сидящая статуя «Гестии» или «Весты» – детище Скопаса. Кроме великолепно исполненной сидящей богини, полной целомудрия, знатоков манила сама история, связанная с Гестией-Вестой. Тиберий, будущий император, а в то время просто приемный сын Октавиана Августа, отправившийся в добровольную ссылку на остров Родос, путешествия по Эгейскому морю, увидел ее на острове Парос в одном из храмов. Сила его дипломатического дара была настолько велика, что он, будучи ссыльным и не являясь официальным представителем римского народа, убедил пароссцев продать ему эту статую. После возвращения из ссылки «Весту» поставили в роскошных садах Салюстия, и лишь позднее она оказалась в храме Конкордии. И, кроме того, имя Скопаса и спустя 450 лет после его смерти будоражило любителей искусства, ведь это он создал Мавзолей в Галикарнасе и храм Афины Алеи в греческом городе Тегея – один из самых знаменитых храмов Афины во всем мире.

По одному или группами сенаторы рассматривали и другие греческие творения далекого прошлого – «Асклепия» и «Гигею» работы Никерата из Афин, парную статую «Марса и Меркурия», созданную Пистоном, группу «Церера, Юпитер и Минерва» талантливейшего Стеннида из Олимфа, картины – «Привязанный Марсий» художника Зевксиса из Гераклеи и «Кассандра» Федора из Самоса. Сенаторы вздыхали, что сейчас сложно где-то купить истинный шедевр древних мастеров, так как всеми кто-то уже владеет и продавать готов только за бешеные деньги.

В центре каждого крыла храма на мраморной панели стояла статуя позолоченной бронзовой крылатой богини победы Виктории на земном шаре. Эмилий Лет останавливался перед каждой из них и также мысленно просил содействия. Слишком большое и опасное дело задумал он, ему просто необходимы были божественные покровители для полного успеха.

Неподалеку спиной к Лету стоял молодой сенатор Дион Кассий, рассматривая что-то, помещенное в футляр из прозрачного стекла, стоявшего на невысокой подставке.

– Что здесь такого интересного? – спросил префект претория.

– Удивительная вещица! Перстень из сардоникса, принадлежавший тирану Поликрату! – восхищенно ответил Дион Кассий.

– Поликрату? – переспросил Лет, смутно припоминая это имя.

– Геродот подробно написал о нем! – продолжал Дион Кассий, прекрасно понимая, что этот уроженец Северной Африки наверняка плохо знаком со всеобщей историей и культурой. – Поликрат властвовал на острове Самос, имел большой флот и войско, в битвах не знал поражений. Он установил дружескую переписку с египетским фараоном Амасисом. Фараон был мудрым человеком, знающим, что такое милость и гнев богов, и поэтому посоветовал Поликрату не гневить высшие силы своей непомерной удачей и отдать в жертву богам самое ценное, что у него есть.

– И самым ценным у великого Поликрата оказался этот перстень? – с сомнением произнес Эмилий Лет.

– Не знаю, но, во всяком случае, Геродот пишет, что, бросив в море этот золотой перстень с красивым камнем, Поликрат сильно огорчился. А наутро рыбак принес ему огромную рыбу, сказав, что такая рыба не достойна простого смертного, ее должен есть царь. Когда рыбу стали готовить к царскому столу, то в желудке у нее и нашли этот самый камень. Боги не приняли жертву Поликрата, вернув перстень обратно. Вскоре после этого Поликрата хитростью заманили в город Магнезию и убили.

– Печальная история! – констатировал префект претория, которому стало несколько не по себе, так как сейчас он остро нуждался в добрых предзнаменованиях.

– Этот перстень оказался много веков спустя у Ливии, жены Октавиана Августа. Она пожертвовала его в храм! Префект, разве не удивительно, что мы все сейчас можем видеть тот самый перстень – насмешку богов?! Не зря перстень Поликрата именно в храме Конкордии. Он говорит нам, что нельзя зарываться, слишком гордиться собой и гневить обитателей Олимпа.

При последних словах Дион Кассий пристально посмотрел на префекта претория, и Эмилию Лету показалось, что это намек на него, словно сенатор что-то знает. Лет ничего не ответил, отвернулся от Кассия и как раз увидел, что входит консул Квинт Помпей Сосий Фалькон. Его обступили сенаторы. И в их сопровождении он проследовал к консульскому креслу.

Префекта претория стало раздражать, что ему не оказывают соответствующего внимания, хотя он и понимал, что представители древней аристократии не воспринимают серьезно провинциального выскочку, тем более человека Коммода.

Лет почувствовал себя совершенно одиноким среди такого скопища народа, и это его взбесило. Он желал, чтобы с ним считались, перед ним пресмыкались, к его мнению прислушивались. Призови он сейчас преторианскую гвардию, как поведут себя эти родовитые патриции? Наверняка струсят, завопят о попранной свободе, а потом просто выслушают префекта претория. Все это обязательно произойдет, но не сейчас. Пусть пока сенаторы его почти не замечают, пусть тешатся сознанием своей призрачной власти.

Появился Пертинакс в обществе Клавдия Помпеяна, поддерживая своего немощного друга, август довел его до скамьи и усадил. Эмилий Лет поспешил поприветствовать императора. Пертинакс благосклонно воспринял префекта претория и сказал, что рад видеть его на столь важном заседании.

Эмилий Лет сел позади консула Фалькона, дабы наблюдать за его реакцией на все, что будет говорить император. Через подкупленных рабов, служащих во дворце, префект претория приблизительно знал, о чем будет говорить Пертинакс, какие законы проводить. Но особенно его интересовал один пункт, чрезвычайно важный для задуманного им.

Пертинакс, стоя рядом со статуей Конкордии, начал пространной речью о завещаниях, суть которой заключалась в том, чтобы отныне ранее составленные завещания не теряли силу до той поры, пока не будут оформлены новые, и вследствие этого наследство не должно переходить в императорскую казну. Тут же он продолжил, что со своей стороны не примет ни от кого наследства, которое бы ему обещали по разным причинам – из лести ли, дабы таким подкупом выгадать что-то для себя, или по причине запутанных судебных тяжб. Таким образом, законные наследники или близкие родственники больше не были бы лишены наследства. Еще один пережиток эпохи Коммода, от которого пострадали многие семьи, оставшиеся ни с чем, уходил в небытие.

Сенаторы рукоплескали.

– Лучше, отцы-сенаторы, управлять бедным государством, чем путем преступлений и бесчестных поступков получать несметные богатства! – заключил Пертинакс.

Эмилию Лету противно было смотреть на императора, такого благородного и честного. Префект охотно бы сплюнул сейчас, но вместо этого кисло улыбнулся и похлопал в ладоши, поглядывая, что делают сенаторы рядом с ним. Все только радовались нововведениям августа.

– Далее, я предлагаю прекратить все дела об «оскорблении императора». Со времен Тиберия слишком много хороших людей было несправедливо осуждено за ничтожные поступки, обычные слова. Все осужденные за оскорбление императора при Коммоде должны быть помилованы в кратчайшие сроки! Мои юристы подготовили мне весь список этих несчастных. К сожалению, многие из них уже мертвы, а их конфискованное имущество промотал Коммод. Те осужденные, кто живы и находятся в ссылке, пусть возвращаются домой. Казненные же по данному делу объявляются невинно пострадавшими и с их рода снимается клеймо преступника. Рассмотрение возвращения конфискованного имущества или компенсации за него считаю необходимым начать так же незамедлительно, но строго в индивидуальном порядке…

Многие осужденные за «оскорбление императора» пострадали по доносу рабов. Отныне каждый раб, уличенный в любом ложном доносе, не важно по какому делу, будет распят. Кроме того, по тому же делу об «оскорблении императора» рабы, доносившие на своих хозяев, которых Коммод осудил, также должны сейчас понести наказание. У меня имеется ряд дел с указанием именно таких рабов. Завтра же они будут распяты, если окажутся в Риме, а если их придется искать, то сразу после поимки без всяких дополнительных разбирательств их надо казнить.

Сенаторы ликовали. Пертинакс снимал с римского государства раз за разом все новые и новые кандалы, надетые Коммодом.

Консулы Фалькон и Вибиан аплодировали громче всех.

Эмилий Лет помрачнел.

– Отцы-сенаторы! – продолжал Пертинакс. – Я также считаю недопустимым, чтобы в дальнейшем именно императорские рескрипты решали любые судебные или подобные им дела. Все мы знаем, как писались эти рескрипты при Коммоде, когда от его имени отвечали его любимчики, получавшие при этом взятки чудовищных размеров. Суд должен быть честным – с обвинителями, защитниками, доказательствами. Все дела отныне будет решать только суд. Понимаю, что появятся дела, требующие и моего вмешательства. Но обещаю, отцы-сенаторы, что при моем правлении никто не будет казнен на основании моего рескрипта. Хватит крови!

Главные слова были произнесены. Эмилий Лет ждал только их! Они и сейчас, сказанные при сенате, уже имеют силу, а как только оформятся письменно, ничто уже не спасет Пертинакса, зато сам префект претория окажется недосягаем!

Дальнейший ход заседания сената был Эмилию Лету уже не интересен.

Из трех планов по свержению Пертинакса у него остался только один.

Процесс против преторианца Валерия Ульпиана слишком долго оттягивался. Сначала подкупленный префектом претория лекарь объявил Ульпиана тяжело больным, и суд отложили. Однако изнасилованная им женщина через своего мужа-всадника и его связей в сенате заставила суд прислать независимого лекаря, который объявил, что Ульпиан уже совсем здоров и вполне готов к судебному процессу. На днях состоялось первое заседание и оно показало, что Ульпиан будет обвинен. Эмилий Лет, обещавший парню, что вся гвардия возмутится этим судом и спасет его, решил не ставить на этот весьма шаткий вариант. Пусть Ульпиана казнят, пусть его мать, любовница Лета, будет лить слезы и расстанется навсегда с префектом претория, зато он на время покажет себя исключительно преданным новым порядкам, заведенным Пертинаксом. И с гвардией он договорится, чтобы они не возмущались.

Ставка на то, что слухи об убийстве Коммода Марцией и Эклектом как-то повредят императору, не оправдались. И если кое-кто начал бросать на этих людей гневные взгляды и обвинения, как, например, префект вигилов Плавтиан, то подавляющее большинство сенаторов восприняло это известие довольно равнодушно. Какая теперь кому разница, как и кто убил ненавистного Коммода, и где находятся сейчас эти люди? Да, они рядом с императором, но ведь Коммод мертв, а значит, все в порядке. Неделю назад Эмилий Лет имел с императором очень неприятный разговор. Пертинакс разузнал, что именно Эмилий Лет распустил язык и всем растрепал про Марцию и Эклекта, и в весьма грубой форме, совсем не свойственной новому императору, высказал префекту, что о нем думает.

Сегодняшнее милостивое обращение с ним Пертинакса не пустило префекту пыль в глаза. От подкупленных рабов во дворце он знал, что в день рождения Рима, который будет уже менее чем через полтора месяца, Эмилий Лет как командир преторианской гвардии сложит свои полномочия. Пертинакс точно ничего не простит ему и наверняка сошлет его навсегда, указав местом службы какую-нибудь Каменистую Аравию или Антонинов Вал. Таким образом, времени осталось совсем мало. Необходимо сегодня же начать разговор с Фальконом.

В конце заседания сената Пертинакс объявил, что считает уместным назначить претором Диона Кассия, который ранее хорошо зарекомендовал себя, будучи квестором в провинции Азия, затем эдилом, а позднее в Риме с успехом выступал на судебных заседаниях. Пертинакс подчеркнул исключительную честность, компетентность и эрудированность Диона Кассия. Однако вступление этого сенатора в должность претора император отложил до дня рождения Рима. И пока другие сенаторы шумно поздравляли несколько смущенного Диона, Эмилий Лет скрежетал зубами. Этот благословенный богами и священный апрельский праздник кому-то откроет новые двери в жизни, а на чью-то карьеру навесит тяжеленный замок без ключа. Наверняка к последним будут отнесены все те, кто остался при должностях со времен Коммода.

Лет сделал над собой усилие, подошел к Пертинаксу и поздравил его с отличной речью и прогрессивными нововведениями, а затем быстро ушел. Он спешил за консулом Фальконом, раньше всех покинувшем храм Конкордии.

Увидев ликторов среди толпы людей, собравшийся на Форуме, префект понял, что где-то там и Фалькон. Велев преторианцам идти за собой, Эмилий Лет двинулся за консулом. Так как префект претория был в обычной тоге, а не в шлеме и доспехах, народ не узнавал в нем командира императорской гвардии и потому не расступался перед ним. Преторианцы расталкивали людей. Между базиликой Юлия и храмом Кастора паланкин, в котором ехал консул Фалькон, остановился. Один из клиентов консула согнулся перед паланкином, прося Фалькона заступиться за него в судебной тяжбе по поводу земельного участка. Этой задержкой и воспользовался Эмилий Лет, чтобы нагнать консула.

Фалькон увидел префекта претория и с усмешкой обратился к нему:

– Префект, мой клиент просит посодействовать ему в суде. Как думаешь, возможно ли это после сегодняшнего выступления императора?

– Какой-то серьезный вопрос? – учтиво осведомился Эмилий Лет.

– Ручей, текущий по земле моего клиента, дал новый рукав на землю его соседа, и почва вокруг этого рукава оказалась такой плодородной, что там растет все, что ни посадишь. А земля вокруг основного ручья, почему-то плохо родит. Клиент считает, рукав выходит из ручья, текущего по его земле, значит, он тоже его и сосед должен отдавать часть урожая с его берега. Сосед же не соглашается и собирается судиться.

– Странно, но почему судится не твой клиент, а его сосед?

– Наверное, потому, что мой клиент регулярно старается убедить соседа в своей правоте угрозами. Ха-ха! Так как ты считаешь, уважаемый Лет, надо ли мне посодействовать правильному решению суда или сейчас такие методы окажутся преступными?

Префект претория ухватился за этот предлог продолжить беседу в нужном для него русле и сказал:

– Думаю, нам стоит это обсудить, консул, тем более сегодняшнее выступление Пертинакса с новыми законами требует осмысления и просто наводит на размышления о нашем прекрасном будущем! Ну и, кроме того, у меня есть совсем небольшой частный разговор к тебе.

– Я собираюсь сейчас в термы Траяна, – отвечал Фалькон, жестом давая понять клиенту, чтобы тот появился позже. – Не хочешь ли составить мне компанию, префект?

– Но не помешают ли нам в термах?

– Я постоянно хожу именно в эти термы. Там есть понятливые рабы, хорошие отдельные комнаты. И от моей виллы недалеко, мы всегда сможем продолжить беседу там. Жена позвала сегодня известных акробатов, прибывших из Александрии. Будет интересно!

Глава пятнадцатая

Термы Траяна у южного склона холма Оппий, построенные знаменитым архитектором Апполодором Дамасским, на месте, где когда-то располагался Золотой дом Нерона, по своему размаху и великолепию ничем не уступали самому настоящему дворцу. Дворцу отдыха и удовольствий для тела и даже для ума. По сравнению с находящимися рядом термами императора Тита – скромными и небольшими, детище великой эпохи Траяна приковывало взгляд внешними пышными формами. Ежедневно здесь мылись более трех тысяч человек, причем нисколько не мешая друг другу в просторных бассейнах и залах.

Ликторы остались рядом с раздевалкой, а консул Фалькон и префект претория Эмилий Лет отправились купаться. Лет велел своим преторианцам также расслабиться, чем вызвал рев восторга. А грустные ликторы смотрели вслед строгому консулу и вздыхали.

Прежде чем отправиться в бассейн, Фалькон и Лет прошли в тепидарий – большой зал в центре терм, где посетители предварительно разогревались горячим сухим воздухом. Свет падал из окон под самым потоком и рассеивался, создавая приятную неяркую атмосферу задумчивости и созерцания, а воздух, нагреваемый от труб под полом и в стенах, ласково и равномерно расширял поры кожи, неспешно приводя тело к полной расслабленности.

Стены тепидария были выложенны разными сортами цветного мрамора, образующими замысловатые узоры, на полу – огромная мозаика с изображением плывущих в больших лодках полуобнаженных мужчин и женщин, беседующих, пьющих вино, едящих виноград, а вокруг в волнах плещутся гиппокампы, плывут утки, косяки осетров и угрей, огромные осьминоги лежат на подводных камнях. В маленьких нишах стен тепидария – скульпторы амуров верхом на дельфинах; Леда, охваченная могучими крылами лебедя; сидящий на камне, задумавшийся о дальней дороге Геркулес, держащий в руке яблоки Геспирид; присевшая на корточки, готовая к купанию, обнаженная Венера; Апполон, играющий на лире.

Патриции и плебеи, располагавшиеся на мраморных скамьях вдоль стен, были здесь все вместе – одним народом. Где каждый видел друг друга голым, исчезали многие предрассудки и противоречия. Кто сидел в одиночку, кто с компанией друзей, кто довольствовался обществом лишь своих рабов. Группа парней громко возмущалась, что императорские эдикты запрещают мыться совместно мужчинам и женщинам, а в утренние часы, когда женщины имеют право посещать термы, охрана чрезвычайно строга. Эти парни из бедных семей мечтали увидеть обнаженных дочерей и жен сенаторов, ведь даже на проституток, свободно разгуливавших по термам в поисках клиентов, у них не хватало денег. Здесь проститутки брали высокую цену.

– Ты кого-нибудь хочешь, префект – девушку, паренька? – спросил консул, медленно запрокидывая голову назад, а потом делая ею круговые движения.

– Нет, не сейчас, возможно, позже. Ты можешь кого-то посоветовать? – ответил Эмилий Лет, медленно вдыхая горячий воздух.

– Да, вон та девушка, что сейчас подцепила здоровяка напротив нас – Туллия. Очень рекомендую! Какие у нее груди! Да ты и сам видишь! А губы и язык! Ох, что-то я раньше времени…. Оставим ее пока! Ты ведь нечастый здесь посетитель, а, префект?

– Давно не был. Обычно я хожу в термы Агриппы, да и то нечасто, у нас в лагере свой термальный комплекс.

– А почему в термы Агриппы, а не сюда? Термы Траяна ближе к преторианскому лагерю, почти на дороге от Палатина.

– Рядом с термами Агриппы храм Исиды. Я люблю там бывать.

– Ты поклоняешься Исиде?

– Да, и ей тоже, как и Юпитеру.

– Кажется, ты хотел со мной поговорить, Лет?

– Меня здесь слишком разморило. Мысли путаются, да и людей много.

– Пойдем в бассейн?

– Ты не против фригидария, консул? Прохладная вода бодрит тело и мысли!

– Отлично! Обсудим по дороге дело моего клиента? То, что по поводу ручья.

– Ты правда так этим озабочен, консул? – удивился Лет.

– Конечно нет! Оставим это, я пошутил.

– Что ты скажешь по поводу сегодняшнего выступления императора?

– Великолепно! – всплеснул руками Фалькон. – Главное, что мне нравится в Пертинаксе, это его простецкое отношение ко всему. Мы послушали его речь, но нам не нужно потом стоять часами рядом с ним, восхвалять его мудрость, лебезить, говорить высокопарно. Август сказал – мы поняли, и все свободны. Можем наслаждаться банями и не терять времени.

– Это так! После Коммода любое действие Пертинакса кажется проявлением удивительной проницательности, добропорядочности и честности.

– А разве нет? – удивился консул.

Они вошли в самый большой зал терм. Он имел квадратную форму, и в центре его находился огромный бассейн, где уже плавали не меньше пятидесяти человек. По краям бассейна стояли мраморные кресла, здесь можно было сидеть и обливаться холодной водой.

Эмилий Лет сел на край бассейна и опустил ноги в прохладную воду, чтобы привыкнуть.

Атлетически сложенный консул Фалькон поднял стоявший таз с ледяной водой и, весело смеясь, окатил себя студеным потоком.

– Давай тоже, префект! – задорно крикнул он.

– Нет, я люблю привыкать постепенно.

– В делах ты более скор! – возразил консул.

– Что ты имеешь в виду?

– То, как быстро ты принял решение кого выдвинуть в императоры. Ведь у тебя было всего несколько часов после смерти Коммода!

Консул неспешно спустился в бассейн по мраморной лестнице и поплыл. Эмилий Лет, чувствовал, что нужный разговор сам идет к нему, и поэтому прыгнул в воду, несмотря на то что тело еще не подготовилось к перепаду температуры. Префект поплыл вслед за консулом. Их разделяло почти двадцать лет и разные способности к плаванью, и потому Лет никак не мог догнать консула. Он начал злиться, что ему приходится догонять того, кому он намерен предложить трон. А тут еще двое молодых мужчин устроили водное соревнование друг с другом и окатили голову префекта поднявшейся волной.

Эмилий Лет приплыл, запыхавшись, к противоположному краю бассейна, где уже собирался повторно начать плаванье отдохнувший консул Фалькон.

– Может, немного подождешь меня, консул? – спросил Лет.

– Уверен, что в бою на мечах ты меня сразу же победишь, префект, но вот в плаванье ты мне проиграешь! Ты крепок и наверняка ловок, тебе бы, префект, завести в лагере бассейн, чтобы тренировать в плаванье преторианцев!

– К чему нам это? Мы не моряки.

– Действительно, к чему? – рассмеялся Фалькон. – Преторианцы не воюют теперь, не выходят дальше Рима, а лишь возводят императоров на трон!

– Ты на что-то намекаешь, консул?

– Просто я хочу сказать, что, думаю, ты заранее знал о Марции и яде. Да и Пертинакс знал. И вы все ловко разыграли, – тихо сказал Фалькон, приблизившись к префекту претория.

– Не выдумывай, консул! – буркнул префект.

– Не надо быть ученым, чтобы сложить все факты вместе и понять, как четко сработал заговор! Каждый сделал все от него зависящее. Скажи, а Галена вы подкупили, чтобы он назвал другую причину смерти?

– Консул Фалькон, это дело прошлое, сейчас легко додумывать и приукрашивать. Но зачем? И если уж тебя так волнует эта тема, может быть, мы продолжим беседу не в бассейне?

– Хорошо, пойдем. У меня здесь есть любимая комната. Там нам никто не помешает.

Раб открыл для них дверь в небольшое, но уютное помещение со столом, кроватью, украшенное вазами со свежими цветами, милыми фресками с попугаями и канарейками, и окном, выходящим в цветущий сад за термами. Не успели консул и префект сесть, как раб тут же принес вино, сыр и свежеиспеченный хлеб.

Эмилий Лет сразу выпил вина. Все складывалось для него как нельзя удачно.

– Кажется, ты обвинял меня, консул, в сговоре с Марцией и Эклектом и присоединил к нам и Пертинакса.

– Да, но ты можешь мне ничего не отвечать. Я понимаю. О таких вещах не распространяются. Просто хотелось озвучить тебе мою догадку. Даже если ты будешь убеждать меня в моей неправоте, я не поверю. Поговорим лучше о законах, проведенных сегодня августом. Тебе не кажется, что они уж слишком поспешные и могут привести к всевозможным бунтам и заговорам. – Консул отпил вина и посмотрел в окно на цветущие апельсины. – Ведь обещание никого не казнить по указу императорского рескрипта позволить поднять голову тем, кто еще помнит Коммода и хочет за него отомстить. Вряд ли такие люди побоятся судов. Разбирательства можно затянуть, судей подкупить. Это решение Пертинакса я считаю неверным. Он слишком хочет быть хорошим.

Слушая консула, Эмилий Лет от удивления приоткрыл рот. Консул сам идет ему навстречу, его не надо выспрашивать, хитрить и сам не рискуешь, если случайно скажешь не то. Боги помогают префекту. Он верил в предзнаменования!

– Помнится, на первом же в этом году заседании сената ты, консул, упрекнул императора в том, что он принял в свое окружение приспешников Коммода, назвав меня и Марцию. Теперь, я вижу, ты всей душой за Пертинакса и против меня не имеешь ничего.

– Что было, то было! – ответил Фалькон. – Я боялся перемен к худшему. Сейчас же вижу, как жизнь империи налаживается. А с тобой мы не раз уже встречались, и ты, префект, производишь впечатление умного и способного человека, которому, наверное, нужно больше пространства для настоящих дел, великих свершений.

– Благодарю тебя, консул! Возможно, это нескромно, но, хочу отметить, я был таким и при Коммоде!

– Когда во главе государства чудовище, ближайшее окружение разделяет его ареол, – сказал Фалькон. – И это не всегда справедливо. Давай вместе поговорим с императором? Вдвоем мы легче его убедим.

– В чем убедим?

– В том, чтобы в будущем избегать этого закона об отмене смертной казни императорским рескриптом. Пусть закон останется написанным, но не действующим.

– Ты так предан Пертинаксу! Удивительно! – произнес неприятно пораженный последними словами консула Эмилий Лет.

– Я просто хочу стабильности. А сейчас именно Пертинакс олицетворяет стабильность. А этот закон развяжет руки противникам императора.

– Да, конечно, многое сейчас пошло к лучшему. Полновесный денарий, алименты для бедняков, отмена торговых пошлин, бесплатная раздача брошенной земли, теперь вот судебные изменения, что там еще? Я военный человек. Меня все это касается мало. Ты вот говоришь, что я участвовал в заговоре против Коммода и потому возвел Пертинакса на трон. Но я ничего не получил. Как был я префектом претория, я им и остался, у меня не прибавилось ни вилл, ни земель, ни денег. Тоже своего рода стабильность.

– Значит, ты действовал бескорыстно, что вдвойне заслуживает уважения! – воскликнул Фалькон. – Выпьем за это.

– Подожди, консул, я пока не стану пить. За эти два с лишним месяца я понял, что, возможно, я ошибся.

– Ошибся? Поясни, пожалуйста.

– Пертинакс стар, у него нет наследника. Сына он пока не собирается объявлять цезарем. Август окружил себя старыми советниками, и их количество очень мало. Да, они многое понимают в экономике, законах, но этого недостаточно. Римский народ не может жить только строгостью, воздержанием от лишних трат и видимостью наступившей свободы.

– Почему же видимостью?

– Потому что все послабления, введенные августом, не заменят людям зрелищ! Народ привык к постоянным зрелищам при Коммоде, а сейчас внезапно все закончилось, и, скорее всего, очень надолго. Пертинакс скуп. Он скрывает за необходимостью заботы о государственной казне просто свою врожденную скупость. Ты ведь был у него на обеде или ужине, видел, как он экономит на еде! Император не позволяет съесть себе лишний кусочек мяса. Сам не ест и не угощает гостей. Казалось бы, что в этом такого уж очень плохого? Воздержание, как говорят лекари, идет на пользу организму, тем более когда человек стар. Но скупость августа простирается дальше обеденного стола. Представь, консул, что вся империя для него – вот такой стол в триклинии, где каждому дадут лишь немного салата и хлеба, а остальное Пертинакс оставит в казне. Нет, ты не подумай, я против безумного мотовства Коммода. Но я и против скаредности, жадности – прямых союзников скупости.

– Ты неправ, префект, Пертинакс много тратит на нужды римского народа.

– Обещанные выплаты, ремонты дорог, зданий – это хорошо. Нельзя возразить. Но я про другое. Отсутствие колесничих гонок, гладиаторских боев и других развлечений – это сигнал. Как долго римляне будут без них обходиться? Конечно, август неглуп, и на большие праздники игры возобновятся. Но что он посчитает большими праздниками сейчас и впредь? Народ точно возмутится! Ты ведь знаешь, римляне не могут жить без зрелищ. Игры – это не все, что меня заботит. Из достоверных источников во дворце мне стало известно, что после празднования дня рождения Рима грядут новые реформы. И первая из них самая тяжелая – сокращение выплат легионам.