Текст книги "Кровное родство. Книга первая"

Как только Фиона немного пришла в себя после своего первого выезда в свет, Миранда – чуть ли не силком – пригласила ее на ленч в ресторан. За столом ей удалось выяснить, что Энгус служил на флоте и был капитаном, что в Итоне незадолго до выпуска учащиеся, жившие не в самом колледже, а дома, избрали его своим старостой; что кроме того он был редактором итонской газеты „Кроникл"; что он учился в Оксфорде, где изучал политику, философию и экономику и выступал за свой университет в соревнованиях по гребле; что после этого он два года стажировался в одном из нью-йоркских банков, потом год работал в Париже, в отделе обмена иностранной валюты банка „Креди Сюисс", а затем год в Гонконге, а потом еще год снова в Нью-Йорке и уж после всего этого вернулся в Англию, чтобы приступить к работе в лондонском отделении банка „Чейз Манхэттен". Он увлекается рыбалкой и игрой в покер, а вывести его из себя стоит немалого труда.

– Честно говоря, не знаю, что тебе еще рассказать, – пожала плечами Фиона в ответ на дальнейшие расспросы Миранды. – Брат – не сестра, чтобы знать о нем слишком много. Энгус… ну, в общем, нормальный парень. Если хочешь познакомиться с ним поближе, приезжай к нам, в Шотландию, на пасхальный уик-энд.

– Спасибо, но я вряд ли сумею, – ответила Миранда. Во-первых, ей не хотелось показывать Фионе, что она до такой степени заинтересовалась ее братом, а во-вторых, она предпочитала подождать, пока это приглашение не будет исходить от самого Энгуса.

Теперь Энгус вечерами часто водил Миранду в кино или в театр, а потом они ужинали в каком-нибудь дорогом ресторане, где Энгус заказывал блюда, напоминавшие ему юность: сосиски с картофельным пюре, бифштекс в тесте, молочный, паровой или паточный пудинг, ветчинный рулет.

Когда курс доллара начинал резко меняться, Энгус должен был дежурить у телефона до самой поздней ночи – до того часа, когда заканчивались торги на американском валютном рынке. Он никогда не водил Миранду в ночные клубы, поскольку его рабочий день начинался в семь утра: в это время заканчивались торги в Гонконге.

В отличие от других знакомых Миранде начинающих банкиров, Энгус уделял своему внешнему виду ровно столько внимания, чтобы не выглядеть ни чересчур демократично, ни чересчур пуритански. Его одежда была отличного качества и соответствующего размера, однако даже самый лучший костюм от Сэйвила Роу выглядел на Энгусе так, словно был сшит для кого-то другого. Его шотландская фигура не вписывалась в пиджаки и смокинги: наверное, единственное, что смотрелось бы на ней естественно, – это толстый свитер домашней вязки и юбка в складочку или мешковатые штаны, заправленные в высокие сапоги.

Неожиданно Энгуса вызвали в Нью-Йорк, и его не было целых девять месяцев, так что Миранде почти год пришлось ожидать приглашения в Шотландию. Ехать в Нью-Йорк Элинор ей категорически запретила, памятуя о том, что произошло там с Аннабел, поэтому Миранда ограничивалась телефонными разговорами (за которые потом приходили огромные счета). Между тем она закончила свои курсы; одна из знакомых Элинор оказала ей протекцию, и Миранда поступила стажером в косметический салон Элизабет Арден на Бонд-стрит.

Суббота, 6 августа 1960 года

Перед самым открытием охотничьего сезона Миранда ночным поездом отправилась в Инвернесс, чтобы погостить в семье Энгуса, в поместье Мак-Лейн. Проводник спального вагона открыл для нее дверь одноместного купе с откидной койкой и куском льняного полотна на полу – это именовалось ковриком, на который следовало вставать раздеваясь. Миранде не сразу удалось установить местонахождение санитарно-гигиенических удобств, но в конце концов она обнаружила в шкафчике под умывальником потрескавшийся белый ночной горшок.

Замок Мак-Лейн оказался большим, не слишком привлекательным сооружением конца девятнадцатого века, увенчанным башенками, словно позаимствованными из какой-нибудь сказки. По его длинным темным коридорам носилась целая куча детей в аккуратно заштопанных синих свитерах и клетчатых юбках; точно так же одевались взрослые члены семьи и все их друзья. Стоял август, но в коридорах гуляли сквозняки. Самый длинный коридор вел из кухни в столовую; так было нарочно задумано при постройке здания, чтобы запах пищи не распространялся по всему дому, однако в результате ни одно блюдо, к сожалению, не попадало на стол горячим.

Стены замка были увешаны вперемешку картинами и фотографиями: с одной стороны от портрета Лоуренса красовалась акварель с видом Венеции, написанная какой-то двоюродной бабушкой, с другой – снимки давно оставивших этот мир собак, в свое время особенно отличившихся на охоте. Кроме этого, имелось множество реликвий Британской империи: туземные копья с железными наконечниками – трофеи времен англобурской войны, праздничные опахала из Судана, побитые молью головы животных и даже весло, снабженное табличкой с указанием, памятью о каком из университетских соревнований по гребле оно являлось.

В плане санитарно-гигиенических удобств замок Мак-Лейн все-таки выигрывал в сравнении с железной дорогой, решила Миранда по зрелом размышлении: здесь имелись все же ванны на высоких ножках, правда, их эмаль украшали вечные зеленовато-бурые разводы – следствие годами подтекавших кранов, и настоящие унитазы, заключенные в футляры из красного дерева; рукоятки для спуска воды были висячие, на цепочках, и достаточно сносно работали, хотя и требовались определенные усилия, чтобы привести их в действие.

Если Энгус не уезжал на охоту или рыбалку он приглашал Миранду прогуляться по окрестностям на автомобильчике, использовавшемся в имении для хозяйственных нужд (внутри него, в задней части, было установлено нечто вроде ящика из проволочной сетки – мера предосторожности для того, чтобы собаки не порывались перебраться поближе к водителю и не лизали его в ухо), или на стареньком, задыхающемся „даймлере", задние сиденья которого сплошь покрывали пятна от клубничного сока, а внутри неистребимо пахло курами Частенько Энгус останавливал машину у подножия какого-нибудь холма, сплошь заросшего вереском и они с Мирандой забирались на самый верх, чтобы окинуть взглядом другие такие же холмы, разбегавшиеся во все стороны до самого горизонта; покрывавший их ковер вереска имел точно тот же светло-рыжий оттенок, что и твидовый пиджак Энгуса.

И вот однажды вечером, когда оранжево-розовый закат пылал особенно ярко, на кочковатой вершине одного из таких холмов Энгус, взяв за руку запыхавшуюся и еще не отдышавшуюся после подъема Миранду попросил ее стать его женой. Миранда, хотя и мечтала об этом в течение долгих месяцев, оказалась захваченной врасплох таким предложением.

Все еще тяжело дыша, она сказала, что согласна Тогда Энгус запустил руку под сплошной покров вереска и, порывшись немного, извлек на свет Божий корзинку, сплетенную из светлых ивовых прутьев. В ней оказались клетчатый плед, термос со льдом, бутылка шампанского „Вдова клико" и два бокала.

Перехватив изумленный взгляд Миранды Энгус усмехнулся:

– Это чтобы ты никогда не говорила, что я напрочь лишен романтики. Я привез все сюда утром еще до завтрака.

Ночью Энгус длинным темным коридором пробрался к двери комнаты Миранды, и ему было дозволено войти.

Элинор тяжело переживала предстоящее расставание с последней из своих внучек, но ее утешала – и немало – перспектива видеть ее женой аристократа. Она твердо решила, что хотя бы одна из девиц О'Дэйр должна выйти замуж согласно традициям, то есть венчаться в церкви и непременно в белом платье. Торжественная церемония была назначена на понедельник, третье апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, а свадебный прием – в ресторане отеля „Савой".

Миранда, когда училась на курсах косметики, частенько после занятий ездила на своем новеньком „мини", покрашенном по ее заказу в пурпурный цвет, к Клер, живущей теперь на Пултон-сквер в небольшом, но великолепно обставленном доме с террасой. Начав работать, Миранда по-прежнему навещала сестру, тан что именно там, в Челси, составлялись и уточнялись списки многочисленных гостей, которых надлежало пригласить на свадьбу, ожидавшихся подарков, необходимых покупок. По всему дому, как опавшие осенние листья, валялись исписанные листки бумаги: столько нужно было предусмотреть, организовать, подготовить, столько разных мелочей, упущенных из виду ранее, всплывало в последний момент. А ошибиться нельзя было ни в чем; поэтому-то так горячо и подробно обсуждались все детали – от заказа приглашений и конвертов к ним (у Смитсона на Бонд-стрит) до кандидатуры мажордома, который, облаченный в традиционное красное одеяние, будет громко объявлять имена прибывших гостей (мистер Пекснифф).

Понедельник, 14 ноября 1960 года

– Зачем мне вилки для рыбы? Зачем они вообще нужны? – почти в отчаянии вопросила Миранда.

Сестры сидели в гостиной Клер, у зажженного камина, и бойкая, веселая девятнадцатилетняя (всего двумя годами моложе своей хозяйки) горничная-француженка подавала им чай на узорном серебряном подносе.

Зная за девушкой некоторую беспечность, Клер – уже не неопытная молодая жена, а заботливая хозяйка дома – тщательно проверила, все ли, что нужно, есть на подносе: чай, торт, сливовый джем из Старлингса и целая гора горячих сдобных булочек. Сестры с удовольствием сбросили свои изящные, но неудобные остроносые туфли на высоченных и тонких, как стилет, каблуках.

На Клер был розовый льняной костюм с узкой короткой юбкой, на Миранде – светло-зеленое твидовое платье-труба с огромным черным вязаным воротником.

– Шоколадный „Захер" от „Фортнума"! – воскликнула Миранда, увидев торт. – Когда я выйду замуж, буду есть его каждый день!

Клер рассмеялась.

– Отнесите полотенца в розовую спальню, Мари Франс, – велела она горничной. – Моя сестра останется ночевать.

Сэм был в отъезде по работе.

В два часа ночи кто-то тронул Клер за плечо. Встревожась, она быстро приподнялась – и в слабом серебристом свете луны, что едва пробивался сквозь темные кроны окружавших дом деревьев, увидела Миранду.

– Послушай, Клер, – зашептала Миранда, – мне очень надо, понимаешь, надо с тобой поговорить. За чаем мне было… как-то неудобно, неловко, черт побери! – Она забралась на кровать и уселась, подобрав под себя ноги и стараясь, чтобы лицо ее оставалось в тени.

Клер потерла куланами глаза и потянулась к кнопке лампы, стоявшей на тумбочке.

– А до утра это не может подождать?

– Не зажигай свет, – остановила ее Миранда. – В темноте все-таки легче. Я не могу… я никогда не могла ни с кем говорить о сексе – только с тобой и с Лягушонком. А по телефону, когда я знаю, что нью-йоркские телефонистки все слышат…

– Да что с тобой случилось, Миранда?

– Ты что-нибудь слышала о „Любовнике леди Чаттерлей"?

– Конечно. Об этом все знают, – ответила Клер, не совсем понимая что к чему. Несколько недель назад издательству „Пингвин букс", привлеченному к суду по обвинению в непристойности из-за публикации этой книги, был вынесен оправдательный приговор после того, как прокурор задал присяжным вопрос: „Вам хотелось бы, чтобы эту книгу прочла ваша жена или прислуга?" Этот вопрос передавался из уст в уста как удачная шутка.

– Когда я в постели с Энгусом, – продолжала Миранда – я совсем не испытываю того, что испытывала леди Чаттерлей. Ну, этих пиков экстаза.

Клер уселась на постели, посеребренной лунным светом подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.

– Я честно говоря, тоже, – призналась она.

Некоторое время сестры молчали. Потом Миранда сказала.

– Понять не могу, почему мне стало так трудно говорить на эти темы. Ведь в школе мы только и говорили что о сексе.

Клер заправила за ухо мешавшую прядь волос.

– А помнишь, как мы все ломали голову, что значит „хороший любовник" и как может один любовник быть лучше или хуже другого? – Голос ее звучал грустно.

Миранда кивнула.

– Так вот я до сих пор не знаю этого, – продолжала Клер – По-моему, Сэм считает, что быть хорошим любовником – это значит заниматься любовью в самых невообразимых позах. Порой мне кажется, будто я снова нахожусь в школьном гимнастическом зале.

– А Энгус, похоже, думает, что это значит не отпускать меня пока у меня не остается ни капли сил и не начнет все болеть. Да к тому же мне как-то неловко перед ним из-за того, что он старается впустую. По-моему он вообще не замечает, что у меня с этим проблемы Ему-то самому явно хорошо, вот он, наверное и думает что и со мной все в порядке.

– Сэм говорит что я фригидная женщина… хотя, ты знаешь часто я чувствую, что вот-вот это произойдет но в конце концов так ничего и не происходит.

– Да я это понимаю.

– До того как мы поженились, – с колебанием в голосе произнесла Клер, – Сэм говорил, что, возможно, это оттого что я боюсь забеременеть. Он говорил, что когда мы поженимся, все само собой придет в норму.

– И не пришло?

– Нет. Теперь, когда мы занимаемся любовью, у меня потом несколько часов болит поясница И я не могу заснуть – чувствую себя до того взбудораженной, что просто слезы подступают.

– А мне хочется разбудить Энгуса и отлупить его как следует.

Снова, на сей раз надолго, воцарилось молчание. Его прервала Клер:

– Кто бы мог подумать, что все это на самом деле совсем не так? Мне и в голову не приходило что это принесет такое разочарование. Я думала, что мы с Сэмом станем одним целым, что с ним я почувствую то, чего никогда не чувствовала раньше, – я мечтала что мы вместе будем плыть в каком-то теплом облаке Я думала, что испытаю экстаз.

– Это как раз то, что получается у всех героинь Ба, – мрачно заметила Миранда. – Несказанное, бесконечное блаженство в его сильных объятиях. И как только это удается Ба – доказывать, что мужественный, опытный возлюбленный непременно идеален как любовник? Она ведь никогда не описывает что же собственно, такого он делает.

– Она просто миллион раз повторяет что он мужественный и опытный, – невесело сказала Клер – как будто в этом все дело.

– Но откуда, интересно, она взяла эту идею? По-моему, Папа Билли вовсе не был таким – задумчиво проговорила Миранда. – Если честно я вообще не могу представить себе, что они когда-то занимались этим.

– Ну, нет, – возразила Клер. – Между ними наверняка много чего было. Я помню, когда они бывали вместе, даже я ощущала нечто вроде электрического поля – даже когда Папа Билли был уже довольно старым.

– Ты хочешь сказать – совершенная страсть? Полное соответствие и взаимное удовлетворение как у леди Чаттерлей и ее партнера?

– Как ты думаешь, это на самом деле возможно? – спросила Клер.

– Понятия не имею. А что вообще значит „хороший секс"?

– Я подозреваю, что Лоуренс по-своему по-мужски, идеализировал секс – настолько же насколько его романтизирует Ба в своих дурацких романах.

– Тогда как же нам узнать, чего нам не хватает?

– Не знаю, – беспомощно произнесла. Клер – Вообще-то я собиралась поговорить об этом с Аннабел; она говорит – по крайней мере, говорит, – что у нее нет проблем в этом смысле.

– Везет же ей!

Сестры снова замолчали. Потом Клер печально сказала:

– Наверное, я что-нибудь делаю не так, как надо.

– Ну, конечно, – сердито ответила Миранда, – ты, как всегда, берешь вину на себя. В этом и состоит разница между нами. А вот я думаю, что это Энгус делает что-то не так, как надо. Или, возможно… возможно, мы с Энгусом не подходим друг другу. Может быть, он слишком велик для меня, – она вздохнула. – Если бы я не любила его так… Но я не уверена, что смогу выдерживать вот так всю жизнь… А с другой стороны, возможно, мы просто еще не привыкли друг к другу… может быть, со временем все наладится.

– У меня тан и не наладилось, – грустно заключила Клер.

Миранда выглядела встревоженной и подавленной. Луна скрылась за тучей, в комнате снова стало темно.

Четверг, 17 ноября 1960 года

В слабо освещенной гостиной своей квартиры в Олбени Энгус скомкал еще один лист бумаги и швырнул его в уютно потрескивавший огонь камина. Еще слава Богу, что Миранда не отделалась письмом, а сказала ему обо всем сама, прямо и открыто, глядя в глаза – вчера вот в этой самой комнате. Он оценил ее честность, но тан и не смог понять, что заставило ее принять решение отменить свадьбу.

Готовясь к этому разговору, Миранда тщательно продумала все свои доводы. Она сказала, что, по ее мнению, выходить замуж в девятнадцать лет – слишком рано, что она хотела бы прежде побольше узнать жизнь, что надеется когда-нибудь открыть собственное дело и что это не удастся ей, если она будет замужем. Она поклялась, что в ее жизни нет другого мужчины (а именно это предположил Энгус прежде всего).

Она считает себя слишком молодой для замужества? Энгус напомнил ей, что ее собственная мать в этом возрасте уже имела двоих детей.

Миранда расплакалась.

Ладно, сказал Энгус, он признает себя бестактным, но он просто имел в виду, что никто не знает, сколько времени ему отмерено жить на этом свете, и потому это просто безумие – отказываться от счастья безо всяких на то оснований.

Когда Миранда перестала плакать, он постарался доказать ей, что как жена банкира, который работает на международном уровне, она сумеет поездить по свету и повидать намного больше, чем если будет пытаться делать это самостоятельно. И добавил, что будет счастлив помочь ей организовать собственное дело, если ей захочется отвлечься от сугубо домашних обязанностей.

Тут Миранда просто взорвалась. Отбросив свой прежний уклончивый и извиняющийся тон, она наговорила ему целую кучу разных неприятных вещей, упрекая в чисто мужском самодовольстве, и выбежала из квартиры, сильно хлопнув дверью красного дерева. Энгус, не теряя ни минуты, позвонил Элинор. Та уже была в курсе событий.

– Может быть, стоит не трогать ее пока, – предложила она. – Дайте ей успокоиться. Бедная девочка наверняка просто перенервничала из-за всех этих хлопот; это происходит со всеми – правда, обычно накануне свадьбы, ну, а с ней произошло намного раньше.

– И знаете, что самое странное? – сказал Энгус. – Миранда ни разу не сказала, что не любит меня. Я сто раз задавал ей этот вопрос, но она так и не ответила. Правда, и что любит тоже не говорила, – грустно добавил он.

– А вы-то сами, Энгус, любите ее? – спросила Элинор чуточку нервно.

– О Господи, да! Я ведь раньше никогда никого не просил выйти за меня замуж. Конечно, я люблю ее!

Он согласился с Элинор, что самое лучшее сейчас – сохранять спокойствие и не предпринимать ничего. Пусть Миранда сама трезво поразмыслит обо всем, и наверняка она передумает.

Однако на следующее утро, развернув номер „Таймс, Энгус прочел, что свадьба достопочтенного мистера Энгуса Мак-Лейна и мисс Миранды Патрисии О'Дэйр не состоится. Только сама Миранда могла дать это объявление.

После шестого звонка с выражением сочувствия Энгус сердито бросил телефонную трубку на стол возле аппарата.

И вот уже в который раз он начал писать письмо Миранде и в который раз вновь швырнул скомканный листок в затухающие угли камина. Ему никак не удавалось выразить словами те чувства, которые он испытывал Интуиция подсказывала, что он сам не до конца разобрался в этом деле. Энгус чувствовал, что сейчас ему пожалуй, лучше взять себя в руки и не поднимать шума Пусть все думают, что между ним и Мирандой все кончено Так у него будет больше шансов добиться желаемого Энгус твердо решил жениться на Миранде и не собирался отказываться от своих планов.

Глава 12

Вторник, 20 декабря 1960 года

За неделю до Рождества Адам прикатил в Стерлингс на красно-коричневом „роллс-ройсе" модели „фантом-V". Этот рождественский подарок себе самому обошелся ему почти в девять тысяч фунтов. Сворачивая с шоссе на ухабистую грунтовую дорогу, ведущую к дому Элинор, Адам бодро насвистывал какую-то веселую мелодию.

Недавно у него началась полоса везения в игре, так что ему удалось наконец расплатиться со всеми своими долгами. Однако, как ни странно, вместо того, чтобы испытать облегчение, он чувствовал себя как-то неуютно. Его беспокоило, что, не используя все доступные ему кредиты, он сокращает собственные возможности; а если он не будет использовать все возможные способы, он никогда не сумеет приобрести такой же дом, как у Майка на Итон-Террас. Адам твердо решил, что, когда наступит его час, он купит дом еще побольше, чем у младшего брата, – для его целей внушительный фасад так же необходим, как банку солидная репутация.

Если ему не удастся создать себе состояние посредством игры, он сможет сделать это, занимаясь страхованием: недавно он стал членом-экстерном двух лондонских страховых синдикатов „Ллойда". Когда „Ллойд" крупно рисковал, то риск этот раскладывался обычно на несколько синдикатов – с тем, чтобы свести к минимуму индивидуальные потери. Жаль, что Адам смог пока вступить лишь в два синдиката из четырехсот: его деньги подвергались бы меньшему риску, будь они распределены, скажем, между десятью или двадцатью.

Каждый член синдикатов „Ллойда", прежде чем стать им, должен доказать свое соответствие определенным финансовым требованиям, одно из которых – личный капитал в семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов, часть которого надлежало держать у „Ллойда" в виде процентных вкладов. У Адама не было семидесяти пяти тысяч – собственными силами он сумел лишь сделать вклад, но ему удалось, назанимав в разных местах, собрать недостающую сумму, ее-то он и представил совету „Ллойда", который регулировал вопросы деловой этики и стандартов в отношении своего рынка, а также каждого из членов компании.

Возле Адама на сиденье „роллс-ройса" лежал портфель, содержавший рекламный проспект „Ллойда" и список капиталовложений Элинор, с указанием их общего денежного выражения, предложениями, какие из них могут быть проданы, и обоснованиями этих предложений. Кроме того, в портфеле находилось несколько контрактов, требовавших подписи Элинор. Когда почти год назад, в январе, скончался Джо Грант, Адам поднял и досконально изучил всю документацию, касавшуюся ведения дел Элинор за долгие годы, с тем чтобы войти в курс; и теперь благодарная Элинор ничего не предпринимала, не посоветовавшись предварительно с ним, тан что Адам уже мог называть себя ее личным менеджером и адвокатом.

Когда дворецкий принимал у Адама пальто, до слуха обоих донеслись сердитые голоса. За закрытыми дверями кабинета Элинор происходил напряженный разговор.

– Может быть, вы соблаговолите подождать в гостиной, сэр? – спросил дворецкий, невозмутимый, как Будда. – Может быть, вам угодно рюмочку шерри или чашку чаю, сэр?

– Нет, я подожду здесь, в холле. Пожалуйста, принесите мне виски с содовой, – ответил Адам, садясь на диван. Его покоробило, что Миранда явно не позаботилась известить Элинор о дне его приезда, а ведь он просил ее об этом.

Сидя в холле и прихлебывая виски с содовой, Адам прекрасно слышал все, что говорилось за соседней дверью.

В своем отделанном дубовыми панелями кабинете Элинор, в костюме цвета электрик, пристально смотрела на хмурую Миранду.

– Не понимаю, что с тобой происходит в этом году, – сердито говорила она. – Сначала ты разорвала свою помолвку…

– Мы с Энгусом все равно не ужились бы, – перебила ее Миранда, скрывая за твердостью голоса нежелание признаться даже самой себе в том, что ей до сих пор не хватает Энгуса и их отношений. – Ему будет гораздо лучше с какой-нибудь нормальной дебютанточкой из Кенсингтона. Среди всех мужчин, которых я знаю, он единственный, кто в двадцать девять лет рвется обзавестись женой и семейным очагом.

– Это говорит только в его пользу! – горячо возразила Элинор. – Потом ты замучила меня требованиями разрешить тебе учиться управлять самолетом, а теперь тебе взбрело в голову открыть магазин! Моя внучка никогда не будет продавщицей! – Закусив губы, чтобы сдержать подступавшие слезы ярости и разочарования, Элинор отвернулась от Миранды к окну, за которым белел окутанный зимним поноем сад; только по обеим сторонам ворот факелами алели два падуба, сплошь усыпанные мелкими ягодками – непременным атрибутом приближающегося Рождества.

– Ты ведь ничего не понимаешь в коммерции, – прибавила она, помолчав.

– Когда ты начинала заниматься своим делом, ты тоже еще ничего в нем не понимала.

Миранда, в пурпурном трикотажном костюме, стояла, вызывающе уперев руки в бока, у камина, где медленно догорали яблоневые поленья.

– Тебе придется столкнуться с огромной и очень серьезной конкуренцией. Арден, Рубинштейн, „Ревлон"…

– Ба, я сама работаю у Элизабет Арден. Мне прекрасно известно, сколько выкладывает женщина за свое лицо, если она решается войти в их красную дверь.

– Вот именно! У тебя нет никаких шансов! – торжествующе воскликнула Элинор, поворачиваясь к внучке.

– Нет, есть! Потому что Арден не интересуют те, кто может потратить на себя лишь несколько шиллингов. А меня они интересуют! Только подумай о миллионах молодых девушек, не имеющих возможности купить ничего, кроме вышедшей из моды грубой косметики, в которой лицо выглядит как маска, и вдобавок цветов, подходящих только дамам среднего возраста… конечно, они могут пойти в „Вулворт" – но „Вулворт" совсем не следует современной линии.

– Ты, как никто, должна знать, сколько денег крупные фирмы вкладывают в свое развитие. Подумай, Миранда, если бы на рынке косметики действительно была такая ниша, как ты говоришь, они давно заполнили бы ее.

– Ниша-то есть, – стояла на своем Миранда, – только они не заинтересованы в том, чтобы заполнить ее. Такие фирмы, о которых ты говоришь, просто не знают, что хотят молодые девушки. И не понимают, какую кучу денег они могут заработать на этих девушках – ведь их так много! – Ее голос звенел от возбуждения. – Я хочу открыть магазин для тех самых девчонок, которых я встречаю в дансинге у Хамфа. Всем нам приходится пользоваться обычными детскими красками. Спроси об этом Аннабел. Она-то знает, что я права.

От Аннабел Миранда узнала, как гримируются американские фотомодели. А Аннабел, „открыв" на Мэдисон-авеню неярко освещенный магазинчик, в котором, казалось, имелись все косметические средства, какие только выпускаются в мире, перерыла его весь, чтобы послать сестре образцы.

– Почему с тобой всегда так сложно, Миранда?

– А почему ты никогда не хочешь помочь? Разве тебе никто не помогал, когда ты была молода и только начинала становиться на ноги?

– Представь себе, никто!

– Тем более ты могла бы помочь мне, – отрезала Миранда.

– Я не собираюсь выбрасывать тысячи фунтов на рискованную, глупую авантюру, у которой, полагаю, нет почти никаких шансов на успех. И хватит уже повторять одно и то же. Бедный Энгус!

Миранда решила сменить тактику. Подбежав к камину, она взяла кочергу и принялась шевелить тлеющие головешки, пока они снова не разгорелись. Тогда она опять заговорила – на сей раз спокойно и убедительно:

– Ба, я могу доказать тебе, что эти деньги не будут выброшены на ветер. Ты только послушай, а хочешь – выясни сама. Косметика может приносить огромную прибыль! При розничной продаже изготовителю достается шестьдесят процентов, тогда как на сырье он тратит не более восьми.

– Я не желаю больше слушать всю эту белиберду! Реклама косметики обходится в миллионы. Ты слышишь? В миллионы!

– Чепуха! – Подхватив со столика возле дивана номер „Вог", Миранда быстро перелистала его и, найдя нужную страницу, ткнула в нее пальцем: – Вот! Тебе стоит только почитать рекламу в журналах, и ты сама увидишь, что существует огромное множество небольших компаний. Но у них нет своего стиля, а у меня он будет!

– Ты слишком молода, Миранда. И давай поставим на этом точку.

– А вот Аннабел рассказывала, что в Нью-Джерси есть одна девушка, Эйдриен Арпел, которая начала собственное дело, когда ей было всего восемнадцать. Отец дал ей четыреста долларов, и она начала. Это было в пятьдесят девятом. А теперь она процветает! как ты думаешь, что посоветовал бы тебе сделать мой отец?

Элинор была захвачена врасплох такой постановкой вопроса.

Немного помолчав, она заговорила уже спокойнее:

– На самом деле я не настолько твердолоба, как ты считаешь, Миранда. Я разговаривала с моим маклером. Он сказал, что пробиться на рынок косметики при существующей конкуренции со стороны крупных компаний практически невозможно. Магазины просто будут отказываться принимать твой товар.

– Ну, уж, конечно, этот старый плешивый Билли Бантер лучше всех разбирается в косметике! – горячо воскликнула Миранда. – Да я могу устроиться даже в твоей гостиной – больше места мне не требуется. А что он понимает в губной помаде, которая сейчас нужна девушкам? Посмотри-ка на меня!

Элинор взглянула и еле сдержала себя, готовая содрогнуться.

– Этих цветов в Лондоне ты не достанешь, – продолжала Миранда. – Аннабел говорит, что и в Нью-Йорке их тоже нет. Чтобы получить светлую, блестящую розовую помаду, мне приходится мазать губы белилами из набора театрального грима, потом, слегка, розовым цветным карандашом – обычным, для рисования, и сверху вазелином. А я хочу, чтобы все эти компоненты были вместе, в одном тюбике помады! И найдется сколько угодно девушек, которые хотели бы иметь такую помаду. Я просто уверена в этом! Я могла бы торговать ею в моих собственных маленьких магазинчиках, вместо того, чтобы платить кучу денег за место в больших магазинах. Я не хочу терять время на то, чтобы обхаживать покупателей, или драться с другими из-за места, или месяцами сидеть без денег в ожидании, пока со мной расплатятся, – страстно и торопливо, не переводя дыхания, выпаливала Миранда. – Ба, я ведь могу попросить, чтобы для меня составили обзор положения дел на рынке косметических товаров. Позволь мне хотя бы это! Ты прочтешь его и сама увидишь, что я права. Энни Трехерн говорит…

– Твоя новая знакомая, мисс Трехерн, – журналистка, занимающаяся вопросами моды, а не предсказательница судьбы!

Энергичная блондинка Энни Трехерн пользовалась широкой известностью благодаря своей склонности к разного рода сногсшибательным идеям, а также своим невероятно точным прогнозам грядущих изменений в области моды.

– Именно предсказательница! Она заведующая отделом моды журнала „Куин", и ее работа как раз в том и заключается, чтобы улавливать новые веяния. Поэтому она прекрасно понимает, что я хочу. Она видит, чего сейчас не хватает. Молодежь нуждается в новом, непохожем на прежнее, и Энни чувствует это!

– Уж лучше бы ты просто тихо и спокойно красила ей ногти. Интересно, ты всем своим клиентам рассказываешь о своих безумных идеях?

– Ба, дорогая, Энни как раз и специализируется на безумных идеях! И не сердись, пожалуйста, я ведь знаю, что на самом деле ты симпатизируешь ей. Кстати, Энни уговорила одно рекламное агентство подготовить для нее рыночный обзор с указанием цен, сказав, что якобы он нужен ей для статьи. Она обещает помочь мне раскрутиться, когда я вплотную займусь этим делом. А у Адама уже есть финансовый проект.