Текст книги "Время новой погоды"

Бадди и Висенте, добежавшие первыми, успели услышать ее шепот, ее последние слова – слова, которые в последующие дни будут повторяться в газетах, по радио и в телевизионных программах по всей стране:

«В мире столько хорошего. Любовь… И так много… красоты…»

Похороны состоялись в соседней церкви, недалеко от лагеря Мечтателей, так что все местные жители, относившиеся к Баттерфляй с особой любовью, тоже могли присутствовать. После этого Мечтатели разбрелись на целый день, каждый в свою сторону. Трудно было представить себе событие более мрачное и горестное, чем это; к тому же оно усугублялось любопытствующими операторами передачи «Шоу-Америка», которые силком протиснулись в последние ряды присутствовавших на похоронах и отказались уйти. Пришлось силой удерживать Эдди, чтобы он не набросился на них и не вышвырнул их вон. После того как все закончилось, ни у кого не хватало мужества разговаривать. Родриго исчез сразу после церемонии. Висенте, чье лицо казалось каким-то разбитым на куски, ушел горевать в одиночестве; то же сделал и Эдди, любивший Баттерфляй почти так же сильно, как Ронду. Алеф, обезумевший от горя настолько, что почти утратил дар речи, остался, чтобы помочь родителям и родственникам Баттерфляй. А Бадди и Ронда обнаружили, что идут вместе, молча и бесцельно, по улицам своего района в пустом и бессмысленном свете кончающегося дня.

И нечего было сказать. Эта трагедия – первая в истории Мечтателей – казалось, поставила под вопрос всю их деятельность.

– Это моя вина, – сказала Ронда. – Мне следовало присматривать за ней, она была такая молодая…

– А я виню себя, – отозвался Бадди. – Я знал, что она от нас отстала, но ведь на дороге почти не было машин…

– Я никогда не думала, что с ней может случиться что-нибудь дурное, – сказала Ронда. – Она ведь так верила в доброту мира. Я всегда считала, что она в безопасности. Что все мы в безопасности, несмотря ни на что.

– Думаю, те дни у нас позади, – сказал Бадди.

Сумерки быстро сгущались, когда Ронда и Бадди направились назад в лагерь. Еще с улицы они увидели, что сортировочная станция опустела; но, подходя ближе, они услышали раздающийся из клетки с тиграми тревожный воющий вопль, какого Бадди никогда не слыхал раньше, который словно рашпилем скреб по натянутым нервам. Первой его мыслью было: «Даже большие кошки горюют» – поскольку доброта Баттерфляй простиралась за пределы человеческого круга, и она всегда приберегала кусочки еды, чтобы оставить в их выгородке после обеда. Однако, когда они с Рондой вошли в ворота, Бадди понял, что творится нечто гораздо худшее. Это было связано со странной пустотой лагеря – во всяком случае, так он подумал поначалу. К тому же еще было что-то странное в том, как выглядел теперь лагерь. Особенно там, у платформы, где старый фонарь бросал странный желтый свет на станционный двор. Но потом, все еще стоя недалеко от ворот, Бадди и Ронда, оба сразу, увидели человеческую фигуру, висящую над платформой в свете фонаря и отчасти скрытую путевыми указателями, висящую в таком месте, где человеческой фигуры не должно было быть. Она парила в воздухе, но не так, как может парить человек в случае гравитационных возмущений; скорее так, как мог бы парить кто-то, подвешенный сверху.

– Обожемой! – Ронда бегом бросилась вперед. – Бадди, это Висенте. Он в конце концов сделал это!

– Нет, – крикнул в ответ Бадди, тоже бросаясь бежать. – Это… Эдди!

Но что-то не сходилось ни с тем, ни с другим определением. Бадди понял это, когда они оба мчались через лабиринт старых путей, а затем взбежали по узким бетонным ступеням, ведущим наверх, на платформу. Их шаги гулко и пусто отдавались в вечерней тишине. Что-то было неправильное с этой фигурой, прежде всего – с волосами.

То есть, скорее, с отсутствием волос: потому что голова висящего человека, склоненная набок под совершенно неестественным углом, в бледно-желтом свете фонаря казалась абсолютно голой, словно поверхность луны. И когда Бадди поднялся на платформу, он убедился: там, покачиваясь взад-вперед от легкого вечернего ветра, поворачиваясь туда-сюда в сгустившихся сумерках, с мирной улыбкой смерти на лице висел Алеф.

Теперь трагедия нашла свое завершение, думал Бадди.

Ронда была безутешна.

– Я должна была предвидеть, что такое может случиться. Я должна была присматривать за ними…

– Нам не следовало выпускать Алефа из нашего поля зрения, – сказал Висенте. – Мы же видели, как он сломлен. Это наша вина, наша вина…

Даже Родриго выглядел подавленным, и были дни, когда Эдди вообще отказывался говорить.

Сразу же после трагедии, к всеобщему удивлению, весьма спешно вышла из печати биография Баттерфляй, опубликованная только что сформированным издательством «Морлок Паблишинг Консорциум», филиалом «Табачной компании Дж. П. Моргана». Озаглавленная «Дивная Новая Девушка», книга называла Баттерфляй «Любимицей Американских СМИ», и в ней утверждалось, что ее гибель была результатом невнимания со стороны организации «Очнитесь От Американской Мечты», предпринимавшей неадекватные меры безопасности во время их непродуманных – не говоря уже о том, что и непатриотичных – акций.

Книга сразу же стала бестселлером судя по цифрам, обнародованным «Корпорацией Америка». В прессе появились призывы принять законы, которые могли бы оберечь граждан, запретив подобные демонстрации в будущем.

– Может, на все это – Божья воля, и нам надо просто смириться с этим, – отважился сказать Кристофер, молодой человек из соседнего квартала, который начал работать в пресс-конторе Эдди как раз перед трагедией.

– Если так действует Бог, – возразил Висенте, – я выбиваю дьявола!

Уродцы отметили гибель Баттерфляй и Алефа тем, что посмертно включили их в свой состав: этой чести удостаивались лишь те, к кому циркачи питали высочайшее уважение.

– Они были не самые большие и не самые маленькие, не самые тощие или толстые, – сказал Шпенёк в речи, обращенной к сотням слушателей, собравшихся в лагере Мечтателей, – но они были самыми храбрыми и самыми верными.

– Шпенёк, – сказала Ронда после церемонии, подойдя к нему со слезами на глазах, – это был один из самых великолепных, самых щедрых жестов, какие я когда-либо от кого-либо видела.

На это Шпенёк вытянулся во весь свой рост (один метр семь сантиметров):

– Может, я и маленький, – ответил он, – но я ведь мужчина.

Последние гости покидали лагерь, когда в воротах появилось новое лицо. Это была некая фигура, облаченная в крестьянское платье и головной платок, постоянно поддергивавшая юбку; она, как заключили все присутствовавшие, знала погибших и просто опоздала на церемонию.

Вроде бы никто не заметил, как она отвела Ронду в сторону и долго беседовала с ней – на этот раз наедине.

На следующее утро Мечтатели, проснувшись, обнаружили, что видеоэкран на виадуке высвечивает самое тревожное сообщение из всех когда-либо на нем появлявшихся. Огромными жирными, то впыхивающими, то гаснущими буквами, сияя над лагерем пульсирующим светом, экран возглашал:

Сопротивление Бесполезно

36. Готовясь к буре

Депеша 2/17

От: Эдди Финклестайна

Кому: Всем членам ООАМ

ПЕРВЫЙ ФЛАГКА ВОЗДВИГНУТ В АМЕРИКЕ ЮЖНОЙ

Опираясь на такие древнейшие ценности, как честь, патриотизм и преданность своей стране, ГИД «Корпорации Америка» Рэнсом Стоунфеллоу-второй послал сегодня в Антарктику, которую с данного момента следует называть «Америка Южная», воинский контингент, которому предстоит встретиться с сопротивлением со стороны коалиционных войск Индонезии, Малайзии и Малых Антильских островов. Предложение создать элитный загородный клуб в самой высокой части территории, прежде известной под названием Антарктический полуостров, заставило обозревателей назвать эту операцию «Войной за Гольф» [37]37
  «Война за Гольф»: англ. Golf War произносится так же, как Gulf War, «Война в Заливе» (тж. «Буря в пустыне»), название военной операции международных коалиционных сил с активным участием США в Персидском заливе в янв. – февр. 1991 г. с целью заставить Ирак уйти из оккупированного им Кувейта.


[Закрыть].

– Что такое нам следует сделать? – спросил Висенте.

– Уехать ненадолго. – Ронда начала уже уставать от объяснений.

– Но куда? – спросил Бадди.

– И зачем? – спросил Эдди-Чучело. – Мы еще не готовы. Мы как раз собираемся начать радиошоу, и телестанция почти уже… И столько вещей еще нужно сделать…

– Я уже говорила вам, – произнесла Ронда, – что не могу вам сказать.

– Я уже говорила вам, что не могу вам сказать, – передразнил Родриго, который никак не мог поверить, что он исключен из круга избранных: ведь Ронда даже ему не хотела сообщить причину этого таинственного и внезапного отъезда.

– За нами следят.

– За нами всегда следят. Откуда столь неожиданное беспокойство?

– Неожиданное? Меня это беспокоит уже много месяцев подряд.

– Тогда что изменилось?

– Я получила совет.

– От кого?

– Я не могу вам сказать.

Разговор шел по кругу. Так он шел уже несколько часов, с того самого момента, когда Ронда созвала чрезвычайную Встречу в Верхах (чего она раньше никогда не делала), чтобы сообщить основной группе Мечтателей, что необходимо готовиться к внезапному отъезду, хотя, возможно, и ненадолго. Инструкции, полученные ею, были предельно ясны: покинуть лагерь как можно скорее, под покровом ночи. Взять с собой основную группу Мечтателей и ведущих представителей Уродцев, но оставить в лагере достаточно людей, чтобы сохранить видимость нормального положения дел. И никому не говорить, куда вы направляетесь. Никому.

– В настоящее время нужна максимальная осторожность, – предупредил таинственный посланец, одетый в платье крестьянки.

«Никому ничего не говорить».

Никому.

37. Такая же путаница, как с погодой

Депеша 2/18

От: Эдди Финклестайна

Кому: Всем членам ООАМ

ДЛЯ СОБРАНИЙ БОЛЕЕ ЧЕМ ШЕСТИ ЧЕЛОВЕК ПОТРЕБУЕТСЯ РАЗРЕШЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ

Сегодня правительство объявило, что для всех публичных собраний числом более шести человек потребуется получать разрешение Национальной Ассамблеи. Обычное время прохождения запроса о разрешении – шесть месяцев. Решение вступает в силу с момента объявления.

Эта – самая свежая – депеша из пресс-конторы Эдди оказалась самой тревожной с точки зрения будущего Мечтателей.

Что же касается Бадди, с мыслями его происходила такая же путаница, как с погодой.

Все началось с его разговора с матерью. Впрочем, нет, все началось с загадочной открытки, полученной вскоре после смерти Баттерфляй и Алефа. Она содержала текст, который никто, кроме Бадди, не смог бы расшифровать.

Мой дорогой Бадди!

Прошу позвонить мне на работу сразу же, обязательно с таксофона. Домой не звони. И никому не говори.

У стен есть уши.

С любовью,

Женщина с девятью пальцами.

P.S. Ты нужен своей стране.

На лицевой стороне открытки красовался Элвис Пресли. На сцене, в белом костюме, он был запечатлен в момент его выступления в Лост-Вегасе.[38]38
  Лост-Вегас – ироническое название Лас-Вегаса, города на юге Невады (США), знаменитого своими казино и ночными клубами. Лост (англ. lost) – здесь: «проигранный».


[Закрыть] Ноги Короля Рока были расставлены под эффектным углом, и он проникновенно напевал что-то в микрофон, возвышаясь над замирающими от восторга обожательницами в первых рядах зала.

«Я нужен моей стране? – размышлял Бадди. – У нее в конце концов совсем крыша поехала или что?»

Бадди позвонил Полли в тот же вечер из будки таксофона рядом с магазином на ближнем углу. Разговор был еще менее понятным, чем всегдашние разговоры с матерью, и он точно так же шел по кругу, как недавний разговор в лагере Мечтателей.

– Мам?

– Бадди?

– Да, это Бадди.

– А как я могу быть в этом уверена?

– А кто же еще может называть тебя «Мам»? И ты ведь сразу узнала мой голос.

– Кто угодно может запросто имитировать твой голос.

– Ладно, мам, давай попробуем… Ты любишь Элвиса, и у тебя только девять пальцев на руках.

– Кто угодно мог бы вычислить все это, стащив мою открытку или похитив моего сына Бадди. Ты, случайно, не похитил моего сына Бадди, а?

– Мам, я и есть твой сын Бадди!

– А как мне в этом убедиться?

– Я знаю, что ты не можешь выйти за пределы округа Магнолия.

Молчание.

– Ну ладно, какие странные пристрастия в еде были у тебя в детстве?

– Цветы. Самой вкусной была твоя коллекция призовых гортензий…

– А где тебя нашли в четырехлетнем возрасте, когда ты сосал большой палец посреди костылей и палок?

– На Магнолиевом холме.

– Ох, Бадди, ну как ты поживаешь?

– Прекрасно, мам. А ты как поживаешь?

– Прекрасно. Бадди, ты должен найти своего отца.

– Что?!

– Президент говорит, что ты должен найти своего отца.

– Мам, это какая-то бессмыслица. Ты всю свою жизнь старалась не дать мне найти отца.

– Ну так я передумала. Просто не можешь иначе, когда тебе сам Президент звонит.

– Мам, ты что, села на наркотики?

– Бадди, мне позвонил Бывший Президент Спад Томпсон. Твой отец, видимо, стал вроде как святым человеком. Он был вместе с Президентом на Колпачном Ранчо, но теперь, скорее всего, опять живет под мостом. Президент хотел, чтобы я съездила за ним, но я, конечно…

– Мам, ты точно под кайфом. Слушай, мы в силах тебе помочь…

– Бадди, сейчас не до шуток. Президент…

– И кроме всего прочего, отец нас бросил. И что это ты теперь имеешь в виду, говоря, что он вроде как святой?

– Ох, Бадди, твой отец всегда был человеком ищущим или кем-то в этом роде. И это не совсем точно, что он нас бросил. Я сама его оставила.

– Как это – ты его оставила?

– Именно я его и оставила. Но это была его вина.

– Его вина?

– Ну, ему надо было отправиться на Колпачное Ранчо, а я…

– Что еще за Колпачное Ранчо? И почему ты его оставила?

– Потому что я его любила.

– Тогда за что ты была так сердита на него все эти годы?

– Ну разумеется, за то, что он был таким человеком, что мне просто пришлось его оставить.

Бадди почувствовал, что его мозг охвачен такой гравитационной бурей, какую ему редко приходилось наблюдать.

– Постой-ка… А теперь он ушел с этого Колпачного Ранчо. Почему?

– Потому что там собралась кучка людей, желающих сделать его новым Колпачным Королем.

– Новым Колпачным Королем? А был там старый? И самое главное – почему Президент хочет, чтобы он вернулся туда?

– Потому что он самый просвещенный человек в Америке.

«Самый просвещенный человек в Америке?»

– Бадди, ты знаешь, что я не могу выехать за пределы округа Магнолия. Ты – наша единственная надежда, ты сумеешь уговорить отца вернуться на Колпачное Ранчо. Президент Спад Томпсон нуждается в нем: он должен помочь спасти Америку!

– Но, – пробормотал Бадди, – я ведь даже не знаю, как он выглядит.

– Ну, он примерно такого же телосложения, как ты… То есть это ты такого же сложения, как он. Правда, ему все-таки пришлось изменить внешность в те времена, когда он скрывался от полиции…

– Скрывался от полиции? Мам, ладно, скажи мне хотя бы одно. Как его зовут?

– Биби Браун.

– Биби Браун?!

Тайна его отца становилась все глубже и глубже. Бадди начал осознавать, что единственный способ хотя бы чуть приблизиться ко дну этой тайны – это отыскать Колпачное Ранчо и увидеть все своими глазами.

«Браун, – думал Бадди, пакуя вещи к отъезду. – Оказывается, моя фамилия вовсе не ЛеБланк.

Моя фамилия – Браун.

Я – Бадди Браун».

38. Расставание

Депеша 2/19

От: Эдди Финклестайна

Кому: Всем членам ООАМ

АМЕРИКА ВЕЧНО МОЛОДА

Умозаключая, что жизнь была бы значительно приятнее, если бы она представляла собой процесс нарастания жизненной энергии и обновления, а не постепенного обветшания, исследователи КА сегодня предложили изучить возможность добиться благотворных результатов, используя теперешнее, постоянно меняющееся состояние времени. С этой целью они предполагают заставить граждан КА рождаться старыми и с течением жизни становиться все более молодыми, «Это вполне соответствует тому, что есть Америка на самом деле. Вечная молодость!» – заявил ГИД КА Рэнсом Стоунфеллоу-второй.

– Что такое ты собираешься сделать? – Ронда стояла на центральной площадке лагеря посреди настоящего хаоса: это основная группа Мечтателей и Уродцев таскала багаж и оборудование то туда то сюда, готовясь к отъезду бог знает куда.

– Я всегда знал, что ты сбежишь, как только дела пойдут хуже. – Родриго шагал взад и вперед в слепой ярости – в ярости, которая в действительности никакого отношения к признанию Бадди не имела: это была та же ярость, в которой он находился с тех самых пор, как Ронда объявила Мечтателям, что им нужно уехать. Куда – Ронда не сочла нужным ему сказать, да и Бадди тоже не хотел говорить, куда он теперь отправляется. С очень раннего возраста Родриго отвергал любые проявления слабости и теперь считал нежелание Ронды и Бадди открыть свои секреты наихудшим видом слабости, какой только можно вообразить.

– Я не еду с вами, – повторил Бадди. – Не могу.

– Но почему? – спросила Ронда.

– Я уже говорил вам – я не могу вам сказать.

– Ужасно таинственно, ЛеБланк. – Родриго, стремясь дать выход своей ярости, стал вскидывать чемоданы на плечо и укладывать их в автофургон. Рукав у него задрался, и его гремучая змея получила возможность немного поупражняться. – Я так и знал, что ты подведешь нас в ЛеЧас ЛеНужды.

Бадди, которому только что сообщили, что он больше не ЛеБланк, было мучительно слышать эти слова.

– Я вас не подвожу. Просто дело в том… Выяснилось, что я должен сделать что-то очень важное, и я… Я вернусь.

– Ты вернешься, – повторил Родриго с намеком. – Почему бы и нет? Не сомневаюсь, что здесь имеется информация, весьма тебя интересующая, не говоря уже о неотразимом присутствии моей невесты. Но к тому времени – кто знает? Может, мы исчезнем навсегда. Ты можешь никого из нас больше не увидеть.

– На что ты намекаешь? – Бадди почувствовал, что его руки, прижатые к бокам, сжимаются в кулаки.

– Я ни на что не намекаю, Бадди. Мой мозг сейчас – словно… пустой Бланк.

– Хватит, Родриго, – сказала Ронда. – Дай мне самой разобраться с этим. Итак, Бадди, в чем дело? – Она бросила чемодан, который несла, уперла руки в бедра и пристально посмотрела на Бадди.

– Я на некоторое время уеду, Ронда. Просто я кое-что обязан сделать, но я не могу тебе сказать, что это, так же как ты не можешь сказать нам, куда мы сейчас должны отправиться.

– А я думаю, что вы оба – двойные агенты… – начал было Родриго.

– Ох, да замолкни ты, Родриго, – повернулась к нему Ронда. – Неужели не можешь закрыть рот хотя бы на одну минуту и дать мне поговорить с Бадди наедине?

– Наедине? Ну конечно! Оставлю тебя с твоим возлюбленным мальчиком наедине, если тебе этого так хочется. Меня только то волнует, что у этого мальчика ужасно большие уши. Не говоря уже о том, что и ротик не меньше. Только он этого никому не показывает.

С этими словами Родриго повернулся на каблуках и зашагал прочь.

– О чем это он? – резко спросила Ронда, когда они с Бадди остались одни – то есть настолько одни, насколько это было возможно посреди лагеря, заполненного суетящимися Мечтателями и Уродцами.

Мимо прошел, шмыгая носом, один из Грустных Клоунов с полной коробкой одежды.

– Откуда мне знать, о чем он? – ответил Бадди. – Он ведь твой жених!

– Так мне говорят, – вздохнула Ронда. – Черт возьми, все пошло наперекосяк, с тех пор как умерли Баттерфляй и Алеф. Больше не знаю, кому верить. Не знаю, что хорошо, что плохо. – Она взглянула на него испытующе. – Все вы… мужчины… Никогда не знаешь, что у вас внутри происходит. Весь этот чертов патриархальный строй! Никогда никого из вас не понимала. Начиная с собственного отца.

Бадди почувствовал, как у него в животе что-то странно сжалось. Все, что было для него важным, казалось, выскальзывает из его рук.

– Ты не должна винить мужчин или какого-то большого папочку на небесах всякий раз, когда случается что-то плохое, Ронда. И ты не должна винить своего отца буквально за все.

Ронда посмотрела на него сердитым взглядом.

– Тебе ли говорить! – сказала она.

Потом резко повернулась и ушла.

В тот вечер, после того как все остальные отправились спать, Бадди в полном одиночестве уныло слонялся по лагерю еще некоторое время. Полумесяц взошел на небо, бросая на землю как раз достаточно света, чтобы Бадди мог разглядеть среди щебня, устилавшего рельсовые пути, бесчисленные осколки стекла. Должно быть, подумал он, это следы пьяных дебошей, оставшиеся с тех времен, когда станция была одним из самых крупных бродяжьих притонов на западе страны. Осколки стекла сверкали между блестящими рельсами, словно кусочки «дурацкого золота» – пирита, и Бадди вспомнил, что до бродяг здесь проходил один из главных перевалочных путей перевозки драгоценных металлов во время Золотой лихорадки.

«Она не останавливается, – думал Бадди. – Человеческая жизнь. Она все равно продолжается и продолжается».

Внезапно он почувствовал, что устал, устал, как никогда еще не уставал за все прожитые дни. Так устал, что готов был растянуться прямо тут, на станционной платформе, и заснуть… или лечь на рельсы, и, как говорится в старой песне, «пусть поезд ровно в два двенадцать избавит мозг мой от забот».

Но надо было делать дело. Очень важное дело. Дело, от которого, если верить тому, что говорила мать, каким-то образом зависит будущее всей страны. Бадди чувствовал, что на его плечи легло тяжкое бремя. Он взглянул вверх, на усыпанное звездами небо. Там существовало бесчисленное множество миров, и он верил, что большинство из них населены не столь глупыми и эгоцентричными народами, как народы Земли. Но то, что он должен был сделать, касалось лишь одного мира. Не важно, что земля, на которой он стоял, была усыпана осколками стекла. Ведь каждый такой осколок отражал свет по-своему, посылая его назад, в просторы Вселенной. Бадди взглянул на землю под ногами, потом снова вверх – на небо. Из-за внезапного сдвига в восприятии, в результате какой-то оптической иллюзии ему показалось, что земля, усыпанная осколками бутылок, неожиданно переместилась в небеса.

«Небо, – подумал он. – Небо полно осколков стекла».