Текст книги "Узнать, хранить, не умереть"

Глава II

В руке незнакомца вспыхнул фонарик. Луч скользнул в сторону, осветив лестницу на второй этаж, взметнулся вверх и остановился на лице вошедшего.

– У вас что, свет отключили? Я из охраны.

Аня встала, подошла к выключателю. Вспыхнул яркий свет.

Охранник – молодой коренастый парень – покосился на кочергу в её руках и улыбнулся.

– Вы, наверное, одна дома? – потом спохватился и, сделав озабоченное лицо, продолжил: – Анна Евгеньевна, вы не могли бы пойти со мной… там, вроде это… машина Владлен Сергеевича. У него «Бентли», да?

Пока они шли по ночному, затихшему посёлку, Артём – так звали охранника – рассказал, что они с Борисычем – «Это напарник, Анна Евгеньевна», – вышли под утро из КПП размяться немного.

– Борисыч, он хоть толстый, но за здоровый образ жизни. Курить бросил, приседает всё время, а тут ещё решил пробежку сделать на подъездной дороге, пока машины ещё не поехали, говорит, добегаю до поворота, а у нас там, помните, поворот такой есть, перед самой березовой рощей, гляжу, говорит, машина серебристая на обочине стоит. Не припаркованная, нет, а как будто съехала с дороги и остановилась. Главное дело, двигатель работает и габариты горят. Борисыч подошёл, смотрит – Владлен Сергеевич. То ли спит, то ли… А может, и не он, а совсем наоборот, и мы, может, зря вас обеспокоили. Вот посмотрите, Анна Евгеньевна, а то мы как‐то того…

За разговором они подошли к “Bentley Bentayga”. Возле автомобиля маялся, не приближаясь и одновременно боясь далеко отойти, охранник с седым ёжиком на голове и пивным брюшком, нависающим над брючным ремнём. Аня узнала в нем мерзкого мужичонку, который при встрече с ней на КПП игриво подмигивал и масляно ухмылялся. В этот разу его лицо было испуганным, и маленькие поросячьи глазки беспокойно зыркали по сторонам, словно он успел что‐то украсть.

Увидев их подходящими, он заспешил к ним, запричитав издали:

– Понимаете, звонить надо в полицию, я прямо не знаю, надо… как думаете? что делать, что делать? Я скорую вызвал, зря, наверное… Мёртвый он.

Аня подошла. Водительская дверь была распахнута. Владлен сидел, уронив голову на руль, лицом к ней. Тусклые неживые глаза были открыты. Из угла рта струйкой стекала слюна. Правая рука в кожаной водительской перчатке лежала на руле, вторая безвольно свешивалась вниз до самого пола.

– Точно Владлен Сергеевич? Как мёртвый? Что вы говорите? – молодой охранник выглядывал из-за её плеча. – Я вот тут на полу нашёл… Это его, как думаете?

Он протянул смартфон. Аня взяла в руки игрушку стоимостью в два месячных оклада этого паренька и кивнула.

– Вызывайте полицию, – тихо прошептала она, отошла от машины мужа, опустилась на траву прямо у обочины и заплакала.

Скоро прикатил обшарпанный полицейский УАЗ. Местный блюститель порядка приказал отойти всем от “Bentley”, натянул ленту, огораживая место происшествия, и подошел к Анне. Та сидела, обхватив колени руками, и смотрела сухими глазами на березовую рощицу за дорогой. Они перемолвились несколькими словами, полицейский вручил ей свою карточку с просьбой звонить, если что, и Анна ушла.

До рассвета оставалось не больше получаса, когда к месту происшествия подъехал «Форд» с красной полосой и надписью на дверях «Следственный комитет». К тому времени вызванная скорая укатила за ненадобностью и её место заняла темно-зеленая «буханка» с выведенным синей краской словом «Специальная». Местный полицейский вылез из своего УАЗа и пошел к вновь прибывшему начальству.

Первым из машины показался мужчина лет сорока. Был он в льняном мятом пиджаке с отвисшими карманами и в белых джинсах. Следом появилась молодая женщина в легкой трикотажной кофточке абрикосового цвета, удлиненных шортах и кроссовках «New Balance» на босу ногу. Поежившись, она достала сигареты и закурила.

– Ромашин, – сказала, кивая на внедорожник Владлена Сергеевича, – гляди, стоимость твоей квартиры. Может, ты не на того учился? – Приехавший не ответил и тоже закурил.

Полицейский подошёл к вновь прибывшим. Мужчина порылся в пиджаке, выудил из внутреннего кармана красную книжечку.

– Майор Ромашин, следственный комитет, – тусклым голосом представился он, – что тут?

– Труп в машине, – отрапортовал полицейский и сделал жест рукой, – здесь вот.

– Докладывайте, капитан.

Женщина бросила окурок, затоптала его в траве и, проходя мимо, заметила:

– Труп, утро, лето, суббота… Что может быть банальнее в жизни следователя?

– Независимые умы не боятся банальностей! – скороговоркой парировал Ромашин и обратился к капитану: – Тут можно раздобыть кофе? Хотя, конечно… Ладно, докладывайте.

Капитан достал блокнот и, сверяясь с ним, стал рассказывать:

– В четыре пятнадцать охранник обнаружил стоящую на обочине машину с включенным двигателем. При осмотре в салоне автомобиля обнаружено тело… В смысле, труп. Охранник опознал его сразу. Местный житель Владлен Сергеевич Шлыков, пятидесяти одного года. Известное дело, позвали жену. Она подтвердила.

– Вдову! – встряла женщина, которая разглядывала, подсвечивая себе телефоном, тело сидящего за рулем.

– Что, извиняюсь? – растерянно переспросил полицейский.

– Жена на момент опознания уже была вдовой, – не прерывая своего занятия, разъяснила женщина.

– Товарищ эксперт, – одернул её строго Ромашин, – не отвлекайтесь!

– Где охранник? – обратился он к полицейскому.

Тот махнул в сторону КПП.

– Там, известное дело. Дежурство у них. Их там двое. Опросил обоих. Типа, когда проезжал… пострадавший, заметили ли что‐нибудь необычное. Говорят, нет, всё как обычно. Потом, известное дело, когда обнаружили труп, вызвали скорую, потом жену… в смысле, вдову. Потом, известное дело, меня.

Ромашин слушал, делая пометки в смартфоне.

– Что жена?

– Известное дело, признала, плачет. Отпросилась домой. Я дом, если что, знаю, покажу.

Следователь кивнул и отошел к эксперту. Та, аккуратно тонкой палочкой с ватным наконечником приоткрыв рот покойного, собирала слюну.

– Ромашин, чувствуешь запах? – не прерываясь спросила она у подошедшего следователя.

– Запах? – переспросил тот и несколько раз потянул носом воздух. – Слабенький какой‐то. Твой, что ли?

– Я тоже не могу понять – то чувствую, то нет. Может, и правда мои духи. Мне один мужчина подарил.

– Ну так чего? – нетерпеливо спросил Ромашин.

Эксперт повернулась к нему и, весело блестя глазами, ответила:

– В переводе с шумерского, Ромашин, это означает: «Уважаемая Мария Константиновна, только вы со своим блестящим умом и наблюдательностью можете назвать время и причину смерти».

– Ну типа того, – вздохнул Ромашин, – только про блестящий ум не было ни слова.

– Между одиннадцатью и двенадцатью ночи. Следов насильственной смерти нет… Покойному за полтос. Самое время умереть от инфаркта или кровоизлияния в мозг. Подробности после вскрытия. Кстати, взгляни на это, – эксперт помахала перед ним прозрачным пакетиком с тремя таблетками внутри. – Амфик! Покойник был наркотом. Амфетамин. Сюрприз?

– Я тебя умоляю! – отмахнулся Ромашин. – Ты посмотри на эти коттеджи. Здесь травка в порядке вещей, а вечеринка без кокса – зря потраченное время.

Ромашин вернулся к полицейскому.

– Проводите к этой, к жене-вдове, – попросил он, отчаянно зевнув, – как её зовут?

– Анна Евгеньевна, – заглянув в свои записи, ответил полицейский и добавил рассеянно: – Совсем как жену Пунина.

Недавно он с семьей посетил Фонтанный дом и сейчас неожиданно для себя вспомнил детали экскурсии.

– Да? – вяло откликнулся Ромашин. – И чем это нам поможет?

– Товарищ майор, – окликнула его эксперт, – подойдите сюда. Вам будет любопытно.

Он подошел. Мария Константиновна аккуратно, ухватив пальцами за края, держала кнопочный телефон.

– Прошу обратить внимание, товарищ майор, телефон кнопочный, защищённый. Такие обычно используют исключительно в деловых целях. Ни отследить, ни подслушать. – Ромашин достал из кармана платок и взял телефон. Тот, словно только этого и ждал, вдруг залился веселой трелью. Следователь поднес телефон к уху.

– Владлен Сергеевич? – послышался женский голос.

– Кто его спрашивает? – поинтересовался Ромашин.

На том конце бросили трубку. Ромашин посмотрел на эксперта и пожал плечами.

– Она что, думает, мы не выясним, кто она?

Аня в это время уже дошла до коттеджа и теперь сидела на диване и смотрела на смартфон Владлена, боясь к нему прикоснуться. При этом она была уверена, что в телефоне таится разгадка его смерти. Рядом, заряжаясь, лежал её телефон – такой же модели, как у Владлена, только розовый. Владлен после свадьбы купил, как он сказал, «семейную пару» – два одинаковых гаджета. Один для себя, другой для неё. Какой он же был сентиментальный!

«Был! – горестно подумала она. – Всё закончилось!» Двух недель не прошло после свадьбы, как она уже вдова. Вдова! Что ж, у нее теперь есть вдовьи обязанности.

Она достала карточку, которую ей дал полицейский. Нужно узнать, когда и откуда можно забрать тело мужа.

Набрав номер, она стала ждать. Вдруг телефон мужа ожил, и на экране появились значки, обозначавшие установление связи между «Анюта» и номером, который она только что набрала. Она озадаченно смотрела на анимированную пунктирную линию на экране. Потом остановила вызов. Подумав немного, стала просматривать приложения на своем телефоне. Она не могла поверить и гнала мысль, что муж шпионил за ней. В самом конце поиска, когда она уже устала листать иконки приложений, нашла то, что искала. Противная зеленая рептилия – иконка приложения-шпиона, которое отслеживало её звонки и геолокацию. Значит, Владлен подарил ей телефон с уже загруженным шпионом? Но почему?

Аня сидела, потрясённая открытием. Неожиданно телефон Владлена вновь ожил – шел входящий вызов. На экране светилось: «Майя. Безопасность». После нескольких секунд экран погас. Аня не могла оторвать взгляд от потемневшего экрана. Неясное предчувствие чего‐то страшного, более страшного, чем смерть Владлена, охватило её. Оно, словно снежный ком, катилось, разрастаясь, наматывало на себя беспорядочные мысли, превращалось в панику. Аня сжала пальцы в кулаки и заставила себя успокоиться.

Имя Майя ей ничего не говорило. Возможно, это кто‐то из службы безопасности компании Владлена. Есть ли связь между этим звонком и его гибелью? Стоп! А вчерашний подслушанный разговор? Владлен сказал «надежный человек». Может, это звенья одной и той же цепи – охота на Чеботарёва, какой‐то «надёжный» человек рядом, служба безопасности и сегодняшний звонок? Аня взяла в руки свой телефон. После некоторого колебания набрала «Чеботарёв». Вслушивалась в долгие гудки, и страх снова, как минуту назад, всё сильней и сильней овладевал ею. Страх скользил холодной льдинкой по спине от затылка вниз, забирался под кожу и останавливал сердце. Не дождавшись ответа, она нажала отбой.

Внезапно позади раздался лёгкий стук. Аня резко обернулась. На пороге за стеклянной дверью стоял незнакомый мужчина. Он помахал ей рукой и прижал к стеклу красную книжечку. Она подошла к двери и слегка её приоткрыла.

– Майор Ромашин, – мужчина представился, – следственный комитет. Понимаю ваше состояние, но к вам есть несколько вопросов. Некоторая формальность. Вы позволите войти?

Он вошел.

– Ваш муж… э-э… вы давно женаты?

– Нет, – Аня вернулась на диван, убрала телефоны, запахнула халат, – неделя и два дня.

– Я присяду, так будет удобнее, – Ромашин прошел в дом, сел в кресло напротив и открыл свои записи в телефоне, – когда ваш муж уехал из дома?

– Около одиннадцати.

– Вы ничего необычного в его поведении не заметили?

– Он торопился.

– Вам не показалось странным, что Владлен Сергеевич уехал из дома на ночь глядя? При этом, как вы сказали, торопился. Он как‐то объяснил свой отъезд?

– Мне это было странно, но… У нас так принято – надо, значит, надо. Он ничего не объяснял. Никогда.

– Где вы были после его отъезда?

– Дома. Домработница может подтвердить. Запишите, Айгуль – домработница. Она должна хорошо помнить – сегодня я заплатила ей наличными. Обычно плачу через банк-клиент, а тут она попросила наличными. Спросите у неё. Она ушла в половине двенадцатого.

– Спрошу-спрошу. Что скажете о здоровье мужа?

– Владлен следил за собой, – она пожала плечами, – даже вакцинацию от ковида делал регулярно.

– Хм. Я знаю людей, которые бухают неделями и вакцинируются в первых рядах.

– В постели он был молодцом. Для вас это аргумент? – с вызовом спросила Аня.

Ромашин равнодушно выслушал её и спросил:

– Вы знали, что ваш муж наркоман?

Аня помолчала, задумчиво глядя на следователя.

– У него передоз?

– Не знаю. Выясним. – Неожиданно Ромашин улыбнулся. – Слушайте, у вас так пахнет кофе! Может, угостите?

Аня удивленно взглянула на следователя, молча подошла к кофейному аппарату. Зашумела кофемолка, варочный кран коротко шикнул струей пара. Ромашин уселся за стойку напротив Анны.

– С кем ваш муж разговаривал перед отъездом? Кроме вас, разумеется.

Аня задумалась. Она стояла к нему вполоборота и могла не смотреть в глаза. Конечно, она помнила, с кем разговаривал Владлен.

Старик идёт к причалу, тяжело опираясь на трость. Они с Владленом о чём‐то возбужденно разговаривают. Потом Владлен бежит к дому. Его бледное, в каплях пота лицо.

– Вчера было много гостей. Я не помню, – она поставила перед Ромашиным чашку с кофе.

– Спасибо… У вас есть список гостей? Я бы посмотрел, – следователь с наслаждением отхлебнул горячий кофе и застонал от удовольствия.

На консоли у стены под большим зеркалом лежал плотный лист бумаги со списком гостей. Аня взяла лист и положила на барную стойку. Ромашин благодарно покивал, не отрываясь от кофе. Несколько минут они молчали. Наконец Ромашин спросил:

– Скажите, в доме есть наркотики? Впрочем, не отвечайте. – Он поставил пустую чашку. – Постарайтесь, чтобы к следующему моему визиту их не было. Не нужно, чтобы мы их нашли.

Он поднялся со стула.

– Отличный кофе! Спасибо! – Ромашин протянул ей свою карточку. – Звоните.

– Когда? – спросила Аня, беря карточку.

– Когда вспомните, с кем последним разговаривал ваш муж перед отъездом.

Ромашин вышел. За рядами темно-зеленых туй поблескивала озерная гладь. Солнце достаточно высоко поднялось, и дома на противоположном берегу были хорошо видны. Выйдя за ограду, следователь огляделся, соображая, в какой стороне находится КПП. Над головой послышалось негромкое стрекотание. Он посмотрел вверх и за кронами сосен разглядел парящий в небе белый квадрокоптер. Ромашин радостно хлопнул в ладоши и пошел по направлению жужжащего дрона. Миновал несколько домов и за невысоким забором на выжженном солнцем футбольном поле увидел двух подростков. Те, задрав головы, следили за дроном в небе. Один из них, помладше, держал в руках пульт, второй, периодически заглядывая в смартфон, покрикивал. Вероятно, отдавал команды. Ромашин остановился и принялся наблюдать за ними. Когда пилот повел квадрокоптер на посадку, он окликнул того, что постарше.

– Эй, пацан!

Мальчишка подозрительно посмотрел на него и не сдвинулся с места.

– Тебе чего, мужик? – он спрятал телефон в карман шорт.

Ромашин достал из пиджака удостоверение и помахал им издали.

– Майор Ромашин. Следственный комитет. С вами говорить или сразу с родителями?

– С адвокатом нашим поговори, – нагло ответил мальчишка, медленно подходя к следователю.

– Спасибо за совет. Непременно поговорю, когда задержу вас на сорок восемь часов.

– Чего это? – голос мальчишки дрогнул.

– Вы, пацаны, гоняете дрон без разрешения ФСО. Это раз. Он у вас летает над секретным объектом. Тут рядом, за поселком. Это два. Вас по малолетству подержат под замком и отпустят, а родители будут объясняться с ФСБ.

Второй подросток посадил дрон и тоже подошел. Он явно был напуган и от страха попытался хамить:

– Ты чего, мужик? Нигде он не летает!

Ромашин достал смартфон, открыл приложение своего спортклуба и, глядя в девственно чистый календарь тренировок, безапелляционно сказал старшему:

– Врёшь! Вчера его засекли над полигоном в трех километрах отсюда. Давай-давай! Собирайся! Этот пацан с тобой?

Второй мальчишка покраснел и, чуть заикаясь, ответил:

– Я брат…

– Давайте, братья-разбойники, давайте!

Старший брат насупился и загородил младшего.

– Никуда мы не пойдём! Мы только соседей фоткаем! Мы вообще не при делах!

Ромашин развеселился. Ему нравилось троллить этих пацанов:

– Да? На зоне это будешь рассказывать. Давай!

Младший из-за спины брата с надеждой спросил:

– Чего давать, денег?

Ромашин с трудом сдержал смех и как смог серьезно сказал:

– Кино своё показывай, малолеток.

Они устроились прямо на траве. Старший, продолжая коситься на него с недоверием, спросил:

– Вам какой видос? За вчера? Или раньше?

– Давай вчерашний, – заказал Ромашин и придвинулся к смартфону.

Мальчишки знали своё дело. Широкоугольная камера, зоом изображения, динамичный монтаж! Панорама поселка, скругленная по краям, напоминала изображение плоской земли, покоящейся на спинах слонов. В следующих кадрах камера стремительно неслась над крышами и неожиданно для зрителя ныряла вниз к озеру, опускаясь совсем низко, почти касаясь воды и рискуя зацепить гребни невысоких волн. Наконец появились кадры вечернего поселка: теплый свет в окнах, темная причудливая геометрия садов и аллей – вся эта красота медленно проплывала внизу. А вот и вечеринка! Ух ты, как их много! Разодетые, как на вручении «Оскара», мужчины и женщины толпились возле столов с едой; официанты в белых рубашках и длинных фартуках сновали, разнося шампанское, вино и что‐то ещё оранжевого цвета. Камера резко метнулась в сторону и зависла над берегом озера. В мягком вечернем свете застыла, словно античное изваяние, одинокая женская фигура в белом. Потом женщина ожила, грациозным движением сбросила с себя белую ткань и осталась совсем нагой. Она подняла голову, засмеялась и, глядя прямо в объектив камеры, погрозила кулаком.

Камера отлетела далеко в сторону, зависла над водой как раз в тот момент, когда грохнул первый фейерверк.

– Всё? – спросил Ромашин, указывая на всполохи взрывов на экране.

– Да, – кивнул младший, – дальше уже неинтересно. Все набухались и поползли по домам. Будете смотреть?

Ромашин утвердительно кивнул. После всполохов салюта и неясного мельтешения теней на экране неожиданно отчетливо появился Шлыков и рядом с ним медленно идущий старик. Старик шел, тяжело опираясь на палку.

Ромашин ткнул в него пальцем:

– Кто это?

Глава III

Парк позади розового, как зефир, дворца на Крестовском острове был пронизан дорожками, тенист и живописен даже этим удушающим летом. Затянувшаяся жара не пощадила листву на деревьях. Вялая и тусклая, она уже готова была, не дожидаясь ноября, сдаться и опасть.

Каждое утро, выходя из кондиционированного жилья, Бурдт по детской привычке ждал, что его встретят прохлада и свежесть нового дня, в его голове постоянно крутилось «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река…» – и каждый раз Лев Михайлович ошибался, утыкаясь лицом в горячий воздух, как в жаркую подушку. Бурдт имел обыкновение с утра пораньше, часов в шесть или в начале седьмого, пока парк не заполнили спешащие гастарбайтеры и деловитые «гости культурной столицы», пройтись по пустым аллеям, посидеть на скамеечке, покормить уток в затянутом тиной пруду. Времени это занимало не много, зато удовольствия и заряда оптимизма хватало на целый день. Сегодня он задержится на прогулке. Ему назначена встреча, и потому он уже лишних четверть часа сидел на массивной, как шлюпка, скамье. Булка, которую он крошил разношерстной птичьей братии, почти закончилась, когда на аллее появился Уваров. Павел Максимович шел легко, хромота была едва заметна, и трость он нес в руке, словно и не было в ней никакой надобности.

Он присел рядом с Бурдтом, взял у того остаток булки, раскрошил на крупные части и бросил их в самую гущу птиц.

– Быстро вы доехали, Павел Максимович! – Бурдт сбоку посмотрел на Уварова. Обычно угрюмое, его лицо сегодня было ещё менее приветливым, и глаза смотрели недобро.

– Владлен умер. Внезапно. Ночью, – сказал он отрывисто.

– Ух ничего себе! Он ведь моложе меня! – удивился Лев Михайлович. В голосе не было ни огорчения, ни растерянности, какая бывает при внезапном известии о смерти. Только праздное удивление. Уваров отмечал в нем такую особенность – не радоваться и не печалиться, что бы ни происходило с другими. Свои радости, а тем более печали Лев Михайлович никому не показывал и всегда держал при себе. Похвальное качество – желание не обременять других своими переживаниями, – но это не было альтруизмом. Нет, просто так лучше маскироваться и мимикрировать под ситуацию или в угоду более сильному. Такой вот вывод и суждение о Льве Михайловиче сделал Уваров сразу при их знакомстве и в последующих своих отношениях с Бурдтом исходил из этого. Бурдт появился в Фонде давно, его рекомендовал и фактически привел с собой Снегирёв. Сам Бурдт постарался сразу показать себя с наилучшей стороны и привлек в Фонд большие деньги. При этом он ревностно следил, чтобы деньги эти использовались максимально эффективно и приносили максимальную прибыль. В управление проектами он не был вхож, но, используя расположение Снегирёва, старался если не повлиять на решения, то во всяком случае быть полезным. Это Уварова не раздражало, казалось естественным, и он давал Бурдту возможность участвовать в малозначащих решениях, не подпуская к решениям критическим. Он не доверял Бурдту, но посчитал за лучшее держать его близко к себе, чем отдалить и потерять над ним контроль.

– Снегирёв уже знает и созывает внеочередное Бюро, – продолжил Уваров.

– Понимаю, новый Хранитель… – кивнул Бурдт.

– И новый член Бюро, – добавил Уваров.

– Заикин снова будет проталкивать Лиану, – ехидно хихикнул Лев Михайлович.

– Нет, вдова Владлена, – отрезал Уваров.

– Ага, понимаю. Большинство при голосовании и меньше вопросов при обсуждении проектов.

– В общем, ты понял… После заедешь в хранилище и проверишь там, ну, сам знаешь…

– Понял. Проверю всё как положено.

Они разошлись. Утро быстро налилось тугим утренним гулом машин, беспощадное солнце забралось в самый зенит, и воздух заколыхался тяжелым жарким покрывалом, придавив и без того вялое движение улиц.

Бюро собралось в помещении Фонда на пятом этаже неприметного серого здания бывшего проектного института. Продолговатая комната с низким потолком и окнами, задрапированными тяжелыми гардинами, казалась бункером – так в кино изображают ставку Главковерха во время войны. На столах под зеленым сукном возвышались бронзовые лампы с зелеными же плоскими абажурами. Рядом с каждой в деревянном стакане – остро заточенные карандаши. Массивные стулья расставлены по периметру прямоугольного стола. Не хватало только карты с красными и синими стрелами на стене.

Уваров вошел, когда в комнате собралось большинство членов Бюро. Приглушенный свет от ламп, невнятный разговор, покашливание – совсем как перед началом спектакля, подумал Уваров. Вот и зрители, они же исполнители своих партий. Заикин – подтянутый толстячок в свободных шелковых брюках, из-под которых виднелись сандалии, надетые поверх бежевых в сеточку носков, – энергично что‐то втолковывал похожему на писателя Горького Перфильеву. У того были такие же моржовые, с ржавыми подпалинами от курения усы, крупный нос и внимательные глаза. Правда, рост средний, и был он, в отличие от Горького, косноязычен. В советские времена Перфильев состоял на различных партийных должностях в южных республиках, с тех пор сохранил обширные связи в прежних владениях и был вхож в основные тейпы. Ему доверяли управление частью финансовых потоков с юга и из Средней Азии.

В отдалении от них стоял и дымил сигаретой Костромин – мужчина могучего телосложения, лет шестидесяти. Ему бы подошла роль благородного отца, усмехнулся Павел Максимович. Костромин представлял семейный клан, который контролировал производство всего лишь одного металла, но без которого не могли обойтись производители аэрокосмической продукции. Активность клана в деятельности Фонда была умеренной, но связь с ними открыла Уварову двери в половине Сибири. Кроме того, рекомендация Костромина позволяла найти контакт с тамошними патриотическими группами.

В комнату быстрым шагом вошел Снегирёв. За ним следовал Бурдт, держа в руке портрет Владлена Сергеевича. Портрет в нижнем углу пересекала траурная лента, и под стать ленте траурным выглядело и лицо Льва Михайловича. Снегирёв председательствовал в этом полугодии и потому устроился во главе стола, Бурдт рядом – приготовился вести протокол. Все постепенно расселись.

Снегирёв поставил на видное место траурный портрет и глухим голосом сказал:

– Внеочередное заседание Бюро считаю открытым. Прежде всего предлагаю почтить память товарища.

Загремев стульями, все встали.

«Что им смерть малознакомого человека? – думал Снегирёв, обводя всех взглядом. – Заикин, который знал его ближе всех, и тот зыркает по сторонам, словно чего‐то боится. Остальным‐то всё едино. Вон Костромин. Человек новый. Хороший, конечно, мужик, откровенный. Вот и лицо у него недовольное, досадно ему это, досадно! Вроде все было нормально, дело пошло, и тут на́ тебе! Хранитель, думает, не последний человек, кем его заменят, непонятно, какие могут быть риски? Семья ведь ему, Костромину, доверила деньги! Невольно начнёшь сомневаться, всё ли чисто? При легко возникающей тревожности у Костромина можно, конечно, углядеть странности в этой смерти. Прав Паша, сейчас аккуратность нужна, чтобы никого не спугнуть. Пашин вариант нейтральный, никакой лишней активности не потребует от Костромина или Перфильева, никаких новых вводных. Ну а Заикин останется в меньшинстве».

– Прошу садиться, – сказал он и тоже сел. Подождав, когда стихнет шум передвигаемых стульев, продолжил: – В повестке два вопроса. Состав Бюро. Докладывает товарищ Заикин. Затем организация траурных мероприятий.

Заикин встал, откашлялся, посмотрел на Снегирёва, снова сел и заговорил.

– Товарищи, согласно уставу Фонда, как вы все знаете, при выбытии одного из членов Бюро, независимо от причины выбытия, вводится новый. Вношу предложение обсудить кандидатуру Лианы Саркисовны Смородинской.

– Есть желающие высказаться? – обратился к остальным Снегирёв.

– Я не против, – энергично вступил Бурдт, – Лиана – достойная кандидатура. Умная, идеологически устойчивая, решительная, если не сказать жёсткая. Но есть момент, как бы это сказать мягко, по‐товарищески… Лиана авантюрна по своим воззрениям. Она – троцкист!

Снегирёв заметил, как Костромин напрягся и стал беспокойно поглядывать то на него, то на Уварова. Перфильев насупился.

– Лиана прекрасный хозяйственник! – взвился Заикин. – Её вклад в авуары Фонда очень значителен, и своими деловыми качествами она послужит общему делу!

– Товарищи, – перебил всех Перфильев, – я извиняюсь, мне вот что не совсем и вообще… это та девушка, в смысле, которая… ну, вы всё знаете, скажите! Которая деньги и прочее… на поддержку… вы знаете, такая, что ли, организация… против гастарбайтеров? Если она, то мои доверители не поймут, и всё!

Уваров поднял руку, и все повернулись к нему.

– У меня компромиссный вариант. Вдова Владлена. Доля, ею унаследованная, даёт ей право голоса. Идеологически нейтральна.

– Она же девчонка! – завопил Заикин. – Видел я её!

Снегирёв постучал карандашом по столу.

– Тем легче её контролировать. Павел Максимович, возьмёшь над ней опеку?

– Я смотрю, вы уже всё решили! – негодующе воскликнул Заикин, переводя взгляд со Снегирёва на Уварова.

– Хорошо. Голосуем. Кто за? Пятеро. Против? Нет. Воздержался? Один. Решение принято.

– У меня маленький вопрос, – подал голос успокоившийся Костромин, – кто будет Хранителем? У нас полно проектов.

– Да-да, – подхватил Перфильев, – нельзя, в смысле, давайте всё продолжать… эта… будем!

Снегирёв предвидел их беспокойство и поэтому буднично, будто говорил о рутине, заверил собравшихся:

– Ни один из проектов не остановится. Временно, пока новый кандидат пройдет отбор, а также в соответствии с уставом функции Хранителя переходят к товарищу Бурдту.

После того как было покончено с главным, все успокоились и быстро обсудили траурные мероприятия. Заикин вызвался ими руководить, втайне надеясь, что за хлопотами и настойчивой заботой удастся втереться в доверие к новому члену Бюро. Никто не возражал, а Уваров, следуя своему правилу держать врагов поближе, даже поддержал эту инициативу.

Все начали расходиться. Снегирёв, просматривая листы протокола, негромко сказал Бурдту:

– Лев Михайлович, ни одна из операций не должна быть остановлена или приостановлена. Нервировать инвесторов сейчас никак нельзя. Понимаешь? И ещё. Возьми людей. На объекте вроде все спокойно, охрана на месте, всё контролирует, но… сам понимаешь.

Бурдт досадливо поморщился – не любил он вспоминать свой промах. Горин сбежал по его вине. Да и сам он тоже был не молодец – если бы не «броник», то остался бы «навсегда молодым».

Лев Михайлович подъехал к офису «Трастинвеста» около полудня. Из следовавшего за ним «Гелендвагена» выгрузились четыре человека. Были они одеты в черные футболки и черные армейские брюки. Гардероб дополняли автоматы АК и упрятанные в кобуру пистолеты. Зайдя внутрь здания, двое остались внизу, двое поднялись вместе с Бурдтом в приемную. Там их встретили взволнованный кадровик Брусникин и перепуганная секретарь Софья Макаровна.

Бурдт попросил открыть кабинет. Прошел внутрь, уселся за стол Владлена и попросил доложить обстановку.

Брусникин растерялся, сел, вытер платком выступивший пот и развел руками:

– Так… докладывать особо нечего. Всё как обычно. Все на работе, за исключением, ну, вы понимаете… Владлен Сергеевич. Такая утрата! Такой удар для всего коллектива! Мы его все горячо любили и память о нем сохраним в наших сердцах!

Бурдт вежливо подождал, пока Брусникин умолкнет, и повернулся к Софье Макаровне:

– Теперь вы. Может, у вас получится потолковее.

– Понимаете, я как узнала, сразу позвонила Павлу Максимовичу, – взволнованно начала секретарша, – боюсь, было рано, но для таких известий – увы! – не бывает ни рано, ни поздно. Или все же рано? Видите ли, в чем дело, мне ночью звонила Анна Евгеньевна, жена Владлена Сергеевича, несла какую‐то, простите мою резкость, чушь! А утром я горько пожалела, что была с ней не чутка… Анечка сообщила мне ужасную новость. Я до сих пор нахожусь под впечатлением… простите меня.

Бурдт без интереса смотрел на плачущую секретаршу и думал, что ему придется работать с этой жеманной плаксой минимум месяц, а то и два. Брусникин, кажется, настоящий офисный идиот. С ним‐то что делать? Впрочем, пусть новый Хранитель этим занимается.