Текст книги "Узнать, хранить, не умереть"

Он снял меблированную квартиру в Брюсовом переулке, обзавелся секретарем, а в свободные вечера ходил в соседний театр или на музыкальные концерты в консерваторию. Дважды к нему приезжала Лика в попытках стать для него тем, кем была Жанна Эбетюрн для Модильяни[25]25
  Жанна Эбетюрн, жена художника Амедео Модильяни, была, по словам писателя Сингриа, главной темой творчества художника. После смерти Модильяни покончила с собой.


[Закрыть], но он, лишенный романтичности, тяготился ею. Вскоре Лика исчезла из его жизни. Исчезла незаметно, словно растворилась, затерялась среди множества встреченных и забытых им людей.

В последний её приезд они едва виделись. Он не торопился возвращаться в Брюсов, где она покорно ждала его в полутемной пустой квартире, сидя в глубоком кресле и укутавшись в плед. По истечению четырех дней он провожал её на вокзале – стоял перед раскрытым окном купе и с нетерпением ждал отправления поезда, чтобы дежурно улыбнуться и поскорее уйти. Лика, облокотившись одной рукой на окно, другой время от времени поправляла темную легкую прядь, скользившую по её лицу от налетавшего ветра, смотрела в сторону и улыбалась чему‐то, явно ему не предназначенному.

– Мой поклон Евгению Александровичу, – прервал молчание Суконцев.

– Сима, я его не увижу, – она равнодушно посмотрела на него, – ты не обратил внимание – поезд на Питер. Я не еду в N-ск, я возвращаюсь домой.

Суконцев вспомнил – Лика ведь из Питера! Петербургский университет, семья то ли подводника, то ли полярника, старинная квартира с анфиладой комнат, и Лика – это Лида.

– Прекрасно! Значит, будем видеться чаще! – с фальшивым энтузиазмом откликнулся Суконцев.

– Нет, Сима, – она покачала головой, – не обманывай себя.

Вагон дернулся и поплыл вдоль перрона. Суконцев поднял руку, чтобы помахать на прощание, но Лика уже скрылась в темном провале купе. Махать рукой пустоте окна было глупо. Суконцев повернулся и заспешил к метро.

С некоторых пор он взял себе в привычку начинать день сидя на скамейке безлюдного бульвара и наблюдать, как постепенно тот наполняется людьми, при этом основным занятием, собственно, ради чего он и приходил на бульвар, было некоторое упражнение, вроде гимнастики ума. В каждом проходившем мимо он искал какой‐нибудь изъян и, найдя его, радовался, мило улыбался ничего не подозревающему прохожему и переходил к наблюдению за следующим.

Однажды таким ранним июньским утром Суконцев сидел на скамейке недалеко от Никитских ворот в ожидании первых, самых ранних пешеходов. Он с неприязнью наблюдал за появившемся в конце бульвара высоким мужчиной в легкой светлой куртке, одетой, вероятно, на случай дождя. Кроме него и двух гастарбайтеров в ярких одеждах коммунхоза, на бульваре никого не было. Мужчина приближался, и можно было разглядеть его костистое лицо. Проходя мимо, мужчина внезапно остановился и, к удивлению Суконцева, присел рядом.

– Доброе утро, Серафим Иванович! – поприветствовал он.

– Мы знакомы? – отозвался Суконцев и отодвинулся.

– О вас говорят много хорошего, – улыбка на костистом лице выглядела чудовищно, что усугублялось безжалостным взглядом стальных глаз, – особенно в…

Незнакомец назвал учреждение, с которым работал Суконцев сразу после своего триумфа на конференции. Серафим Иванович насторожился. Он уже давно не сотрудничал со службой генерала, но благотворное влияние его покровительства было ощутимо.

– Слушаю вас, – он попытался придать лицу приветливое выражение.

– Вы нам понадобитесь на некоторое время, – объяснял незнакомец и одновременно смотрел на приближающегося фрика с кошкой на поводке, – в качестве модератора. Мероприятие закрытое и весьма деликатное. Настолько деликатное, что вам, когда оно закончится, следует воздержаться от упоминания о нем где бы то ни было. Кроме того, на это время запрещается заключать новые или выполнять ранее согласованные контракты, исключаются любые контакты, не считая, конечно, участников мероприятия. Условия не обсуждаются.

Суконцев едва сдерживался, чтобы не нагрубить неизвестному. То, что о нём известно половине Москвы, не означает, что им можно помыкать! Тем более какой‐то непонятный чел с горы!

– Назовите мне хоть одну причину, – сказал он ледяным тоном, – по которой я должен принять ваше предложение и отказаться от других.

– Пожалуйста, – легко согласился незнакомец, – покровительство генерала Менжинских. Не будет его поддержки, вас не будет в Москве. Вернетесь к себе в Мухосранск к профессору Алконстову бумажки перекладывать.

Серафим Иванович погрузился в долгое молчание. Незнакомец проводил взглядом кошку на поводке и повернулся к собеседнику.

– Суконцев, – произнес он, вставая, – мне некогда. Мое предложение вы, я вижу, приняли. – Он протянул тугой конверт. – Аванс. Будьте готовы к отъезду. Секретарю скажете, что едете к семье в отпуск. Через два дня я вам позвоню. Меня зовут Лев Михайлович Бурдт.

Глава II

…Чеботарёв рассмеялся:

– Вы, наверное, стюард? Слушайте, где тут шестая каюта?

– Стоп-стоп! – «тамада» по-прежнему загораживал дорогу. – Во-первых, я не стюард, во‐вторых, давайте разберёмся! У меня всё записано. Группа пять человек. Я – Суконцев, модератор. Можешь называть меня Серафим. Знаешь, кто это? Правильно, посланник Бога на Земле. Шучу. Мама с папой так назвали. А ты?

– Не важно, я не из ваших, – Чеботарёв снова попытался пройти мимо.

– Что значит не из наших? – продолжая улыбаться, модератор развел руки в стороны, не давая пройти.

Чеботарёв остановился и с интересом посмотрел на модератора.

– Я понял! Вы тот самый, которого от тёток тошнит. Да? – с убийственной вежливостью спросил Чеботарёв.

Серафим замолчал, изумленно глядя на него, но тут же взял себя в руки – эдак можно мгновенно потерять авторитет, если позволить себе роскошь не контролировать выражение лица.

Суконцев приехал накануне. Точнее, его привез роскошный «Майбах». Плавно развернувшись на площадке перед гостиницей, «Мерседес» остановился рядом с ослепительно красной «Ауди». Серафим выбрался из машины и несколько раз притопнул, разминая затекшие ноги. Моросил дождь, и он поспешил под крышу широкого крыльца, чей дощатый настил переходил в широкую террасу, тоже укрытую от дождя навесом. На ней за одним из столиков сидела женщина в изумрудном брючном костюме, темных очках и красной широкополой шляпе.

«Женщина в темных очках во время дождя – это сексуально», – подумал Суконцев, мельком взглянув на незнакомку. Он готов уже был войти внутрь, как женщина вдруг подняла руку, привлекая его внимание. Он остановился.

Брюнетка, широкополая шляпа в тон ярким губам. «Ауди» – явно её. Великосветская львица. Зачем она здесь? Оказывается, поджидала меня. Что ей нужно?

Он подошел. На столике – стакан с мохито. Нога на ногу. Высокие каблуки. На вид лет сорок, красивая, восточный тип.

– Что‐то случилось? – вежливо поинтересовался Серафим. – Может, зеркало у машины поправить, поменять колесо, залить масло в карбюратор?

Он внимательно вглядывался в темные стекла очков, пытаясь разглядеть глаза. Женщина улыбнулась и сняла очки. Большие карие, почти черные глаза смотрели мягко, тепло, дружелюбно.

– Серафим Иванович, здравствуйте! – начала она. – Спасибо! Я сама управляюсь со своей железякой. Просто я решила познакомиться с модератором занятий. Меня зовут Лиана. Лиана Смородинская. Вряд ли вам знакомо мое имя. Понимаете, занятие, или как вы это называете, семинар? Вы его проводите с моими людьми, а я за своих людей несу ответственность.

– Очень приятно, – Суконцева не успокоила тихая, вкрадчивая речь Лианы, и он ждал продолжения.

– Да вы присядьте, Серафим Иванович, у меня есть ещё немного времени. Выпьете что‐нибудь?

Серафим Иванович сел на влажный стул и удивился, как это он так легко позволяет собой управлять. Впрочем, опасности он не чувствовал. Пока.

– Благодарю. – Он увидел в окне, что девушка за стойкой администратора внимательно наблюдает за ними, и махнул ей рукой. – Эспрессо, – бросил он, когда девушка выскочила на террасу.

– Как приятно слышать правильно произнесённое слово, – улыбнулась Лиана, словно была изобретателем этого вида кофе и автором названия, – а то знаете, норовят сказать «экспрессо»!

– Для вашего удовольствия я могу ещё сказать «покласть» вместо «ложить».

Они посмеялись. Смородинская откинулась на стуле и потягивала мохито, с улыбкой разглядывая Серафима. Наконец тот не выдержал и встал.

– Полагаю, этого достаточно. Было приятно провести с вами время. Всего доброго!

– Успеете, Серафим Иванович, успеете! А как же эспрессо? Посидите со мной! – она улыбнулась. – У нас с вами есть общий знакомый. Поговорим о нём. Стаканович. Он вас ищет. Представляете? Ему взбрело на ум вернуть свои деньги.

Суконцева облило холодом, и, не устояв на ватных ногах, он повалился на стул. Его поразило, что глаза Лианы вмиг стали безжалостными.

– Так-так-так, – протянула она, – для вас это, я вижу, неожиданность. Понимаю. Столько лет… думали, если никто не спрашивает, значит, и деньги ничьи.

Серафим Иванович был ошарашен. За эти годы он сжился с мыслью, что деньги в портфеле из крокодиловой кожи – это его деньги. Около года тому назад через силовиков он наводил справки, и его успокоили, что Стаканович умер в заключении. Как же так? Обманули?

– У меня их нет, – глухо отозвался Серафим Иванович.

– Известное дело, нет, – она шумно со дна потянула остатки коктейля через соломинку, – квартира в Херцог Нови, содержание семьи, частный детский сад. Жизнь, даже скромная, тоже стоит денег.

– Что вы хотите? – наконец выдавил он из себя.

– Немного, – она наклонилась к нему, – сущий пустяк. На дебаркадере во время семинара будет парень по фамилии Чеботарёв. Он мне нужен.

Суконцев недоверчиво посмотрел на Лиану.

– Kidnapping[26]26
  Kidnapping (англ.) – похищение людей.


[Закрыть]? – протянул он английское слово и тут же поспешно добавил: – В смысле, я не отказываюсь, но вы же понимаете… я разве похож на Джеймса Бонда?

– Вам и не нужно. Подружитесь с ним, завоюйте доверие. А потом вытащите его ко мне на разговор.

– Зачем так сложно? Сами поговорите. Я тут совсем ни к чему! Только буду мешать…

Лиана недобро посмотрела на него:

– Если бы всё было так просто… Утюг на живот, электропровода к мошонке, и всех делов… А вас на съедение Стакановичу.

Она замолчала. Серафим Иванович оценил угрозу и лихорадочно перебирал в уме, как показать, что он сделает всё, что может, и дальше больше. Лиана достала сигарету, закурила.

– Парень кое-что знает, – она продолжила, – и он напуган, прячется.

– Могу я пообещать ему защиту? – осипшим от волнения голосом спросил Суконцев.

– Можете. В обмен на информацию. Сначала расположите его к себе, успокойте, подружитесь.

– Я вас услышал, – Суконцев энергично закивал.

– Нужная информация должна быть завтра к вечеру.

– Не успею, – испуганно перебил Серафим Иванович, – для доверия нужно время, доверия бесценный дар, уязвим, кто доверяет… и всё такое…

– Завтра к вечеру, – Лиана была неумолима.

Этой встречей с Лианой Суконцев был обязан Заикину. Тот после разговора на яхте развил бурную деятельность по поиску исчезнувшего охранника – поднял на ноги всю агентуру, платил, не считая деньги, за любую информацию о самом Чеботарёве, о его передвижениях, и через два дня вышел на инспектора ДПС на Мурманском шоссе. Факт, что Чеботарёв укрылся в гостинице «Капитан Кук», в той самой, куда приедут люди из организаций Лианы, резко осложнил дело. Смородинская не могла там появиться, иначе это привлекло бы внимание своих же людей. Значит, нужно было выманить Чеботарёва из гостиницы, например, подкупив кого‐нибудь из персонала. Но времени на поиск подходящей кандидатуры и её подготовку не было. И тут кстати подоспела агентурная информация о неожиданной поездке Бурдта в Москву. Так Заикин вышел на Суконцева, который казался идеальным вариантом для того, чтобы Чеботарёва свести с Лианой.

Всё остальное было делом техники и исполнительского мастерства. Лиана с некоторой завистью подумала, что этот нелепый толстячок Дмитрий Юрьевич отлично рассчитал всю комбинацию.

Она чарующе улыбнулась модератору, поправила шляпу и легко вышла из-за стола. Грациозно ступая, женщина направилась к «Ауди».

* * *

Суконцев очнулся от воспоминаний и, словно его включили, заморгал глазами. Потом криво улыбнулся Чеботарёву и сбивчиво забормотал:

– Да-да! Действительно, вчера желудок скрутило, что я как‐то… А женщина, очень славная… Хотела помочь, а не наоборот.

– Я так и подумал, – улыбнулся Чеботарёв, обогнул Суконцева и пошёл дальше, разглядывая таблички на дверях каюты.

– Добро пожаловать, господин Чеботарёв, – крикнул ему вслед Серафим, провожая долговязую фигуру недобрым взглядом.

Глава III

За обедом в кают-компании, в просторном помещении с квадратными окнами по обе стороны, их оказалось двое. Когда Чеботарёв вошел внутрь, Суконцев уже сидел за длинным общим столом. Перед ним на белой, относительно свежей скатерти красовались тарелка борща, хлеб на блюдечке и хрустальная ваза с мелко покрошенными овощами.

– Чеботарёв, – завидев его, закричал Серафим, – подсаживайся! Все равно стол один! Извини, что… ну, ты понимаешь! – дружелюбно продолжил он, когда Чеботарёв сел напротив. – Обознатушки-перепрятушки! Не думал, что кто‐то ещё здесь квартирует. Бывает! Ты в командировку или на детокс? Любезная Маргарита, королева!

Последнее относилось к буфетчице. Чеботарёв немного опешил от такого натиска, а тут ещё Ритка выскочила из дверей, держа в руках поднос с дымящейся тарелкой, пронеслась со скоростью спринтера через всю кают-компанию и остановилась возле Чеботарёва, грациозно изогнув стан. Затем медленно опустила перед ним тарелку с огненным борщом и, блеснув белозубой улыбкой, упорхнула.

– В восхищении, королева, в восхищении! – зааплодировал Серафим и, уже обращаясь к соседу, спросил: – Ну как? Как тебе здесь?

– Прикольно, – сдержанно улыбнулся Чеботарёв.

– Прикольно, – медленно, словно пробуя слово на вкус, повторил за ним Серафим, – какой скудный словарный запас у вашего поколения! Немногим больше, чем у Эллочки-людоедки[27]27
  Персонаж романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев».


[Закрыть].

– Людоедки? – на этот раз эхом откликнулся Чеботарёв.

– Забудь! Давай лучше есть! – Серафим взялся за ложку. – Как тебе здесь? Твой вариант отдыха?

Чеботарёв пожал плечами. Суконцев кивнул.

– Ваше поколение избавлено от нашего недостатка всё забалтывать! Дай отгадаю, почему ты здесь.

Серафим окинул взглядом его широкоплечую фигуру, мятую куртку, усталый взгляд, гладкую кожу на лице.

– Прячешься! От кого, не знаю. Может, от ревнивого мужа, которому ты наставил рога, а может, от наемного убийцы.

Чеботарёв устало откинулся на спинку стула. Вздохнул и как‐то обреченно ответил:

– Прямо в точку! В общем, фигня полная, и я ничего не понимаю!

Суконцев замер, с недоверием глядя на собеседника. Неужели так всё просто? Он рискнул, разыграв неведение, но целясь прямо в сердце, и попал. Надо же! Теперь быстрее ковать железо, пока горячо!

– Может, я могу помочь? – он придвинулся ближе.

Чеботарёв смотрел в тарелку и вяло гонял ложкой комок сметаны, накручивая белесые спирали на поверхности борща. Потом поднял голову:

– Теперь мой черёд, – он устало улыбнулся, – давайте я про вас угадаю. Зачем вы здесь, я уже понял. Угадаю… в общем, вы не прячетесь… думаю, вас заставили.

– Ну, об этом не сложно было догадаться, – напряженно рассмеялся Серафим, – я на работе. Всякая работа – принуждение.

– Не-е-е… – покачал головой Чеботарёв. – Вы специалист очень высокого класса… Одеваетесь вы, как бы это сказать, не для удобства, а чтобы произвести впечатление, убедить, что вы… очень недешёвый специалист. Одежда – просто шикардос! Часы у вас механика… золото, наверное. Тоже для понтов. Сейчас часы не носят. В общем, богатый чел из-за денег в такую дыру не поедет сто процентов! Реально заставили!

– Глупости! – мгновенно став серьезным, отрезал Серафим. – Никто не может меня заставить! Интересный проект, интересные люди!

Он остановил себя, мгновенно поняв, что ещё одно слово, ещё одна несдержанность – и мальчишка уверует в правоту своей догадки. Он замолчал. В их словесном поединке Серафим вчистую проиграл дебют. Недооценил пацана. Расслабился, приняв его усталость за отчаяние. И позволил мальчишке застать себя врасплох. Нужно сделать паузу, сбить темп, а потом перехватить инициативу и осторожно, крадучись, завоевать доверие. Серафим рассмеялся и придвинул к себе тарелку.

– Ты занятный, Чеботарёв! Гляди, борщ остывает, – и наставительно добавил: – Съесть борщ – мало! Нужно им ещё громко восхититься! Не то королева Марго нам бо́шки поотрубает!

Они принялись за еду. Суконцев исподтишка посматривал на Чеботарёва.

С этим доверительные, дружеские отношения? Блин, все равно что керосин пить. Что ж не так с этими миллениалами?! Во-первых, они бесят! Во-вторых, даже у этого босяка эго, как у двадцати Киркоровых! Гипертрофированное, несуразное, никчемное эго!

Серафим уловил, что Чеботарёв не на шутку увлекся едой, и решил атаковать:

– Чеботарёв, сделай одолжение! – начал он энергично. – Приходи ко мне на семинар. Ты прав, семинар мне навязали. Долг не денежный, но всё равно что карточный, нужно отдавать. – Он склонился к собеседнику и доверительно продолжил: – Терпеть не могу умников-пустозвонов, а на семинаре будут именно такие. Ты проницателен, и у тебя редкое качество – не замыленный взгляд на этот замыленный мир! Ты будешь глотком живительного воздуха! Эдаким мерилом здравомыслия и одновременно прекрасным раздражителем для интеллектуалов.

Суконцев был уверен, что лесть возымеет действие. Он давно заметил, что как бы ни был собеседник умен, как бы он ни понимал, что ему льстят, пусть лесть даже грубая и неприкрытая, объект лести не устоит и «поплывёт». Если Чеботарёв «поплывёт», то сейчас откликнется на его просьбу, а единожды согласившись, он согласится и в следующий раз. Например, когда придёт время выманить его с дебаркадера.

– А что я там буду делать? – по-детски вскинув брови «домиком», засомневался Чеботарёв.

– Просто посидишь, – успокоил его Серафим Иванович, – не понравится – уйдёшь! Просто послушаешь, поглядишь. Они все из себя строят интеллектуалов, а интеллектуалы говорят только цитатами, потому как своего мнения взять им неоткуда. Одни цитаты в голове. А ты человек с незамутненным взглядом. Наверняка тебе есть что сказать, и эти охламоны поймут, что и помимо них есть умные люди!

Это был третий прием, который использовал Суконцев. Редкий человек не ищет признания. Особенно в молодости. Хочется самоутвердиться, хочется, чтобы тебя узнавали среди прочих, чтобы признали если не самым лучшим, то равным среди лучших. Молодость – пора амбиций и комплексов! Такой вот план.

– Соглашайся, тебе понравится! – засмеялся Серафим Иванович.

Чеботарёв согласился, и обед они заканчивали почти друзьями. Суконцев вспоминал всякие смешные нелепости, случавшиеся на семинарах и лекциях, – частью всамделишные, но в основном выдуманные.

Когда им в граненых стаканах, творении художницы Мухиной, о чем не преминул упомянуть Серафим Иванович, принесли компот из сухофруктов, в кают-компанию ввалилась группа молодых людей. Трое мужчин и совсем молоденькая, лет двадцати девица. Они не были похожи на те шумные ватаги студентов или офисных служащих, которые можно встретить в ночных клубах или в культовых кафе. Были сдержаны, немногословны и одеты настолько по-разному, что невольно в голову приходила мысль о беженцах.

Чеботарёв с любопытством разглядывал вновь прибывших. Девушка с хорошей фигурой, блондинка, красивый рот ярко очерчен красной помадой, держит в руках дорожную сумку, больше подходящую мужчине, чем девушке. За ней возвышался долговязый мужик за тридцать в дредах и с серьгой в ухе. Был он в шортах и в майке неопределенного цвета с надписью на груди “Delete yourself”[28]28
  Deelete yourself (англ.) – самоликвидируйся.


[Закрыть], с рюкзаком Tang cool за плечами. Стоящий рядом парень был одет в камуфляж, мешковато сидящий на его рыхлой фигуре. Возле ног, обутых в армейские ботинки, лежал холщовый солдатский мешок. Был у парня упрямый взгляд всезнающего человека, который контрастировал с тусклым, бледным и слегка одутловатым лицом. С краю этой группы оказался невысокий крепыш в черной толстовке, капюшон которой свободно прикрывал голову и был надвинут на глаза. Из-под капюшона голубела защитная медицинская маска, которая скрывала нижнюю часть лица. Оставались видимыми узкие глаза и спокойный взгляд.

Суконцев радостно замахал им руками, моментально усадил за стол, бросился к дверям с криками: «Маргарита! Ваше величество!» – призывая буфетчицу. Не прошло и пяти минут, как гости уже застучали ложками, приступив к трапезе. За борщом последовали котлеты с вермишелью а-ля спагетти, и возникшее в первые минуты появления этой компании замешательство исчезло. Мало-помалу завязалась нестройная беседа.

– Что ж, друзья мои, – возвысил голос Серафим, когда все принялись за компот, – давайте знакомиться. Как вы поняли, я модератор семинара и в известной степени хозяин мероприятия. Зовут меня Серафим, что означает «посланец Бога». Это не шутка и не прозвище. Мама с папой так назвали. С другой стороны, я в известной степени действительно посланец той силы, которая собрала вас здесь. В отличие от Чеботарёва, который сидит слева от меня, – он кивнул в сторону. – О том, зачем он здесь, я расскажу позже, – продолжил с энтузиазмом, словно обещал сюрприз. – Так вот, имени своего он не называет, поэтому я думаю, Чеботарёв – это nick name. Согласитесь, удобно для нашей деятельности! Имя, данное при рождении, связывает нас какими‐то духовными обязательствами с предками, с родом. Одновременно мы носим имена, которых множество, оттого личность теряется в толпе тёзок. То ли дело яркие прозвища!

До нас дошли такие «ники», как Ленин, Сталин, Троцкий, Гитлер. Мало кто сейчас помнит, что это урожденные Джугашвили, Бронштейн и Шикльгрубер с прозаическими именами типа Володя или Адольф. Кроме того, прозвище удобно для партийной деятельности. Оно гарантирует отсутствие рефлексий. Всякая рефлексия – это переживание и, как правило, переживание прошлого. Нам это ни к чему. Ни переживания, ни личного прошлого. Предлагаю всем последовать примеру Чеботарёва! Представляясь, называйте себя как угодно, хоть Пикасу, хоть Трисс[29]29
  Персонажи компьютерных игр.


[Закрыть]. И вот что ещё! Сообщите, что ждёте вы от нашей с вами встречи? Поделитесь своими чаяниями, не стесняйтесь! Ну-с, с кого начнем?