Текст книги "Империя хлопка. Всемирная история"

Как в 1848 году заключил уполномоченный в Дакке г-н Данбар, «в такой древней и густонаселенной стране с ценной землей и высокими арендными ставками, где сельскохозяйственное управление практически неизвестно, а недостаток умения, энергии и предприимчивости сельского населения вошли в поговорку, где объем производства столь низок, а транспортные издержки столь высоки, конкуренция с Америкой представляется безнадежной задачей»[274]274
  Coy of letter from J. Dunbar, Commissioner? of Dacca, to Sudder, Board of Revenue, September 27, 1848, in Home Department, Revenue Branch, December 2, 1848, Nos. 10–18, in National Archives of India, New Delhi.


[Закрыть].

В отличие от Индии, в Египте были возможности для принуждения, экспроприации и даже рабства. Хлопок в качестве главной экспортной культуры пришел в Египет давно, во время правления Мухаммеда Али в 1820-е годы. Среди прочих усилий Али, направленных на создание оживленной отечественной хлопковой отрасли, в конце 1810-х годов он пригласил Луи Алексиса Жюмеля, французского текстильного инженера, уже давно уехавшего в Нью-Йорк. В одном каирском саду Жюмель увидел куст хлопчатника с необыкновенно длинными и прочными волокнами. При поддержке Али он развил свойства этого сорта, и к 1821 году уже собирал крупные урожаи хлопка, который стали называть хлопком Жюмеля и который был охотно принят на рынках Европы[275]275
  E. R.J. Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 1820–1914: A Study in Trade and Development (Oxford: Clarendon Press, 1969), 12. George R. Gliddon, A Memoir on the Cotton of Egypt (London: James Madden & Cº, 1841), 11.


[Закрыть].

Али сознавал потенциал этой новой экспортной культуры и приказал разводить ее по всей стране. Принуждение с самого начала было неотъемлемой частью его проекта. Крестьян заставляли разводить хлопок на принадлежавших государству землях в качестве ежегодной corvée (барщина), налога в виде трудовой повинности. Их также заставляли определенным образом выращивать хлопок на своей собственной земле, продавая урожай государству и работая бесплатно. Правительство устанавливало цены на хлопок и контролировало все аспекты его транспортировки и продажи в Александрии иностранным купцам, которым было прямо запрещено непосредственно покупать хлопок у египетских крестьян. Работников также заставляли рыть каналы для орошения полей и строить дороги, пересекавшие Нижний Египет, для перевозки урожая на рынок. Как в Нью-Йорке в 1843 году отмечал Merchants’ Magazine and Commercial Review, «хлопок выращивается феллахами не добровольно, и, пожалуй, вряд ли производился бы без деспотического вмешательства паши». В Египте, в отличие от США, где насилие применялось частными лицами, жестокое принуждение в отношении сельского населения сохранялось с давних времен[276]276
  Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 28–29, 32, 47; Gliddon, A Memoir on the Cotton ofEgypt; “Commerce of Egypt,” in Hunt’s Merchants’ Magazine and Commercial Review 8 (January 1843): 22; John Bowring, “Report on Egypt and Candia,” in Great Britain, Parliamentary Papers, 1840, vol. XXI, 19; Christos Hadziiossifm, “La Colonie Grecque en Egypte, 1833–1836” (PhD dissertation, Sorbonne, 1980), 111; John Bowring, “Report on Egypt and Candia (1840),” цит. по: Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 318.


[Закрыть].

Египетское государство также господствовало в самой хлопковой торговле. До 1850-х годов египетским правителям, в отличие от втянутых в долги американских плантаторов, удавалось ограничить влияние иностранных купцов на внутреннюю торговлю хлопком, несмотря на их центральную роль в организации экспорта в средиземноморском порту города Александрии. Правительство приобретало хлопок по фиксированным ценам, собирало его на центральных складах и затем доставляло в Александрию, где Али был единственным продавцом сырья для иностранных торговцев. По мнению историка Роджера Оуэна, в 1820-е и 1830-е годы от 10 до 25 % ежегодных доходов египетского государства поступало от таких продаж хлопка[277]277
  Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 36–37, 40.


[Закрыть].

Экспорт хлопка из Египта в миллионах фунтов, 1821–1859 годы

Египетский хлопок начал играть существенную роль в снабжении им европейских производителей[278]278
  “Commerce of Egypt,” 22; Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 34; Table 1, “Volume, Value, and Price of Egyptian Cotton Exports, 1821–1837,” 45; Table 5, “Volume, Value, and Price of Egyptian Cotton Exports, 1838–1859,” 73.


[Закрыть]. Уже в 1825 году британские владельцы фабрик заметили, что такой экспорт «существенно сдерживал рост цен на все остальные виды хлопка, начавший происходить в последнее время». Но главной ценностью египетского хлопка, по их мнению, была его способность заменить американский длинноволокнистый хлопок «сиайленд», что, как они полагали, было важно «в случае какого-нибудь политического события, которое полностью лишит нас американского хлопка»[279]279
  Примерно с 1823 до 1840 г. Robert Levy, Histoire economique de l’industrie coton-niere en Alsace: Etude de sociologie descriptive (Paris: F. Alcan, 1912), 58; Copy of a Memorial Respecting the Levant Trade to the Right Honourable the Board of Privy Council for Trade and Foreign Plantations, as copied in Proceedings of the Manchester Chamber of Commerce, meeting of February 9, 1825, in M8/2/1, Proceedings of the Manchester Chamber of Commerce, 1821–27, Archives of the Manchester Chamber of Commerce, Manchester Archives and Local Studies, Manchester; The Proceedings of the Agricultural Convention of the State Agricultural Society of South Carolina, 323.


[Закрыть].

Такого катастрофического события не произошло. Пока. Напротив, хлопок поступал с американского Юга по еще более низким ценам. За счет сочетания рабства и экспроприации земель коренных жителей, питаемого европейским капиталом, сырье непрерывно поступало в основную промышленную отрасль Европы. Массовое вливание европейского капитала преобразовало американскую сельскую местность; земля стала богатством и соединила находившихся на далеких расстояниях рабов и наемных рабочих, плантаторов и промышленников, плантации и фабрики. На заре промышленной революции рабство стало центральным элементом новой государственной экономики Запада. Но этот капитализм, основанный на территориальной экспансии и насильственном господстве над трудом, был также внутренне нестабилен: как отмечалось в 1853 году в Bremer Handelsblatt, «материальное процветание Европы висит на хлопковой нити. Если рабовладение будет отменено, объем производства хлопка в один момент упадет на_⁵/₆, и вся хлопковая отрасль рухнет»[280]280
  Bremer Handelsblatt (1853), цит. по: Ludwig Beutin, Von 3 Ballen zum Weltmarkt: Kleine Bremer Baumwollchronik, 1788–1872 (Bremen: Verlag Franz Leuwer, 1934), 25; Philip McMichael, “Slavery in Capitalism,” 327.


[Закрыть].

Парадоксально, но облегчение для жаждущих хлопка производителей пришло с неожиданной стороны и по неожиданным причинам: из-за медленного, но верного упадка конкурирующих систем производства хлопка в Азии. На протяжении первой половины XIX века местная сеть хлопкового ремесленного производства сохраняла мощное присутствие в мире. В Африке, Латинской Америке и по всей Азии выращивание хлопка для использования в домашнем хозяйстве или на местных рынках по-прежнему играло важную роль; безусловно, вполне возможно, что еще в середине века в таком ограниченном обороте находилось больше хлопка, чем поступало для промышленного производства. В обширных частях Африки, как уже в 1886 году заметил Томас Эллисон, «местный хлопок с незапамятных времен и выращивается, и обрабатывается, а туземцы по большей части одеты в ткани собственного производства»[281]281
  Thomas Ellison, A Hand-Book of the Cotton Trade, or, A Glance at the Past History, Present Condition, and the Future Prospects of the Cotton Commerce of the World (London: Longman, Brown, Green, Longmans, and Roberts, 1858), 96.


[Закрыть].

Также и в Китае прядильщики и ткачи, используя традиционные методы производства, работали в основном в собственных домах и рассчитывали на помощь своих родственников, продолжая обслуживать свой очень большой внутренний рынок. Значительная часть потреблявшегося ими хлопка поступала с их собственных или соседских полей, другие же приобретали хлопок у крупных торговцев в Шанхае или в других местах. «Прекрасным ранним осенним утром, – писал один британский путешественник в 1845 году, – дороги, ведущие в Шанхе, заполнены группами кули с хлопковых ферм», указывая на существование мира хлопка, удаленного от европейских схем его выращивания, производства и потребления. В Японии также существовала активная внутренняя торговля местным хлопком, а в домах и мастерских в больших объемах производились хлопковые товары. Также и Бенгалия, несмотря на начинавшийся упадок ее экспортной производственной отрасли, в первые годы XIX века по-прежнему импортировала гигантские количества хлопка-сырца: в 1802 году, по имеющимся оценкам, Бенгалия вырастила немногим более 7 млн фунтов хлопка, но импортировала более 43 млн фунтов, в основном из западной Индии, конкурируя с Китаем и Ланкаширом за сырье своей основной отрасли. Несмотря на противоположные планы британцев, Индия продолжала оставаться самым выдающимся примером этого альтернативного оборота хлопка[282]282
  Albert Feuerwerker, “Handicraft and Manufactured Cotton Textiles in China, 1871–1910,” Journal ofEconomic History 30 (June 1970): 340; Kang Chao, The Development of Cotton Textile Production in China (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1977), 4–13; Robert Fortune, Three Years’ Wanderings in the Northern Provinces of China, Including a Visit to the Tea, Silk, and Cotton Countries, With an Account ofthe Agriculture and Horticulture ofthe Chinese, New Plants, etc. (London: John Murray, 1847), 275; Koh Sung Jae, Stages of Industrial Development in Asia: A Comparative History ofthe Cotton Industry in Japan, India, China and Korea (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1966), 28, 38, 45; William B. Hauser, Economic Institutional Change in Tokugawa Japan: Osaka and the Kinai Cotton Trade (Cambridge: Cambridge University Press, 1974), 59, 117–20; Hameeda Hossain, The Company of Weavers ofBengal: The East India Company and the Organization of Textile Production in Bengal, 1750–1813 (Delhi: Oxford University Press, 1988), 28.


[Закрыть].

Однако, хотя местные и региональные сети все еще сохранялись, процветание им больше не было суждено. Эти небольшие сети, управлявшиеся обычаем, удобством и выгодой, были нарушены все более расширявшимися каналами европейского капитала и государственной власти. Конечно же, дешевизна хлопка, ставшая возможной благодаря использованию рабского труда в США, должна была способствовать повсеместному подрыву местного производства. Многократно в империи хлопка происходило то, что историк Керен Виген называла «становлением периферии». Тенч Кокс осознал этот процесс еще в 1818 году: экспорт штучного товара в Индию, как он проницательно отметил, заставит индийцев «обратиться к выращиванию хлопка вместо изготовления штучного товара, который они не смогут продать». На протяжении XIX века европейцы снова и снова делали ставку на эффективность военного капитализма; каждый раз, когда им удавалось засеять новые поля, заковать новых рабов или найти дополнительный капитал, они производили больше хлопковых тканей по более низким ценам, выталкивая своих соперников на периферию. Разрушение каждой из этих альтернативных сетей производства и продажи хлопка в свою очередь изменяло баланс сил во многих сельских районах по всему миру, в результате чего все больше территории и больше рабочей силы становилось уязвимой для проникновения глобальной экономики. Великий парадокс этого захватнического цикла военного капитализма, как мы увидим, состоял в том, что его успех лежал в основе его собственного падения[283]283
  Karen Wigen, The Making of a Japanese Periphery, 1750–1920 (Berkeley: University of California Press, 1995); Tench Coxe, An Addition, of December 1818, to the Memoir, of February and August 1817, on the Subject of the Cotton Culture, the Cotton Commerce, and the Cotton Manufacture of the United States, etc. (Philadelphia: n. p., 1818), 3; Dunbar, officiating commissioner of revenue in the Dacca Division in 1844. См.: “Extracts and Abstract of a letter from W. Dunbar, Officiating Commissioner of Revenue in the Dacca Division, to Lord B. of? dated Dacca, May 2, 1844,” in MSS EUR F 78, 44, Wood Papers, Oriental and India Office Collection, British Library, London.


[Закрыть].

Но до признаков падения еще было далеко. В первой половине XIX века военный капитализм казался огромной и непробиваемой машиной, болезненно эффективным механизмом получения прибыли и власти.

По мере нарастания британской мощи капиталисты в других регионах мира видели, какие возможности заключались в союзе новых технологий и принуждения. Конечно, многие наблюдатели беспокоились по поводу военной экспроприации у коренных народов, насилия на плантациях и социальных волнениях в английских промышленных городах. Но богатство и власть манили тех, кто был способен принять новый мир. И во Франции, и в землях Германии, и в Швейцарии, США, Ломбардии – повсюду капиталисты старались следовать по пути, проложенному Манчестером.

Глава 6
Взлет промышленного капитализма

Промышленная революция в Эльзасе

В 1835 году Джон Мастерсон Бёрк, двадцатитрехлетний управляющий чугунолитейного завода Джеймса П. Элера в Нью-Йорке, отправился в плавание в южную Мексику. Его целью был колониальный городок Вальядолид. Там дон Педро Баранда, бывший губернатор Юкатана, и шотландец Джон Л. МакГрегор открыли первую в Мексике мануфактуру, оснащенную паровыми машинами – фабрику, которой Бёрк должен был управлять. Стимулом для создания их предприятия стал «стихийный рост хлопка вокруг Вальядолида», но еще одним источником вдохновения для Баранду и МакГрегора должны были послужить истории о прибылях, которые приносил хлопок от Ланкашира до Лоуэлла[284]284
  Биографическую информацию о Бёрке см.: National Cyclopaedia of American Biography, vol. 20 (New York: James T. White, 1929), 79. О Баранде см.: “Pedro Sainz de Baranda,” in Enciclopedia Yucatanense, vol. 7 (Ciudad de Mexico, D.F.: Edicion oficial del Gobierno de Yucatan, 1977), 51–67; John L. Stephens, Incidents of Travel in Yucatan, vol. 2 (New York: Harper & Brothers, 1843), 329.


[Закрыть].

Строительство хлопковой фабрики в Вальядолиде, вдали от транспортных коммуникаций и технических специалистов, было нешуточным предприятием. Хотя проезжавший мимо фабрики в 1842 году житель Нью-Йорка описывал ее как «замечательную по своей аккуратности, компактности и деловому виду», создание производства на Юкатане потребовало настоящей битвы. Чтобы запустить Aurora Yucateca, Бёрк привез с собой из Нью-Йорка не только оборудование (в том числе повозки, необходимые для доставки станков из порта в Вальядолид), но и четырех инженеров, двое из которых вскоре умерли от малярии. Не имея архитектора, предприниматели спроектировали фабрику сами, при этом «дважды своды не выдерживали, и все здание обрушивалось». Тем не менее Баранда, МакГрегор и Бёрк построили и запустили фабрику. Используя труд 117 местных рабочих, а также семей индейцев майя, которые поставляли дрова для паровых машин и выращивали хлопок на своих маисовых полях, к 1844 году в течение девяти лет они соткали 395 000 ярдов ткани. Это было хотя и весьма скромное по стандартам Ланкашира, однако впечатляющее достижение[285]285
  См.: например: Ernst von Halle, Baumwollproduktion und Pflanzungswirtschaft in den Nordamerikanischen Sudstaaten, part 1, Die Sklavenzeit (Leipzig: Verlag von Duncker & Humblot, 1897), 16–17; Jay Treaty, Article XII; Thomas Ellison, The Cotton Trade of Great Britain (London: Effingham Wilson, Royal Exchange, 1886), 85; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 45.


[Закрыть].

Возникновение хлопковой фабрики среди тропических зарослей полуострова Юкатан, в нескольких днях пути от портового города Мерида и вдали от источников капитала говорит об исключительной привлекательности хлопка для предпринимателей во всем мире. После того как в 1780-х годах в Великобритании распространились прядильные машины с водяным приводом, механизированная обработка хлопка начала охватывать всю планету, сначала медленно, а затем уже с головокружительной быстротой, дойдя от Британии и континентальной Европы до США, потом до Латинской Америки, Северной Африки, а затем до Индии и далее.

Таких историй можно рассказать сотни, возможно, тысячи. Возьмем, к примеру, долину Визенталь в сегодняшней Германии. С XVIII века эта долина, простирающаяся от самых высоких гор Шварцвальда в Великом герцогстве Баден до берегов Рейна у швейцарского города Базель, была оживленным центром ручного прядения и ткачества. Предприимчивые базельские торговцы, располагавшие обильным швейцарским капиталом, дешевой рабочей силой и широкой сетью посредников, привлекали к работе тысячи крестьян, которые пряли хлопок у себя дома. Эти работники, происходившие из местных крестьянских семейств, не могли найти землю для своих детей и находились за пределами зоны, очерченной цеховыми запретами, которые ограничивали расширение производства в таких городах, как Базель. Некоторые из этих торговцев приступили к найму огромного числа рабочих, чему содействовали правительственные требования, принуждавшие детей и молодых людей к прядению: в 1795 году торговец-мануфактурщик Майнрад Монфор из Целля в Шварцвальде оплачивал работу примерно двадцати пяти сотен домохозяйств, в которых пряли или ткали один или несколько членов семьи. Монфор и другие торговцы-мануфактурщики получали хлопок-сырец из Базеля и возвращали готовую ткань базельским торговцам, которые, в свою очередь, доставляли ее на развивавшиеся в то время фабрики печати на хлопке в Мюлузе, независимом городе-государстве на противоположном берегу Рейна. Швейцарские инвестиции были столь велики, что один историк назвал сопутствующую экономическую перестройку области «колонизацией Визенталя»[286]286
  Gisela Muller, “Die Entstehung und Entwicklung der Wiesentaler Textilindus-trie bis zum Jahre 1945” (PhD dissertation, University of Basel, 1965), 35, 36; Richard Dietsche, “Die industrielle Entwicklung des Wiesentales bis zum Jahre 1870” (PhD dissertation, University of Basel, 1937), 16, 18, 30, 34, 37; Walter Bodmer, Die Entwicklung der schweizerischen Textilwirtschaft im Rahmen der ubrigen Industrien und Wirtschaftszweige (Zurich: Verlag Berichthaus, 1960), 226.


[Закрыть].

Уже в XVIII веке эти швейцарские предприниматели и их баденские подрядчики разместили некоторое количество прядильщиков и ткачей в немеханизированных мастерских для того, чтобы лучше контролировать производство. Сам Монфор уже в 1774 году основал белильную мастерскую около Штауфена. После того как работники покинули свои дома, чтобы работать в мастерских, использование в Визентале уже изобретенных в Англии механических устройств для прядения хлопка стало лишь вопросом времени. И в самом деле, в 1794 году – всего через десять лет после предприятия Грега в Стайле – предприниматели возвели первую механизированную прядильную фабрику, хотя правительственные агенты вскоре добились ее закрытия из-за опасений, что механизация приведет к безработице, нищете и социальным потрясениям. Но этот случай противодействия государства индустриализации было редким исключением, и к 1810 году при содействии правительства, более благожелательно настроенного по отношению к механизации, новые ватермашины и мюль-машины вернулись в долину. Эти фабрики, извлекавшие энергию из обильных потоков, каскадами стекающих с горных склонов Шварцвальда, за короткое время покончили с ручным прядением. Однако возросшее предложение пряжи привело к буму в ручном ткачестве, что на короткое время позволило крестьянам оставаться в своих фермерских хозяйствах. Как и повсюду, в результате роста спроса и наличия капитала на фабрики перешло и ткачество. Например, мюлузский предприниматель Петер Кёхлин открыл фабрики с ручными ткацкими станками в визентальских городах Штейнен (в 1816 году), Шёнау (в 1820 году) и Целль (в 1826 году). Когда производство стало перемещаться с ферм на фабрики, все больше крестьян стало отказываться от выращивания скота и изготовления сыров. К 1860 году в Визентале насчитывалось 160 000 механических веретен и 8000 ткацких станков, и почти все они находились на фабриках. Долина, бывшая когда-то оплотом самодостаточного фермерского хозяйства, стала еще одной точкой на карте промышленной революции. Как и юкатанский город Вальядолид, она попала в вихрь охватившей весь мир капиталистической экономики, связавшей крестьян Шварцвальда и полуострова Юкатан, рабов на берегах Миссисипи и, как мы увидим, потребителей на берегах Рио-де-ла-Плата[287]287
  Dietsche, “Die industrielle Entwicklung,” 18, 20, 21, 34, 47, 48, 61, 76; Friedrich Deher, Staufen und der obere Breisgau: Chronik einer Landschaft (Karlsruhe: Verlag G. Braun, 1967), 191–92; Eberhard Gothein, Wirtschaftsgeschichte des Schwarzwaldes und der angrenzenden Landschaften (Strassburg: Karl J. Truebner, 1892), 754; Muller, “Die Entstehung und Entwicklung,” 33, 47; Hugo Ott, “Der Schwarzwald: Die wirtschaftliche Entwicklung seit dem ausgehenden 18. Jahrhundert,” in Franz Quarthal, ed., Zwischen Schwarzwald und Schwabischer Alb: Das Land am oberen Neckar (Sigmaringen: Thorbecke, 1984), 399.


[Закрыть].

Механизированное производство хлопка, движимое слаженной командой стремившихся к прибыли предпринимателей и жаждавших власти правителей, успешно колонизировало Визенталь, Вальядолид и все шире распространялось по всему миру. В 1771 году, всего через шесть лет после своего появления в Британии, прядильная машина «дженни» добралась до французского города Руана. В 1783 году Иоганну Готфриду Брюгельману, торговцу-мануфактурщику из Ратингена близ Дюссельдорфа, не хватало пряжи для его ткачей, что всего несколько лет назад было бы неразрешимой проблемой. Теперь же он вложил 25 000 рейхсталеров, собрал около 80 работников и с помощью экспертов из Британии открыл первую прядильную фабрику в немецкоязычных странах. Спустя два года первая механическая прядильная машина прибыла в Барселону – город со столь древними традициями культуры хлопка, что одна из его узких улочек по сей день называется Carrer del Cotoners. В 1789 году торговец из Провиденса Мозес Браун нанял квалифицированного британского работника хлопкового производства Сэмюэля Слейтера и построил первую успешную прядильную фабрику в Америке. В 1792 году бельгийский предприниматель Ливен Баувенс последовал их примеру и запустил первую механизированную прядильную фабрику в Твенте. Еще через год такие машины начали прясть пряжу в России, когда российское казначейство выделило средства Михаилу Оссовскому на создание прядильной фабрики. В 1798 году гражданин саксонского города Хемниц Христиан Фридрих Крайсиг купил 25 прядильных машин «дженни» и запустил хлопковую фабрику. К 1801 году местные торговцы из Санкт-Галлена в Швейцарии выдали Марку Антуану Пеллису деньги на создание первой в стране прядильной фабрики, Spinnerei Aktiengesellschaft. Спустя семь лет закрутились веретена в ломбардском городе Интра на берегах Лаго Маджоре. К 1818 году по приказу паши Мухаммада Али первая механизированная прядильная фабрика начала действовать в Египте, а в середине 1830-х годов дон Педро Баранда построил первую работавшую на паровой энергии прядильную фабрику в Мексике[288]288
  Arthur L. Dunham, “The Development of the Cotton Industry in France and the Anglo-French Treaty of Commerce of 1860,” Economic History Review 1, no. 2 (January 1928): 282; Gerhard Adelmann, Die Baumwollgewebe Nordwestdeutschlands und der westlichen Nachbarlander beim Ubergang von der vorindustriellen zurfruhindustriellen Zeit, 1750–1815 (Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2001), 76; R. M. R. Dehn, The German Cotton Industry (Manchester: Manchester University Press, 1913), 3; J. K.J. Thomson, A Distinctive Industrialization: Cotton in Barcelona, 1728–1832 (Cambridge: Cambridge University Press, 1992), 248; J. Dhondt, “The Cotton Industry at Ghent During the French Regime,” in F. Crouzet, W. H. Chaloner, and W. M. Stern, eds., Essays in European Economic History, 1789–1914 (London: Edward Arnold, 1969), 18; Georg Meerwein, “Die Entwicklung der Chemnitzer bezw. sachsischen Baumwollspinnerei von 1789–1879” (PhD dissertation, University of Heidelberg, 1914), 19; Rudolf Forberger, Die industrielle Revolution in Sachsen 1800–1861, Bd. 1, zweiter Halbband: Die Revolution der Produktirkrafte in Sachsen 1800–1830. Ubersichten zur Fabrikentwicklung (Berlin: Akademie-Verlag, 1982), 14; Albert Tanner, “The Cotton Industry of Eastern Switzerland, 1750–1914: From Proto-industry to Factory and Cottage Industry,” Textile History 23, no. 2 (1992): 139; Wolfgang Muller, “Die Textilindustrie des Raumes Puebla (Mexiko) im 19. Jahrhundert” (PhD dissertation, University of Bonn, 1977), 144; E. R.J. Owen, Cotton and the Egyptian Economy, 1820–1914: A Study in Trade and Development (Oxford: Clarendon Press, 1969), 23–24.


[Закрыть].

Революционные методы производства хлопковой пряжи, изобретенные британскими умельцами, распространялись быстро, возможно, даже быстрее, чем все предыдущие производственные технологии. Этому определенно способствовало то, что путешественники, журналы, газеты и ученые сообщества трубили об этих чудесных достижениях. Однако еще более важную роль в этом играл наплыв британских торговцев, привозивших пряжу и готовую хлопковую ткань по таким ценам, при которых с ними было невозможно конкурировать. Европейские и североамериканские потребители, уже знакомые с чудесными свойствами хлопка через изготовленные в Индии относительно дорогие товары, реагировали быстро и с энтузиазмом, и так же поступали потребители в тех регионах мира, где веками или тысячелетиями производились собственные хлопковые ткани. По мере того как все больше людей покупало дешевый хлопок, становилось все больше стран, где предприниматели убеждались в том, что смогут производить те же самые товары. Искусные ремесленники, спекулянты, государственные чиновники и начинающие предприниматели с равным энтузиазмом воспринимали новые машины и технологии. Как уже говорилось, к 1800 году механизированные прядильные фабрики возникли в Британии, Франции, в германских землях, Соединенных Штатах, России, Швейцарии, Нидерландах и Бельгии. Двадцать лет спустя новые фабрики заработали в империи Габсбургов, в Дании, Италии, Египте и Испании. А к 1860 году фабрики можно было обнаружить по всей Европе, в Северной Америке, Индии, Мексике и Бразилии. В тот год Британия контролировала работу 67,4 % механических веретен в мире, а прядение хлопка с помощью машин по сути сменило старые способы производства на обширных пространствах по всему миру[289]289
  О заботе британских производителей о таком распространении см.: The Sixteenth Annual Report of the Board of Directors of the Chamber of Commerce and Manufactures at Manchesterfor the Year 1836 Made to the Annual General Meeting of the Members, held February 13th 1837 (Manchester: Henry Smith, 1837), 13.


[Закрыть].

Мировая отрасль механизированной обработки хлопка была замечательна не только своим быстрым распространением по всему миру, но и своими лихорадочными темпами роста. Каждая новая прядильная фабрика говорила предприимчивым соседям о больших прибылях, ожидающих тех, кто сможет стать хозяином нового мира хлопкового производства. Примером такого роста стала бельгийская индустриализация, беспрецедентная в континентальной Европе в первом десятилетии XIX века: в одном Генте, который был ее центром, в 1802 году было лишь 227 прядильщиков хлопка, а уже спустя шесть лет количество таких работников возросло до 2000, и еще 1000 трудились в окрестной сельской местности[290]290
  Сидней Поллард справедливо подчеркивает, что на данном этапе (до железных дорог) индустриализация была не национальным достижением, а региональным; в Европе существовали индустриальные области (например, Каталония). Sydney Pollard, Peaceful Conquest: The Industrialization ofEurope, 1760–1970 (New York: Oxford University Press, 1981); см. также: Joel Mokyr, Industrialization in the Low Countries, 1795–1850 (New Haven, CT: Yale University Press, 1976), 26, 28.


[Закрыть]. Количество веретен в германских землях увеличилось с 22 000 штук в 1800 году до 2 млн штук в 1860 году. Экспоненциальный рост хлопковой отрасли наблюдался и в Каталонии, которую стали называть «маленькой Англией в сердце Испании»: в 1861 году там крутилось приблизительно 800 000 веретен. К 1828 году девять прядильных фабрик было открыто в России, а к середине XIX века Россия стала сама полностью обеспечивать себя хлопковым текстилем. В Мексике на пятидесяти восьми фабриках к 1843 году работали 125 362 веретена и 2609 ткацких станков. В Швейцарии в 1857 году насчитывалось 1,35 млн веретен. В соседнем Эльзасе в 1828 году было 500 000 механических веретен, а в 1846 году – 859 300. В США хлопковые фабрики открылись на Род-Айленде (1790 год), в Нью-Джерси (1791 год), Делавэре (1795 год), Нью-Гемпшире (1803 год), Коннектикуте (1804 год) и Мэриленде (1810 год). По данным переписи в 1810 году в США было 269 хлопковых предприятий, на которых в общей сложности было 87 000 веретен. К 1860 году там насчитывалось 5 млн веретен, а производство хлопкового текстиля было самой важной промышленной отраслью США по масштабам инвестированного капитала, занятых работников и чистой стоимости продукции[291]291
  Gunter Kirchhain, “Das Wachstum der deutschen Baumwollindustrie im 19. Jahr-hundert: Eine historische Modellstudie zur empirischen Wachstumsforschung” (PhD dissertation, University of Munster, 1973), 30, 41; Francisco Mariano Nipho, Estafeta de Londres (Madrid: n. p., 1770), 44, цит. по: Pierre Vilar, La Catalogne dans l’Espagne moderne: Recherches sur lefondements economiques des structures nationales, vol. 2 (Paris: S.E.V.P.E.N., 1962), 10; П.А. Хромов, Экономика России периода промышленного капитализма (Москва: Издательство ВПШ и АОН, 1963), 80; Howard F. Cline, “Spirit of Enterprise in Yucatan,” in Lewis Hanke, ed., History of Latin American Civilization, vol. 2 (London: Methuen, 1969), 133; Adelmann, Die Baumwollgewebe Nordwestdeutschlands, 153; Dunham, “The Development of the Cotton Industry,” 288; B. M. Biucchi, “Switzerland, 1700–1914,” in Carlo M. Cipolla, ed., The Fontana Economic History ofEurope, vol. 4, part 2 (Glasgow: Collins, 1977), 634; Robert Levy, Histoire economique de l’industrie cotonniere en Alsace (Paris: Felix Alcan, 1912), 87, 89; United States Census Bureau, Manufactures of the United States in 1860; Compiledfrom the Original Returns of the Eighth Census under the Direction of the Secretary of the Interior(Washington, DC: Government Printing Office, 1865), xvii; Ronald Bailey, “The Slave(ry) Trade and the Development of Capitalism in the United States: The Textile Industry in New England,” in Joseph E. Inikori and Stanley L. Engerman, eds., The Atlantic Slave Trade: Effects on Economies, Societies, and Peoples in Africa, the Americas, and Europe (Durham, NC: Duke University Press, 1992), 221.


[Закрыть].

Резкое падение цен на хлопок: средняя цена 100 килограммов хлопковой пряжи в Мюлузе, 1811–1860 годы

Быстрое распространение и экспоненциальный рост механизированного производства хлопковой пряжи в столь многих частях мира свидетельствовали об убедительном характере этой новой общественной системы. Было совершенно очевидно, что механизированное прядение приводило к гигантскому росту производительности; те, кто владел достаточным капиталом для того, чтобы воспользоваться этой новой технологией, немедленно получал конкурентное преимущество над ручными прядильщиками. Когда предприниматели установили мюль-машины в Швейцарии, производительность на одного работника увеличилась в целых сто раз[292]292
  Bodmer, Die Entwicklung der schweizerischen Textilwirtschaft, 281.


[Закрыть]. Неудивительно, что история хлопка после 1780 года имеет определенное направление: все более производительные машины заменяли человеческий труд, переворачивая вверх дном самую важную отрасль производства в мире.

Но если этот новый способ прядения хлопка был столь убедителен, не должен ли он был распространяться по земному шару более равномерно? Почему для того, чтобы пройти несколько сотен миль до континентальной Европы, ему потребовалось больше десяти лет, чтобы пересечь Атлантику и оказаться в США – больше двадцати лет, чтобы достичь Мексики и Египта – более пятидесяти лет, а чтобы достичь Индии, Японии, Китая, Аргентины и большей части Африки – сто и более лет? Распространение хлопковой индустриализации озадачивает. Очевидно, что она являлась значительно более производительным способом удовлетворения основных человеческих потребностей в одежде. Выращивание хлопка требовало подходящего климата и почвы, но хлопковая промышленность, как показал пример Британии, не требовала ни того, ни другого. Фактически распространение механизированного производства хлопка, видимо, следовало универсальным законам эффективности, но с удивительно особенными результатами.

Если мы сравним механизированное производство хлопка с распространением вируса или паразитов, то выяснение исходных причин требует от нас различать популяции незащищенные и стойкие. И, разумеется, даже беглый взгляд на границы распространения новых машин по тем странам и регионам, которые первыми применили их, обнаруживает совокупность характерных экономических, общественных и политических отношений – эмбриональные черты промышленного капитализма. Как мы видели на примере Британии, этот промышленный капитализм представлял собой радикальное отклонение от образа жизни прошлых веков. Когда британские умельцы и торговцы-мануфактурщики в последние десятилетия XVIII века открыли новый способ прядения хлопка, это было явление одного рода. Но уже совершенно другим явлением было увеличение масштаба этой новой модели на несколько порядков и формирование из нее новой общественной системы. Мы увидим, что решающую роль здесь сыграли возможности возникавшего в то время нового типа государства.

Чтобы понять на первый взгляд замысловатые схемы распространения по всему миру механизированного производства хлопка и индустриализации как таковой, давайте определим, что именно было общим для тех территорий, которые последовали примеру Британии. Прежде всего, все те районы, которые были в числе ранних последователей, имели предысторию текстильного производства. Хотя сама по себе она не давала гарантии успеха, но такой предварительный опыт оказался практически необходимым для индустриализации хлопковой отрасли. Прядильные фабрики почти всегда возникали в тех областях, в которых поддерживалось оживленное текстильное производство – и неважно, было ли это производство шерсти, льна или хлопка, городское или сельское, в домах или в мастерских. Например, в области вокруг Гента долгая традиция прядения и ткачества льна подготовила рабочую силу для хлопкового производства. В мексиканском городе Пуэбле механическое прядение хлопка было построено на основе вековой истории прядения и ткачества хлопка, настолько развитого, что его работники составляли гильдию производителей хлопка, и крупные мастерские там возникли еще до начала механизации. Ситуация в германских землях была точно такой же: один экономист отметил, что «современная хлопковая промышленность почти везде строится на старой местной промышленности». В России производство хлопка выросло из производства льна и шерсти XVIII века. В США текстильные фабрики Новой Англии выросли в тех областях, где существовала, особенно среди женщин, давняя традиция прядения и ткачества. В Эльзасе история текстильного производства существовала с XV века. В швейцарских районах производства хлопка итогом долгой и выдающейся истории домашнего производства хлопковых тканей стало накопление мастерства и капитала. Мелкое производство часто становилось первой жертвой подъема промышленности, однако снабжало захватчиков квалифицированной рабочей силой, необходимой для современного производства[293]293
  Dhondt, “The Cotton Industry at Ghent,” 15; Muller, “Die Textilindustrie des Rau-mes,” 33; Max Hamburger, “Standortgeschichte der deutschen Baumwoll-Industrie” (PhD dissertation, University of Heidelberg, 1911), 19; Wallace Daniel, “Entrepreneurship and the Russian Textile Industry: From Peter the Great to Catherine the Great,” Russian Review 54, no. 1 (January 1995): 1–25; Levy, Histoire economique, 1ff.; Bodmer, Die Entwicklung der schweizerischen Textilwirtschaft, 181–203.


[Закрыть].

Специфика старой производственной базы также сформировала пути, которыми каждый регион следовал к индустриализации. В некоторых районах мира хлопковая индустриализация возникла преимущественно на основе прядения, а ткачество и печать текстиля там были второстепенны. Например, в США, как и в самой Англии, индустриализация направлялась базовым производством, а именно прядением, и уже затем переходила к ткачеству и печати, наложению импортированного из других мест красочного рисунка на хлопковую ткань[294]294
  Adelmann, Die Baumwollgewebe Nordwestdeutschlands, 16, 54; Maurice Levy Leboyer, Les banques europeennes et l’industrialisation internationale dans la premiere moitie du XIXe siecle (Paris: [Faculte des Lettres et Sciences Humaines de Paris], 1964); Dhondt, “The Cotton Industry at Ghent,” 16; William L. Blackwell, The Beginnings of Russian Industrialization, 1800–1860 (Princeton: Princeton University Press, 1968), 44; М.В. Конотопов, А. А. Котова, С. И. Сметанин и С. И. Сметанина, История отечественной текстильной промышленности (Москва: Легпромбытиздат, 1992), 94, 96. Этот процесс в деталях описан в отношении Эльзаса в Raymond Oberle, “La siecle des lumieres et les debuts de l’industrialisation,” in George Livet and Raymond Oberle, eds., Histoire de Mulhouse des origines a nosjours (Strasbourg: Istra, 1977), 127. Paul Leuilliot, “L’essor economique du XIXe siecle et les transformations de la cite,” in Livet and Oberle, eds., Histoire de Mulhouse, 182.


[Закрыть]. Однако во многих других районах мира, в том числе в Бельгии, России и Эльзасе, хлопковая индустриализация выросла из процветающей печатной отрасли.

Какая бы отрасль ни была ведущей, прядение или печать, во всех этих регионах сельское население прежде пряло и ткало в своих домах, на фермах и в хижинах, и все это происходило под руководством торговцев. В Саксонии хлопкопрядение и ткачество прослеживаются с XV века – здесь крестьяне делали пряжу и ткань для собственного употребления. К XVIII веку торговцы создали сложную мануфактурную систему, раздавая крестьянам хлопок-сырец с тем, чтобы потом забрать у них готовую пряжу и ткань. В результате некоторые из этих крестьян перестали заниматься чем-либо еще, кроме прядения. Предполагается, что к 1799 году в Хемнице и вокруг него целых 15 тыс. человек пряли хлопок на дому. Пока работники оттачивали мастерство, торговцы накапливали капитал и рыночный опыт[295]295
  О концепции протоиндустриализации см.: P. Kriedte, H. Medick, and J. Schlum-bohm, Industrialization Before Industrialization: Rural Industry in the Genesis of Capitalism (New York: Cambridge University Press, 1981); Meerwein, “Die Entwicklung der Chemnitzer,” 17–18; Thomson, A Distinctive Industrialization, 13.


[Закрыть].

В Швейцарии история развивалась так же. Задолго до того, как появились машины, в производстве хлопкового текстиля были заняты десятки тысяч человек. Точно так же, как и в Саксонии, это производство постепенно организовывалось торговцами. Когда недорогая британская пряжа стала заполнять швейцарский рынок, многие прядильщики стали ткачами, продолжая работать у себя дома. Однако некоторые из торговцев-мануфактурщиков увидели возможность производить отечественную пряжу и привели рабочих на фабрики для работы по найму на новых машинах английского производства. Поначалу индустриализация не уничтожала сельское и надомное производство, но со временем из-за ее жажды капитала и дальнейшей механизации больше власти получили те торговцы, у которых было больше возможностей строить крупные фабрики и нанимать рабочих[296]296
  Albert Tanner, Spulen, Weben, Sticken: Die Industrialisierung in Appenzell Ausserrhoden (Zurich: Juris Druck, 1982), 8, 19; Bodmer, Die Entwicklung der schweizerischen Textilwirtschaft, 231; John Bowring, Bericht an das Englische Parlament uber den Handel, die Fabriken und Gewerbe der Schweiz (Zurich: Orell, Fuessli und Compagnie, 1837), 37.


[Закрыть].

В Италии таким же образом ломбардская мануфактурная система создала условия для появления фабричного производства в первые десятилетия XIX века. В нескольких сотнях миль к западу, в Каталонии, старое производство, которое существовало и в сельской местности, и в городе Барселоне, способствовало возникновению производства фабричного, чему, с одной стороны, способствовало накопление капитала, а с другой – создание категории сельских наемных работников, которых можно было отправить на фабрики. Механизированная хлопковая отрасль Голландии, так же, как и Мексики, была построена на основе старой мануфактурной системы и была включена в ее структуру[297]297
  Shepard B. Clough, The Economic History ofModern Italy (New York: Columbia University Press, 1964), 62; Thomson, A Distinctive Industrialization, 12; Adelmann, Die Baumwollgewebe Nordwestdeutschlands, 49. Об obrajes см.: важную работу Richard J. Salvucci, Textiles and Capitalism in Mexico: An Economic History of the Obrajes, 1539–1840 (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1987); Muller, “Die Textilindustrie des Raumes Puebla,” 34.


[Закрыть].

Подобная система домашнего прядения могла, хотя бы на первом этапе, легко приспособиться к более механизированному способу работы. Например, в конце XVIII века некоторые прядильщики начали использовать машины «дженни» у себя дома или в небольших мастерских, как это происходило в Британии за несколько десятилетий до этого. Однако в конечном счете торговцы почти повсеместно концентрировали производство на фабриках, где его можно было лучше контролировать, стандартизировать и ускорять за счет использования энергии воды и пара[298]298
  Meerwein, “Die Entwicklung der Chemnitzer,” 18.


[Закрыть].

Часто, хотя и не всегда, это старое производство обеспечивало также доступ к другой составляющей, необходимой для промышленного производства – к капиталу. Без доступа к капиталу новые способы производства хлопка были невозможны: нужно было возводить здания, отводить потоки, строить машины, нанимать рабочих, обеспечивать поставки сырья и привлекать специалистов, причем часто издалека и из-за границы. Самой распространенной стратегией торговцев было реинвестирование капитала, накопленного при организации надомного производства хлопковой пряжи и ткани, в небольшие фабрики. Например, в Швейцарии бывшие торговцы-мануфактурщики после 1806 года финансировали волну строительства механизированных прядильных фабрик. Они начали с небольших фабрик с несколькими мюль-машинами и постепенно расширяли их. В Каталонии к концу XVIII века ремесленники накопили капитал в немеханизированном и надомном текстильном производстве и затем использовали его для расширения и механизации процесса. В Эльзасе отрасль получала капитал и предпринимательское мастерство от старой ремесленной и торговой элиты города Мюлуза. В России семья Прохоровых, хлопковых промышленников из Сергиева Посада, небольшого города в 50 милях от Москвы, последовала по тому же пути. Бывшие крепостные, получившие свободу при Екатерине II, стали мелкими торговцами, а затем, в 1843 году, занялись набивкой ситцев. Вскоре после этого они запустили небольшую прядильную фабрику, и их фирма стала быстро расти. Будучи самой динамичной отраслью своего века, производство хлопка давало богатые возможности в смысле социальной мобильности. Швейцарский хлопковый промышленник Генрих Кунц начинал как наемный рабочий, а к моменту смерти в 1859 году он владел восемью прядильными фабриками со 150 000 веретен, на которых работали две тысячи рабочих[299]299
  Bodmer, Die Entwicklung der schweizerischen Textilwirtschaft, 279, 339; Thomson, A Distinctive Industrialization, 208; Levy, Histoire economique, 1ff., 14–52; Roger Portal, “Muscovite Industrialists: The Cotton Sector, 1861–1914, in Blackwell, ed., Russian Economic Development, 174.


[Закрыть].