Текст книги "Малые Боги. Истории о нежити"

Рядом с замком, на ристалище, где скакали, бывало, борющиеся рыцари, толпился народ. Высокие скамьи, на которых обыкновенно восседали знатные дамы, на этот раз были открыты для простого люда. Оттенбург желал, чтобы как можно шире распространились в народе рассказы о том, как посланное Богом чудовище расправилось с ложной девственницей, посмевшей призывать к позорному миру.

Единорог, оставленный здесь на ночь, безостановочно кружил по арене, толкал рогом гнущиеся доски барьера. Время от времени верхняя губа его вздергивалась, обнажая квадратные желтые зубы, и из широкой груди вырывался клокочущий рев. Зверь был голоден и разъярен, на губах и черном носу выступали капли крови. Дело в том, что Оттенбург хотя и поверил в план отца Антония, но помнил, однако, и обстоятельства первого появления дива и потому предусмотрительно засунул в кормушку с овсом обрезок излюбленного оружия – подметной каракули.

Трубачи взметнули в зенит фанфары, на ристалище появился светлейший барон Людвиг, облаченный в легкие праздничные латы, верхом на богато убранном коне. Следом отец Антоний вел бледную Марию. Оттенбург отъехал в сторону, молча дал знак рукой. Конь его, привыкший за последнее время к единорогу, стоял спокойно, лишь прядал иногда ушами.

– Братья во Христе! – звучно пропел отец Антоний. – Вот перед вами юная и непорочная девственница, призвавшая князей к миру. В подтверждение своей чистоты, а также того, что слова ее действительно внушены Господом, девственница обуздает сейчас грозное чудовище, посланное за наши грехи. Да свершится воля Всевышнего!

Отец Антоний подтолкнул Марию и прошептал:

– Смотри, они будут одинаково рады любому исходу. Бедняга, «жестоко тебе против рожна прать».

– Сладко, – ответила Мария и сама прошла на арену.

Она подошла вплотную к единорогу, встала на колени, так что низко опущенный рог приходился прямо напротив груди, и тихо попросила:

– Убей меня…

Единорог неторопливо повернулся боком и опустился на землю. Мария упала в ложбину между двумя горбатыми лопатками и только здесь, с головой зарывшись в густую теплую шерсть, впервые за все время сумела расплакаться.

– Врешь, шлюха! – прорычал фон Оттенбург и, пришпорив коня, рванулся вперед. В левой руке его блеснул смертельный треугольник даги. Барон направлял удар в спину девушке, но единорог резко поднялся на ноги, и дага безвредно скользнула по жесткому волосу.

Колосс мгновенно повернулся и коротко ударил. Первый удар пришелся под ребра коню. Ноги коня еще не успели подогнуться, когда покрасневшее от крови острие поразило барона в грудь, пронзив его насквозь и выйдя со спины. Трибуны дружно ахнули, а единорог тряс головой, стараясь сбросить с бивня повисшую на нем нелепую жестяную куклу. Когда это удалось, единорог поднял взгляд на захлопнувшиеся ворота, подбежал к ним и нажал. С громким хрустом дубовые створки слетели с петель. В толпе, собравшейся на поле, началась паника. Но зверь, не обращая ни на кого внимания, мерно двинулся по дороге от замка.

Мария приподняла голову, увидела небо, косые верхушки тополей; временами в такт шагам зверя мелькала земля, мечущиеся люди… Черная фигура качнулась где-то в стороне. Отец Антоний, осознавший случившееся раньше всех, спасался бегством. При виде монаха Марию начала бить дрожь. Мария сжалась, стараясь спрятаться, стать незаметной. Единорог, уловив ее движение, свернул с дороги, в два широких маха догнал бегущего, всхрапнул, вращая красным глазом, и поддел рогом подпрыгивающую спину. Коротко вякнув, отец Антоний взлетел на воздух и, уже не похожий на человека, смятым черным мешком рухнул на землю, попав под тяжеловесное копыто.

Теперь единорог понял, кто его враги, и зорко высматривал среди бегущих серую сутану странствующего священнослужителя или блестящий нагрудник оруженосца…

Когда дорога перед ними опустела, единорог не замедлил бега, он продолжал двигаться все так же, широкой наметистой рысью уходил на север, куда тянул голос давно исчезнувших предков. След его пересекал земли, расселяя легенды о дивной всаднице и о жестокости зверя, о необъяснимой его ненависти ко всем закованным в латы и укутанным в рясу.

И наконец слух о них потерялся в диких лесах далекой Сарматии.

Горшочек золота

Красно золото не ржавеет.

Былина о Добрыне и Змее

Вранье, всюду вранье, то самое, что фольклористы называют поэтическим творчеством.

«Когда Петр повелел снимать с церквей колокола, то жители Эваново с часовни колокол сняли и утопили в колодце. Так он там и лежит. Колодец-то глубоченный, двадцать сажен, и никто колокол достать не может».

Эваново деревня старая, если не сказать – древняя. Одно название чего стоит. Картографы советских времен, составляя секретную карту-двухверстку, не поверили, что может существовать населенный пункт с таким названием, и переиначили его на Званово. Посейчас на картах, давно рассекреченных, можно видеть топонимический термин, которого нет. В записях девятнадцатого века через раз можно видеть Еваново. Кое-кто из не очень дальних соседей попросту говорит: «Иваново», но у самих эвановцев и ближних жителей в речи отчетливо звучит э оборотное. При таком названии поневоле поверишь и в утопленный колокол, и во многое множество иных чудес. А начнешь разбираться вплотную – и рассыпаются легенды в пыль. Прежде всего, откуда там взяться двадцатисаженному колодцу, если водяной пласт стоит на глубине пять сажен? Глубже копать не получится, утонешь. Ладно, глубину колодца спишем на былинность повествования, которой положено преувеличивать. Былинный колодец может и не двадцать сажен быть, а двадцать верст. Зато история, не былины и исторические анекдоты, а факты колокол в колодце исключают полностью. Вопреки легендам и даже школьным учебникам, Петр не снимал церковных колоколов. Изымались запасы меди, хранившиеся в монастырях, а отлитые колокола не трогались. Так что бесполезно искать колокольные ухоронки петровских времен.

К подобным сведениям Кирилл относился с практическим интересом. Весной он купил с рук металлоискатель и теперь был одержим желанием найти клад. Мечта подогревалась соблазнительными находками, которые достались на долю не Кириллу, а его соседям. Валентина нашла на огороде позеленевший екатерининский пятак. Тракторист Колька, опахивая от пожара заброшенное сницовское поле, где некогда село стояло и церковь была, вырыл серебряный потир в полкило весом. Такие успехи соседей распаляли воображение. Уж если им достались интересные находки, то он, с металлоискателем наперевес, откопает не меньше чем горшок золота.

Опробовать покупку было решено на собственном огороде, благо что весна, середина мая, гряды не засеяны, их можно и нужно перекапывать. Первый же шаг был ознаменован сигналом, сообщающим, что обнаружена серебряная монета. Через пару минут находка была выкопана. Жаль, что это оказалась не монета, а пробка от водочной бутылки. Закрывашки такие назывались «пей до дна», поскольку, раз дернув за алюминиевый язычок, бутылку было уже не закрыть. Еще через минуту была найдена вторая пейдоднашка, а там и третья. Аналогично обстояли дела и на соседских огородах. Густо родная земля засеяна водочными пробками.

Попытка пройтись с металлоискателем вдоль снесенных или обвалившихся домов оказалась еще более неудачной. Возле каждой развалины располагалась личная свалка, созданная в те времена, когда здесь еще жили люди. Выносить мусор дальше ближайшего куста им было лениво, и земля вокруг оплывших фундаментов была нашпигована консервными банками разной степени проржавленности и прочим негноимым сором, среди которого встречалось немало железяк. Конечно, у прибора имелся режим поиска только цветных металлов, так что он не реагировал на гвозди, которых тоже было богато в земле. Но всякая консервная банка была некогда изготовлена из луженой жести, а любое проржавевшее ведро – из оцинкованного железа. Плюс бесконечные обрывки алюминиевого провода и вечные закрывашки «пей до дна». Все это богатство непрерывно гудело, сообщая, что именно здесь закопан горшочек золота.

– Чего раскопал? – спрашивали бабки, судачившие о своем на скамеечке у Нининого дома.

– Вот, – Кирилл показывал часть электроутюга с сохранившимися медными клеммами или здоровенную шестерню, крутившуюся некогда в тракторном моторе.

– Это дело, – соглашались старухи. – Так и целый трактор соберешь.

– Ты бы на фоминское поместье сходил, – посоветовала восьмидесятилетняя баба Нюша. – Там всякого найдешь.

– А где это?

– За Сидорово в сторону Малашкино, налево Усыньево будет, тоже давно расселили, еще при Хрущеве, а направо вдоль речки – фоминское поместье.

– Там же кладбище Малашкинское! – встревожился Кирилл. – На кладбище копать нельзя, – и, чтобы добавить веса своим словам, добавил: – Грех это.

– А ты не на кладбище, ты дальше пройди. Там на холме церковь стояла и поповский дом. Их на моей памяти рушили.

– Там, поди, все заросло, – подала голос бабка Нина.

– Да уж… – Разговор перешел на беды края и своей неустроенной жизни.

Во что превратились окрестные поля, Кирилл знал и сам. Леса и заповедные ухожи безжалостно вырубались, а тут же рядом бывшие поля густо зарастали брединником и березой.

Освоив купленный металлоискатель, Кирилл отправился в Сницово, где был найден серебряный потир. Когда-то через Сницово проходила дорога, и лет десять назад Кирилл даже ходил по ней, поскольку там было на два километра ближе до большого села Вятка, где имелся магазин. Проходил он тогда через Сницово, видел заброшенное поле, старые саженые березы – верный признак, что здесь жили люди. А теперь всюду молоденькие березки, осинки, ивняк, да так густо, что не протиснешься. Кирилл продирался сквозь неудобье пять часов, прежде чем вылез на дорогу в девяти километрах от дома. Девять километров – это по дороге, по прямой было бы куда короче, но вновь нырять в заросли Кирилл не рискнул, потопал в обход и вернулся домой чуть живым.

Блуждая по зарослям, Кирилл дважды выбредал на жилое место, которое можно было определить по саженым березам и тополевому подросту. Вряд ли это была цель его поисков, Сницово – большое село, а встретились крошечные хуторки. Старухи даже названия говорили хуторов, что были некогда в том краю: Кузьминско, Левково и Осиповка. Где именно побывал Кирилл, так и осталось неизвестным.

Оба места Кирилл старательно обшарил, но на первом хуторе металлоискатель не пикнул ни разу, а на втором вдруг заголосил отчаянно, решительно заявив, что здесь закопан по меньшей мере полнехонький котел полновесных червонцев. Кирилл схватился за лопату, и очень быстро таинственный предмет был выкопан. Им оказался алюминиевый наконечник от пожарного брандспойта, неведомо как занесенный в эту глушь.

Вот в таком раздрае чувств и встречал Кирилл новый день, не слишком подходящий для археологических и кладоискательских штудий. Со стороны Кайвологи наползала туча, ожидалась воспетая Тютчевым майская гроза.

Пока погода позволяла, Кирилл возился на огороде. Пробки пробками, но из них пол-литры не вырастут, надо и морковь сажать. Потом сидел в доме, наблюдал, как дождевые струи секут землю. Когда дождь утих, вышел на улицу. Гроза уползала в сторону Алексеихи, там еще громыхало и беспросветно чернело. А здесь умытый лес, луга и деревня улыбались под солнцем. Над всем этим великолепием царила семицветная радуга, она обнимала четверть неба; один конец висел в воздухе, не доходя колокольной деревни Эваново. Под многоцветной аркой умещались бывшие угодья хутора Лисий, заросшая дорога на Сницово и болотистые Легусеи, место дневки диких кабанов. А самый конец радуги упирался в землю там, где, по рассказам старух, располагался некогда хутор Угланы.

Очень кстати вспомнилась легенда: мол, где радуга упирается в землю, закопан клад – полный горшок золота. И хотя Угланы были хутором небогатым, в котором и серебряную монетку найти проблематично, Кирилл натянул резиновые сапоги и плащ, взял свой металлоискатель и вышел из дому. Кто не ищет, тот не находит. Пришла пора исследовать Угланы, на которые с завидным постоянством указывала небесная дуга.

Где конкретно расположен хутор, Кирилл не знал. Понимал, что люди селятся на сухом, так что в лягу соваться не имеет смысла. Но ляга образовалась оттого, что поблизости бьют родники, к которым женщины ходят за водой, а значит, и жилье должно быть неподалеку. Значит, рыскать нужно по узкой полосе между бором и болотом.

Ох уж эти Угланы! Вроде бы из окна собственного дома видать излюбленное радугой место, а попробуй там походить, попродираться сквозь цеплючий ивняк, который местные называют метким словом «брединник». Раз побродишь – второй не захочется, особенно если в руках металлоискатель, а за спиной под ремень засунута саперная лопатка.

И все же Кирилл проламливался сквозь кустарниковую чащобку – уже не из меркантильных соображений или любознательности, а из одного корявого чувства долга. И упорство было вознаграждено.

Где-то совсем близко послышался звон, не бряканье коровьего ботала, тем более что в окрестных деревнях ни одной коровы не осталось, и не настороженный звонок рыбацкой донки. Куда, спрашивается, забрасывать донку в болотистых Легусеях? Звук чистый и нежный, словно кто-то тихонько позванивает в оркестровый триангль.

Кирилл крадучись двинулся вперед. Кустарник, словно почувствовав решимость человека, уже не цеплялся за полы плаща, кочкастая почва ровно ложилась под ноги.

Десяток шагов – и глазам открылась крохотная прогалинка, где под перезвон триангля кружился маленький, едва по колено Кириллу, человечек. Башмаки, зеленые гольфы, зеленые штаны чуть длиннее шорт, с подвязками; кажется, такие штаны называются кюлотами. В дополнение к наряду зеленая же курточка… или камзольчик? Кирилл не умел определить. Зато он с ходу вспомнил, как называется это существо. Лепрекон! Представитель дивного народца, живущего не то в Ирландии, не то в Шотландии. Никто и никогда не видел лепрекона в русских лесах, но все же вот он, выплясывает под нездешнюю музыку.

Мгновенно вспомнилось читанное где-то, что если поймать лепрекона, то в обмен на свою свободу он расплатится золотом. У каждого лепрекона припрятан горшочек с золотыми монетами, который он отдаст удачливому ловцу. Вот только как его поймать? Ни сачка, ни сети, ни иного приспособления у Кирилла нет. Не голыми же руками хватать проказливого духа? Он поди кусается… да и увертлив, как все мелкие твари. К тому же руки у Кирилла заняты металлоискателем, который не годится швырять на землю.

Раздумывать и сомневаться было некогда. Кирилл шагнул вперед и шлепнул лепрекона по башке индукционной катушкой, надеясь прижать его к земле. Лепрекон тонко вскрикнул, протиснулся сквозь решетку детектора и мгновенно исчез. Металлоискатель, упершись в кочку, на которой танцевал карлик, запикал громко и требовательно. Такой звук Кирилл слышал лишь однажды, когда наткнулся на брандспойт. Но не может в здешних лесах быть прикопаны два брандспойта! К тому же вряд ли ирландский хранитель кладов почудился Кириллу. Как говорится, Кирилл находился в здравом уме и твердой памяти, галлюцинациями не страдал, хотя уже через минуту не был уверен, видел ли он проказливого духа или танцор померещился ему. Таково общее свойство потусторонних существ. Но пиканье металлоискателя – реальность несомненная. И если сбылись сказки о лепреконах, то должны сбываться и остальные сказки о зачарованных кладах. Так, если вызнать место, где закопан такой клад, и попытаться достать его, то он будет уходить от неудачливого добытчика, погружаясь в землю тем быстрее, чем отчаяннее станет трудиться землекоп.

Но ведь Кириллу удалось не просто узнать нужное место, но и зацепить сокровище электромагнитным полем надежного прибора.

– Не уйдешь! – прошептал Кирилл, вытаскивая лопату. Опасаясь вспугнуть сокровище, он начал копать чуть в стороне от того места, на которое указывал металлоискатель. Так у клада не будет никаких оснований уползать в глубину.

Земля, противу всех ожиданий, оказалась мягкой, корней почти не попадалось, а те, что встречались, легко удавалось перерубить лопаткой, так что вскоре заветная кочка была опоясана канавкой глубиной в лопатный штык. Некоторое время Кирилл углублял ровок, затем начал подкапываться под кочку сбоку. Металлоискатель немедленно откликнулся басовитым гудением. Сомнений не было, он реагировал на лопату, попавшую в зону его действия. Кирилл отшвырнул шанцевый инструмент и с облегчением услыхал тревожное пиканье. Клад не успел нырнуть в земные глубины. Кирилл опустился на четвереньки и, обламывая ногти, принялся рыть землю голыми руками, благо, что лесная почва позволяла такую работу. Копал истово, и в голову не приходило, как по-дурацки он выглядит со стороны. Кому соглядать со стороны в мокрых после грозы Угланах? Ближе к осени в соснячок у самой дороги порой захаживают грибники. Как говорила соседка Нина: «Мои на машине ехали и остановились на перекур в Угланах. Так представляешь, они там машинально по корзине подосиновиков наломали!» Так это у дороги, а в брединник машинально не влезешь, туда только с умыслом можно.

Еще пара минут, и ногти заскребли по твердому. Даже мысли не мелькнуло, что это может быть просто камень. Неважно, что ирландский дух улизнул, магия лепрекона против магии металлоискателя – мы еще посмотрим, кто кого!

Вот можно подсунуть снизу ладонь, обхватить находку сбоку, расшатать… Земля осыпается уже сама; еще усилие – и Кирилл выволок на свет небольшой, объемом примерно на литр горшочек, закрытый керамической крышкой. Такие горшки называют кашничками, и само название говорит, как эта посуда используется в деревенском доме. Но весу в этом кашничке было не меньше пуда. Так и должно быть, если под обожженной крышкой действительно хранится золото.

Поднять крышку и заглянуть в горшочек прямо в лесу Кирилл не решился. Чудилось, что сейчас из зарослей выйдет кто-то и предъявит права на находку. И хорошо, если это будет человек, пусть и незнакомый, а то окажется какое чудище или зверь: кабан, что скрывается в ближней ляге, или росомаха размером с тигра.

Росомах, даже нормальных размеров, в округе не водилось, но Кирилл поспешно упрятал горшочек в полиэтиленовый мешок, выключил и сложил металлоискатель, лопату засунул за ремень и, сориентировавшись по солнцу, поспешил домой. Через деревню идти не рискнул, прошел задами, никого не встретив.

Уходя из дома, Кирилл замков не вешал – кому и что здесь воровать? – накидывал плашку и засовывал в пробой палочку, чтобы зашедшие соседи знали, что хозяина нет дома. И уж тем более не приходило в голову запираться, когда Кирилл был дома. Даже ночью спал с незапертой дверью. «Можно подумать, на меня кто-то позарится, – говаривал Кирилл в веселую минуту. – А украдут – так через день назад вернут с приплатой». Но на этот раз, перешагнув порог, Кирилл заложил дверь на щеколду и занавески на окнах задвинул. И только после этого занялся найденным горшочком.

Неведомо, сколько лет посудинка находилась в земле, но крышка успела прикипеть к горшку и никак не соглашалась открываться. Наконец, поддев ножом, ее удалось сшевельнуть с горшка, и Кирилл осторожно снял крышку.

Горшок был заполнен монетами. Большие и совсем маленькие, все они отчеканены из одного желтого металла, который не потемнел и никак не изменился за годы, проведенные под землей. На монетах красовались всевозможные орлы, суровые лики истлевших государей, знаки, в которых с трудом угадывались буквы латинского алфавита. Другие были полностью покрыты нечитаемой восточной вязью. Дукаты, флорины, нобли, соверены, луидоры, гинеи, мараведи… а вперемешку с ними – приехавшие из Азии туманы, алтуны, мухры… Кирилл когда-то слышал эти названия, но определить принадлежность монет, конечно, не мог. Он перебирал золотые кругляши, взвешивал на ладони, разглядывал изображения и надписи, но почему-то не мог заставить себя пересчитать свалившееся богатство. Монет было… одна, две, много… и все разные по весу да, наверное, и по пробе. И потом, почти наверняка среди них есть нумизматические редкости, цена которых многократно превосходит стоимость золота. Продавать их надо по одной штучке, и ни в коем случае не признаваться, откуда они взялись. Ведь никто и ни при каких обстоятельствах не поверит, что подобный клад может отыскаться на месте нищего хутора Угланы.

Что он будет делать, ставши богатым, как изменится его жизнь, Кирилл не слишком представлял. Воображение не простиралось дальше сладостной картины, что он идет по улице, а карман отягощает пачка денег, и можно их тратить не считая.

На что можно пустить бешеные деньги, Кирилл так и не придумал. У него была однокомнатная холостяцкая квартирка, и другой не надо. Лишние комнаты – это лишняя пыль, и только. А шататься из комнаты в комнату не больно хотелось. У него был доставшийся от бабушки деревенский дом. Двор у дома завалился, а саму избу не мешало бы подрубить и перекрыть заново, но для этого вовсе не надо шальных миллионов. В пансионатах и домах отдыха Кирилл сроду не бывал и не собирался туда попадать. Тем более не хотелось волочиться на какой-нибудь отдых за границей. В гостях, быть может, и хорошо, но дома, всяко дело, лучше. А от добра добра не ищут.

Единственное, что следовало сделать, – расплеваться со службой и в ожидании пенсии жить подобно рантье. И, конечно, дешевенькие кафешки, в которых обычно обедал Кирилл, заменятся хорошими ресторанами, куда Кирилл станет заходить, не покосив глазом на ценники, вывешенные возле парадной двери, чтобы отваживать безденежную шантрапу.

В таких приземленных мечтах Кирилл избыл долгий майский день. Даже поужинать забыл и не решил для себя самого, что будет делать завтра: продолжит ли возиться на огороде или отправится в город – пристраивать к делу золотые монеты. Все-таки весна, и посадки надолго откладывать не следует. Как говорится в известном анекдоте: «У меня елки». Трезвые мысли вперемешку с не менее трезвыми мечтаниями. Кирилл не мог даже сказать, который час, когда внимание его было привлечено посторонним шумом.

В деревенском доме никогда не бывает абсолютной тишины. Поскрипывают половицы, шебуршат за обоями мыши. Разномастные пичуги осторожно выстукивают бревна в поисках древоточцев. А уж когда ворона усядется на конек и примется елозить когтями по кровельному железу, то – караул! – грохоту будет на весь дом. Но эти звуки свои, привычные, они не мешают жить и ничуть не пугают. А на этот раз звук был чужеродный. Кто-то упорно возился в печной трубе, намертво перекрытой стальной вьюшкой. Вьюшка на русской печи – это не жестяная задвижечка, какими украшены печи иных конструкций. Это тяжелая металлическая тарелка, положенная на дымоход сверху. Добраться к ней можно через особую дверцу. Оттуда и доносился шум.

Кирилл вооружился кочергой и подошел к печи. В этот момент заслонка заскрежетала, сдвинувшись со своего ложа, на плиту под печным колпаком высыпалась куча сажи, а следом свалился лепрекон. Ничего зеленого в нем не оставалось, больше всего он напоминал игрушечного трубочиста. И все же это был тот самый человечек, что танцевал в Угланах.

– Ты чего? – растерянно спросил Кирилл.

– Имею право, – отдуваясь, произнес лепрекон. – В дверь и в окно можно войти только с разрешения хозяина, а через трубу вход открыт всем. Еще через крысиную нору, но туда приличный дух не полезет.

– Через трубу, значит, можно?

– Можно, – ответил лепрекон, безуспешно пытаясь отряхнуть костюмчик. – Я к тебе по делу. Отдай, пожалуйста, горшочек.

– Вон он, – кивнул Кирилл. – Забирай.

– Я не о самом горшочке, горшочек можно и новый взять. Я о золоте. Золото отдай.

– А цыпленка в шоколаде тебе не надо?

– Но ведь ты меня не поймал, значит, на золото прав не имеешь.

– Сейчас поймаю, и ты мне еще один горшок притаранишь.

– Не поймаешь, – отмахнулся лепрекон. – Увернусь. Но дело не в этом. Это не мое золото, а радужное. Тут каждая монета редкости удивительной и стоит непредставимые миллионы.

– Вот и хорошо. Такую находку тем более не отдам.

– Пойми, ты бы никогда этот клад выкопать не сумел, если бы не я. Обычных золотых кладов, считай, не осталось, танцевать нам негде, вот я и соблазнился на радугу. Не следовало этого делать, тут я виноват, но я бы малость сплясал и ушел. Трогать радужное золото никак нельзя. Ты его неправильно добыл, верни, пожалуйста.

– Вот еще… Такое везение раз в жизни бывает, а ты предлагаешь от него отказаться. Ступай, пока цел. А то дам кочергой по тыковке, и не увернешься.

– Ты не понимаешь. Если забрать у радуги ее золото, она погаснет. В мире больше не будет радуги. Никогда!

– Чушь! Радуга – это оптическое явление, разложение луча света на спектральные линии. Как она может исчезнуть?

– Оптическое явление останется, а радуги не будет. Ведь прежде, до Всемирного потопа, радуги не было.

– Ты меня еще Всемирным потопом постращай.

– При чем здесь потоп… Красота из мира исчезнет, это ты можешь понять? Из-за тебя весь мир осиротеет.

– Ты на благородство-то не дави. Миллион в кармане – это красота. А твоя радуга – так, цветные полоски. Пусть пропадают, не жалко. Да и не пропадут они никуда. Чтобы из-за паршивого горшка законы физики менялись? Не верю.

Лепрекон поник головенкой.

– Эх, что же я натворил… Не надо было на радуге плясать. А с тобой, вижу, каши не сваришь.

– Да, уж, кашевар из меня неважнецкий, – согласился Кирилл, осторожно примериваясь, как бы ловчей ухватить лепрекона за шкирку. Но в самое последнее мгновение лепрекон пронзительно взвизгнул: «Отдай золото!», спрыгнул с плиты, одним махом взлетел на стол и схватил самую махонькую монетку.

– Гад! – рявкнул Кирилл, взмахнув кочергой, но лепрекон уже соскочил на пол и шмыгнул под сервант.

Кирилл принялся бешено шуровать там кочергой, но никого не зацепил. Схватил фонарь, принялся светить под сервант. Обнаружил кучу пыли, мелкий сор, завалившуюся чайную ложечку. В самом углу увидел прогрызенное в плинтусе отверстие, сквозь которое и крысе трудно протиснуться, а не только лепрекону. Хотя давно известно: крысиный ход для мелкой нежити – что распахнутые ворота.

– Сволочь!.. – прорыдал Кирилл. – Ворюга! А еще о красоте врал, о благородстве… Надо было сразу кочергой бить.

Не оплакав как следует пропажу монетки, Кирилл вернулся к столу. Нужно принимать меры для сохранения уцелевшего. Золото Кирилл переложил на железный противень и накрыл перевернутым чугуном. Чугун был емкостью в полведра, когда-то бабушка Кирилла запаривала в нем корм для свиней. С тех давних времен чугун стоял без дела, хотя выкинуть его рука не поднималась. И вот теперь чугун пригодился в качестве псевдосейфа. На донышко Кирилл водрузил для веса старый утюг. Не электрический, обломки которого он нашел в самом начале кладоискательской эпопеи, а цельностальной, тоже еще бабушкин. Настоящая вещь всегда находит себе применение, хотя порой и не такое, как предполагалось.

Возле своего импровизированного золотохранилища Кирилл провел бессонную ночь. Размышлял о том, что завтра надо ехать в город, причем с самого утра, поскорей продавать монеты, пока воришка-лепрекон не похитил их все до одной. Придумывал фантастические способы продажи, начинал клевать носом и испуганно вздрагивал, когда чудилось, что проклятый лепрекон подкрадывается к его сокровищу.

Следует думать, что майская ночь коротка, но эта была бесконечно долгой. Однако закончилась и она. Страшно подумать, что сейчас был бы октябрь с его беспросветными ночами. А так – солнце поднялось, и пришла пора собираться в дорогу. Автобус до райцентра ходил дважды в неделю, и сегодня прилучился как раз такой день.

Прежде всего надо упаковать монеты – каждую по отдельности, – затем уже все остальное.

Кирилл достал из коробки ворох полиэтиленовых мешочков, снял с чугуна утюг, поднял чугун – и замер, пришибленный увиденным.

Золота не было. Вместо золотых монет, тяжесть которых еще ощущалась пальцами, на противне лежал ворох прошлогодних листьев. Их и сейчас полно в лесу, только не шуршащих, а вымокших и слежавшихся за долгую зиму. Березовые и осиновые, все как на подбор золотисто-желтого цвета, большие и совсем маленькие. Круглые-круглые, желтые-желтые, легкие-легкие… и совершенно никчемные.

Кирилл не ужаснулся, не взвыл от обиды и ощущения потери. Не вспыхнул гнев, не сжались кулаки. Одна только бесконечная усталость, замешенная на отчаянии, овладела им.

Он поворошил пальцем листья в зряшной надежде, что там уцелела хотя бы одна монетинка.

Нет ничего. Все напрасно, словно и не было никогда, лишь почудилось ошалевшему разуму.

Волоча ноги, Кирилл прошаркал к кровати, повалился, не сняв покрывало, и вырубился, словно придавленный тяжелым наркозом.

Очнулся от наигрыша мобильника. Звонила соседка Валя.

– Автолавка уже в Гуськах, – привычно предупредила она.

Такая взаимопомощь была распространена в деревне, некогда большой, а ныне опустелой. Не оповестишь соседа, живущего иной раз в полукилометре, – ему несколько дней придется ждать следующего приезда магазина.

– Иду, – так же привычно отозвался Кирилл.

А ведь собирался обедать по дорогим ресторанам и уж ни в коем случае не отовариваться в сельской автолавке.

Кирилл поднялся, натянул не просохшие со вчерашнего дня сапоги, взял кошелку для продуктов и кошелек. Безрадостно удивился, что из кошелька деньги не пропали. Уходя, запер дверь на замок, чего прежде за ним не водилось.

Деревенские ждали автолавку на автобусной остановке. С юго-запада надвигалась очередная майская гроза, и старухи жались под навесом из гофрированного железа.

– Кирюша, – приветствовали пришедшего бабушки. – Ты никак ходил вчера кудой-то?

– В Угланы, – смурно отвечал Кирилл. – Сморчков хотел поискать. Не нашел.

– Поди, заросло все?

– Да уж.

Гроза подошла, рассыпалась громовыми раскатами, ударила стеной дождя. И, словно на заказ, подъехала автолавка. Продавщица стояла в фургоне, а покупательницам пришлось в порядке очереди выныривать под дождь.

– Ничо, летом погода что мать родна: дождиком помочит, солнышком посушит.

Кирилл в свой срок тоже купил чего-то пожевать. Конечно, не шикарный ресторан, но о ресторанах свое вчера отмечтал.

Лавка уехала, и вместе с ней уехал и дождь. Выглянуло солнце, принялось подсушивать вымокших.

– Батюшки, радуга-то какая! – воскликнула тетка Оля. – В полнеба раздалась!

Народ выбрался из-под навеса смотреть. Вышел и Кирилл. Машинально вышел, как сказала бы баба Нина.

Черная туча, изрезанная зигзагами частых молний, уползала на восток. Там царила тьма, а здесь беспросветно серело небо, лес, еще не одетый молодой листвой, асфальтово грязнился у окоема. И никакой радуги; непонятно, что там углядели старухи. Нет в небе радуги, и никогда не было.